Naturalesa Muerte Viva!
NATURALESA MUERTE VIVA! [1]
или История испанского гарсона, укротившего сюрреализм
Что предпочесть: мудрость безумия или тупость здравого смысла?
Хитроумный идальго дон Кихот Ламанчский
Алонсо принадлежал к цеху людей самой прозаической и весьма древней профессии – он был официантом. Ремесло это давало бесценное ныне ощущение стабильности и к тому же удачно соответствовало его имени, которое означало «благородный и готовый». Ну, с первым многие готовы были поспорить. Хотя, если бы они взглянули на профиль Алонсо, застывшего над очередным посетителем, пока тот перечитывает бесконечное, как древний свиток, меню, перед ними предстало бы наглядное воплощение таких возвышенных понятий, как «благоговейный трепет», «истинное почтение» и «самозабвенная преданность». А уж тот факт, что этот властелин подносов в любое время дня и ночи по первому неуловимому сигналу возникал перед клиентом, стал просто аксиомой и в доказательствах не нуждался. К своему небольшому кафе с террасой и лесенкой, спускающейся к Средиземному морю, этот истинный баск относился как к родине – с сыновней нежностью и заботой. Ничто не способно было нарушить этой любовной идиллии, пока среди завсегдатаев кафе не появился сеньор Сальвадор.
Вот и сейчас Алонсо вышел на крыльцо, чтобы проводить этого почтенного господина. Не переставая протирать тонкий бокал на витой ножке белоснежным полотенцем, с изящной небрежностью перекинутым через запястье, он кричал ему вслед: «До свидания, сеньор Сальвадор! Да ниспошлет Создатель побольше щедрых своих благ на вашу изобретательную голову! Заходите к нам еще, будем очень рады!» С недобрым предчувствием он вернулся в кафе. Даже как-то страшно было поднять голову, чтобы осмотреть зал, и робеющий испанец обратил взгляд на собственные руки. «Ну конечно же!» – возглас облегчения сорвался с его губ. Пальцы машинально натирали желтовато-серую костяную поверхность. Всем телом он отшатнулся от странного предмета, похожего на отпиленный носорожий рог, и тот, загрохотав, откатился к ножке столика. «Естественно! Всегда так!» – горько вскричал Алонсо. Стеклянный графин покачивался в воздухе. Когда горлышко его наклонялось, вода из него выплескивалась, но вместо того, чтобы течь вниз, струя, причудливо извиваясь, устремлялась прочь с террасы и там, в вышине, плавно сливалась с рисунком застывших на лазури неба облаков. Рядом замерла раскинувшая крылья ласточка. Видимо, в неудачный момент птица пролетала мимо. Теперь она отчаянно попискивала в бесполезных попытках сдвинуться с места. Поверхность стола предстала бесстыдно обнаженной. Хрустящей крахмалом скатерти, складки которой художественно ниспадали на кафель, не было. Она просто исчезла, и теперь открылись неприятного вида язвы, выжженные на древней мозаичной поверхности то ли неосторожно оставленными сигаретами, то ли пеплом из тяжелых курительных трубок. Стакан с вином опирался о столешницу ребром донышка. Эта неустойчивая конструкция в любой миг готова была рухнуть и растечься кровавой лужей. Ревностный служитель кафе кинулся вперед, чтобы стряхнуть стакан на пол прежде, чем случится эта катастрофа. Тот взмыл к самому потолку, а стол вздрогнул, выгнулся дугой и слегка поддал задом. Возмущенно всплеснув руками, Алонсо обратился в сторону двери: «Спасибо вам, сеньор Сальвадор! Заходите к нам еще!! Конечно, ВАМ мы всегда просто несказанно рады!!!» На последнем слове он надул щеки и издал вслед ушедшему нарушителю порядка неприличный звук, поставив жирную точку на их отношениях. Смачно сотрясая воздух набором малопонятных терминов: «Сюрреалисты! Натуралисты! Аквалангисты! Таксидермисты! Четвертьфиналисты!» – он кинулся за барную стойку, порылся в ее недрах и извлек на свет усы с загнутыми вверх кончиками, закрепленные на резинке. «А!!! – вскричал он победно, демонстрируя трофей непонятно кому. – Ничего! Мы и сами с усами! – Он нацепил их и поразительно стал напоминать знаменитого художника. – Ну что, каково? Похож?» В ответ с неба грянули бравурные аккорды. В них сразу узнавалась музыка корриды, но в электронном исполнении она приобретала какой-то дополнительный смысл, а мужественный баритон после эффектной обработки компрессией звучал совсем неблагозвучно: он глумливо вибрировал и в тексте явно стали угадываться бранные слова.
Бравый тореро в белом фартуке, орудуя полотенцем как мулетой, вскинул над головой руку, и стан его изогнулся, точно туго натянутая тетива. «Ап!» – гортанно выкрикнул он во всю силу своих легких. Откуда ни возьмись вылетела белая скатерть. Укротитель одним движением перехватил ее, встряхнул и накрыл оскверненный столик. «Ап!!!» – резко, как удар бича, прозвучала следующая команда, и Алонсо раскинул руки в стороны, весь открываясь навстречу следующему противнику и словно бы обнимая мятежное пространство, бросившее ему вызов. Ласточка сорвалась с места и устремилась поскорее прочь. А графин не спеша, как бы нехотя, скользнул вниз, поерзал, пристраивая толстые бока аккурат посередине скатерти, и замер. Доблестный кабальеро, не оглядываясь по сторонам, сел точно в центр сиденья услужливо оказавшегося рядом стула, откинулся на спинку и глубокомысленно изрек: «Naturalesa muerte viva!» Стакан вина опустился ему на ладонь, и маэстро отпил терпкий глоток, вкусом своим удивительно напоминающий вкус его победы.
* «Naturalesa muerte viva!» — название картины Сальвадора Дали. В буквальном переводе звучит как «Живая мертвая натура», или просто «Натюрморт».
Об авторе:
Елена Веревитина – режиссер, сценарист, художник.
Родилась в 1967 году в Москве. Окончила Институт современного искусства (кафедра режиссуры). С начала 90-х годов работает на ниве российской культуры. За это время участвовала в организации более 100 театральных, литературных и музыкальных фестивалей; площадных театрализованных действ, крупных спортивных мероприятий и кино-проектов в России, странах ближнего и дальнего зарубежья.
