Вожатый

Роман в трёх частях

Часть 2

Глава 5

Поиски: первые двадцать четыре часа

1

Наступал долгий золотистый вечер с пылью, мельтешащим в косых лучах комарьём, травяной свежестью и прочими приятными и неприятными атрибутами исхода летнего дня. Душное покрывало плотного, как бы слежавшегося воздуха накрывало лагерь, увеличивая груз и без того тяжкого бремени, опустившегося на плечи бельцев. Тени понемногу вытягивались со стороны леса, откуда подкрадывалась короткая июльская ночь, уже готовая скалить зубы, хохотать, издеваться над людьми.
Группы, сформированные из родителей и работников «Белочки», ушли больше трёх часов назад. Им предстояло обыскать лес в лощине на левом берегу Каменного ручья, где собака потеряла след. Одну группу Ктырь намеревался отправить вниз по течению, а сам с родителями занялся левым берегом. Раскабойников рассчитывал получить результаты до темноты, но решил не тратить время и заранее принялся стягивать ресурсы для проведения масштабных поисковых мероприятий.
Пока полковник занимался организацией поисков, Стаев допросил майора Кима, помятого в крепких лапах Раскабойникова, а потом вместе с Яной прошёлся по лагерю. Он заглянул в каждый корпус, опрашивал и детей, и вожатых, записывая беседы на диктофон. Затем Стаев связался с поисковой группой Ктыря и позвонил в психоневрологический диспансер справиться о результатах освидетельствования Шайгина.
Через час взорам сотрудников, детей и гостей «Белочки» предстала странная картина: следователь Стаев бродил по лагерю зигзагами с длинной палкой в руках. Приставив её ко рту как дудку, он перебирал пальцами, имитируя игру, и расхаживал от одного корпуса к другому, пританцовывая и что-то напевая. При этом следователь не обращал никакого внимания на изумлённые взгляды детей и взрослых, которые провожали его с недоумёнными гримасами на лицах. Танцуя и «играя», Стаев прошёлся по лагерю, выбрался за территорию через дыру в заборе и пошагал по тропинке в сторону ручья. Он хотел пройти до самой лощины, но на полпути передумал и вернулся.
— Ну, чем порадуешь? — спросил Раскабойников, когда Стаев через час вошёл в главную вожатскую.
— Странная петрушка получается, — начал следователь, присаживаясь на скамью. — Костюмы детей, подготовленные ко Дню Нептуна, найдены в чулане Синего корпуса. Значит, отряд передвигался по лагерю в лучшем случае в домашней одежде. А то и вовсе в пижамах или нижнем белье.
Полковник и капитан обменялись быстрыми взглядами.
— Пока проигнорируем этот факт. Предположим, вожатому каким-то образом удалось незаметно вывести отряд за территорию лагеря и дойти до лощины. Вот только поисковики из первой группы сказали, что ручей за лощиной разливается и превращается в болото. Пройти там нереально. Но даже если обогнуть топь и добраться до Желябинского шоссе, смысла в том никакого. Дело в том, что дорога на ремонте с начала лета. Весь участок, от Комова до садов «Надежда». Это подтвердил и участковый. Говорит, там и на тракторе не проехать. Наконец, в диспансере заявляют, что в крови Шайгина не найдено никаких веществ. Он трезв как стёклышко.
— То есть твоя версия рушится? — хмуро подытожил Раскабойников.
— Теоретически снимать подозрения с Кима и Половняка рано. Но в свете новых фактов их сговор кажется мне маловероятным. Слишком всё… неподготовленно. А такие серьёзные дела с кондачка не делаются. Так что увод детей представляется мне мероприятием спонтанным, как я и предполагал вначале.
— Как насчёт показаний того мальчика? — осторожно поинтересовался Раскабойников.
— Арсения? Можно было бы отмахнуться от них. Он же сам утверждает, что ему всё приснилось. Но вот какая штука получается. — Стаев опёрся на стол руками. — На клумбе напротив корпуса, где размещается восьмой отряд, я нашёл следы. Целая колея маленьких босых ног. И ещё в других местах, около двух корпусов. Там же присутствуют отпечатки кроссовок с рисунком в ёлочку.
Раскабойников откинулся на скрипнувшем стуле и прищурился.
— Да-да, — закивал следователь. — Их просто не заметили. Мы даже не смотрели там. Ведь та клумба находится в стороне от Синего корпуса. А мы исходили из предположения, что дети отправились к дыре в заборе самой короткой дорогой.
— Получается, он действительно водил детей по всему лагерю?
Полковник глядел на Стаева в ожидании.
— Знаю, — закивал следователь, — звучит неправдоподобно. Вместо того чтобы идти прямиком к дыре, Шайгин (и его сообщник) разгуливает как ни в чём не бывало с тридцатью детьми. Ни от кого не скрываются, а, наоборот, шумят, поют и танцуют. При этом люди, проживающие в ближайших корпусах, а также охранники клянутся и божатся, что ничего необычного ночью не видели.
— Чушь! — прорычал Раскабойников.
— Конечно! — согласился Стаев. — Но многие факты указывают на это. И нам приходится считаться с ними. Отсюда я делаю вывод, что либо это не их следы, а Арсению действительно всё приснилось, либо… охранники и остальные сотрудники и дети дружно врут.
Раскабойников крякнул:
— Что теперь? Арестуешь всех? И какая новая версия?
Стаев молчал с минуту.
— Чтобы выдвинуть новую версию, я жду свершения как минимум двух событий, — проговорил следователь. — И первое уже произошло.
Он указал в окно. По главной аллее шагали родители во главе с майором Ктырём. Вид у них был понурый, как у разбитого войска. Впереди шли «зэк» и «браток». За ними следовали рабочие под предводительством «жжёного». Он что-то говорил им. Лонина и оба Симченко шли в арьергарде. Оставив родителей, Ктырь направился в вожатскую. Он вытащил пачку «Беломора», закурил и начал рассказ:
— Чем закончился поход первой группы, вы уже знаете. Они завязли в болоте. А вот со второй… Намучился я с ними. Родители не в себе, точно вам говорю. Особенно татуированный меня выбесил. Орал, шутил, смеялся, подначивал других. Парень с ожогом на щеке тоже не лучше. Всё командовал: туда идём, туда не идём! А потом лысый хохол — Устонин его фамилия — нашёл заколку и заявил, что она принадлежит его дочери. И тогда «жжёный» заявил: пошли, мол, на запад. Будто бы дети туда подались. Непонятно, с какого перепугу он так решил, но его тотчас поддержали остальные. Я еле их отговорил. Слава богу, Светлана мне помогла. Умеет командовать!
— А дальше?
— Ну, прошли мы пару сотен метров на север, обыскали приличный участок. Ничего не нашли. Так что пришлось свернуть операцию.
— Ну что ж, — буркнул Раскабойников, — если никаких других вариантов не было…
— А вам ничего не кажется странным? — спросил Стаев, повертев находку в пальцах.
