Самолет
Самолет
Запрокинув голову, смотрю на высоко летящий самолет. За ним тянется белый след стрелой по голубому небу. Меня охватывает буквально детский восторг. И это чудо сотворили люди! Кажется, только за эту веру в необыкновенное, устремление в неизведанное, Господь еще терпит человечество.
Представляю себе пассажиров на борту самолета. Молодая пара шепчется и смеется, они летят в новые страны, к теплым морям. Пожилой мужчина читает газету, у него важная деловая встреча. Ребенок устраивается у матери на коленях, их ждет папа. Девушка, волнуясь, смотрит в иллюминатор, у нее предстоит свидание с молодым человеком. А все вместе летят навстречу своим надеждам и судьбе.
Белый след самолета исчезает за горизонтом. Счастливого полета!
Незнакомка
Не забыть бы гостинцы, которые приготовила вчера жена. Еду к отцу, сегодня день рождения мамы. Когда она была жива, почему-то не любила справлять свои дни рождения, а сейчас это едва ли не единственный день, когда я навещаю своего отца. Как-то так повелось. Отец накануне звонил, напоминал. Но я и так помнил, ближе к этому дню начинаю испытывать некое беспокойство. Стараюсь понять, почему это происходит, но ничего в голову не приходит. То ли чувство вины, что мало уделял ей внимания, когда она была еще жива. То ли, наоборот, какие-то обиды на них обоих. Ну ладно, не буду заморачиваться, надо ехать.
На улице еще темно, метет поземка, видимость почти нулевая. Ничего, за городом будет лучше. Надо дозаправиться, путь неблизкий. Наконец выезд из города, можно прибавить скорость. За поворотом голосует одинокая фигура, откуда взялась — непонятно. Уже проехав мимо, все-таки торможу и даю задний ход. Пассажир оказалась женщиной. Вот черт, не к добру это. Не знаю почему, не люблю попутчиков-женщин. Не зря их не любят и на корабле. От их трескотни больше устаешь. Слава богу, эта попалась молчаливая, не произнесла ни одного слова, даже элементарного «спасибо».
Проехав какое-то расстояние, меня все-таки разбирает любопытство, искоса разглядываю попутчицу. Четкий профиль, неопределенный возраст и стойкое молчание. И что же, она будет молчать всю дорогу? Я не выдерживаю:
— Как вы оказались на дороге? Там же вроде нет населенных пунктов?
Женщина медленно поворачивается, смотрит отсутствующим взглядом. Наконец как бы просыпается и разглядывает мое лицо. Вдруг в ее взгляде мелькает испуг, она даже слегка отпрянула. Я сам испугался:
— Что такое? Что случилось?
Женщина поправляет пуховой шарф на голове и глухо:
—Нет, ничего, я обозналась, — и опять умолкает.
Думаю: «Вот начинается, с женщинами всегда так, не знаешь, что от них ожидать». Начинаю крутить ручку радио, надо же как-то разрядить обстановку. Слышу:
— Пожалуйста, не надо.
Все это начинает раздражать.
— Вам, собственно, куда? — спрашиваю запоздало.
— Не сердитесь, я просто очень устала.
Удивляет мягкий тон голоса. Поворачиваюсь уже спокойно:
— Ничего, бывает…
Выражение ее лица совершенно другое, излучающее некий внутренний свет. «Да она же красавица!» — я просто ошарашен, такое преображение за одну минуту. Кажется, разглядываю ее пристально до неприличия. Она повернулась и слегка улыбнулась понимающе. Наверно, не я первый, кто так ее разглядывал. От этой улыбки сразу улетучились раздражение и напряженность. Еду дальше уже спокойно и в раздумье. Вдруг мне приходит в голову мысль: а ведь я эту женщину раньше где-то видел. Опять, но уже потихоньку посматриваю на нее. Да нет, не встречался с ней. Но засевшая в голову мысль не отпускает. Я точно ее видел!
— А вы там живете? — решаю навести разведку.
— Нет, но раньше жила.
Стукает в грудь: «Она там жила, вот откуда я мог знать ее».
Продолжаю расспрашивать:
— А сейчас к кому едете?
— У меня там дела. И не надо больше меня допытывать, хорошо? — женщина смотрит вопросительно-примирительно.
Я слегка теряюсь:
— Извините.
Возле придорожного кафе стоит рейсовый автобус. Торможу на парковке.
— Зайдем, попьем чаю?
— Хорошо, — она легко соглашается.
