Смутьян
Не каждый умеет петь,
Не каждому дано яблоком падать к чужим ногам.
Сие есть самая великая исповедь,
Которой исповедуется хулиган.
С. Есенин
Крошечный парусник бился грудью в громадные злые волны, рискуя любым ударом быть отброшенным на ехидно косящиеся в его сторону скалы. Море шумело, шипело, смеялось над казавшимися жалкими потугами брига-смутьяна, швыряло новобранца с вала на вал, будто проверяя на прочность. Оставалось четыре мили до опаснейшего прохода меж двумя отвесными скалами, направляющими свои вершины далеко ввысь. Крупные корабли ни за что не прошли бы сквозь такую щель, не оставив там добрую половину своих боков. Смутьян упорно шёл к цели, то и дело смещаясь с курса и возвращаясь обратно, рискуя смешаться щепками с солью холодных вод.
«Только бы добраться, только бы добраться до родных берегов – там встретят, там уютная пристань, тишина и тёплые крылья чаек. Только бы добраться…» Смутьян нашёптывал себе под нос одни и те же слова, храня в потрепанных раздувшихся парусах хрупкую надежду на возвращение домой. Кто бы знал, во что обернётся его первое плавание…
– Хороший бриг у нас вышел, а, братцы? – вопил на весь порт Мастер, похлопывая своё творение по лоснящимся бокам. – Да вот назвать-то как?
– Ты осторожнее с имечком, помню я твой предыдущий «Пушечный выстрел». Как вылетел – так и не вернулся по сей день, – это с хриплым, слегка грустным смешком откликнулся тот, кто долгими днями выделывал широкие паруса.
– И то верно! Ох и намучился-то я с ним! Сколько работы переделано заново, ему, – кивнул в сторону корабля Мастер, – не нравилось, что ли? Такой спокойный удел городка своим нравом диким разрушил.
– Ну ты посмотри, уже какую-то ладью характером наделил! Смотри, совсем свихнёшься скоро на своих досках, – крикнул кто-то со стороны портового базара.
– А как же не наделить-то? Живое ведь, вот этими руками сделанное, – Мастер провел ладонью по слегка шершавым поручням. – Друг это мой теперь.
– Пап, а он какой-то хулиган! – захохотала девчонка лет пяти, повиснув на вантах.
Волны трепали бриг из стороны в сторону, тот раскачивался, задорно поскрипывая деревянной обшивкой.
– Хулиган, говоришь? – усмехнулся Мастер. – Придумал я! Тащите винный бутыль – крестить будем!
По форштевню резанули осколки, разбрызгивая по задиристому носу красные винные капли, а над пристанью заметалось полное гордости имя нового корабля.
«Смутьян!» – и бриг подпрыгнул на волне, будто бы кивая своему создателю, благодаря его за данное имя, обещая подтвердить свое звание.
Бриг влетел в расщелину, уносимый непременно на верную гибель в каменных скалистых объятиях. Ветер свистел, смешливо подвывая свое вечное «йо-хо-хо», путаясь в крепких реях. Казалось, всё сегодня было против этого похода: мало того, что погода портилась на глазах, так ещё и вышли в понедельник, а мальчишка-юнга выронил швабру за борт. Но у Смутьяна была крайне важная цель, которой он должен был достигнуть любой ценой: он оказался единственным кораблём, который был настолько мал и прочен, что смог бы пробраться кратчайшим путём до острова с тяжелобольной дочерью его Мастера, а после вернуть уже ставшую ему родной девочку отцу. И поэтому, как бы ни хлестали его волны по избитым бокам, какие бы песни ни заводили они, упрашивая остаться здесь, на мягком илистом дне гостеприимного моря, бриг шёл вперёд: ведь судьба этой малышки теперь вся в руках его крепких бортов и высоких мачт. Он не имеет права совершить ошибку.
Ветер хохочет в рваной парусине, подгоняя Смутьяна вперед, помогая обходить опасные пальцы растущих из моря скал. Бриг метался в узкой щели, как заключённый в кандалы узник, всё не верящий, что оказался в западне. А там, в темноте маленькой каюты, испуганно билось такое маленькое сердечко, каждым своим ударом о рёбра добавляя Смутьяну уверенности в себе, яростного желания дойти до спокойной пристани.
