Письмо в Америку
Письмо в Америку
Любимая моя ненаглядная доченька!
Давно нет от тебя весточки. По вечерам у телефона сижу. В окно взгляну – поля, снега да мгла. Сколько ж, думаю, между нами полей и городов, и сел разных, а ещё океан, а за ним другие поля, и села, и леса. Как же далеко мы друг от друга, будто на разных планетах. Подниму трубку и слушаю, слушаю, а там гудки.
Говорим все реже и мало. Обо всём и расспросить некогда. Не понимаю я, доченька, иль обиделась ты на что? Я тут передачу смотрела про девчонок наших, которые за иностранцев пошли. Мол, у них там за границей социально-культурный аспект такой. Как дети вырастают, только их и видели, с родителями общаться стыдно.
Матеря по телевизору сказывают, что терпят и осознают свое счастье.
Уж, не знаю, какой такой аспект. Ведь сердце-то привыкло рядом биться. А теперь, что птаха без сил, тоска смертная.
Отец-то ругается, дура-баба, дочь в такой рай попала, радоваться надо. А мне ты на каждом шагу видишься. Давеча девочку соседскую Машеньку напугала. Стою на околице, а она с саночками. Шубка на ней твоя цигейковая (её у нас в поселке пятое поколение носит), платочек пуховый, а из-под платочка волосики кудрявые выбились, беленькие. Ну, точь-в-точь ты в четыре годика. Так я её:
– Леночка, Леночка!
И руки-то расставила, будто ловить хочу.
Девочка испугалась и в дом. Мамка-то ейная на крыльцо вышла:
– Что это вы, тётя Катя, детишек пугаете?
А мне и ответить нечего. Как объяснишь? Тут никто не знает, что ты в Америке, а сказать боязно. Ну, как дом подожгут, али изобьют до смерти? Народ у нас покладистый, только обозлел. От тоски чужого счастья не простят.
А мы и впрямь деньжатами разжились. Отец устроился на подработку председательский магазин сторожить. Зарплата не ахти, но к пенсии прибавка. Сутки отработает, отоспится, и опять в магазин. У него там телевизор и чай бесплатный. Так что живем не хуже других.
Скопила себе на зимнее пальто. Воротник без меха, зато дешевое – всего семь тысяч. Да и куда мне дорогое, в магазин ходить? Так что теперь пальто-то у меня целых два – новое, на выход, и старое. Старому-то уж одиннадцатый год (как время бежит!). Помнишь, покупала его, когда ты школу заканчивала? Погожу пока выбрасывать. Оно крепкое, только выгорело, но зато фасон какой! Теперь уж таких не шьют.
А рощицу нашу березовую помнишь? Что идолы-то сотворили! Вырубили всё под чистый корень, а на ее месте дома для богатеев строят. А я ее так любила… Летом на пригорочек сядешь в тень, тут тебе и белочки, и птички, вся округа окрест видна – коровник, озерцо. Теперь, знаешь, огородили озерцо-то. От новых дач проход напрямую, а сельским, если хочешь искупаться, за вход плати. Вот местные теперь и не ходят. Какой за вход, за хлеб платить нечем! На всей слободе только работающих и осталось, что Вовка Демьянихин да Матрёнин Колька, и те в Москву мотаются (ночью уезжают, ночью приезжают, синие – смотреть страшно). Остальные только за стариками и живут. Бабу Надю помнишь? Семерых тащит.
А Нюсю Большову? Она у нас знаменитость! Девчоночка так себе, неприметная, а тут сообразила, письмо президенту отправила! (Как удумала, у Большовых и компьютера-то нет!) Видела, говорит, в кино, что кролики разноцветные бывают, и с тех пор не ем, не сплю, а мечтаю о розовом кролике, а у мамки с папкой денег нет, потому что братишка недавно родился.
Через месяц Нюську к директору школы вызвали. Мужики в кабинете в галстуках, Нюська в слезы.
На мать кричат: «Кого воспитали? Дел у президента больше нет!» Пишите, мол, от кролика официальный отказ.
Танька (Нюськина мамка) поначалу оторопела, а потом прямо всё так и сказала этим, в галстуках, кто, мол, они такие. Я, говорит, сейчас в районную газету поеду да всё про вас редактору расскажу, а он статью напишет, и будет про то известно, всей стране, как у нас поручения президента выполняются.
Знать, в президентской канцелярии письмо не читали, а переправили нашему губернатору, чтобы «на месте разобрался». Губернатору тоже недосуг, вот и отослали Нюськину просьбу в район.