В дверях поворачиваюсь:
— Ну что, идем?
Пассажирка разглядывает расписание автобусов и рассеянно отвечает:
— Витя, я сейчас…
Я столбенею: «Витя? Почему Витя?» Вижу побледневшее и растерянное лицо, женщина почти бегом бросается к автобусу. Захожу в кафе и смотрю в окно на отъезжающий автобус.
Да, это была она.
Теплым летним вечером мы с ребятами гурьбой возвращались с прогулки. Назавтра я должен был уехать, поступать на учебу. Потихоньку все разошлись по домам, а мне идти домой не хотелось. В последнее время дома была какая-то гнетущая обстановка. Родители не разговаривали, кажется, поругались. Ноги сами вывели на окраину поселка, здесь было наше любимое место под большим деревом. Вот и сегодня под этим деревом стояла парочка. Из озорства или еще чего я громко засвистел. Парочка отпрянула друг от друга, а я громко рассмеялся. Потом мужская фигура резко повернулась и быстрым шагом исчезла между деревьев. А девушка, не глядя на меня, пошла в сторону поселка. Глаза ее показались мне заплаканными.
«Какая красивая!» — подумал я машинально.
Добрел до дома под утро. Но не мог еще долго заснуть, где-то в глубине живота засел неприятный холодок. Наутро отца дома уже не было, а мама не хотела выйти из своей комнаты. Я молча собрал свой небольшой чемоданчик и уехал.
Это была она, та девушка под деревом, это она вслед уходящему мужчине закричала с таким отчаянием в голосе: «Витя-а-а!» И мужчину я узнал, не мог не узнать эти широкие плечи, эту статную фигуру. Это был мой отец.
Подъезжаю к дому ближе к полудню. На пороге встречает тетя Оля:
— Молодец, угадал к обеду. Вот придет отец, он как всегда в гараже, и будем обедать.
Я моюсь, раскладываю сумку. Сейчас придет отец, что ему говорить? А стоит ли вообще что-то говорить? Он тогда свой выбор сделал. Одному богу известно, как ему дался тот выбор. Чувствую, внутри меня наконец отпускает и тает тот давний холодок. Я отцу не судья. Открывается дверь, заходит отец.
— Здравствуй, папа…
Троица
Тороплюсь домой, сегодня у нас небольшие посиделки, годовщина совместной жизни. Будут самые близкие. Особенно жду моих друзей детства Егора с Таней. Они приезжают издалека, специально к этому событию.
Мы друзья, можно сказать, с рождения. Во-первых, погодки, а во-вторых, выросли в соседних дворах. Соответственно, все время проводили вместе. Когда были совсем маленькие, за нами присматривала моя бабушка. Потом ходили в садик в одну группу, учились в одном классе. И, конечно же, роднее и дружнее нас никого не было. Поначалу в школе, да и в деревне вроде недоумевали по поводу нашей неразлучной троицы, а потом привыкли и уже не обращали внимания. Даже шутили над нами: «Куда навострили лыжи, троица?» А нас то, что Егор мальчик, а мы с Таней девочки, вовсе не смущало. В старших классах, когда мальчики стали нам с Таней писать записочки, первым делом мы делились секретами с Егором. Он только бухтел, а следом записочки подозрительным образом прекращались. Мы с Таней, чуть не в слезах, пытали друга, не он ли «поговорил» с нашими воздыхателями? Егор отмахивался, не больно-то его интересуют наши мальчики. Так и ходили вместе в школу и из школы, потом в клуб на танцы. Никогда не ссорились, кроме случая с записками. После школы пути наши разошлись. Егор с Таней всегда тяготели к точным наукам, а у меня были гуманитарные наклонности. Тем более, у меня была мечта учиться в Санкт-Петербурге, этот город манил историей, красотой и казался центром всемирной культуры. И моя великая мечта осуществилась, я поступила на факультет иностранных языков Санкт-Петербургского университета. Таня с Егором остались учиться в разных учебных заведениях Якутска.
Незаметно пролетели студенческие годы. Вместе с дипломом после учебы я привезла домой жениха, светлого голубоглазого литовца с русским именем Игорь. Встреча прошла, говоря на дипломатическом языке, на высоком уровне. А вечером я повела жениха знакомиться с моими лучшими друзьями. Я Игорю еще раньше все уши прожужжала рассказами о том, какие это замечательные ребята. Егор с Таней ждали нас в лучшем ресторане нашего города. Они были такие нарядные, можно сказать, что выглядели прямо-таки торжественно. Конечно, охи-ахи, поцелуи, обнималки. Парни сразу нашли общий язык и погрузились в свои мужские разговоры. А мы с Таней не могли наговориться, столько всего накопилось. Поздним вечером друзья пошли проводить нас до дома пешком. Уже прощаясь, оба как-то смущенно сказали, что у них для меня важная новость.