— Конечно! Заколка-то старая, — буркнул Ктырь.
— Не просто старая! — продолжил Стаев. — Она пролежала в земле как минимум год! Смотрите, вся потёртая и поблёкшая.
— То-то и оно! И я не понимаю, зачем Устонин так настаивает, — нахмурился Ктырь.
— Это просто предлог. — Стаев бросил находку на стол. — Я ещё у кинотеатра заметил: родители ведут себя неадекватно. Какие-то разговоры, ссоры, тайны. И результаты вылазки подтвердили мои подозрения. Возможно, они что-то знают о пропаже детей.
— Бред! — почти крикнул Раскабойников. — Ты теперь всех на свете подозревать будешь? Все в сговоре, да? И сотрудники лагеря, и дети, и родители?
— Факты говорят за себя, — развёл руками Стаев.
— Особо не наседай, — бросил Раскабойников. — Они и так на взводе. А нам теперь придётся начинать масштабные поиски.
Стаев кивнул и вышел из главной вожатской.

2

К этому моменту первые затребованные Раскабойниковым ресурсы уже начали прибывать в «Белочку». К южным воротам друг за другом подъехали пять спецавтобусов, служебная «буханка» и машина передвижной связи. Чуть позднее прибыл уазик местного лесничества и рафик скорой помощи.
Раскабойников, сменивший пляжный наряд на привезённый ему из дома чёрный костюм, сам встречал машины. По его приказу подняли по тревоге весь личный состав милиции Бельска. Были привлечены и участковые, и сотрудники ППС, и гаишники, и несколько инспекторов-кинологов с собаками, а также четверо лесничих с подробными картами района. Кроме того, Раскабойников распорядился разослать соответствующие ориентировки в районные отделения милиции Комова, деревни Веселовки, пгт Трудового, коменданту садоводческого товарищества «Надежда», в лесничество и постам ГАИ, расположенным на участке Желябинского шоссе, в пяти километрах южнее и севернее Комова.
Комовский бор имел форму неправильного овала, вытянутого с юго-запада на северо-восток. Лагерь «Белочка» примыкал к южной кромке леса и располагался в черте города-спутника Бельска, названного по имени массива. С запада бор огибала железнодорожная магистраль, за которой простирались поля сельскохозяйственных угодий фермерского хозяйства «Тепличный». Вдоль восточной границы проходило Желябинское шоссе, а за ним лежали песчаные карьеры. На севере протекала река Белька, за которой располагалась деревня Веселовка. На неё открывался вид с Орлиной горы — самой высокой точки Комовского бора и одной из самых известных достопримечательностей пригорода Бельска. Здесь постоянно тренировались альпинисты, сюда приезжали молодожёны и немногочисленные туристы.
Судя по новой карте, через бор проходили три большие дороги. От самого лагеря на север, к пгт Трудовому, тянулась старая, неухоженная грунтовка. В трёх километрах от «Белочки» от неё на запад отходила тропа, которая заканчивалась у болота. Чуть дальше ответвлялась другая грунтовка, бежавшая на северо-восток, к садам «Надежда». Примерно посередине от неё отходила другая тропа, что вела прямиком к Орлиной горе.
Раскабойников и Ктырь рассуждали следующим образом: в какую бы сторону ни пошли дети от лощины, они в любом случае попадут на одну из грунтовок и выйдут либо к реке, либо к садам, либо к Орлиной горе. Но, учитывая неподходящую для лесных походов экипировку, возраст потерявшихся и отсутствие у детей навыков спортивного ориентирования, решили, что отряд вряд ли сможет преодолеть хотя бы пару километров. Скорее всего, усталые воспитанники, измученные голодом и жаждой, сидят в каком-то одном месте. В пользу этого предположения говорило также и то, что сообщений о большой группе полураздетых детей до сих пор не поступало.
Сразу исключили из поисков западную часть бора и решили «танцевать» от лощины. Намеченный район поисков представлял собой квадрант радиусом шесть с половиной километров. Таким образом, предстояло исследовать территорию площадью около шестидесяти шести квадратных километров — четверть площади массива. Район разделили на четыре участка, чтобы каждой группе досталось по шестнадцать с половиной квадратных километров.
— Лес весьма удобный, хвойный, хорошо просматриваемый, мечта поисковика, — говорил майор Ктырь, поглаживая седые усы. — Управимся в два счёта.
Перед самой отправкой поисковиков в вожатскую забежал «жжёный». Через несколько минут туда же зашла Лонина. Бизнес-леди и лидер рабочих разговаривали около десяти минут, после чего «жжёный» выбежал на улицу в состоянии крайнего раздражения. Лонина вышла чуть позже и держалась спокойно, однако было видно, что она подавляет рвущиеся наружу эмоции.
Вскоре на площадке с флагами выстроились поисковики. Провожать их вышли директор со своей свитой, Стаев и Раскабойников. Уходили партиями, по очереди. Опытный следопыт (позывной Сфинкс) со своей группой должен был обследовать квадраты двадцать пять, двадцать шесть, тридцать пять и тридцать шесть, к северо-западу от лощины. Другой, с позывным Пит, получил квадраты двадцать семь, двадцать восемь, тридцать семь и тридцать восемь, расположенные чуть восточнее. Третья группа, которую возглавлял поисковик с позывным Мотало, отправилась на запад (квадраты двадцать девять, тридцать, тридцать девять и сорок). Во все группы входили кинологи с собаками и по одному леснику, и все знали местность «лучше своих портянок», как выразился один из них. Дополнительно сформированной четвёртой группе под руководством Симченко-старшего (у него имелся опыт спортивного ориентирования) поручили исследовать самый лёгкий участок, лежавший к юго-востоку от лощины (квадраты пятьдесят восемь, пятьдесят девять и шестьдесят).
Когда отряды ушли, над лесом застрекотал вытребованный Раскабойниковым вертолёт. Он пролетел над лагерем и снова ушёл в сторону бора. Мерное гудение двигателя успокаивало, вселяло надежду.

3

Стаев злился. Он сердился на родителей, на сотрудников лагеря, на жару — на всё на свете. И в первую очередь — на самого себя. За свою самонадеянность, самоуверенность, за лень. Потому что поспешишь — всё разворошишь, а без труда не вытащишь и лягушку из воды, как говаривал его давнишний наставник. А он не приложил должного труда. Не стал слушать внутренний голос, не доверился интуиции, которая подсказывала ему: всё не так просто.
Полагаясь на свой богатый опыт, он выявил определённые закономерности, тут же выстроил (а скорее, выдумал) удачную версию и положился на её правильность, но не потрудился проверить. Надеялся, как говорится, пролететь на ша́ру. Не вышло. А ведь всё так удачно складывалось на первый взгляд. Сочиняя версию о сговоре Кима и Половняка, Стаев ощущал несостоятельность своих рассуждений, как бы красиво и логично они ни звучали. Чего-то не хватало в цепочке доказательств. То и дело в ушах звучал настойчивый голос вожатого, который повторял, как будто напоминая: «Я просто играл им на флейте…» И с каждым новым повторением фраза приобретала всё более зловещий оттенок.
