Святой
рассказ
Не в настроении я был выслушивать сказки о «трудном детстве». Слыхали-с. В мой кабинет впихнули маленького человечка, возрастного, несуразного, с глубокой печатью зоны на всем обличье. Такие с малолетки за колючкой и на свободе подолгу не гуляют. Но какие-то отчаянные у него глаза. Вора поймали в офисе. В обеденный перерыв проник в кабинет – и к сумочке, но залезть не успел. А третьего дня у работницы… и тоже в обеденный перерыв. На лице неудачника свежие ссадины. Его уже немного поучили… Огромные отчаянные глаза. Что будет? Сдадут ментам или побьют и отпустят? Может, побьют несильно. В зону не хочется, а пожрать бы… Мне тоже вроде все ясно, но ментов вызывать неохота. С ними больше мороки, писанины. Залезть в сумочку вор не успел, а намерения к делу не пришьешь. Опера знакомые сами горазды грузить трудностями службы, недостатками материальной базы и непониманием начальства. Я в раздумьях, что делать, демонстрирую возможность решить тему и по понятиям:
– А погоняло у тебя есть?
– Да… С-святой.
Святой?! Этот заморыш?! За какие заслуги? Шапка уж явно не по Сеньке. Я лично знаю о добрых делах очень большого авторитета, но кличка у него гораздо скромнее. Я, к сожалению, лично осведомлен о множестве мерзких дел, сотворенных теми, кто по долгу службы должен «охранять и защищать», но называть их приходится по имени-отчеству. Глаза не могли меня не выдать. Заморыш вдруг почуял надежду и, заикаясь, продолжил:
– А раньше другая была. Двадцать лет прошло. Еще в восемьдесят четвертом, при коммунистах… Я тогда был в далекой зоне. Срок заканчивался… Послабления давали почти отбывшим… Днем свобода, выходить мог из зоны, гулять по поселку без конвоя, а вечером опять в хату. Меня зэк один и попросил – из культурных, в очках, который антисоветчик или кто. Ну, бумажки какие-то надо из зоны вынести и вольному передать. Я сам их посмотрел, вроде там ничего такого, ну, ничего не понял, в общем. Прилепил к пузу пачку. Утром на выходе не обшмонали. Короче, вынес и отдал, как этот просил. За это мне…
Тут благость прочиталась в нем от воспоминаний сытости и чего-то вкусного.
– А вечером в камере я сам все и рассказал. Надо мной долго ржали: «Ты идиот или святой? Ты же себе чуть срок не вынес!» Так и приклеилась – Святой, а до этого другая была.
Кем был тот очкарик? Какая рукопись не сгорела? А ведь мог Святой и стукануть, заслужить поблажку. Кто это «управил так»? Есть одна народная заповедь – не настучи. Сколько крови и слез за ней? Кто познал? Поймет ли тот, кто не стоял перед выбором? Где учат? И всенепременно «этого еще будет».
Я попросил охрану выйти… Никто бы меня не понял. Как поверить в какую-то байку и дать вору денег? А я просто откупился. Потом попросил выпроводить и больше не учить, сказал, что он все понял. Хотя Святой ничего не понял и только таращил на меня глаза. Возможно, несколько дней он был сыт. Надеюсь, что разжал ненадолго клещи жестокой его судьбы. Ходит ли он еще по земле?
Избави меня судить. Но, может, на каких-то иных весах зачтется ему? Перевесят ли спасенные листки уворованный хлеб? Может, эта миссия – оправдание его бытия?
Пусть Святой спас чей-то труд не из любви к ближнему, но он сделал! Из ненависти к системе, вопреки жизни своей, от которой не видел добра и не имеет надежды его (добра) ожидать, но он сделал! Это поступок, это подвиг маленького загнанного человека. Святой рисковал, он не настучал!
Сибирь не тот край, «где светло от лампад», который просил указать поэт. «Где поют, а не стонут» – точно не здесь. Но каково думать, что в наших суровых зонах поэты, писатели или философы зрели, «как ананасы в оранжерее»… если по почкам не настучат.
Где лежали бы бумаги, смысл которых не понял Святой, окажись они у зоновского начальства? Может, существуют такие места, где что-то еще пылится?
Уважаемые господа, допущенные к архивам карательных служб – ГУЛАГа, МГБ, КГБ и прочая, осмотритесь! Среди старого хлама забытых и сломанных судеб вдруг найдете рукописи, запрещенные тогда файлы, имеющие ценность для потомков невинно сидевших или для всех нас. Когда человек унижен и уничтожен, у него остается только слово – слово, устремленное в счастливое, непременно справедливое будущее. Не должно сгореть или пропасть такое слово. Пусть вернется оно в мир и сделает его лучше. Уважьте его – и воздастся вам. Все равно – потешите открытием тщеславие свое или просто получите сердечную благодарность людей, которая несравнимо дороже прочих благ. Возможно, на полках в пыли и прахе дожидаются открытия запретные, написанные заключенными и отобранные у них литературные или философские шедевры. Среди строк могут найтись завещанные нам ордера на всеобщее счастье, мысли о бесконечности, звездах и других материях, озарившие людей, посланные в награду за страдания и личную катастрофу.
Да откроются миру все светлые идеи, да явится нам вожделенное справедливое завтра!
Надо же – Святой! Глаза… Вспоминаю иногда… Нет, не могу забыть.
Чудны в России дела некоторых
– Ты помнишь коньяк, который мы считали лучшим в мире? У тебя остался?