— Мы решили пожениться, — услышала я.
Не знаю, что случилось со мной, но как-то больно кольнуло в сердце. Не увидев ожидаемого восторга на моем лице, ребята простились.
Ночью не спалось, у меня было чувство, что меня обманули. «Как они могли так поступить со мной? Получается, что меня всегда обманывали? А может, просто использовали, прикрывались мной, и никакой дружбы вовсе не было?» От обиды я даже заплакала.
Проснулся Игорь:
— Что случилось? Почему плачешь, тебя расстроили друзья?
— Они меня обманули-и-и, — по-детски плакала я.
На следующий день Игорь сказал, что у нас будут гости и надо накрыть стол. Я удивилась: какие у него в Якутске могут быть знакомые? Звонок, Игорь открывает дверь, а там Егор с Таней с огромной охапкой цветов. Не дав мне опомниться, Таня повела меня на кухню, поговорить о нашем, о девичьем.
— Ты что, подруга, выдумала, кто тебя обманул? — заметив, как опять дрогнуло мое лицо, Таня обняла меня: — Мы же никогда ничего такого и не думали. Это случилось неожиданно для нас самих, вот в этот Новый год. Но если совсем по-честному, может, и раньше было какое-то чувство между нами, но мы прятали это даже от себя. И если что-то бы случилось, ты первая узнала бы об этом. Ну что, мир?
Всю оставшуюся неделю мы провели вместе.
С Игорем уже год живем в Санкт-Петербурге. С нами мои родители. Понемножку привыкают к новым условиям, к другому городу. Сегодня прилетят мои друзья, и вернется ко мне наше детство и наша троица.
Моя сестричка «неудачница»
Мы лежим рядом в одной кровати, как когда-то в далеком детстве, и я не могу уснуть, пытаюсь вспомнить, как это случилось. У нас разница в возрасте — 4 года, но когда мы были маленькие, я на это не обращала внимания, сначала заботилась о ней, а потом дружила. Нас у родителей было двое, и мы все детские радости и печали делили на двоих. Потом мы выросли, и в старших клас- сах у меня появились свои подруги и друзья, и мне было интереснее с ними. Я стала и умница, и красавица, и любимица в семье, а сестра оставалась маленькой серенькой мышкой. Я окончила школу с медалью, поступила в вуз и уехала учиться в другой город, и меня закружила новая жизнь. Там же я вышла замуж, как принято сейчас говорить, «удачно». Мое общение с родителями и изредка с сестрой ограничилось телефонными звонками. Но я знала, что сестра окончила институт, работает специалистом среднего звена, вышла замуж, у нее двое детей, и она продолжала жить с нашими стариками, пока они были живы. Иногда я звала ее к себе в гости, сестра ссылалась на занятость и не приезжала, хотя я подозревала, что дело не в занятости, а в малых средствах.
А я жила наполненно, у меня была перспективная работа, соответствующее окружение. Муж занимал ответственную должность. Единственный сын, отличник, учился за границей. В доме у нас достаток. В моменты, когда я вспоминала о родных, в сердце закрадывалась жалость. Родители прожили жизнь без особых радостей, не поднимая головы от работы, от заботы о нас. Теперь сестра живет такой же жизнью, с ничем не примечательным мужем, с небольшой зарплатой тянет двоих детей, толком не отдыхает, в отпуске копошится над огородом на даче. Как она не понимает, что так нельзя, что в жизни есть много интересного, кроме забот о родителях, семье и детях? В глубине души я окрестила ее «неудачницей».
Прошли годы, вот я вышла на пенсию и как-то враз ощутила пустоту вокруг. Работающие сослуживцы были заняты, а мои ровесницы погрузились в семью, во внуков. Постепенно мне перестали звонить. Муж задерживался на работе, а в короткие минуты отдыха, оказалось, что нам особо не о чем говорить. Сын жил отдельно, семьей еще не обзавелся, считал, что сперва надо построить карьеру, нас навещал редко и наспех.