Поворот. Поворот. Поворот. Ветер злится, не зная, куда задуть, чтобы его любимую игрушку не отобрали скалы и море. Снова поворот. Еще четыре чёртовых поворота – и открытая чистая прямая дорога к дому. Маяк будет сверкать красным глазом сквозь серую дождевую завесу, звать будет, указывать правильный путь. Только бы добраться, только бы добраться! Поворот. Ещё три, три опаснейших отрезка, где и в спокойное время на вёсельной лодке пробраться сложно. Только бы добраться, а там уже как будет. Мастер подлечит, подремонтирует, соберёт заново, не бросит. Друзей ведь не бросают, верно? Вот и мне бросать нельзя. Только бы добраться. Только бы… Поворот! Ещё два, два последних штриха, и будет уютный порт, тёплое полуденное солнце, мерный гул голосов на пристани, смех Мастеровой дочки и топот детских ножек по мокрой палубе. Только бы добраться до красного глаза маяка, он же столько раз весело подмигивал из облаков прибрежного тумана. Поворот. Треск, жуткий треск вверху – и обломок грот-мачты, почесавшей за ухом очередной отросток скалы, рухнул вниз, грозя увести за собой и фок. Ветер обиженно взвыл, расплакавшись из-за ломающейся игрушки, и припустил ещё сильнее, выдувая бриг из ущелья. Поворот. Бросок на последнем дыхании – и абсолютно спокойное море встретило растрёпанных путников едва забрезжившим рассветом. Обломок мачты с лохмотьями парусов свалился за борт, подняв тонны брызг, которые казались безумно громкими в этой абсолютной тишине и безмятежности. За спиной бушевали злобные воды ущелья, упустившие добычу в самый последний момент.
Вздохнув полной грудью оставшихся парусов, Смутьян прислушался к тёплой темноте своей каютки под ютом. Ставшее родным сердце билось тише, спокойнее, но как-то слишком… тревожно? Отчаяние затрепыхалось на каждой рее, забегало босоного из уголка в уголок, засвистело во все стороны, взывая о помощи к ветру. Тот услышал, влетел в просторные, пусть и рваные местами колыбели парусины, беспокойно заметался, находя себе всему удобные места, и направил едва не рыдающий бриг к пристани.
Солнце подтянулось на алых руках к краю горизонта, глянуло на картинку нового дня и бросило дорожку ресниц в помощь спешащим домой. Маяк подмигнул ему таким же алым глазом и, подобрав пальцами мостов кончики красных нитей, указал путь и Смутьяну, и ветру, ведущему скрипящий разодранной обшивкой корабль. Сердечко билось звонко, но всё затихая, заставляя бешеное отчаяние трепыхаться, бегать и свистеть в три раза сильнее.
Бриг подлетел к пристани, светясь алыми нитями. Даже старые, бывалые корабли заохали и заухали, завидя его: маленький задиристый бриг вернулся из самых опасных мест в их море, да ещё и отправившись туда в своё первое серьёзное плавание. Обломанная мачта и покорёженные бока только придавали значимости Смутьяну среди его земляков.
Сердечко всё затихало, тихонько благодаря за путешествие маленькую каютку, засыпая всё крепче и крепче. На причал вбежал Мастер, расталкивая толпу зевак. За ним мчался доктор с громадным саквояжем, на который все посматривали с уважением, а дети еще и с любопытством: всегда интересно, что спрятано в закрытом чемодане, не правда ли?
Тонкие руки девочки слабо обняли шею Мастера, едва сдерживающего всхлипы. Тихо чертыхаясь, доктор размешивал что-то в своих склянках. Толпа молчала, сосредоточенно наблюдая за происходящим. А по израненным бокам Смутьяна градом катились соленые слезы, стекая с палубы и мокрых парусов. Добрался, а что теперь? Цель достигнута, корабельный дом поддерживает стальным тросом якоря, солнце скоро доберется до зенита, высушив вымокшее до щепки тело брига. Только стоит ли это чего-нибудь, если маленькое сердечко, подгонявшее корабль весь путь, заставлявшее не сдаваться на безумнейших поворотах в скалах, так жаждущее жить, замолкнет совсем?
