Цензура бдит и мыслит
Редактор местного литературного издательства, удовлетворенный проделанной работой по рецензированию присланного известным писателем рассказа, собрался уже выключать свет в кабинете и уходить на двухдневный покой, как дверь открылась, и вошел основатель издания, Захар Парамонович. Удалив вчера передний зуб, после которого ему наложили швы, он до сих пор сильно переживал о потере и старался во всем находить недостатки.
– Так, – не сказав, а рявкнув, произнес он. – Что с присланным рассказом? – Он хмурил брови, понимая, что теперь явно шепелявит и вызывает этим насмешки со стороны своих подчиненных. По крайней мере, ему так казалось.
– А я все уже проверил Захар Парамонович, – ответил редактор. – Вот жук этот Кранников, опять написал все по существу. Да и для публики в самый раз. Она любит такие истории.
Внезапная боль стрельнула по всей щеке, и Захар Парамонович взвыл от неприятного ощущения. Хребцов попробовал успокоить:
– Да вы не беспокойтесь, Захар Парамонович. В этот раз, в его рассказе ни слова о политике и олигархах. Теперь он пишет о народе.
– Час от часу не легче! – возмущенно прошепелявил Захар Парамонович.
– Что, простите?
– Принесла его нелегкая со своей рукописью! – закричал он, хватаясь за щеку.
– Ну да, наверное, – пытаясь разобрать его, пожимал плечами Хребцов. – Есть там термины и выражения, которые могут быть не совсем понятны широкому кругу читателей, но…
– Какие еще выражения? – словно собираясь рваться в бой, проворчал Захар Парамонович, садясь в кресло редактора. – Он еще и выражается? Вот негодяй, а? Мы его вскормили, столько критики на него вылили, а он вместо благодарности, выражается!
По-прежнему пытаясь разобрать «новый язык» основателя издания, Хребцов осторожно продолжал:
– Например, есть у него такое предложение, так, минутку, – он пытался из памяти выловить прочитанный рассказ. – Да! Слушайте: «народ не безмолвствует. Он стонет. От бесчестий, сделанных некоторыми чиновниками. От аморальных и безнравственных действий, творящихся на законном основании, ибо сами преступники от власти прописали и утвердили то, что»…
Захар Парамонович от усиливающейся боли дотронулся рукой до рта, услышав такие слова, судорожно сглотнул, попытался что-то сказать, но не смог и ударил кулаками по столу. Хребцов беспокойно присел напротив.
– Кто так зуб вырывает? – рыча себе под нос, возмущался Захар Парамонович. Он обернулся к окну, заметил на фасаде соседнего дома рекламный баннер с надписью: «Наши свечи не дают свет, но приносят облегчение боли» и, вскочив, немедля задернул шторы. – Везде издеваются! – протянув руку в лучших традициях Мельпомены, воскликнул он. – Где его рассказ? Сюда! Ко мне на стол его памфлет мысленных изъявлений!
Он вновь сел за стол, бесцеремонно назвав его своим, и Хребцов беспокойно подумал о том, что вдруг из-за Кранникова он лишается теплого местечка? Суетливо бросившись к ящику стола, он достал рассказ опального автора, написанный машинописным текстом на двадцати страницах и вручил Захару Парамоновичу. Тот брезгливо взглянул на него, вытер носовым платком титульный лист и, почувствовав, что зубная боль отступает, окунулся в прочтение. Хребцов вернулся на место, волнительно ожидая мнения своего шефа. Тот бурчал, что-то про себя говорил, допуская порой абсолютно нецензурные выражения. Наконец, он резко отодвинул рукопись в сторону и замолчал. Редактор опасливо смотрел на него. Тот, взяв гелевую ручку и постучав ею по столу, сказал:
– А я говорил, что бывают такие рассказы, которые лишают меня слов на некоторое время? Словно я депутат, лишенный на месяц право голоса. И все почему? А, Хребцов?
– Так, наверное…
– А потому, что какие-то Кранниковы пишут так, будто хотят, чтобы издательство, в которое они присылают свою писанину, почило в бозе, как соучастник их крамольных мыслей!