И теперь, сопоставив ещё раз все факты, следователь Стаев злился на себя. Ведь он нарушил основной закон ведения расследования, который сам же и призывал соблюдать. Он строил свою версию на догадках, на вероятностях, игнорируя вещдоки и обстоятельства, потому что они не вписывались в ту картину, которую он создал в своём воображении. Рисунки, сожжённая книга, тетрадь вожатого, его слова в изоляторе — всё это он отринул, отбросил за ненадобностью и не потрудился изучить даже основные улики. А всё почему?
Забыл одну простую вещь: ведь он был, да и оставался по сути своей настоящим советским сыскарём. Пусть перекованным, переделанным, но всё же человеком, прошедшим горнило социалистической системы воспитания, окончившим нормальный советский вуз и прошедшим хорошую практику в МВД. И учили его профессионалы своего дела, которые старались не за деньги, а работали на совесть. Он вспомнил своего бывшего наставника, ловкого еврея Гоффа, который натаскивал лейтенанта Стаева на заре его карьеры, после окончания Высшей следственной школы.
Гофф настаивал на том, что нужно принимать во внимание все факты, складывать их в единую картину. А если хотя бы один не вписывается, нужно отбрасывать версию и начинать всё сначала. Ох, не порадовался бы сейчас Гофф, наблюдая за своим учеником. А ведь долгое время Стаев считался одним из самых толковых ребят и почти превзошёл учителя. И смог бы, если б не проклятые лихие девяностые.
Тогда сыщицкий талант, нюх, профессионализм вдруг оказались больше не нужны. Стали востребованными другие качества: пронырливость, приспособляемость, угодливость, покладистость, понимание желаний начальства. Гофф так и не смог «перековаться». Какое-то время он пытался работать по-старому: шёл наперекор всем, гнул свою линию, делал «как положено», а не «как нужно» и всё чаще входил в конфликты с высокими чинами. В конце концов его уволили из органов при первой возможности. Ещё говорили: «Скажи спасибо, что не убили и не посадили». Стаев и ещё несколько таких же отщепенцев какое-то время боролись с новой системой. И проиграли. Одни ушли сами. Других выдавили с насиженных мест. Двоих особо строптивых даже отправили за решётку по сфабрикованному делу в назидание другим. Пришлось выбирать: или — или.
А что, спрашивал он себя позднее, было бы лучше, как Гофф, умереть в нищете и забвении? В одиночестве, в халупе на окраине города, никому не нужным и всеми забытым. Он и сам не заметил, когда перестал быть «красным» доберманом и стал мелкой шавкой на службе у чиновников бесчестного государства. Нет, от него не требовалось ничего сверхъестественного. Только обеспечивать нужные показатели раскрываемости, закрывать глаза на некоторые нарушения и не трогать определённых людей. Иногда возникала необходимость отпустить подозреваемого по звонку сверху, потерять вещдок, подправить протокол или данные экспертизы. Делал. Соглашался. Подчинялся.
Сначала было противно. Потом привык, оскотинился, опустился морально. Выбивал признания, варганил нужные показания, обеспечивал раскрываемость. Для этого втирался в доверие к простакам, уговаривал, обещал, а в итоге обманывал. Не всех, правда. Работать с подозреваемыми он умел: школа Гоффа, психологические приёмы и увёртки по-прежнему действовали. Только теперь Стаев использовал знания не на благо общества, которое он вроде был обязан защищать, а преследуя собственные шкурные интересы.
Как и все, он успокаивал себя: «Не я такой, жизнь такая. Кому сейчас легко? Не я, так другой. А куда мне, в мои тридцать с гаком? Баранку вертеть? Торговать? Переучиваться? Получать новую профессию?» Ну какие специальности были востребованы в условиях реставрированного капитализма на обломках империи? Но ко всему привыкают, да и он освоился, свыкся, принял новую систему.
Несмотря на относительное финансовое благополучие, первая жена всё чаще пилила, кивала на знакомых Стаева, на своих подруг. Вон у тех то, а у этих это. Он отмалчивался. Не знал, что сказать. В конце концов супруга неожиданно прекратила упрекать мужа, а через три месяца тихо ушла, найдя себе какого-то бизнесмена, и сгинула вместе с ним где-то на просторах нашей необъятной родины. Сына забрала с собой. Стаев не жалел ни капельки и как-то сразу забыл обоих. Будто не было семьи. Ничего не было…
И теперь перед ним встал почти видимый и даже осязаемый призрак Гоффа. И неудивительно. Дело попалось особое. Ведь сейчас от Стаева требовалось не только выявить преступника, не просто найти детей, но и прежде всего понять, что же на самом деле произошло. И это обстоятельство теперь казалось важнее всего на свете. Почему? Возможно, тем самым он сможет реабилитироваться за прошлые грехи. Впрочем, это уже его представления. А ещё почему-то казалось, что от раскрытия этого преступления зависит судьба всего мира.
«Ну-с, тогда начнём с самого начала, — сказал себе Стаев. — Итак, личность преступника. Ведь через неё можно понять мотивацию, а она — ключ к раскрытию преступления. Как учил Гофф, человека, совершившего нечто противозаконное, ни в коем случае нельзя ненавидеть. Наоборот, его нужно полюбить всем сердцем. Ведь каждое противоправное деяние есть прежде всего произведение искусства. Каждое правонарушение — попытка высказаться. Рецидивисты воруют и убивают не из-за корысти. Это вызов. Плевок в лицо общества. Заявка на исключительность. Нет двух одинаковых преступлений. Каждое уникально. И поэтому в каждом преступлении, как в любой картине, скульптуре или пьесе, содержатся сходные смыслы. У каждого автора свой стиль, почерк, который присутствует и у представителей криминального мира. Есть талантливые преступники, а есть халтурщики».
Только с опытом Стаев понял, о чём идёт речь. За годы службы ему встречались и профессионалы, и подёнщики, и виртуозы, и случайные пассажиры. Он научился отличать одних от других, понимая каждого, вникая в особенности преступной психологии. И способ был один —стать одним из них. Вжиться в тело негодяя, понять его образ мышления и логику действий. И после того, как Стаев прошёлся по лагерю с палкой-флейтой, ему вскоре пришло в голову, что речь идёт о поистине шедевральном преступлении, которое не имеет аналогов. Шайгин сделал что-то такое, чего ещё никто в мире не совершал. Нечто, о чём будут долго говорить и сыщики, и обыватели. И можно сказать наверняка: это дело точно войдёт в мировые учебники по криминалистике.