И тут меня вдруг так потянуло в родной город! Я позвонила сестре и в тот же день вылетела, даже не предупредив мужа. А Вера как будто заранее знала, встретила в аэропорту с цветами и так крепко обняла меня, что к горлу подкатил ком и слезы навернулись на глаза. Дома нас ждал накрытый стол и вся ее семья в сборе. Муж Веры пожал мне руку и ободряюще посмотрел мне в глаза, а племянники, которых я раньше не видела, поздоровались как со старой знакомой. Я села к столу, оглянулась вокруг и увидела, что в квартире было почти так же, как при родителях, и от всего веет какой-то домашностью. За столом шел оживленный разговор, а я присматривалась к сестре и видела ее блестящие глаза, как к ней обращались и прислушивались муж и дети. От этой обстановки мне стало так тепло и уютно, как в детстве за столом у родителей. Потом, пошептавшись, и Верин муж, и дети убежали по каким-то своим делам, а я поняла, что они хотят оставить нас вдвоем. Убрав со стола, мы сели на диван, и Вера, ни о чем не расспрашивая, стала рассказывать о родителях, о том, как они ждали меня, продолжали ставить в пример, как гордились мной. А сама Вера скучала, но не решалась поехать ко мне, потому что боялась быть не ко двору. Потом мы долго разглядывали пожелтевшие фотографии, вспоминали и смеялись.
И вот мы лежим рядом в одной кровати, за окном уже брезжит утро, я оглядываюсь на свою жизнь, а в памяти расплывается множество лиц, ни к чему не обязывающие знакомства, ничего не значащие разговоры, не могу ухватить чего-то главного. И тут понимаю, что в моей жизни не было настоящего, того, что есть у моей сестрички, — цельности, простоты и сердечности отношений, а самое главное — доброты и любви. Так кто из нас неудачница?..
Одинокая фигура
Как всегда, на скамеечке возле подъезда сидит она, Мария Егоровна. Проходя мимо, здороваюсь, она молча провожает меня угрюмым взглядом, мне становится неловко, я почему-то чувствую себя виноватой. После ужина, убирая посуду, выглядываю в окно — одинокая фигурка так же сидит на привычном месте, жильцы, проходя мимо, ускоряют шаг. Присев у окна, не могу оторвать взгляд от этой одинокой фигуры.
А ведь я помню ее совсем другой — моложавой и приветливой женщиной. Она работала учительницей, у нее была семья — муж и двое детей, сын и дочь. И все у них было в порядке, все как у всех. Помню, по праздникам Мария Егоровна приходила домой с охапками цветов, потом собирались гости, шумно гуляли, и нам, соседским детям, доставались конфеты из красивых коробок. Ее дети всегда были опрятно и нарядно одеты, в отличие от многих из нас. Потом куда-то исчез ее муж. Слышала, как шептались в коридоре соседки, что ушел к молодой. Мария Егоровна стала сразу какой-то незаметной, отяжелела походка, потускнел голос. Уже не было цветов, гостей, конфет. Со временем она стала совсем неуживчивой, не было соседей, с кем бы она не ругалась. Дети ее перестали играть во дворе, слышно было, как она их постоянно пилила, попрекала отцом, даже выгоняла на улицу. Едва окончив школу, они разъехались кто куда.
Выйдя на пенсию, Мария Егоровна прочно заняла свою боевую позицию на скамеечке возле подъезда. Теперь никто не мог проскочить мимо нее незамеченным. Она всегда была в курсе всех семейных ссор, скандалов и вслух комментировала все эти новости всем проходящим. Пытаться воздействовать на нее было делом бесполезным, в ответ можно было услышать только ожесточенную ругань. Все жильцы подъезда, такие разные при других обстоятельствах, тут сплотились единым фронтом против этой «старой карги» — иначе ее никто не называл. А она продолжала сидеть на своем месте и была у всех как бельмо на глазу.
Выглядываю в окно еще раз и решительно накидываю на голову шаль. Мария Егоровна, видимо, задремала, спина еще более согнулась, а голова упала на грудь.
Тихонько трогаю ее за рукав:
— Мария Егоровна, вставайте, уже холодно. — Она сперва тупо, потом удивленно смотрит на меня, растерянно оглядывается вокруг. — Мария Егоровна, я к вам обращаюсь, вставайте, пойдемте, вы, кажется, замерзли, я вам чаю налью, — протягиваю к ней руку.
Мария Егоровна долго смотрит на мою руку, потом молча встает. Мы тихонько идем к дверям, я чувствую, как ее пальцы судорожно сцепляются на моей руке.