А Танька и впрямь в газету поехала. Сказывала, что тамошний редактор смеялся долго и хотел статью написать, а потом посоветовался и раздумал. Вместо этого пошел с Танькой в зоомагазин и купил на свои деньги кролика, а хозяин магазина, раз такое дело, подарил от себя клетку.
Там же, в райцентре, Танька наверх письмо написала. Не успела вернуться, а на дворе снова мужики в галстуках (те же, что у директора сидели). Улыбаются, в руках две клетки! Теперь у Нюськи целых три кролика. Мы нет, нет, да и спросим с бабами, мол, Нюся, как же ты додумалась подарок у президента просить? А она нам, а что, в новостях передавали, девочка у него платье на новогодний бал попросила, так ей такой наряд прислали!
Хотели Нюську с кроликами в стенгазете разместить, да директор отговорил.
Да что ж это я о своем! Слава богу, что у вас с Беном всё ладится. Может, доведет Господь, и внучков дождусь. (Про Васька-то и вспоминать забудь. Как говорила я, так и есть непутевый. С гопотой связался, ларьки грабили. Теперь в изоляторе сидит, приговора ждет).
Вот как о здешней жизни задумаюсь, так и отпускает. Зря печалюсь, прав отец. Лучше на чужбине, чем так-то.
За приглашение в гости спасибо (уж как мечтала хоть одним глазком посмотреть, как люди-то живут!), но как узнала, сколько билет стоит, аж, сердце захолонуло! Нам с отцом такие деньги и за год не собрать.
Ты прости, коли обидела чем, и не думай, я счастье свое осознаю. А если когда и всплакну, так это только оттого, что очень уж голосочек твой услышать хочется.
А обычай этот их неправильный. Может, и сторонятся они родителей, али стесняются, на то они и Америка, а мы, русские кучкой всегда, потому и выживаем.
Целую тебя на прощание много раз,
твоя мама.
ноябрь-декабрь 2010г.
Салат из куриной печенки
Вагон был новый. Над стеклянной дверью, ведущей к туалетам, светилось табло, на котором поминутно вспыхивали дата, время, температура и прочая информация. «Тридцать градусов!», – сникла я.
«У нас кондиционер», – будто прочитав мои мысли, отозвалась проводница, и я немедленно набрала номер знакомого. «Представляешь, кондиционер! Всамделишный, на отечественных дорогах!».
Моим компаньоном оказался старик с живыми глазами навыкате, на вид подвыпивший, но, как оказалось, трезвый.
Увидев меня, гражданин оживился и выпалил вслух то, что, как я поняла, его переполняло:
– Живете богато!
Я удивленно посмотрела на него.
– Москвичи, – уточнил старик.
– Отчего вы так думаете?
– Цены в магазинах высокие, – ничтоже сумняшеся продолжал пассажир. – Значит, купить можете.
– А у вас? – я решила атаковать. Незнакомец был явно приезжий и напичкан баснями о «сладкой жизни» в столице.
– И у нас высокие, – признался он. – Я из Риги.
Стало понятно, откуда акцент. В молодости я не раз бывала в Прибалтике. Латыш? Русский? На всякий случай, решила быть осторожней, дабы не ущемить чувство национальной гордости.
– Я гражданин республики, – заявил собеседник и добавил. – По матери, отец из Воронежа.
– Русский! – выдохнула я и с удовольствием отбросила мысли о политкор-ректности. Интересно бы узнать, как теперь в старой Риге!
Пока я подумывала, с чего начать расспросы, старичок, взглянув на меня томными глазами, поинтересовался:
– Готовите?
– Д-да, когда есть время. Ответ не убедил.
– Салаты? – экзаменовал латвийский гражданин.
– Оливье, – не задумывалась я.
– Давно отказался! Пирожки со шпеком?
– Я.
– Зря! – он был снисходителен. – Вкуснейшая вещь!
– Драники? – он не давал опомниться.
– Нет.
– Трёте картошку, сок немного отжать-, – его советы напоминали команды на поле боя. – Немного муки. Соль. Добавляйте всё, что есть под рукой – кусочки колбасы, вареного мяса. Обязательно лук, пережаренный. Запомнили?
Я с сомнением кивнула.
– Фаршированный перец?
– Погодите!
– Двести грамм сливочного масла, сыр, чеснок. Мужчина явно знал толк в готовке. Я потянулась за блокнотом.
– Майонез!
– Погодите же! Запишу.
Мы принялись искать ручку. Я нашла первой. Блокнота под рукой не оказалось.
– Газета!
Мой компаньон вошел в азарт. Глаза его из голубых сделались синими, и правый поглядывал наискось.