Хребцов побледнел от испугу и сам замолчал, словно лишенный голоса. Теперь он корил и ругал себя за то, что вначале диспута с шефом, высказал положительное мнение о рассказе Кранникова. Но как объяснить, что ему понравились некоторые выражения? Приятно удивила смелость высказанных идей, и, наконец, рассказ нес в себе философский компонент, так нужный для их издательства. Теперь необходимо было все повернуть вспять для собственного блага. Готовясь начать толкать речь, он выпрямился, откашлялся и был прерван продолжающимся негодованием шефа:
– А вот правильно говорил ваш предшественник, когда увольнялся, что у нас не «издательство», а «издевательство»! Слушайте Хребцов, да он был прав!
Тот вспотел и немного задрожал, от явного как ему казалось намека на его увольнение. Он хотел, но боялся напомнить шефу причину увольнения бывшего главного редактора. Тот был недоволен тем, что основатель зачастую пропускал в печать детективы домохозяек, третьесортные боевики бывших сотрудников правоохранительных органов. И отказывал в публикации настоящих литературных произведений, мотивируя отказ тем, что читающей публике неинтересно пялиться на страницу, ей интересно листать и быть довольной тем, что за нее кто-то думает. Лишь творчество Кранникова удалось продвинуть предшественнику Хребцова, пообещав за это привести в издательство авторов бульварной тематики.
Захар Парамонович вновь схватил рукопись и, остановившись на третьей странице, воскликнул:
– Вот послушайте, что пишет этот мятежник! «Какие странные законы принимают наши народные избранники! Создается ощущение, что они хотят в первую очередь защитить себя. От кого? От народа. Но vox populi пробьется, и через эту призму препятствия и рано или поздно, преступниками огласят тех, кто сейчас выступает в роли поборника нравственности и справедливости. Главное, к этому времени не погрязнуть самим в лживости и мракобесия. Иначе преступниками огласят и нас».
Хребцов помнил этот абзац, но сейчас, когда его читал шеф, шепелявя и разбрызгивая слюной, он почему-то подумал об удаленном зубе и задался вопросом: будет ли шеф вставлять протез?
– И вы говорите, что тут ни слова о политике? – взвизгнул он. – Убийственные для нашего издательства мысли! Немудрено тут зубы растерять. Да что вы молчите? Сами что ль убиты его рассказом? А расхваливали то, захлебываясь от восторга.
Тут Хребцов встрепенулся.
– Нет, Захар Парамонович. Я заметил, что он все пишет по своему существу. Какой-то неугомонный тип!
– Вот и не пропускайте в печать! Вообще хватит с ним возиться. Тут даже сотрудничеством назвать нельзя наши тяжкие муки, испытываемые от его прочтения. Ах ты, черт! Опять нелегкая! – он сморщился от новой боли и, откинув в сторону рукопись, встал и отдернул шторы. Хребцов тоже встал и робко спросил:
– Захар Парамонович, значит придется расторгать с ним договор, а нам это сейчас невыгодно, затраты на издания его предыдущих книг могут не окупиться.
– А что вы предлагаете? Продолжать его издавать и разоряться? – он прошелся по кабинету и, взглянув на портрет Паустовского, в первый раз за все время беседы заулыбался. – А пусть пишет о природе. О лесах, о цветочках, да о чем угодно, но только не о политике. А, как вам, Хребцов?
Тот засиял, облегченно вздыхая.
– Захар Парамонович, блестящая мысль! Я ему сообщу.
– Вот и сообщите. А я потом прочту, – иподходя к двери, небрежно бросил:
– Приятных выходных, Хребцов. Я их проведу на рыбалке, а вы?
– А я, Захар Парамонович, у тещи в Кашире, – вздохнул тот.
– Ха-ха, – цинично захохотал шеф. – Значит, вас будут удить. Ну, бывайте.
Проведя два дня в нервной и напряженной обстановке у тещи, Хребцов вернулся в издательство и созвонился с Кранниковым, то извиняясь, то ставя ему условие, выдвинутое шефом. После препирательств, тот все-таки согласился начать писать о природе и обещал прислать новый рассказ в ближайшее время.
Через пару недель Хребцов принес присланную рукопись Кранникова в кабинет шефа и сообщил:
– Захар Парамонович, вот новая рукопись Кранникова. Как мы с ним и договаривались, он написал о природе.
