Как Глаша мужа искала
Многие девицы мечтают о суженом-ряженом. Только они сидят по домам да глядят во все глаза через маленькие окошки. А Глаша решила отправиться в путь, чтобы мир посмотреть, себя показать и мужа себе найти достойного: красивого, смелого, доброго и умелого.
Вот идёт Глашенька дорогами нехожеными: страхов разных не пугается, с собой борется – суженому навстречу пробирается.
Вдруг посреди густого леса встречает её чудище мохнатое и спрашивает:
– Куда это, ты, Глаша, идёшь?
– К любимому навстречу, – отвечает.
– А знаешь ли ты, как найти его?
– Не знаю, – говорит Глашенька. – Только верю, что сердце моё девичье узнает его.
– А ежели обманет оно? Не боишься? – пугает девицу чудище лесное.
– Боюсь, – отвечает Глашенька и с надеждою глядит на чудище: авось скажет что важное.
– Вот я съем его сначала, – говорит чудище, – потом выплюну и расскажу тебе, какой он на вкус. Хочешь?
– Нет, чудище! Иди-ка ты лучше своей дорогой, а я своей, – отвечает Глашенька. Да только чудище перегородило ей дорогу и не пускает.
– Отдай, – говорит, – мне твои молодые зубы. Тогда тебя пропущу, а суженого твоего не трону.
Испугалась сначала Глашенька – как же ей, молодой девице, без зубов перед суженым явиться. Но подумала немножко и согласилась. Уж лучше она без зубов останется, чем чудище недоброе съест её суженого.
Идёт она дальше: полями широкими, горами высокими. Остановилась передохнуть на берегу горной речушки. Глядится в своё отражение – любуется, а рот открыть боится. Вдруг выныривает из реки то же самое чудище, улыбается улыбкой девичьей и спрашивает:
– Правду говорят, что ты девушка смелая? А я вот на суженого твоего страху напущу, чтоб он как заяц по кустам шастал и от тебя убегал. То-то весело вам будет вместе! Хочешь?
Рассердилась на чудище Глашенька: ножкой топнула прямо по воде, кулачки сжала. Да увидала в воде отражение своего беззубого ротика – испугалась: вдруг и правда суженый убежит в страхе прочь.
– Ладно, – говорит, – твоя взяла, чудище лукавое! Чего требуешь?
– А отдай мне лицо твоё прекрасное! Не то суженого твоего в зайца превращу на веки вечные.
Не согласилась Глаша на такое. Как же суженый узнает её, если не по лику прекрасному?
Но чудище тут же отвечает:
– По сердцу прекрасному узнает тебя суженый. Ведь ликов прекрасных много вокруг него, но должен он почуять и выбрать именно тебя.
– И то верно, – говорит Глашенька. – А так, хоть и с ликом прекрасным, за зайцем мне бегать весь век придётся.
Опять идёт девица сердцем красная, лицом безобразная навстречу суженому. Спешит, коленки сбивает. А любовь сердца девичьего ведёт её тропами нехожеными.
«Хорошо другим девицам, – думает. – Они уж все замужем небось, детишек нянчат – радуются. А я, горемычная, всё суженого ищу, красу свою девичью расточаю».
И тут опять чудище перед ней встаёт: ликом пригожее с улыбкой девичьей.
– Дай, – говорит чудище, – мне и тело твоё, не то убью суженого твоего казнью лютою. А тело его брошу псам на растерзание.
Заплакала Глашенька, зарыдала. А чует сердцем, что рядом уже суженый. Но каково будет ей найти его тело истерзанное?!
– Ладно, – сказала Глашенька, – твоя взяла. Бери и тело моё девичье, да только обещай, что не приблизишься более ни ко мне, ни к моему суженому!
На том и сговорились.
Подошла Глашенька к ручью напиться и не узнаёт себя: не сберегла красы своей девичьей для суженого. Только сердце одно по-прежнему томилось любовью к нему и боязнью, что не узнает её он в облике чужом, что отринет.
А тут глядит: всадник к ручью приближается, на неё осторожно поглядывает.
«Уж не суженый ли?» – подумалось ей.
Обернулась, в глаза взглянула ему и обомлела: «Он».
Всадник юный спешился и коня поит. А тут откуда ни возьмись чудище лукавое в образе девичьем: к суженому подходит, руки девичьи на плечи кладёт, только в глаза поглядеть опасается.
– Отдай, – говорит чудище юноше, – мне сердце твоё, иначе достанется тебе жена бессердечная, упрямая – наплачешься с ней.
Не успел тот и слова молвить, как заслонила его собой Глафира, подняла свои кулачки не девичьи, затрясла ими да как топнет ножкой не девичьей – аж земля задрожала.