Я вытащила свежий номер и с сомнением взглянула на полосы, занятые текстом.
– На полях! – скомандовал старик.
Я записала рецепт и попросила повторить всё о драниках.
– Теперь салат с сердцем! Я послушно дошла до края страницы.
– Разверните! Я изменила угол.
Далее следовали блины из кабачков. Они готовились по-русски, но укладывались слоями с прослойкой. Поля заканчивались.
– Рыба!
Было интересно, но после суматохи со сборами хотелось спать. Выдержав рыбу и сельдерей с шампиньонами, я примостилась на подушке.
– Хотите спать?
– Извините, – отозвалась я. – День был тяжелый, а в полночь моя станция.
– Спокойного сна, – вежливо пожелал собеседник, и я отвернулась к стенке. Кондиционер работал на полную мощь, и я действительно заснула, подставив лицо струям прохлады.
Думаю, прошло не более часа, когда духота возвратилась, я проснулась. Из суеты в вагоне было ясно, что кондиционер сломался, а оба туалета вышли из строя, и по нужде надо бегать в соседний вагон. Всё, впрочем, скоро наладилось, но спать не хотелось. Я продолжала лежать с закрытыми глазами, не в силах возобновлять разговор о кухне. Оказалось, компаньон мой, за время моего сна переключился на сидевшую напротив молодую пару.
Удивительно, но говорили не о перцах и курах, а о курсах валют, ценах, занятости, образовании, – обо всем том, что интересовало меня.
Черт возьми, неужели только со мной гражданину из Латвии хотелось говорить о драниках и вареной картошке!
Скорее всего, я выдала возмущение жестом или движением.
– Проснулись?
«Латыш» с готовностью бросил молодых и сел напротив. Нельзя не признать, он был обаятелен. Этот блеск в глазах…
– Пишите, – удовлетворенный моим вниманием сказал он, – У вас еще много места, – и торжественно объявил:
– Салат из куриной печенки!
август 2011г.
Урок английского
Сейчас опять упадет карандаш. Или ручка. Или ластик. Все ее ученики делятся на тех, у кого они падают, и у кого нет. Если это будет ручка, то потроха разлетятся по комнате, и ею станет невозможно писать.
Внешне они похожи: уши, вихры, джинсы. Но этот особенный. Только при нем коврик становится на дыбы и складывается раскладной стол.
Карандаш всё-таки падает. Началось.
– Сядь прямо и не вертись, – говорит учительница по-английски. Коленька, раскрыв пенал, долго любуется остро наточенными карандашами.
– So, what is your home task? [1]
– Красивые! – восхищается он.
– I say, what is your home task? – терпеливо повторяет репетиторша.
– Можно, что хочешь проколоть. Не верите?! – мальчишка «вворачивает» грифель в ластик. – Вот!
– Are you going to have a lesson today, or shall I call your Mum? [2]
– Не надо маме, Марья Сергеевна! – Коленька хлюпает носом и философски добавляет. – Ей некогда.
Избитый прием сработал, и в руках учительницы тетрадь с домашним заданием.
– Здесь только половина, – переходит она на русский.
– Ну, не понимаю я этот презент пёфект, – хнычет Коленька.
– Платок-то есть?
– Не-ет.
Марья Сергеевна сует ему салфетку. Второй месяц зубрежки, и всё впустую.
– Хорошо, – вздыхает она, и в который раз чертит схему, по которой некое действие, начавшееся в туманном прошлом, наконец-то закончилось.
Коленька принимается раскрывать скобки (требуется употребить глагол в соответствующем времени). Морщит лоб. Грызет карандаш.
Глядя на Колины мучения, Марья Сергеевна вспоминает их первый год занятий. «What is your name, Nick, please, tell me, what is your name? Ну, пожалуйста, это же просто, Коля, как тебя зовут?».
Обломки карандаша летят в люстру, а сам Коленька сползает под стол.
– Не понимаю!
Мальчишка близок к истерике, и они проделывают упражнение вместе, хором (Коленька чуть позднее) произносят нужные грамматические формы. Едва дописав, мальчик склоняется над портфелем.
– What’s the matter? [3] – спрашивает учительница в спину. Мальчишка долго возится и, наконец, извлекает то, что с таким усердием искал, но не из ранца, а из кармана.
– Вот!
Марья Сергеевна начинает злиться, но хранит молчание.
– Смартфон!
– И что?
– Новый, – не выдерживает Коля.
– Убери.
– Ага.
Ему очень хочется, чтобы учительница обратила внимание на дорогую безделушку, и оттого он несколько раз перекладывает телефон из штанов на стол и обратно. Никак не может решиться, и, наконец, посчитав, что на столе вещица будет заметнее, оставляет его рядом с тетрадью.