Тот давно уже не страдая от последствий вырванного зуба, удовлетворенно кивнул головой.
– Ну, может ведь писать по нормальному, а Хребцов? А то все «народ, да политика».
– Может, – согласился он.
– Ну, давайте сюда его перлы. А вы уже читали?
– Нет, Захар Парамонович, я сразу к вам.
– Добро, – коротко бросил шеф и, взяв рукопись в руки, углубился в чтение. Но не прошло и двух минут, как он яростно закричал: – Ах, негодяй! Черт его возьми! Принесла опять нелегкая!
Хребцов испуганно пробормотал:
– А что там? Что?
Шеф заходился от ярости и, постучав традиционно кулаками по столу, выпалил:
– Что «там», спрашиваете вы Хребцов? Так слушайте! «Густота леса, величественно стоящего с грациозно обрамлявшими его листьями и в глубине своей дремучести скрывавшего подлинную красочность, в один из осенних дней, была грубо и бесцеремонна, поругана пришедшими туда строителями коттеджного поселка. Миловидная местность теперь уже канула в лета и, несмотря на протесты жителей ближайшей деревни, лес был снесен дочиста. Народное возмущение достигло предела…», – Захар Парамонович кинул на пол рукопись и раздраженно пожелал:
– Чтоб он повесился в этом лесу!
– Так лес уже срубили, – вырвалось у Хребцова.
Шеф медленно встал и, вытирая платком руки, вынес вердикт:
– Позвоните Кранникову и сообщите, что мы расторгаем с ним договор. Лучше такие убытки, чем последующие с ним пытки. А ущерб, да! Мы себе возместим. Мы сумеем противостоять такому мерзавцу, как Кранников! Мы найдем новых авторов, белых и пушистых! Займитесь этим Хребцов!
И тот рьяно принялся выполнять распоряжение шефа. Только после формальных проволочек и судебных издержек, занявших несколько месяцев, Захару Парамоновичу удалось официально расторгнуть договор с Кранниковым. Его издательство продолжало сотрудничать с удобными авторами и искать новых, но подобных им. Шеф и Хребцов были довольны.
Через несколько лет, так и не вставив зубной протез, но растеряв еще парочку передних зубов, Захар Парамонович сидел у себя в кабинете и подписывал бумаги. Вошедший Хребцов, с осунувшимся лицом от частых поездок с женой к теще, сообщил:
– Захар Парамонович, у меня для вас есть новость. Загляните в электронную почту и прочтите письмо.
– Вы открытку мне, что ль прислали?
– Нет, – кашлянул Хребцов. – Там письмо от Кранникова.
– Что? – взревел шеф. – Он еще не угомонился?
– Наоборот, Захар Парамонович. Впрочем, прочтите и сами все поймете.
Шеф открыл почту и, найдя письмо от насолившего когда-то его издательству Кранникова, прочитал вслух:
– «Дорогой Захар Парамонович! В силу некоторых обстоятельств, приключившихся со мной после разрыва и тяжбы с вашим издательством, я вынужден был искать новых издателей. Но мне не повезло. Никто не соглашался печатать мои рассказы о бедах и несчастиях народа. Тогда я решил переключить свои способности на написание любовных романов. Потому как кушать хочется, а милостыню просить я не могу. Посылаю вам свой любовный роман с элементами детектива. Как я помню, вы всегда хотели от меня что-то подобное. Так примите и сообщите о своем решении. Прошу, спасите меня от нищеты и голода. Надеюсь, решение будет положительным.
Ваш Кранников».
Захар Парамонович молча, застыл за монитором и, пробежавшись по первым электронным страницам романа, встал и по традиции вытер руки платком. Хребцов понимающе кивал.
– Вот так и разочаровываются в людях, – произнес шеф. – А еще о народе писал.
– Так что вы ему ответите, Захар Парамонович? Тот удивленно рассмеялся и ответил:
– Конечно, откажу! У нас такого добра под названием «любовный роман» навалом! Не успеваем отсеивать.
– Но он просит вас о спасении.
Захар Парамонович важно прошествовал к портрету Крылова и ответил:
– Всех спасти не смогу, но помнить буду.
30.09.12
