Розы Припяти
Розы Припяти
И вот в очередной, уже неизвестно который по счёту раз пожарная рота выезжает «на дело», как сказал местный острослов Юра.
Ну да! Дело и в самом деле предстояло большое: нам следовало вымыть из пожарных стволов бо́льшую часть небольшого города. Правда, было одно, но существенное «но». Это в мирной жизни Припять и в самом деле не столь великий город, всего-то около пятидесяти тысяч населения, проживающего очень компактно. Но, когда радиация подстерегает за каждым углом, под каждым деревом, в каждом доме и даже на асфальте, городок превращается в кошмар.
Пустой Город… То есть и в самом деле безлюдный, недавно только полный жизни и сил, смеющийся и цветущий. Причём в самом прямом смысле. Цветов вокруг было много: засыхающие на подоконниках и балконах герани, бальзамины и амариллисы, клумбы перед учреждениями и домами, цветущие газоны, полянки, усеянные разнообразными полевыми представителями флоры.
И теперь мы, тюменские пожарные, а именно отдельная пожарная рота 29-го полка химической защиты, пытаемся сделать не щадя живота своего вновь пригодным к жизни облучённый город. Если бы нам тогда знать, что всё это пустое. Что никогда, во всяком случае при жизни нашего поколения, Припять живой не будет. Но мы этого не знали, потому что из «соображений государственной безопасности» высшее командование скрывало факт. Мы, как и положено военным, выполняли приказ – мыли дом за домом. «Как вымоете город – так домой», – такие вот слова были сказаны командиром полка и замполитом.
Это теперь мы знаем, что командир и замполит вовсе не обманули нас, они просто не сказали всей правды – город можно было мыть… Всю жизнь… А тогда мы выполняли приказ…
Названия многих улиц стёрлись в памяти, но два из них – Леси Украинки и Ленина – остались. И вот где-то между ними, в рядах обожжённых радиацией домов стоял детский сад, весь в зелени и цветах. Солнце хоть и палило нещадно, да окружавшие детсад две или три шестнадцатиэтажки и несколько пятиэтажек затеняли насаждения, и потому растительность на этом участке города только-только начала увядать. И то совсем немножко. «Был месяц май, шёл первый день каникул», – кажется, так поётся в одной из популярных песен. Это точно – май был, тридцатое число. Каникулы тоже были, и, по всей вероятности, предполагались очень длительными…
…Когда наша машина остановилась среди этой зелени, мы были поражены. Цветы! Цветы! Цветы!!! Да сколько… Ирисы, нивяник, неправильно называемый ромашкой, розы. Их, великолепных – красных, розовых, белых – было множество. Их запах перебивал и испарения асфальта, и умопомрачающий «аромат» йода, и вездесущий, поскольку никуда ему не деться, запах пота. Нашего, разумеется… Мне почему-то пришла на ум болгарская фраза: «През пролетта цефтята цветя, техният мирис се разноси по околност…» Или «цветята цефтя», я уж подзабыл, но фраза означает, что весной цветут цветы и их аромат разносится далеко вокруг. Он точно разносился и тут, ни убавить, ни прибавить. Среди цветущих невзрачными мелкими цветочками кустов лоха серебристого, меж тем пахнущего остро и пряно, розы чувствовали себя великолепно. Не знаю, как другие, но мы с Хрупиным почувствовали себя там… на далёкой Кубани, где этих великолепных цветов всегда было в достатке.
Цветы цветами, но фон нужно измерить. Дозиметр показал 0,5 рентгена. Ничего себе! Но что теперь делать – мыть дома всё равно нужно.
– Генка, – говорю, – поскольку ты отличился в борьбе и труде на ниве дезактивации, от имени себя награждаю тебя царицей цветов. Усёк?
Надел брезентовые рукавицы и сорвал несколько веток, по количеству ближе к охапке, и кладу перед Хрупиным на капот машины.
– Как вам идёт этот цвет! Как вы дивно хороши! – Это при том, что Хрупин с респиратором во лбу, в общевойсковом защитном комплекте (ОЗК) и сапогах-бахилах сильно напоминает замаскированного птеродактиля. – А вы в курсе, что когда-то в древности выбирали королеву цветов из юных красивых девушек? Ну, под оба определения вы явно не попадаете, потому избираю вас королём. Теперь ты король троянд[1]. Так, Серёга?
Водитель нашей машины Сергей Янащук кивает:
– Ну точно королём! И усы как у этого… монарха!
– Мр-мр, мр-р, – бурчит Генка, загребая ручищами соседний куст, и едва ли не с корнем вырывает: – Мы ребята из простых, счас каа-кк ответим! – и швыряет передо мной охапку вдвое против моей. – Ххе… товарищ… прими сердечно радиоактивный привет от земляка и соседа по нарам! А-а! Так его разэтак! – трясёт рукой, в которую воткнулось несколько шипов. – Колючая, стерва!!!
– Ну, – говорю, – ты только об этом узнал? Радиация отрицательно действует на ваши умственные способности!
Мы ещё набросали на капот влажных от нашего пенного раствора СФ-2У цветов и сидим отдыхаем, на дело рук своих любуемся. Когда ещё жители сюда вернутся, и вернутся ли… Когда розы будут радовать их взоры… а мы вот, сами себе радуемся! Кто ещё и кому дарил цветы с фоном в полрентгена?!
Посмотрел я на гору цветов и говорю ему:
– Не кажется ли вам, дорогой товарищ, что вот это вот великолепие специфически подносимое в некоторых случаях напоминает?! Только пары ленточек не хватает. И так наша машина смахивает на братскую могилу! Опровергни!