– Ах ты, чудище лукавое, – говорит Глашенька, – ах ты, нечисть лютая! Договор у нас с тобою был, что оставишь ты нас в покое за дары мои щедрые, что не станешь более мешать нам.
А молодец глядит, удивляется, ничего разобрать не может. Но чудище знает своё дело, не отступается.
– Не тебе, страшилище, здесь командовать! – говорит Глашеньке. – Спросим лучше у молодца, кто ему более мил, так пусть с ним и останется.
Испугалась Глашенька этих слов, но виду не подала – на сердце чистое молодецкое надежду возложила.
А юноша сел скоренько на коня своего и был таков.
Остались у ручья лишь Глаша в образе чудища да чудище в образе Глаши.
Чья победа?
2010
Эрата
– Эрата*, милая Эрата! – так звал он её всякий раз, когда чувствовал себя одиноким. Она была его феей, его музой, его возлюбленной. Он скучал по ней, как скучают по свету. Он томился собой, когда её не было рядом. И она чувствовала, что нужна ему, потому старалась быть с ним как можно дольше и как можно чаще.
Он гладил её волосы, вдыхал аромат вплетённых в них роз, и тоска, мучившая его уже многие годы, бесследно уходила. Они подолгу болтали ни о чём, обнявшись, и не могли нарадоваться друг другу. Он пил её дыхание, пил её музыку, пил её аромат, а затем садился за стол и писал.
Он был сочинителем, она же звала его просто – Милый.
– Милый, мне пора! – говорила она, прижимая к груди свою лиру, когда оставляла его. А он глядел на неё глазами, полными слёз, ибо знал – по первому зову она приходит не всегда. А он не любил оставаться наедине с собой – когда он оставался один, к нему приходили кошмары: дикие, необузданные, жестокие. Он терзался ими и потому боялся их.
Она была его спасением. Чистый звук её божественной лиры разгонял мрак и изгонял призраков. Она была необходима ему, и потому однажды он взмолился:
– Не уходи никуда, пожалуйста! Останься со мной навсегда, иначе я просто сойду с ума. Дни, когда я жду тебя, становятся всё более невыносимыми. Я люблю тебя так сильно, как, кажется, не способен любить ни один мужчина на свете. Стань моей и только моей. Будь мне женой, а не просто музой.
И она согласилась, если только позволит Творец.
* * *
Но Творец был против.
– Ни в коем случае! – сказал Он. – Ты же муза, а потому мало что смыслишь в жизни людей! Тебе будет одиноко… Кроме того, ты создана из очень тонкого вещества, потому тебя будет всякий раз сносить ветром во время прогулок по городу. Ты же не умеешь ходить по земле! Неужели ты хочешь распугать всех людей, летая по воздуху?
– Я научусь: Ты мне в этом поможешь! А чтобы меня не сносило ветром во время прогулок, сделай мои ноги более увесистыми – Ты же можешь!
Эрата смотрела Творцу прямо в глаза: без вызова, но всем своим видом показывая, что она не отступится. А Он все искал подходящие слова, чтобы отговорить её, но не находил. Полюбив, она уже превратилась в земную женщину, живущую своей любовью и жаждущую жертвовать собой и своим ради любимого. Выбор уже был сделан. Так Эрата стала женой Сочинителя.
Творец, как она и просила, утяжелил её, увеличив стопы насколько это было возможно. Эрата, вопреки привычным стандартам, стала девушкой с немаленькими ножками. Правда, и это не всегда помогало. Воздушная и хрупкая, нередко она всё равно взлетала, но супруг, крепко сжимавший её руку в своей, уверенным движением быстро возвращал её на землю. Это несколько напрягало окружающих. Ну и что с того? Влюблённым было достаточно самих себя.
* * *
Как и раньше, они практически не расставались, но он всё реже садился вместе с ней за письменный стол и всё реже гладил, любуясь, её локоны. Они по-прежнему много болтали, но он уже не пьянел от запаха вплетённых в её волосы роз. Он привык к её аромату и уже почти не замечал её благоухания. Он всё ещё любил её, всё ещё дышал ею, но уже не вслушивался в неповторимую музыку её души. Чудесная лира пела в ней, как и прежде, но он не слышал её.
– Лира, моя лира! Творец вложил её в моё сердце, чтобы я могла вдохновлять тебя. Но ты стал равнодушен к моей музыке! Мои розы вянут. Мои жизненные силы иссякают. Я скоро совсем забуду свою песню… Ты не любишь меня? – спросила она однажды, заливаясь слезами.
Но он не расслышал её голоса. В тот момент она парила над ним в воздухе, а он сосредоточенно обдумывал очередное своё произведение. Он не ответил. Усилием воли Эрата опустилась на пол и присела на стул рядом с возлюбленным.
