Однокурсники
Однокурсники
– Привет! Ты не уехал?
– Завтра. Поезд завтра вечером.
– Счастливого пути.
Её каблучки врезались в городской шум, растворившись в нём.
«Окликни, не дай уйти»
Он открыл рот, вдохнул, но в горле пересохло. «Догони. Ещё не поздно»
Он сделал шаг и остановился. Силуэт скрылся за поворотом.
* * *
Кто-то настойчиво пытался вырвать его из сна. Он и сам хотел освободиться от этого тяжелого и частого сна – наваждения. Почему он мучает его столько лет!?
Перезвон требовал встать и ответить.
– Ты ещё спишь?
Голос знакомый, но понять чей, он не мог.
– Серёга просыпайся. Это я, Никита!
– Никита? – он перебрал в памяти знакомых с именем – Никита. Никому голос не подходил. В трубке послышалось:
– Никита Севостьянов.
– Ты? – выдохнул он.
– Ну, наконец-то узнал. Смотри, так всю жизнь проспишь?
– Вчера поздно лёг, долго засыпал, – начал оправдываться он, но собеседника на том конце провода это не интересовало.
– Звонила Томка!
– Кто? – не понял он.
– Тамарка Лимонова. Завтра собираемся в час дня на нашем месте.
– Где?
– Серёга, ты это? Или я не туда попал? Забыл наше место?
– В парке около института, но я завтра не могу.
– Ты это прекращай – не могу. Сколько лет не виделись? А здесь решили собраться. Помнишь Володьку Апреля? Он первый из наших махнул за кордон. Он теперь известный израильский ученый. Ему недавно какую-то премию дали. Томка сказала, он что-то там открыл, или что-то внедрил. Нам то что? Главное, решил на эти деньги посетить родные пенаты. Связался с Томкой. Наказал организовать встречу. Она мне ещё на прошлой неделе звонила. Приказала Петьку Исаева и тебя предупредить. Каюсь. Я позвонил, ты трубку не взял. Потом закрутился и забыл. Сегодня утром, как обухом по голове – ты же ничего не знаешь. А Томка сказала, тебя не будет, она меня растерзает. Ты её знаешь. Поэтому никаких не могу.
– Никит, я, правда, не могу. Своим обещался приехать. Три недели у них не был. Они у тёщи на даче, – ему почему-то не хотелось встречаться с однокурсниками. Почему? Он и сам не понимал.
– Значит так. Записывай номер, – Никита начал диктовать цифры.
– Это чей телефон? Твой?
– Вот ещё! Буду я, кому попало, свой телефон раздавать, – Никита явно на него обиделся. – Томкин сотовый. Позвони и сам скажи, что не можешь. Записал?
– Подожди ты. Ладно, что-нибудь придумаю. Объясню как-нибудь.
– Если нужно я могу Ольге позвонить. Надеюсь, жена у тебя всё ещё она или другой обзавёлся?
– Не дождёшься!
– Лешка, наверно, совсем больший стал.
– Скоро выше меня будет. Мужик уже, – довольно сказал он. В сыне он не чаял души.
– Отлично. Значит, завтра в час на нашем месте. Ну, давай, мне бежать нужно. Будь здоров.
– Стой! Я спросить хотел…
– Спрашивай.
Он какое-то время молчал, потом сказал:
– Ладно, ничего. Завтра обо всём поговорим. На том конце провода прозвучало:
– Спрашивай сейчас. Но он выдавил:
– Завтра. Всё завтра
– Как хочешь. Пока, – он услышал короткие резкие гудки.
Почему? Почему не спросил? Теперь мучиться целые сутки!
* * *
Встреча однокурсников.
Сколько вопросов и ответов. Сколько возгласов и удивлений. Сколько воспоминаний и обещаний: звонить, встречаться…
Казалось, они всё те же двадцати двух – двадцати трёх летние девчонки и мальчишки, только-только вступавшие на дипломированную дорожку. Но для одних эта дорожка превратилась в тропинку, приведя лишь в условное благополучие и состоятельность. У других выросла в трассу с дорогими машинами, шмотками и женщинами. Были и те, кто уверено стоял на взлетной полосе, и впереди – признание и слава.
Такими, среди встретившихся, были Володька Апрель и Паша Серов. Правда у Паши Серова слава только намечалась. Он был, как сказала о нём Томка: «ну очень, ну очень состоятельным бизнесменом».
Остальные же однокурсники шагали по тропинкам и скромным трассам. Что и отразилось на их неподдельной радости от встречи и шумного, иногда не позволительного для дядечек и тетечек их возраста, общения.
Из парка с пластмассовыми стаканчиками, бутербродами, встреча перекочевала в ближайшее кафе, где произошло деление на группки.
Он, Никита, Томка и еще несколько человек расположились за одним столиком. Остальные однокурсники заняли еще два. Володька Апрель и Паша Серов сели отдельно.
Томка по привычке старосты группы начала переговоры с официантом.