«Тянет время. Лентяй! Только бы не заниматься», – кипит Марья Сергеевна.
– Двадцать тысяч.
– Что двадцать тысяч?
– Стоит.
Плевать ей, сколько их родители тратят на телефоны. Если деньги девать некуда, пусть хоть вместо обоев стены обклеивают!
– У нас денег теперь много, – словно подслушав ее мысли, говорит Коля.
– На столе нельзя! – она уже почти кричит.
– Пожалуйста, я не буду отвлекаться, – канючит мальчишка. Пауза.
– Зачем он тебе сейчас?
– Время знать, сколько до конца урока.
– Будильник напротив!
– Не понимаю я, там стрелки.
Вот он – продукт компьютерного детства. Кнопки знает, а стрелки не понимает! Ей вспоминается встреча в лифте из далекого Колькиного детства. Трехлетний карапуз на руках у отца. Раннее утро. Торопятся в детский сад. В руках у мальчонки (он и сейчас росточком не ахти, а тогда и вовсе на два годика смотрелся) охапка дисков. «В компьютерах разбирается лучше меня, -хвалится отец. – В свои игры переиграли, меняться идем!».
– Марья Сергеевна, научите меня, как по вашим часам время распознавать.
Что-то в голосе Коленьки заставляет ее отвлечься от английского. «Смотри, – говорит она, – маленькая стрелочка на шестерке почти, а большая на восьмерке. Это значит, осталось двадцать минут до шести часов, то есть сейчас без двадцати шесть».
– Точно, – удовлетворенно смотрит на дисплей малец, – пять сорок!
– Ой, – спохватывается преподавательница. – Мы почти полчаса занимаемся, а одно только упражнение сделали!
Надо новую тему обсудить, а еще «презент пёфект», настоящее совершенное время не закрепили. Мгновение поколебавшись, она делает выбор в пользу грамматики.
– Теперь готов?
– Ага!
– Let’s do this. Choose the answer that best fits each gap in the text. [4]
– Went! – не задумываясь, выкрикивает Коля и тычет в пробел. Первое слово сегодня, сказанное им по-английски!
– А если подумать?
– Go!
– Ищи слова-подсказки в предложении. Помнишь, как я учила?
– Ну, тогда have gone, правильно?
– Так, а если еще подумать? Кто совершает действие? Джейн, она.
– Я догадался, has gone! [5]
– Третье лицо, – заканчивает учительница.
– Я правильно, правильно сказал? – в глазах у мальчугана надежда.
– Правильно, – глаза Марьи Сергеевны печальны Четвертая попытка из четырех возможных, и они продолжают в том же духе.
Спустя несколько минут, Коля откровенно скучает, и учительница, заметив это, переводит работу над «презент пёфект» в игру.
– What have you done today? [6] – спрашивает Марья Сергеевна, обратившись в Колину одноклассницу.
– М-м-м.
– OK. I have gone shopping, – не сдается учительница, – and you? [7] На дисплее вспышка и телефон дурным голосом выкрикивает то ли ругательство, то ли шутку, после чего смеется смехом, от которого Марья Сергеевна подпрыгивает и решительно хватает «игрушку».
– Там же эсемеска, – хнычет Коля.
– Обойдешься! Получишь в конце урока. Несколько мгновений она приходит в себя.
– Так ты скажешь мне, – голос ее необыкновенно низок. – Ты скажешь мне, что ты сделал за сегодняшний день?
– Не зна-аю, – цедит Коленька.
– Well, say after me, – она уже пришла в себя. – «I»…
– I, – повторяет Коля.
– Have played chess…
– Have played chess.
– With my father [8] , – заканчивает фразу Марья Сергеевна.
– Да не играл я с отцом, и шахмат у нас нет, – отнекивается мальчишка. Он и вправду задумал свести ее сегодня с ума!
– Will you, please, speak English today? [9]
– У меня вообще новый папка, – таинственно сообщает Коля.
– Ну, что ты болтаешь, я твоего отца недавно видела, в подъезде столкнулись.
– Да это он мамку приходил уговаривать, чтобы на алименты не подавала.
Вот те на! Нарушила учительскую этику. Вывела ребенка на личный разговор. Надо как-то выруливать, ей совсем не хочется быть причиной психологической травмы. Но, неужели в самом деле Иринка с Лёшкой разводятся? Не может быть. Любовь со школьной скамьи.