– «D…»? Он и есть лучший. Уж немало перепробовано. Игорь, как я мог забыть или допить его без тебя? Чудо с шестидесятилетней выдержкой в дубе! Ты его для меня открыл. Два ящика счастья по великому везению и твоей наводке. Пятнадцать лет прошло, эпоха. Остались две бутылки. Давай! Наша встреча – лучшая причина употребления. А с кем еще?
– Да, сейчас купить его невозможно. Шестидесятилетний в хозяйстве кончился, не разливают вообще. Сорокалетний – тоже праздник, но и его мало, в нашу страну не попадает. Ильяс сказал, что устраивает вечеринку для гостей-олигархов. Лучшая черная икра трех видов рыб, даже с Дальнего Востока. Но не ощутят они счастья без этого коньяка.
– Игорь, ты же…
– Искали везде. Нет в природе. Я подсказал спросить у тебя… Жди звонка, можешь запросить любую сумму или решение вопроса…
– Не продам, хоть и проблем до… С тобой выпью. Еще с этим коньяком связаны интересные истории. Одну уже могу рассказать. Когда открылась возможность купить – денег не было. Бизнес, все крутилось, но свободных… И знаешь, чудо: деньги свалились на меня благодаря чужой жадности, халтурной работе и страху. Еще раньше начиналась стройка Большого зала на берегу – знаковый объект. Тогда главный зам «самого» мне: «Тендер выиграет наш “Великий строитель”, я к тебе его пришлю. Хочу, чтобы твоя фирма сделала электрику, договорись на субподряд». – «Достоин ли я? У нашего “Великого” даже молодая длинноногая помощница со званием “заслуженный строитель”». – «В бане у нее заслуги за карьерный рот. Думай, как в срок сделать. Ты же никогда не подводил». И проект, и расценки показались очень привлекательными, но «Великий строитель» расстроил – написал на листке цифру со знаком минус и «процент». Все стало понятно: откат совсем не божеский, гораздо больше приемлемого. Не договорились. И высказался я не очень любезно: «Все может кончиться тюрьмой. За эти деньги хороших специалистов не привлечь, качественного материала и оборудования не купить. Возьмется тот, кто край не любит, кто всех обманет и не задержится. Еще получится пожароопасно. Без меня. Я предупредил…»
– На сколько тогда завалили открытие?
– Не больше года.
– Раньше бы за такое…
– Никого не наказали. Торжественные речи, ВИПы, выступления мировых звезд. А на следующий день прибежал взволнованный чел. Срочно искал два импортных электроконтактора на ток в тысячу ампер, а их ни у кого. Срок поставки – от восьми недель, а вчера, сразу после концерта, погас свет, дым… «Да, электрооборудование из Европы дорогое, позиция не складская, но у нас в наличии. Заказывали для монтажа на объекте, где строительной готовности пока нет, успеем повторно». – «Можно посмотреть?» – «Пойдем на склад». У клиента округлились глаза при виде фирменного изделия весом килограммов в двадцать. Ошарашенный, он вытащил небольшую коробочку со следами горения и надписью «1000 А». Я достал сторублевку и спросил: «Подрисуй ноль – что будет?» До него дошло. Он разглядел на обгоревшем китайском контакторе в сто ампер дорисованный ноль. Пипец. Не скажешь лучше Азазелло: «До ужаса ловко сперли. Такой скандалище!» А монтажники уехали. Счастье, что не пожар во время торжества. Даже если эвакуация зрителей в темноте… Это же тюрьма! Ого, сколько украли! Ой, если всплывет!
…Через два часа напротив сидел бледный «Великий строитель». Он все осознал, моего предупреждения не забыл. «Выручай!!!» – «Можем собрать настоящий электрощит, послезавтра к утру смонтировать». – «Сколько?» Я уже прикинул цену вопроса. С учетом уникальности ситуации, квалификации спецов, срочности, ночных работ и прочего. Добавил еще на торг или скидку, но «Великий» выложил на стол наличность с хорошей надбавкой: «Можешь без бумажек? И чтобы…» – «Конечно. Подписок о неразглашении больше, чем на двадцать пять лет, я не давал. Твой секретик буду хранить не менее десяти. Срок давности привлечения истечет…» Так часть уворованных рублей обернулась достойной премией монтажникам за аврал, а для меня – шедевром из винограда, собранного в Гранд Шампани, вблизи города Коньяк, шестьдесят лет назад. Игорь, коньяк не продам. Из любви к искусству не продам. Меняю на водку.
– Ты ее не пьешь! Куда тебе?!
– На водку меняю, халявную, русскую! Которая с неба на парашютиках. Которую летящий «самый добрый Дед Мороз» в драном, латаном тулупе достает из мешка с подарками и разбрасывает страждущим мужикам.
– А-а-а! Картина!
Жил в сибирской глуши художник и поэт-хулиган – Саша Левченко. Да, утренние похмельные мученья безденежного живописца правдиво, в красках и образах отобразились на холсте. Вожделенное упование на дармовую водочку или пиво, хоть с неба, хоть от Деда Мороза, натурализовано в картине.
– Игорь, эта сущностная живопись мне по нутру…
В раме из тесанных топором сучковатых реек греет она теперь душу в пяти тысячах километров от прежнего дома. Картину подарил мне друг – Игорь Шеин. Здесь же последняя бутылка лучшего в мире коньяка «D…». Даже если Игорю случится уехать в далекую страну, мы выпьем! К великому коньяку не нужны закуски. Его нельзя купить. Он выше всех олигархов и их понтов. Он для наслаждения понимающих. Коньяк, разделенный с лучшим другом, приумножит счастье встречи.
Да будет так.