Смутьян остался совершенно один в огромном порту. Его окружали десятки судов, но такого опустошающего одиночества не было ещё никогда. Даже ветер решил покинуть его на время, оставив наедине с собственными мыслями. Над пристанью парила совершенно невыносимая тишина. Чайки – и те с осторожностью пролетали над бригом, стараясь не то что крыльями не задеть, а и просто нарушить его молчание несвоевременным криком. Не каждому дана такая бешеная сила и безумная смелость, которые толкнут на скалы, убедив только в том, что всё получится – имей только стоящую причину для действий. Не каждый сможет пройти такой долгий путь, растеряв по пути лишь пару парусов и кусок мачты. А тут, смотри, сумел. Только последний рывок оказался бесполезным. И ни единого шанса исправить, вернуть назад, сыграть заново. Да что там – пройти снова мимо зубастых скал, то и дело грозящих сожрать хрустящие доски корабля! Только бы заставить сердечко биться опять.
Палящее солнце вдоволь наигралось своими зайцами с легкими волнами и отправилось на заслуженный отдых на обратную сторону горизонта. Подул лёгкий вечерний бриз, затягивая небо тёмным, усыпанным белыми пятнами полотном. Бессонная ночь тихо переливалась в чайный стакан утра, утро вытягивалось в жаркий до невозможности день, день сворачивался в вечер… Так прошла неделя. За ней ещё одна. За ней ещё и ещё.
Пристань постепенно наполнялась голосами, движением. Чайки совсем обнаглели и решили устроить драку на палубе Смутьяна. Первый день лета купался в тёплой воде, разбрызгивая миллионы солнц вокруг. Суетились рабочие, носились со счастливыми визгами дети, шумел портовый базар, жужжали машины и подъёмные краны. Маленький бриг совсем осунулся, потупив глаза мачт в море. Для него уже ничего не существовало, кроме его воспоминаний и поглотившего до самого дна чувства вины, не имеющей возможности быть прощённой. Несколько раз он уже вздрагивал, оживал, заслышав знакомый ребячий смех, но всегда оказывалось, что он обознался, ослышался, ошибся. Сейчас вот опять. Кто бы мог подумать: корабли умеют сходить с ума. «Снова дети взобрались на палубу, гоняют чаек и разносят грязь повсюду», – Смутьян ворчал, будто ему не всего год от роду, а все сто.
– Смотри, те же качели! – над палубой пронёсся заливистый смех с таким знакомым звоном.
– Довольно тебе! Слезай, его ещё ремонтировать нужно, – прозвучал голос Мастера.
– Давай мы его сегодня отремонтируем и поедем кататься?
– А что, почему бы и нет-то? Только не сегодня поедем – где-то через недельку. А ты пока книжонку свою дочитаешь.
– Я ещё покатаюсь немного, это же мой хулиган!
«Хулиган… Хулиган. Хулиган!!!» Отскакивало от каждой щепки, от каждой реи, от каждой мачты, от каждого обрывка паруса; забиралось в каюты и там кричало, вопило: «Хулиган! Хулиган!»
Стуком родного сердца наполнился каждый закоулок, каждый уголок забытого всеми брига. Смутьян сразу расправил потрепанные паруса обрадовавшимся таким переменам ветром, приподнял опущенный нос, фыркнул слегка, брызнув волнами в разные стороны.
«Я сумел! Я не подвел! Я не зря!»
– Пойдем уже, малыш. Мама-то ругать будет, что на обед не успели.
– Бегу!
Снова звонкий смех и топот маленьких ножек по тёплым палубным доскам, снова стук маленького детского сердечка, которое так бережно нес к родному дому.
– Спасибо тебе, друг. Если бы не ты, не знаю, что бы со мной стало. Прости, что оставил тебя так, подранного, разбитого. Мы тебя ещё починим! Ещё сходишь в бой. Не зря я тебя «Смутьяном» назвал, и вправду ты хулиган, как дочка говорит. Разве смог бы какой-нибудь обычный кораблик такую дорогу одолеть! Эх, пойду я. А ты тут не кисни, скоро будешь как новенький! – тихо сказал Мастер, гладя покрытую мелкими трещинками фок-мачту.
Знал бы он тогда, что совсем не ремонт нужен был Смутьяну, а осознание того, что он не подвел друга, и возможность слышать счастливый девчоночий смех, взлетающий ввысь над палубой. Разве не безумие? Хотя кто сказал, что корабли не сходят с ума?
Об авторе:
Ильвии Поповой 18 лет. Живет в украинском городе Бердянск Запорожской области.