Так для чего же Шайгин повёл детей в лес? Чем руководствовался? Какую цель преследовал? Стаев принялся за изучение вещдоков. К сожалению, из обгоревших листков ничего нельзя было выжать. Клочки старинной книги хранили лишь небольшие фрагменты текста на немецком (их, скорее всего, тоже нужно будет перевести), а обрывки тетради содержали только один читаемый абзац.
«Музыка — это великая тайна. Если вы хотите разгадать тайны Вселенной, нужно мыслить единицами измерения энергии, частоты и вибрации», — как говорил великий Никола Тесла.
— Значит, просто играл им на флейте, говоришь? — усмехнулся Стаев.
Он побарабанил пальцами по столу и переключился на другие бумаги. Порывшись, нашёл один интересный документ в личном деле вожатого. Это была автобиография Шайгина. Стаев прочитал её два раза и выделил два абзаца:
«Из всех факторов, влияющих на формирование личности, я считаю самым главным воспитание. Какой бы агрессивной ни была среда, какой бы неблагоприятной ни оказалась наследственность индивида, всё это можно исправить, преодолеть посредством правильного и планомерного, а главное, регулярного воздействия на личность, формируя правильный настрой, нужный моральный облик и прививая необходимые правила поведения. В этом отношении я — настоящий советский педагог, как бы смешно и пафосно это ни звучало.
Я не предоставляю образовательных услуг. Я не просто обучаю. Я воспитываю, наставляю, инструктирую, формирую новых членов социума, которым предстоит построить общество будущего, новую страну. А по-другому нельзя. Без этого учитель — не учитель, а клоун у доски. И без серьёзного настроя не стоит даже думать о работе в сфере образования. Моя цель — создать нового человека, человека будущего. И именно этим я занимаюсь каждую секунду своей жизни».
— Ишь ты! — пробормотал Стаев, откладывая лист. — Мечтатель! Значит, воспитание нового человека? Каждую секунду, говоришь? И для этого ты повёл детей ночью в лес?
Стаев отодвинул бумаги, откинулся в кресле и закрыл глаза.
«Чего же ты добивался в итоге? Ты и твой таинственный помощник? — думал следователь. — Может, речь идёт о каком-то испытании, игре типа “Зарницы”? Дети должны провести ночь в лесу за некий приз. Но что-то пошло не так… Опять же, странное состояние вожатого, в каком он вернулся из леса. Если это не воздействие наркотика, значит, он пережил некое психическое потрясение. Что же случилось в бору? Почему вся его жизнь пронеслась за пару часов?»
Стаев автоматически взял карандаш, повертел его в пальцах. Потом пододвинул к себе чистый лист бумаги, посмотрел на него оценивающе, как бы прикидывая, что на нём можно изобразить, и принялся за работу. Начав с угла, он постепенно заштриховывал всю поверхность, стараясь не оставлять ни одного миллиметра белого пространства.
«Итак, ты отвёл отряд в лес, — думал Стаев, методично работая карандашом. — Для чего — мы пока не знаем. Но знаем, что там произошло нечто. Ты испугался и сбежал. Почему же ты бросил детей, настоящий советский педагог? Какая опасность могла вам угрожать? И что означает фраза “они не живут”? Умерли? От чего? Об этой неизвестной опасности ты и хотел предупредить нас своими рисунками? А сообщник? Почему не нарисовал его?»
Зачеркав половину листа, Стаев глянул на результаты своей работы, отбросил карандаш, отодвинул бумагу и повернулся к окну. «Ладно, гадать можно сколько угодно. Лучше обратиться к фактам. Что предшествовало уводу/уходу отряда? Не просто же так именно в эту смену, именно в этот день некто зашёл в игровую и спровоцировал детей и вожатого на необдуманный поступок. Что случилось до того? Поход на Иванчайку и закапывание загадалок. Хорошо. Мы скоро узнаем, что там написали дети. А ещё?»
Стаев вскочил. За окном Леночка и Варя о чём-то беседовали с двумя Симченко. Леночка то отходила, то возвращалась. Варя стояла со сложенными на груди руками. Симченко в чём-то убеждали девушек.
«Альбина! — подумал Стаев. — Не просто же так молодая девушка повесилась именно в Синем корпусе. Что её толкнуло на роковой поступок? Да ещё при полном макияже: тоналка, помада, румяна, тени, тушь для ресниц — полный комплект».
Вернувшись к столу, Стаев нашёл личные дела Альбины и Антона, изучил их и даже присвистнул. Оказалось, они учились в одном университете и на одном факультете. И годы совпадали. Стало быть, наверняка знали друг друга. Только с датами какая-то путаница. Получается, Шайгин окончил университет на следующий год после поступления. Нужно будет проверить.
Почуяв след, капитан выбежал на улицу. Для начала он отправился в Коричневый корпус, где проживала умершая девушка. Он опросил больше десятка людей и по минутам отследил последний день вожатой Альбины Сотеевой.
День начинался как обычно. Альбина и её напарница разбудили детей, сводили на зарядку и на завтрак. После в расписании стояли «Весёлые старты». Когда отряд вдоволь побесился на косогоре, вожатые отвели своих подопечных в корпус, чтобы переодеться к обеду. Никто из окружающих не заметил каких-либо странностей в поведении девушки. И тем не менее в двенадцать двадцать Альбина, по заверениям напарницы, встрепенулась, словно вспомнила о чём-то. Сообщив напарнице, что ей нужно отлучиться на час, девушка забежала к своей подруге, работавшей на кухне, и попросила у неё набор косметики, что было странно: Альбина никогда не делала макияж. Получив необходимое, вожатая забежала к себе в комнату, где пробыла минут сорок, а вышла уже накрашенной. Выйдя из корпуса, она двинулась к главной аллее, но не прямиком, а в обход, через заброшенную спортплощадку.
Последним человеком, который видел её живой, был Симченко-младший. Он встретил Альбину на перекрёстке главной аллеи и дорожки к административному корпусу. Воспитатель и вожатая поболтали о текущих делах, о подготовке ко Дню Нептуна и распрощались. Симченко, конечно, обратил внимание на необычный внешний вид вожатой, которая как будто собиралась на вечеринку. Он ещё пошутил на этот счёт, но Альбина только отмахнулась. На том и расстались. А через пять минут девушка висела на трубе в сушилке Синего корпуса.
«Она всё продумала заранее, — сделал вывод Стаев. — Распланировала тщательно, до мелочей. Но для чего краситься перед смертью? Чтобы произвести впечатление? И почему она не пошла напрямик по асфальтированной дорожке? Зачем сделала крюк по тропинке?»
Стаев улыбнулся от нового предчувствия. Комнату Альбины он облазил на карачках аж два раза. Искал вторую тетрадь, которая, по заверениям соседок по комнате, имелась у погибшей вожатой. Не найдя ничего, Стаев повторил последний путь Альбины. Двинувшись от корпуса по тропинке, он оказался на заброшенной спортплощадке. Здесь он огляделся и тотчас бросился к двум мусорным бакам.
«Судя по наполненности, отходы не вывозили уже с неделю. Есть шанс…» — решил следователь.