– Серёга, сколько мы с тобой не виделись? – Никита дыхнул на друга вискарём. Бутылку виски принес с собой Володька Апрель.
– Много.
– Ольга какая стала?
– Не знаю. Мне кажется, совсем не изменилась. Только немного потолстела и седина появилась.
– Моя тоже, как третьего родила, в дверь не проходит.
– Ты – многодетный отец? – Томка, разобравшись с официантом, присоединилась к разговору.
– Две девчонки и пацан. Я так и сказал, пока сына не родишь, из роддома не выпущу.
– В наше время и троих детей – не страшно? Их же всех кормить, одевать, учить нужно, – однокурсница Валя Ивлева насторожено посмотрела на Никиту.
Он обнял её за плечи:
– Ничего, Валёк, прокормлю. Кто-то должен Россию спасти от вымирания. Вот у тебя сколько детей?
– Одна. Девочка.
– Мало. Думаю этот пробел нужно ликвидировать, – он крепко обнял однокурсницу и смачно поцеловал в щеку.
Она не отстранилась, лишь чуть заметно покраснела. На третьем курсе у них был студенческий роман, так и не переросший в большее.
– Том, ты не знаешь, почему Маша не пришла? – спросил он, и ему показалось, этого вопроса ждали от него все и с самого начала встречи.
Или ему только показалось?
– Маша?
Томка словно чего-то испугалась. Тревожно взглянула на него, потом на Никиту. В этот момент к ней подошёл официант и начал выяснять по заказу.
О Маше он больше не решился спросить.
* * *
Он был влюблен в неё с первого взгляда. Как увидел первого сентября в аудитории, так и влюбился. Весь поток знал о его безответной, преданной любви, а она словно не замечала. Или делала вид.
Он мучился, страдал, порывался открыться, и будь, что будет, но каждый раз в последний момент откладывал выяснения отношений на потом. Так продолжалось до последней практики. Летом перед пятым курсом пока еще студентам предстояло разъехаться по всей стране: проходить производственную практику. Он, Никита и группа девчонок с экономического факультета выбрали завод на Урале. Там он и познакомился с Ольгой. Они потом часто шутили: «Рядом друг с другом четыре года проходили, а познакомились на Урале!».
Закрутилось, всё завертелось. Он и не заметил, как пролетела практика, сентябрь, октябрь, и вдруг Ольга говорит: «Я беременна!». Завертелось еще быстрее. Перед новым годом сыграли свадьбу. Сначала с родителями и родными, потом в общаге: студенческую.
Гуляли этажом. Он смутно помнил, как всё проходило. Ольга мучилась токсикозом и отсиживалась в соседней комнате, он за двоих принимал поздравления.
Среди веселящихся была и Маша. Красивая до потемнения в глазах. Синее платье с ажурным белым воротником ей очень шло. Он особенно запомнил туфельки: черные лаковые на тонкой шпильке.
Она всё время попадалась ему на глаза. Он отвернётся, уйдет в другой конец комнаты, а получается: смотрит на неё или стоит рядом с ней.
Изрядно подвыпивши, пригласил танцевать и выдал:
– Я, Маша, тебя, – чуть не сказал «люблю», но вовремя опомнился, – был влюблен все четыре года.
Она посмотрела на него печально:
– Я, Сережа, догадывалась, но наверняка не знала, – она какое-то время молчала, потом чуть слышно сказала: – Ты мне тоже нравишься. Очень.
Со спины ударило острым, ледяным и прямо в сердце.
– Хотела давно сказать, но всё не решалась. Ты молчишь, сторонишься. Томка мне твердила: скажи, не молчи. Ты ему тоже нравишься, он просто бука такой, – она говорила быстро, быстро. – Помнишь? Перед вашим отъездом на практику мы встретились? Я специально тебя ждала. Словно чувствовала. Хотела сказать. А ты такой официальный, отстраненный. Я и не стала. Что теперь говорить? Будь счастлив, Серёжа, – она прикоснулась ладонью к его щеке, подумала и поцеловала, как прикосновение ветерка.
– Будь счастлив, Серёжа, – повторила она и ушла.
Ледяное, острое с новой силой вонзилось в его сердце.
Вокруг ничего и никого не было. Одна боль и более ничего.
– Сергей, Сергей, – кто-то хлестал его по щекам, – что с тобой, Сергей?
Потом ему рассказали, он стоял посреди комнаты и, подвывая, стонал, как волк воет от одиночества и пустоты на луну.
– Где она?
– Кто?
Произнести её имя вслух он не мог. Больно! Кто-то голосом Томки сказал:
– Она ушла.
– Всё пройдёт, Серёга, – Никита, это он хлестал его по щекам, тормошил и подталкивал к столу с напитками. – Напейся, Серёга. Сильно, до потери памяти, и всё пройдет!
Он пил, но ничего не проходило. Он пил ещё и ещё, но острое и ледяное не уходило из сердца, так и оставшись там навсегда.