Я иду и шепчу:
— Все будет хорошо, все будет хорошо, — ей и себе.
Снег кружится
Зима. Улицы, дома, все окутано снегом. И сегодня весь день идет снег, в свете фонарей снежинки кружатся, будто в медленном танце. Как это красиво! Еще в детстве думала: «Как люди могут жить там, где нет снега? Они даже не знают, что такое зима. Мне бы точно не хотелось там жить». Вот и сейчас иду и любуюсь этим чарующим снегопадом.
Недавно мне исполнилось пятьдесят лет. Некоторые отмечают эту дату, стараются обставить очень широко. Меня подруги тоже уговаривали. Но мне совсем не нравятся такие мероприятия. Наверно, скучно сидеть и слушать дежурные дифирамбы. Это напоминает, да простят меня люди, поминки. А подвести какие-то итоги хочется, хотя считается, что прошлое надо оставить в покое и в нем лучше не копаться. Конечно, это так, но и забывать нельзя. Если не разобраться с прошлым, то не будет и будущего. Удивительно: когда у тебя хорошее настроение, то помнится только хорошее, а если тебе грустно, то думается больше об ошибках. Большая часть жизни прожита, и сейчас мне скорее грустно.
Странно, почему-то вспомнился совсем давний незначительный случай. В нашем дворе жила семья. Их отца я не видела, говорили, что он инвалид и у себя дома чинит обувь. Мать работала дворником. Была у них дочка моего возраста, десяти-одиннадцати лет. Иногда она помогала матери. Когда я пробегала с портфелем в школу и обратно, девочка подметала двор или собирала мусор. Жили они очень уединенно, мне кажется, что их во дворе никто даже не замечал. Приближался Новый год, и весь город пришел в какое-то волнительное ожидание праздника. Все шли с подарками, с елками, нарядные. Я с мамой тоже шла с покупками и знала, что в Новогоднюю ночь получу подарок, о котором мечтала давно, — коньки с ботинками. Соседская девочка убиралась во дворе одна.
Мама остановилась и участливо спросила:
— А где твоя мама?
— Она заболела, — тихо ответила девочка и осторожно, но с интересом посмотрела в мою сторону.
Я заметила, что она разглядывает мое раскрасневшееся лицо, мое пальто и сумку с подарками, и мне стало почему-то неловко, как будто я сделала что-то нехорошее.
Перед сном я долго смотрела в окно их квартиры, где тускло горел свет, и думала, что эта девочка, наверно, очень несчастна. В последующие дни при встрече девочка неуверенно улыбалась мне и, казалось, что-то хотела сказать. А я почему-то смотрела себе под ноги и старалась пробежать мимо.
Подошло тридцать первое декабря, на улице шел густой снег. От этого снега, от этой белизны все вокруг сделалось еще праздничнее. В самом радостном возбуждении я бежала домой. Во дворе чуть не столкнулась с этой девочкой, она как будто обрадовалась мне, но посмотрела с каким-то ожиданием, с каким-то вопросом. Вечером после ужина, накинув пальто, я выскочила на улицу, перебежала двор и постучалась в их квартиру. Девочка открыла дверь. Как засияло ее лицо, когда она увидела меня! Она сделала движение, как будто хотела пригласить домой. Но я молча сунула ей в руки горсть конфет и хотела убежать обратно. Краем глаза увидела, как она побледнела, какое разочарование отразилось в ее лице. Я опрометью бросилась прочь.
«Какая я глупая! Ей наверно, просто хотелось доброго слова, может быть, дружбы, а не эту жалкую горсть конфет!» Закрывшись в комнате, я разрыдалась от стыда, от бессилия. Это был мой первый урок взросления.
Сегодня этот снегопад напомнил мне тот горький урок. Потом по жизни было еще много ошибок, но та, первая, будет помниться всю жизнь. А снег кружит и заметает ошибки и успехи, все прошлое.
Об авторе:
Валентина Соломонова, 62 года. Живет в сибирской глубинке — Якутии. Образование экономическое.
«До пенсии работала финансистом. В 60 лет получила диплом психолога. Думаю, это было все-таки веление сердца. Читать любила всегда, но писать никогда не планировала. Оказалось, работа психолога требует участия в радио- и ТВ-передачах, публикаций в СМИ. Итого, литературный опыт небольшой, пишу маленькие рассказы, эссе. Немного публикуюсь в местных изданиях и в российском специализированном журнале».