Стаев приказал двум операм перебрать содержимое баков, пока не стемнело. Те, переодевшись в робы, принялись за работу. Усилия оказались ненапрасными. Через полчаса в одном из баков нашлась разодранная в клочья тетрадь, которая оказалась дневником Альбины Сотеевой. Почерк совпадал. И чернила те же, что и на записке «I love you!». Стаев сложил клочки бумаги вместе и принялся читать всё подряд.
Дневник представлял собой обычную девическую белиберду с рисунками, размышлениями о жизни и судьбе. Всё было скучно, однообразно и непримечательно. И до того скучно, однообразно и непримечательно, что это вызывало подозрения. Слишком нарочито просто описывались события. Выпускница университета, отличница и именная стипендиатка могла бы выражаться и поизящнее. Однако за скупыми строками описания бытовых событий скрывалось нечто другое. Как будто авторша намеренно не излагала те мысли, а делала пометки для себя, писала шифром, который могла понять только она сама и восстановить нужное только по понятным ей одной знакам. Однако в записях Альбины всё же нашёлся любопытный отрывок.
Из дневника Альбины Сотеевой
21 мая 2003 года
«Еду в “Белочку” работать вожатой. Я знаю, что он будет там — мой Антон. Зачем еду? Нет, не для того, чтобы вернуть его. Невозможно вернуть кого-то, кто тебе никогда не принадлежал. Тогда для чего? Да, я хочу просто быть рядом с ним. Согласна на любую роль. И я иду на это не ради себя. Просто так надо. Он — самый (зачёркнуто). Всё, что он делает, правильно и нужно. А ещё мне кажется, что должно случиться нечто. Мне страшно, но я всё равно поеду…»
— Вот стерва! — не выдержал следователь.
Он рванул в Синий корпус, сжимая в руке палку от швабры, которая играла роль флейты. Внутри царили тишина и полумрак. Лампы в плафонах освещали пустой коридор. Стаев прошёл вперёд, заглядывая в каждую палату. Он уже осматривал их, но теперь делал это более тщательно, не просто сканировал, а мысленно брал в руки каждую вещь, представляя, для чего она здесь, какую функцию выполняет.
«Умные книги на тумбочках, про которые говорила Белянка, — думал он. — Она права: что-то тут не то… Обычные дети не будут читать такую заумную белиберду, которая не всякому взрослому по зубам».
Он прошёлся по всем четырём палатам, двигаясь по часовой стрелке и оглядывая каждую кровать. Выйдя в коридор, следователь постоял, а потом начал всё сначала. На этот раз он открывал все тумбочки подряд, осторожно вытаскивал вещи, осматривал, складывал обратно. На лице его всё больше вырисовывалось выражение ошеломления, как будто он был свидетелем совершенно невероятного события. Впрочем, так оно и было.
— Чёрт знает что творится, — пробормотал капитан, осмотрев содержимое половины тумбочек и заглянув в остальные.
Следователь присел на стул и утёр пот. Капитан вспотел больше от волнения и умственных усилий, чем от жары. Перед ним лежало несколько книг, выбранных наугад: Кант, «Критика чистого разума», учебник высшей математики для вузов, общая биология, математические таблицы Брадиса, «Ригведа: мандалы, I–IV век», несколько общих тетрадей, сплошь исписанных мелким, но отчётливым, убористым почерком. Во всех — математические формулы, решения задач, примеры, чертежи и схемы, непонятные рисунки.
— Интересно девки пляшут, — вздохнул капитан.
Он обратил внимание на ещё одну странность: в тумбочках не было ни сладостей, ни фруктов, ни соков, а также ни кукол, ни солдатиков, ни брелоков, ни электронных игр. Вместо девчачьих альбомов — уравнения и примеры. Вместо комиксов — книги по философии и учебники. Казалось, он осматривает не палаты детей, а обиталище команды учёных, занимающихся всеми науками сразу. А в тумбочке Вовы Залевских капитан обнаружил нечто такое, что озадачило его до глубины души. Он сидел минуты две, разглядывая большую толстую книгу в мягкой жёлтой обложке. Капитан пролистал её и даже крякнул от удивления. Это был телефонный справочник абонентов Бельска, аккуратно заложенный закладкой на странице двести пятьдесят один. На страницах то и дело попадались пометки в виде галочек, но больше ничего не было.
— Ладно, продолжим, — сказал себе Стаев. — Не будем делать поспешных выводов.
Он снова вышел в коридор и прошёл в другой конец. Сушилка. Здесь свела счёты с жизнью вожатая Альбина. Пришла, разделась, аккуратно сложила вещи на стул и… Для чего? Просто так? Или в том был какой-то смысл? И она висела здесь, такая красивая, обнажённая, мокрая. Как Венера. Только с короткими волосами. И дети смотрели на неё. Будто в музее. Или, скорее, в анатомическом театре. И зачем Шайгин устроил эту «экскурсию»? Тоже с каким-то умыслом? Или всё получилось спонтанно? Потом, если верить Вове, дети переписали загадалки и закопали их в лесу. А через несколько дней состоялось мероприятие в игровой. Какая связь между этими событиями?
Альбина — «экскурсия» — загадалки — концерт в игровой — поход в лес.
Стаев снова встал с палкой у стены, на которой бежала надпись бордовой гуашью. Avec que la marmotte — «И мой сурок со мною». Что же это значит? На какие такие страны намекает автор? Стаев закрыл глаза, несколько раз глубоко вдохнул, входя в образ. Он поднёс к лицу палку-флейту и «заиграл», перебирая пальцами и напевая под нос какую-то мелодию. Концерт. Все веселятся. А потом… кто-то заглядывает в игровую. И это не посторонний. Кто-то знакомый. Возможно, его ждали. И ему однозначно верили. И когда он заговорил, все так и ринулись наружу, ошалевшие от необыкновенной новости. Даже не оделись. Но какую весть принёс неизвестный? Да и кто же он, мать его?!
Стаев вышел на улицу и ещё раз проделал путь десятого отряда по лагерю. От Синего корпуса к Фиолетовому, далее — до клумбы, потом ещё поворот и проход между двумя другими корпусами. Вот тут найдены следы босых ног. И ещё дальше. Там трава примята, а на влажной почве отпечаток в ёлочку — кроссовки вожатого. Но следов сообщника нет. Как будто он летел по воздуху.
— Чёрт! Почему компанию в тридцать детей никто не заметил?
Снова он будто уткнулся в стену. Неразрешимая задача, парадокс. Стаев опустился на скамейку, посидел минут десять, а потом отправился в Фиолетовый корпус, где проживал Арсений Кулаков. Мальчик не удивился при появлении Стаева. По просьбе следователя он пересказал свой сон ещё раз.