* * *
– Привет! Ты не уехал?
– Завтра. Поезд завтра вечером.
– Счастливого пути.
Её каблучки врезались в городской шум, растворившись в нем.
«Окликни, не дай уйти»
Он открыл рот, вдохнул, но в горле пересохло. «Догони. Ещё не поздно»
Он сделал шаг и остановился. Силуэт скрылся за поворотом.
февраль 2011
Персики
Наташа, нарушив ежедневный распорядок (после завтрака к морю), сегодня пошла за покупками. Она спешила, ещё час и от раскалённых лучей крымского солнышка не будет спасения.
Городской рынок, – базар, как называют его крымчане, – встречал отдыхающих обилием южных плодов, толкотнёй и московскими ценами. На подходе к широким воротам рынка по обе стороны тротуара расположились торговки.
– Покупай молоко домашнее! Творожок свежий! Кому семечки жареные?! Зелень! Налетай! Только с грядки! – неслось со всех сторон.
Наташа, почти миновав стихийные ряды, услышала:
– Дочка, купи персики.
Старушка не предлагала, робко просила:
– Купи, доченька. Сегодня, как солнышко взошло, сорвала.
– Сколько? – уже зная, что она не купит невзрачные персики, спросила Наташа.
Старушка неуверенно назвала цену.
– Дороговато, бабуль.
Наташа ходила между рядов, приценивалась, но ничего не покупала. Остановившись около одно из прилавков, Наташа взяла бархатный плод в руки.
– Бери, хозяйка, лучшего не найдешь, – совсем ещё юная, но бойкая продавщица услужливо положила персики на весы.
Наташа в нерешительности стояла у прилавка. Персики нужно было купить – просил сын, но что-то мешало ей совершить покупку…
И она вспомнила…
* * *
Они возвращались из отпуска. Вдоль дороги около населенных пунктов продавали огурцы, смородину, вишню. Сын, приметив ярко-оранжевые связки моркови, попросил:
– Мам, купи.
Проезжая мимо очередной группы торговцев, Наташа попросила мужа остановиться.
– Купи, красавица, огурчики, – усатый, загорелый кавказец, непонятно, что делающий так далеко от родных мест, широко улыбался ей.
Наташа ответила ему улыбкой – отказом. Он перестал улыбаться и потерял к ней всякий интерес.
– Бери, отдам недорого, – бесцеремонно протянула ей связку моркови дородная торговка.
– Сколько?
– Тебе отдам за полцены как первой покупательнице. Она назвала цену и была уже уверена – Наташа никуда не денется и купит у неё морковь, но по привычке продолжала:
– Смотри – ровненькая, чистенькая. Такую поискать ещё надо. Сколько будешь брать одну иль две вязки?
Цена Наташе показалась очень высокой.
– Дорого! – сказала она, развернулась и пошла к машине.
– Возьми, доченька, у меня.
В светлом платочке, темной почти до пят юбке, ситцевой застиранной до блеска кофточке маленькая хрупкая старушка протягивала ей морковь и словно стеснялась этого.
– Купи, доченька, – опять попросила старушка, – без удобрений, для себя растила.
Сказано было так, что Наташа поверила – эти овощи старушка выращивала для себя.
– Сколько просите? – остановилась Наташа.
Будто извиняясь, старушка назвала цену чуть ниже, чем у дородной торговки.
– Что-то дорого.
– Все так продают, – она быстро взглянула на рядом стоящих торговок и назвала цену в два раза ниже озвученной ранее.
– Спасибо, бабуля, всё равно очень дорого.
– Да, доченька, дорого, – согласилась с ней старушка. Когда машина тронулась с места, Наташа обернулась и ещё раз посмотрела на старушку. «Сколько ей лет? Восемьдесят? Нет. Больше! Какие у нее жилистые руки. Интересно, кто ей помогает растить урожай? Никто!» – решила Наташа. Ей стало стыдно. «Почему не купила? Пожалела денег. Бабушка копала, поливала… А я пожалела какую-то десятку».
* * *
Невнятно проговорив крымской бойкой продавщице: «Спасибо», Наташа заспешила к выходу. Старушка всё ещё была на месте.
– Бабуль, мне, пожалуйста, два килограмма взвесьте, – попросила Наташа.
– Доченька, у меня только полтора. Больше на дереве не было, – начала оправдываться старушка. – Теперь, наверно, не возьмете?
– Почему не возьму? Обязательно возьму.
– Спасибо, доченька, – поблагодарила старушка, когда персики перекочевали в сумку Наташи.
– Это вам спасибо.
В номере Наташа выложила на стол плоды, и сын сказал:
– Какие-то они зеленые, твердые.
– Нет, сынок. Это самые вкусные и полезные персики.
– Почему? – удивился мальчик.
– Они с душой выращены.
Комната наполнилась персиковым теплом и ароматом. Или Наташе это только показалось?!
июль 2001