– Это точно! – топорщит усы Генка. Потом машет рукой. – Чего-то жрать охота, тебе не кажется? А тебе, Серёга?
Ещё бы, думаю, не захотелось! С утра ни маковой росинки, ни самой малой капельки воды! Здесь есть-пить запрещено, зато работать можно вволю! Ну, помечтали мы, посидели ещё в тенёчке и полезли на крышу. На самую маковку шестнадцатиэтажки – отмывать её, болезную, и отмывать. С крыши хорошо был виден город, станция со снующими туда-сюда микроскопическими фигурками солдат, заходящий на замер уровня излучения громыхающий вертолёт… А прямо у нас под ногами лежал двор детского сада, разбросанные тут и там игрушки, книжки, махонькие туфельки и сапожки; прямо посередине двора, у скамеечки, лежал игрушечный заяц, и уши у него были раскинуты в разные стороны… Эвакуация… Сколько их ещё будет в нашей стране?..
Одни из шестисот тысяч
Нас было много: около шестисот тысяч человек, участвующих в ликвидации последствий взрыва чернобыльского реактора. Нас было мало – всего-то шестьсот тысяч из многомиллионного населения страны! А конкретно тех, о ком идёт рассказ, было вообще чуть более сотни.
Мы – это тюменская отдельная пожарная (кто теперь помнит об этом?) рота в составе 29-го полка химической защиты в/ч 41173 «е» Сибирского военного округа, собранная из самых различных городов и посёлков Тюменской области, а впоследствии, по мере замены облучённого личного состава на необлучённый, комплектуемая иногородними и инообластными кандидатами в райские кущи.
Теперь, через двадцать (уже тридцать с лишним по написании первого варианта книги!) лет после событий, потрясших мир не менее, чем ядерная бомбардировка американцами японских городов в 1945 году, можно сказать, что то время было почти нереальным. Нечто вроде сказки, сначала страшной, а затем с непременным якобы счастливым финалом, где и чудище наказано, и герои не очень напрягались, его наказывая.
И попадали мы в лапы военкоматов почти одинаково. Кто сдуру, кто с маху… Например, сварщика, тюменца Геннадия Хрупина, в буквальном смысле забрали с производства. Посадили в автобус и – в военкомат. Коль попался, голубчик, сиди не вякай: Родина в опасности! Жена Хрупина Ирина только на третий день после «отлова» узнала, где находится её муж и отец двух дочерей. Такой вот факт.
Тюменца Алексея Перепёлкина принудительно-добровольно уговаривали ехать «на курорт». Там, мол, и «условия, какие не снились простому смертному, и работа нетрудная. Да ко всему ты ещё и не женат… какое счастье! А уж денег заработаешь!..»
Курсанта Саратовского военного училища Андрея Кузьмичёва вообще спрашивать не собирались – приказали, и точка! И поехал будущий командир в командировку, из которой привёз некоторое количество «неизвестных медицине болезней» и скорую инвалидность. Правда, до звания майора он всё же дослужился, отрадно.
Омича Николая Сечкина тоже окрутили без проблем и лишних разговоров – приказали быть в военкомате тогда-то… И куда денешься? То, что призываемые «на сборы», то есть будущие чернобыльцы, солдаты полка ХИМИЧЕСКОЙ ЗАЩИТЫ понятия не имеют о радиации, поскольку о ней наше правительство, учёные и медицина распространялись не столь широко, как требовалось бы, никого из руководства не интересовало. Последствия этого мы видим до сих пор.
Тюменец Юрий Дубровин оказался на Украине благодаря настойчивым «уговорам» военкомата. И тоже с радужными перспективами на жизнь и работу… Но на ликвидации всё было совершенно иначе, чем расписывали в Тюмени, и провёл он там гораздо больше времени, чем обещалось…
О себе я рассказал в книге «Чёрная лаванда», посвящённой Тюменской пожарной роте, и в книге «Чёрная лаванда. 20 лет спустя» и полагаю, что этого вполне на областном уровне достаточно для вклада в историю ликвидации последствий чернобыльской катастрофы, тем более что и эту книгу пишу я.
Прошло время. Те дни, казалось бы, должны забыться – ведь не фронт, не выстрелы и взрывы… а вот не забываются. Не забываются ещё именно потому, что общество (в лице чиновников) достаточно быстро запамятовало Чернобыль и чернобыльцев. Мне одна дама, прочитав мою «Чёрную лаванду», по телефону сообщила, что если я жив, то НЕ чернобылец… Но МЫ там были! МЫ там работали!..
[1] Троянда – по-украински: роза.
Об авторе:
Александр Аханов, родился в г. Геленджике 21 ноября 1945 года. Участник ликвидации последствий взрыва 4 блока Чернобыльской атомной станции (22 мая – 18 августа 1986 года). Официальная доза радиоактивного облучения – 22 рентгена 071 миллирентген, что соответствует приблизительно ста пятидесяти годам обычной жизни.
Член Союза российских писателей, член Союза журналистов России. Единственный из писателей и журналистов Западной Сибири совершил пятнадцать поездок в Чеченскую Республику с 9 марта 2000 года по 3 марта 2011 года.
Книги: «Чёрная лаванда» (о Чернобыле), «Луна над Грозным» (о Чечне), «Чёрная лаванда. 20 лет спустя», «Дурман дальнего плавания» (книга для молодёжи, о вреде табака, алкоголя, наркотиков), «Сказание о брате Кавказе и сестре его Руси» (рассказ о чеченцах-аккинцах).