Далее Стаев установил местонахождение всех лиц, кто проживал в корпусах, стоявших вдоль предполагаемого маршрута следования десятого отряда. И снова все говорили одно и то же: ночью они спали, никого не видели и не слышали. И все признаки лжи отсутствовали. Дети и взрослые не отводили взгляды, не закрывали рты ладонью, не отворачивались, говорили уверенно и твёрдо. Они действительно хотели помочь, только не знали как. И тут Стаеву пришло в голову задать неожиданный вопрос:
— Что вам снилось в прошлую ночь?
Эффект оказался неожиданным. Поначалу и дети, и вожатые пугались. Они таращили глаза, бледнели, как будто их поймали на лжи. А Стаев подбадривал, настаивал, давил. И они заговорили. Оказалось, не только Арсений, но и некоторые другие воспитанники и вожатые также видели прошлой ночью сон. В этом сне какие-то полуголые дети шли по дорожке за неким человеком, который играл на флейте. И, что примечательно, все описывали этого человека по-разному: у одних он был карликом в чёрном одеянии, у других — высоким человеком средних лет, у третьих — придурком в маске, у четвёртых — шутом-паяцем. А некоторые говорили, что слышали песню про сурка.
— А почему вы раньше молчали? — допытывался Стаев.
И люди тушевались ещё больше. Дети молчали, пожимали плечами. Вожатые и воспитатели оправдывались, мол, кого интересуют сны? Какое они имеют значение?
«И действительно, их ведь к делу не пришьёшь!» — думал Стаев. Но было верно и другое: не мог же всем именно в ночь исчезновения детей просто так присниться одинаковый сон. И Стаев, слушая оправдания, снова чувствовал, что как будто реальность истончается, пропадает, уступая место нематериальным, сюрреалистическим образам. Как это было при первом посещении изолятора и встрече с Шайгиным.
Завершив опрос, Стаев вернулся в кабинет. Перед ним снова оказался белый лист, а в пальцах возник карандаш. Рука автоматически принялась черкать по бумаге, тщательно заштриховывая белый фон.
«Непростой ты орешек, настоящий советский педагог! — думал Стаев, работая карандашом. — Воспитание новой личности, говоришь? И как это состыковывается с ночным походом? А Альбина тут каким боком? Какую роль она исполняла в твоём спектакле? А тут ещё неуловимый сообщник. Или… руководитель?»

4

Когда солнце коснулось верхушек сосен, а небо налилось вечерней синевой, случилось второе событие, которого так ждал Стаев: с Иванчайки вернулись опер в кожаном пиджаке, стажёры и Вова с родителями. Мальчик плакал навзрыд, как будто пережил тяжёлую потерю. Отец и мать успокаивали его.
Стаев и Раскабойников наблюдали за сценой из окна главной вожатской. Следователь и начальник ГУВД переглянулись и повернулись к двери.
— Замучились мы, — пробурчал опер в кожаном пиджаке, входя в вожатскую. — Маленький гадёныш устроил форменную истерику. Мол, не пойду, не покажу. Родители на поводу у сопляка пошли. Еле от них отмахались. Слава богу, Варенька показала нам место. Без неё бы не справились. Да тут ещё эти стажёры…
Максим и Валерий глянули друг на друга как два волка.
— Я считаю неэтичным копаться в чужих тайнах. Тем более залезать в душу к детям, — выступил вперёд угрюмый Валерий.
— Ты где работаешь? — перебил его Максим. — Зачем ты, такой этичный, в милицию пошёл?
— Вы забыли, с кем имеете дело…
— Ну и с кем же мы имеем дело? — включился в разговор Стаев.
— Так, всё, хватит! — оборвал спор Раскабойников. — Развели детский сад. Пшёл вон!
Толстый палец полковника указал на дверь. Валерий пожал плечами и вышел.
— Надо вышвырнуть его из органов! — пробурчал Стаев. — Комар-звонец, блин!
Они вернулись в главную вожатскую. Максим расстелил на столе старую газету «Бельский рабочий». Опер в кожаном пиджаке вывалил из пакета гору футляров из-под «киндер-сюрпризов». На каждом имелся ярлык с фамилией: «Фомин», «Деева», «Лонина», «Теплых» и т. д. Все они были тщательно обмотаны прозрачным скотчем для герметичности.
Опер достал «бабочку» и принялся вскрывать пластмассовые скорлупки. Стаев доставал записки, читал их, передавал Раскабойникову. Тот пробегал их глазами и складывал рядом с разрезанными футлярами. Максим и эксперт-криминалист тоже изучали записки. Лица у мужчин постепенно вытягивались.
— И это написали двенадцатилетние дети?! — воскликнул Стаев через минуту.
— «Хочу познать тайны мира и секреты Вселенной», — прочитал вслух Раскабойников взятую наугад записку, бросил её обратно в кучу и взял новую. — «Хочу преодолеть земное существование и переродиться в другом обличье», «Хочу остаться в этом мире навсегда», «Желаю обрести бессмертие и всесилие»…
Опер в кожаном пиджаке хмыкнул.
— А вот что написал мой сын! — Раскабойников развернул обрывок тетрадного листа и прочитал: — Хочу воссоединиться со всемирным разумом и обрести всеосознанность!
— Чушь собачья! — пробормотал Стаев, откладывая последнюю записку.
— Смотрите! Здесь ещё один остался.
Опер достал последний футляр. В отличие от остальных на нём не было ни имени, ни фамилии. Сергеев разрезал скорлупку и вытащил загадалку. Пальцы развернули бумажку на столе. Трое мужчин склонились и прочитали следующее:
— Дрянь какая, — прошептал полковник, закрывая глаза. — Вот дрянь…
Стало тихо. На улице переговаривались семья Залевских и стажёр Валерий, слышался голос Вари. Вова всхлипывал, о чём-то просил.
— Что теперь? — спросил Максим.
— Пойду потолкую с родителями, — проговорил Стаев. — Надо разобраться с этими саботажниками.
Он вышел на улицу. От деревьев остались только силуэты, листва почернела, сливаясь с сумраком надвигающейся ночи. Вдоль аллей зажглись фонари. Жёлтый свет разливался по асфальту, образуя светлые островки в массиве необъятной тьмы, выхватывал из темноты фрагменты зданий, ветви деревьев и кустов, заросли травы.
У трёх флагштоков стояли две высокие фигуры «палочников» и одна поменьше. Три пары одинаковых круглых очков бликовали стёклами в тусклом свете, и казалось, у Залевских неимоверно большие круглые и блестящие глаза. Яна успокаивала хныкавшего Вову, а Варя и Леночка стояли поодаль. Стаев направился к группе людей.
— Зря вы загадалки выкопали, — сказала Леночка упавшим голосом, когда Стаев проходил мимо. — Это… даже не знаю, как назвать. Надругательство над мечтой. Вот!
Старшая вожатая отошла, села на лавку и расплакалась. Варя отправилась успокаивать подругу. Стаев подошёл к Залевским и молча выслушал претензии отца, сопровождавшиеся возгласами матери. Дождавшись, когда словесный поток прекратится, следователь глянул на Вову и подмигнул ему.