– А, это ты, дорогая?! Принеси, пожалуйста, чашечку чая, что-то я туго соображаю…
Она послушно побрела на кухню, чтобы дать то, чего от неё ждал он.
* * *
Шли годы. Лира в душе Эраты звучала всё реже. Ей не хотелось петь только ради себя, а возлюбленный всё время искал чего-то вдали, искал иные голоса. И порой ему казалось, что он их слышит. Грёзы сменялись грёзами, а в комнате иногда пахло чужими розами…
И обратилась к Творцу Эрата, попросила избавить её от одиночества. Когда же Творец напомнил ей, что она сама желала такой участи, Эрата взбунтовалась:
– Я хотела любить и быть любимой! Но он всё время бегает за призраками. Он любил меня, пока я была недостижима, пока я могла уйти и уходила. Он не умеет любить, он только мечтает о любви. Мечтать для него важнее, чем любить.
Творец смотрел на неё молча. Он сострадал её горю, но не мог помочь. К Его голосу Сочинитель был так же глух, как и к её пению. Но Творец услышал Эрату, и этого оказалось достаточно, чтобы она утешилась, приняв решение бороться за свою любовь до конца.
* * *
Она пела ему нежно и трепетно, как никогда. Он купался в океане её голоса с раннего утра до поздней ночи. Он настолько напитался её благоуханием, что в его волосах тоже расцвело несколько маленьких розочек. Но он не замечал ни их, ни её.
Сочинитель теперь был занят только собой. Постоянная близость Эраты докучала и даже раздражала его. Он искал уединения, чтобы без помех предаваться своим грёзам. В конце концов он совершенно отверг любовь Эраты и в один осенний вечер попросил её уйти.
И тогда грянул гром и среди осени сверкнула молния. Это взорвалось сердце бедной музы. В горе она бросилась к морю, желая утопить в его волнах свою боль и злость. Но Эрата была не просто женщиной и потому не утонула, а стала Сиреной. В один миг её немаленькие ножки превратились в увесистые птичьи лапы и шикарный хвост, а грациозные руки взметнулись в небо крыльями. И полетел ввысь её голос, чтобы разить красотой мужские сердца.
Да, теперь она заманивает сластолюбивых мужчин своим чарующим пением только затем, чтобы погубить. Такова её месть бессердечному Сочинителю, который, по её мнению, живёт в каждом мужчине.
Примечание:
* Имя героини происходит от Эрато́ (греч. Ἐρᾰτώ, лат. Eratō) – муза любовной поэзии; персонаж древнегреческих мифов, популярный образ и символ в искусстве. Имя этой музы происходит от имени Эроса, бога любви. Она умеет вдохнуть в душу любовь ко всему живущему, своим искусством преображает всё в красоту, скрывающуюся за пределами физического.
2010
В чуланчике изношенных вещей…
В старом чуланчике у Бабушки Сказки много разных вещей: изношенных, истрёпанных временем, выброшенных своими владельцами за ненадобностью. Но она их бережно хранит, потому что старые вещи помнят много красивых историй. А откуда же Сказке черпать вдохновение, если не из таких повестей жизни?
Бабушка Сказка подолгу перебирает вещи вместе с приходящими к ней гостями: поэтами, художниками, всякого рода творческими натурами-кудесниками… И каждая вещь в чуланчике раскрывается перед ними сказкой.
Как-то раз поздним зимним вечером к Бабушке Сказке пришёл новый посетитель. Он представился Поэтом, и его сразу впустили. Вид его был мрачен, взор – затуманен, так что старая мудрая Сказка сразу поняла: Поэт болен. Заподозрить его в обмане было невозможно – не всякий человек мог отыскать её скромный домик.
Поэт и сам не знал, как здесь очутился. Он просто вышел из дому, чтобы развеяться. В последнее время душа его томилась, мучилась стихами.
Бабушка Сказка была гостеприимной хозяйкой. Она угощала своих гостей не только сказочными историями. Яблочный пирог по рецепту известной поэтессы и чай по рецепту знаменитого художника сделали своё дело. Поэт раскраснелся, расслабился и, кажется, был вполне доволен жизнью, даже несмотря на отсутствие творческого порыва. И тогда мудрая Сказка повела его в свой чуланчик.
Старое протёртое кресло сморщилось от неудовольствия, увидев беззаботного Поэта.
– Пойди сюда! – сказало оно. – Я тебе расскажу о том знаменитом чародее, который написал десятки томов, сидя на моём брюхе. Он знал много такого, до чего ты ещё не дорос…
– Угомонись, дружочек! – попросила Бабушка Сказка. – Он здесь не за этим.