– Дядя Витя крутой, – искушает Колька, пользуясь минутной растерянностью учителя. – Он министра охраняет или самого Путина, – хитрец смотрит на Марью Сергеевну в ожидании произведенного эффекта. – А еще квадроцикл обещал и поездку в Диснейленд.
Вот почему «маме некогда»! Ох, не ее это дело!
– Что же, – заставляет себя не реагировать Марья Сергеевна. – Перейдем к устной теме. Я тебе задавала придумать рассказ о своем хобби, и мы остановились на театре. So, Nick, when did you last go to the theatre? [10]
– Ой, как болит живот! – корчится на стуле Коля. – Честное слово! – он с надеждой смотрит на учительницу.
– Shall I repeat the question? [11]
Марья Сергеевна знает наизусть Коленькины фишки, и голос у нее железный. В этот момент мальчик почти ненавидит мучительницу. Она монстр – Вельда из Гринделенда!
– Не готов я.
– Why?
– I didn’t go to the theatre.
– When didn’t you go [12], – поощряет завязавшийся разговор Вельда. Она довольна грамматически правильной ответной репликой и дает понять, что при употреблении простого прошедшего времени желательно дать ссылку на то, когда произошло или не произошло действие.
– Никогда.
– Then, say after me, «I have never been to the theatre».
– I have never been to the theatre [13], – повторяет Коля.
– Что, – спохватывается Марья Сергеевна. – И с классом?
– Они ходили, мы с Саньком сбегали.
– А с мамой?
– Я же говорил, некогда ей.
– Ах, да.
Коля пользуется новой паузой и сопит над распростертым учебником. Стол ходит ходуном, и Марья Сергеевна, очнувшись, смотрит на Колины манипуляции.
Поздно!
– Что. Что ты сделал? Правило в потрохах.
– Я же говорил, острый, – Коленькиному восхищению нет предела. – Сто страниц проткнул!
– Ты его ненавидишь?
Таким спокойным голосом училка еще не говорила.
– Кого?
– Что. «Презент пёфект».
Коля не отвечает, занят подсчетом испорченных страниц.
– Двенадцать, – разочарован он.
– Это же книга, – ее явно не интересует Колина статистика. – Do you read books? [14]
Мальчик, наконец, понимает, что совершил что-то из ряда вон.
– No, I don’t. I don’t like to read [15], – теперь он хочет угодить, и чтобы поразить Вельду, тщательно выговаривает целых два варианта ответа, краткий и полный.
– Well… It’s impossible. You should read. You must read [16]! Ей трудно сдержаться от Коленькиного признания, но этика не позволяет выйти за рамки предмета.
Большая стрелка предательски приближается ко времени окончания урока. Записав в тетради новое домашнее задание, Марья Сергеевна продолжает смотреть.
– А сказки… любимые у тебя есть?
– Да, – загорается мальчик. – Про Руфуса, еще про Руда и Цзэна.
Марья Сергеевна обескуражена.
– А «Тараканище», «Гадкий утенок», «Муха-цокотуха»?
– Не-а. Не знаю.
Коленька с нетерпением поглядывает на часы, но не решается выбежать из-за стола. Вельда-Зельда по обыкновению своему превратилась, и вместо нее снова Марья Сергеевна с большущими от удивления глазами.
– Чего читать-то? – неуверенно спрашивает он.
– В твоем возрасте, – теряется учительница. – Возьми для начала Жюля Верна, Стивенсона.
– Ага.
– Вот! – кладет на стол, сияя, Коленька толстую книгу в начале нового урока.
«Военное ремесло, – шепчет Марья Сергеевна, – инструкция к компьютерным играм». И, взглянув на рогатых чудовищ, отпрашивает Коленьку у мамы читать «Таинственный остров».
Примечания:
1. Здесь и далее перевод с английского. – Итак, что задано?
2. Ты будешь заниматься сегодня, или мне звонить маме?
3. Что произошло?
4. Выбери возможные варианты ответов, чтобы заполнить пропуски в тексте.
5. Went, go, have (has) gone – формы глагола идти, соответствуют трем различным временным группам.
6. Что ты за сегодня сделал?
7. Я ходила в магазин, а ты?
8. Я играл в шахматы с отцом.
9. Ты сегодня будешь говорить по-английски?
10. Итак, Коля, когда ты в последний раз ходил в театр?
11. Мне повторить вопрос?
12. Почему? – Я не ходил в театр. – Когда ты не ходил в театр?
13. Тогда повторяй за мной: «Я никогда не был в театре». – Я никогда не был в театре.
14. Ты читаешь книги?
15. Нет, я не люблю читать.
16. Это невозможно. Тебе следует, ты должен читать!