— Пойдёмте-ка в Синий корпус. Я вам кое-что покажу.
Тон следователя был такой злой и безапелляционный, что Залевские не осмелились возражать, а Вова даже перестал плакать. Впятером они двинулись к месту пристанища десятого отряда.
В одной из комнат они обнаружили Лидию Георгиевну и Юлю, которых Стаев попросил присоединиться. Вся компания отправилась в одну из палат, где он предъявил толстые книги и тетради, найденные в тумбочках воспитанников «десятки». Выждав паузу, следователь повернулся к мальчику.
— Ну да, — нехотя подтвердил Вова, — ребята действительно читали это и даже менялись книгами. Иногда — математикой. Решали уравнения, доказывали теоремы. Это было прикольно.
— Прикольно?! — воскликнул Стаев. — Вам на каникулах заняться нечем? Игры на свежем воздухе, спорт и всё такое. Что с современными детьми творится? Я не понимаю.
Остальные промолчали. Вова пожал плечами. Тогда следователь извлёк на свет большую жёлтую книгу и положил её на тумбочку перед юным натуралистом.
— Это твоё?
Вова глянул поверх очков и отвернулся, ища спасения у родителей. Те застыли, выпрямились, ещё больше вытянулись, отчего действительно стали очень похожи на палочников.
— Ты личность-то свою не отворачивай! — продолжал Стаев строго-ёрническим тоном. — Я понимаю, книги про динозавров, про животных, даже общая биология — куда ни шло. Но зачем тебе телефонный справочник?
— Память тренирую, — пробурчал Вова.
— То есть как? — опешил Стаев, явно не ожидавший такого ответа. — Учишь наизусть номера? И как успехи? Может, проверим?
— Проверяйте! — с вызовом крикнул юный натуралист.
Стаев открыл справочник на закладке.
— Михайлов А. Н., — прочитал капитан.
— Михайлов А. Н., — подхватил Вова. — 72-45-03, Михайлов А. В. — 73-67-98.
Вова продолжал говорить, перечисляя фамилии людей и телефоны, не запинаясь и не ошибаясь. Стаев остановил его и стал проверять вразнобой, открывая справочник на случайных страницах. Вова и с этой задачей справился безупречно.
— Молодец, — сказал наконец Стаев то ли с одобрением, то ли с издёвкой, и захлопнул справочник.
Он отложил книгу в сторону и присел на корточки перед Вовой.
— Скажи, а остальные ребята из твоего отряда тоже память тре-
нируют?
— Нет. У других она и так хорошая.
— Понимаю. Наверное, поэтому они решают уравнения и читают заумные книжки. Только вот что, дружок. Я просмотрел записи. Я не силён в математике, но всё же могу сказать: это уровень университета. Даже не первый и не второй курс. Как двенадцатилетние шкеты могут разбираться в подобном? Они что, все гении?
— Я не знаю… Я просто хотел догнать остальных, — оправдывался Вова, не слушая Стаева. — Наверное, поэтому меня и не взяли в лес, потому что я был отстающим…
Следователь поднялся так резко, что испугал мальчика. Он оглядел чету Залевских, которые продолжали стоять без движения. Затем перевёл взгляд на Лидию Георгиевну и Юлю — обе стояли вполоборота, стараясь не смотреть на Вову. Наконец встретился взглядом с серьёзной Яной.
— Вы тут нормальные, нет? — взорвался наконец Стаев. — Что за лагерь такой, ё-моё? Что за вожатые? Что у вас тут такое происходит?! Есть ли предел безумию? Уважаемая Лидия Георгиевна, я понимаю, этой гламурной златоглазке на всё положить, но вы-то! Вы разве не обратили внимание, чем ваши детки занимаются?
Юля сложила руки на груди и повернулась боком. Лидия Георгиевна молчала. Остальные наблюдали за ним с опаской, ожидая нового взрыва эмоций.
— А что тут такого? Разве это преступление? — осмелилась подать голос мама Вовы. — Чего вы от нас хотите? В чём обвиняете? Наш сын не сделал ничего дурного. Он просто учил телефонный справочник, тренировал память. К тому же он вам помог, всё рассказал. А теперь… Отпустите нас домой, пожалуйста! Мы устали и проголодались! Нам нужен отдых!
Стаев смерил взглядом чету Залевских, мельком глянул на Вову и глубоко вздохнул.
— Ступайте, — вдруг сказал он. — На все… шесть сторон. Чтоб я вас больше не видел.
Залевские двинулись к выходу. Стаев окликнул мальчика в последний момент. Вова оглянулся.
— Скажи, а ты что написал в загадалке?
— Ничего. Я просто ничего не хотел в тот момент. Подумал: зачем дребедень писать? Уж лучше потом хорошо подумать и…
— Понятно.
И семья Залевских ушла. Оставшиеся постояли в молчании. Яна заговорила первой:
— Но ведь это действительно не преступление. Просто такие свое¬образные дети. Что плохого в умных книжках? Это ж не сигареты, не наркотики, не порножурналы.
Стаев посмотрел на неё так, как будто снова был готов сорваться, но сдержался и только покачал головой:
— По крайней мере, сигареты и порножурналы — это понятно, объяснимо. В таком возрасте тянутся к запретным плодам, пробуют быть взрослыми. А тут…
Он поморщился и не закончил фразу, а только махнул рукой и сказал:
— Ладно, пойду потолкую с родителями.

5

Стаев пошёл по аллее под фонарями. Почему-то вспомнилось давнее дело, с которым ему пришлось столкнуться в первый год работы, сразу после выпуска из школы следователей. Там тоже было много необъяснимых странностей. Дело о мёртвой пионерке в 1977 году. Вернее, было несколько пионеров. Человек десять-пятнадцать. И все умирали внезапно, без видимых причин. И всем по двенадцать-тринадцать лет. Как и пропавшим детям. И почему оно вдруг пришло на ум именно сейчас? Кажется, тогда следствие ничем не закончилось, дело был передано в главк, но и там ничего не добились, насколько было известно Стаеву.
Занятый такими думами, следователь подошёл к Серому корпусу, где разместили родителей детей из «десятки». Скрипнула дверь, бухнули каблуки ботинок о старый пол. Полумрак обступил, лёг на плечи. Капитан остановился и непроизвольно сделал глубокий вдох. Воздух был нашпигован ароматами нежилого, казённого помещения: веяло дешёвым моющим средством, хлоркой, хозяйственным мылом, старой обувью, рассохшимися досками, сыростью канализации. И сразу на¬стораживала неживая тишина. Стаев прошёлся по коридору в оба конца, стучась в каждую дверь и заглядывая во все комнаты подряд. Он не обнаружил ни души. Корпус был пуст.
— Может, и они тоже… — вырвалось у Стаева.