Поэт огляделся. Сумрак чуланчика уже будоражил его воображение. Он помнил его шорохи, запахи… Казалось, он бывал здесь не раз, только забыл когда, при каких обстоятельствах.
– Он был здесь, я его помню! – заговорил письменный стол, выглядывавший из-под лежавших на нём гардин. – А ты меня помнишь?
Поэт неуверенно качнул головой.
– Да ну? Я же Дух Письменного Стола! Только сидя за одухотворённым столом ты мог написать что-либо стоящее.
Поэт снова мотнул головой.
И тогда Бабушка Сказка начала показывать свои сокровища, а они, в свою очередь, начали шептать свои сокровенные истории. Поэт очутился среди множества картин, книг, сервизов, костюмов, платьев, кофточек, колб, ножей, ружей… Его голова закружилась, а в уши со всех сторон полетели сказки, поэмы, гимны, романы, эпиграммы…
Поэт сидел в потрёпанном кресле и слушал, слушал, слушал. Его грудь с трудом успевала вдыхать воздух вместе с историями. Перед глазами проносились сотни образов, которые застревали в дырах камзолов, оседали пылью на мебель и затем снова воскресали в воображении Поэта. На его лице мелькали и радость, и грусть, и гнев, и обида. Оно то освещалось внутренним светом, то поглощалось мраком, наползающим из тёмных углов и щелей сказочного чуланчика.
Поэт утратил беспечность, в его душу вновь вселилась тоска, жажда чего-то, ожидание чуда, постижения тайны. Он томился неведомым, которое прикасалось к нему невидимыми руками. Или, может быть, крыльями.
Взгляд его упал на изорванную ветошь, валявшуюся под письменным столом.
– Зачем эта тряпка хранится здесь, среди значимых вещей? – обратился Поэт к Бабушке Сказке.
И в тот же миг в чуланчике воцарилась тишина. Все замерли, затаили дыхание, закрыли рты и широко открыли глаза, чтобы внимательнее рассмотреть того, кто осмелился сказать ТАКОЕ.
Поэт ощутил неловкость, но Бабушка Сказка поспешила ему на помощь.
– Это изорванное сердце настоящего поэта, которое до сих пор способно преображать мир людей, хоть износилось до дыр и брошено здесь последним владельцем в небрежении.
Поэт изумился и с опаской покосился на тряпку.
– Многие его примеряли на себя, но немногие были того достойны. Возьми его в свои руки – ведь ты ради этого пришёл!
Голос Сказки звучал торжественно, и Поэт неуверенной походкой подошёл к столу. Присел, взял в руки то, что казалось истёртой ветошью, и в тот же миг оно заиграло красками, заискрилось, подобно золотому руну.
Сияние озарило чуланчик и все находящиеся в нём вещи, Бабушку Сказку и самого Поэта. Он вскрикнул, как бы пронзённый кинжалом, и его глаза оросились слезами. Ветхая изодранная тряпка преобразилась, забилась сердцем в руках Поэта и затем исчезла. Лицо Поэта озарилось внутренним сиянием.
– Так часто бывает, дружок, что сердце поэта превращается в жалкую ветошь. Ведь поэты не берегут себя, они трутся сердцем о землю и небо, о терновые и розовые кусты, они непрестанно протирают окна человеческих домов, натирают даже человеческие сердца до блеска, так что людям кажется, что их собственные души сияют подобно солнцу…
Бабушка Сказка говорила недолго и вскоре умолкла. Тишина вновь зазвенела в чуланчике: вещи слушали эхо сказочных слов об изношенном сердце поэта.
-Теперь это сердце бьётся в твоей груди, – заканчивала свою речь Сказка. – Это великая сила и великая немощь одновременно. Носи его достойно, чтобы, когда твой земной путь окончится, сердце твоё вернулось сюда, в мой чуланчик. И тогда другой поэт примет его вновь как дар или как проклятье…
Поэт не расслышал последних слов. В его душе уже толпились образы изношенных вещей, спешащие поведать ему о себе, своих хозяевах, об их подлинной жизни, о величайших тайнах и смыслах, сокрытых в жизни людей и вещей, чьи тени жили в чуланчике древней, как мир, Бабушки Сказки.
Об авторе:
Светлана Анатольевна Коппель-Ковтун, 1969 года рождения – поэт, эссеист, публицист, автор сказок для детей и взрослых.
В журналистике с 1992 года. Начинала на телевидении, затем была корреспондентом региональной газеты, ответственным редактором миссионерско-просветительского ежемесячного журнала «Мгарский колокол». Учредитель и руководитель Международного клуба православных литераторов «Омилия» (2007). Член клуба мастеров современной прозы «Литера К» при журнале «Клаузура».
Награждена орденом «1020-летия Крещения Руси» «за усердные труды во славу святой Церкви».