Он усмехнулся. Перед глазами встал текст анонимной записки — как послание из прошлого в будущее. Что это: предупреждение, совпадение, чья-то дурацкая шутка? Или… дети знали о плане Шайгина заранее? Впрочем, ещё неизвестно, кто накалякал записку. Нужны графологическая экспертиза и прочие исследования.
Стаев мотнул головой, вытряхивая сумбурные мысли. Он вышел на улицу, остановился на крыльце и поёжился от внезапно налетевшего прохладного ветерка. Солнце зашло, оставив после себя розовое зарево над кромкой леса. Под крышей веранды на фоне светлого неба чётко прорисовывалась большая паутина. В самом её центре сидел жирный паук-крестовик, замерший в ожидании добычи. Сверчок из-за кустов выводил однообразное «кр-кр-кр». Стаев поправил ворот рубашки и тотчас застыл, прислушиваясь. Где-то дребезжало пианино и хор нестройных голосов старательно вытягивал:
По разным странам я бродил,
И мой сурок со мною.
И весел я, и счастлив был,
И мой сурок со мною!
Стаев сжался. Он быстрым шагом пересёк главную аллею и двинулся по дорожке, освещённой редкими фонарями, в глубь берёзовой рощи. Он прошёл метров сто, потом ещё столько же, миновал заброшенную спортплощадку и наконец оказался у самой ограды. За ней в темноте в воздухе висело с десяток маленьких огоньков. Даже издалека можно было понять, что это был не искусственный свет электрических ламп, а настоящее живое пламя.
Стаев прошёл вдоль ограды метров пятьдесят и выбрался через дыру в заборе. Заросший травой пологий склон убегал к ручью. Метрах в тридцати, неподалёку от раскидистого клёна, светился уже целый рой огоньков. Здесь на небольшой полянке, собравшись в круг, стояли родители со свечами в руках. Работяги и итээрщики: мужчина с ожогом на щеке, седовласый «профессор» с женой, «браток», объёмная дама в цветастом платье, женщина в синем халате — всего человек двадцать пять. И среди них ходила улыбчивая пара — женщина в косынке и мужичок с редкой бородёнкой.
— Помолимся вместе, — говорила женщина в платке. — Мы поможем нашим детям. Молитва творит чудеса. Даже если вы не умеете, всё равно молитесь. Не слушайте, что говорят другие. Не повторяйте чужие слова. Молитва должна идти от чистого сердца.
Люди загундели монотонно и вразнобой. Работяги и итээрщики бормотали что-то неразборчивое. Всё действо выглядело очень торжественно, как будто совершался какой-то древний ритуал, имеющий глубокий смысл. Казалось, родители вот-вот устроят хоровод или пустятся в пляс. Молодой человек с усиками стоял шагах в двух-трёх от всех, держал свечку, но ничего не говорил, а наблюдал за остальными.
Стаев обхватил себя руками, ёжась от подступившего холода. Совсем рядом что-то прошелестело по траве. Стаев повернул голову и увидел чёрную фигуру, словно выросшую из земли.
— А вы почему не там? — спросил он глухим голосом.
— Не вижу смысла, — ответила Рада.
Стаев пытался разглядеть выражение её лица, но оно терялось во мгле, и только в глазах вспыхивали блики от свечей.
— И потом… — добавила женщина в чёрном, — моей дочери в этом лесу нет.
Стаев содрогнулся от спокойствия и уверенности, которые звучали в интонациях богатого обертонами контральто. Он повернулся в сторону леса, разглядывая неровный край горизонта, выделявшийся на фоне неба. Текст странной записки возник перед глазами: «Не ищите… Бесполезно…»
— Откуда вы знаете? — спросил Стаев.
Но Рады уже не было ни рядом, ни поодаль. Она как будто растворилась во тьме. Да и приходила ли она вообще? Снова охватило неприятное ощущение ирреальности, но только на этот раз оно было куда сильнее. Показалось, что всё это — дневники Альбины, её демонстративное самоубийство в сушилке, экскурсия, записи в дневнике и автобиография Шайгина вместе с рисунками, письмо на немецком — заранее срежиссированный спектакль, куда помимо их воли втягиваются и другие люди.
Стаев окинул взглядом сбившихся в круг родителей. Пламя свечей колыхалось, на лицах родителей подрагивали тени, а они продолжали бормотание. И в какой-то момент показалось, что они напевают «И мой сурок со мною…».
«Чего же они хотят? Чего добиваются?» — подумал Стаев.
Наверху сверкнуло. Горсть холодных капель упала с неба. Люди поднимали головы, выходя из религиозного транса, моргали и мотали головами. Стаев успел поднырнуть под ветви раскидистого карагача, прежде чем дождь набрал силу. Родители бросились вверх по косогору. Один за другим погасли огоньки, и тьма стала почти непроницаемой. Дождь полил стеной, обильно окропляя землю. Шуршала трава и листва, колыхались ветви, сквозь шипение струй воды переговаривались люди.
— Да что же это такое?! — с надрывом вскрикнул женский голос.
Дождь оборвался неожиданно, словно наверху закрутили кран. Шипение растворилось в других звуках. Шлёпали капли, скатывавшиеся с листа на лист, чавкала земля под ногами, впитывая неожиданный дар небес, и где-то в вышине кричала ночная птица, то ли призывая к чему-то, то ли предупреждая о чём-то. Родители всё стояли, сжимая потухшие свечи и смахивая свободной рукой влагу с лица.
— Не расстраивайтесь, — говорила женщина в платке, улыбаясь. — Вы только не расходитесь… Я сейчас.
— Всё будет. И не раз. Но потом, — неуверенно сказала женщина в белом халате.
— Ага! Держи карман шире! — ответил ей грубый мужской голос.
— Да пошло всё…
«Браток» вышел из-под дерева. Он отбросил свечку и зашагал вверх по склону. «Жжёный» бросил: «Идём!» — и тоже принялся подниматься. За ним последовали объёмная дама, женщина в синем халате и остальные рабочие. В лагерь, в тёплые корпуса, где их ждали ужин и мягкая постель!
— А как же дети-то? — прошепелявила старушка в красной шляпке.
«А действительно, как же дети? — подумал Стаев. — У них нет даже курток. Они босиком и в одном нижнем белье. А ночью станет ещё холоднее».
«С ними уже ничего не может случиться», — произнёс голос Шайгина в голове у следователя.
«Не ищите. Бесполезно».
Следователь вышел из-под дерева, приняв за шиворот холодный душ, и побрёл без всякой цели вдоль по склону, сбивая капли с полёгшей травы. Из темноты донеслось бормотание двух мужских голосов и одного женского. Нога Стаева пнула пустую пластиковую полторашку.
— Ёксель-моксель, — проскрипел мужчина, и во тьме тусклым огоньком на миг вспыхнула золотая фикса. — Кто тут колобродит?
Разговоры тотчас стихли, а потом сиплый дискант прошипел:
— Эй, браток! На пивцо не добавишь?
Стаев двинулся дальше. Впереди из темноты выступило белое пятно. Через несколько шагов оно превратилось в небольшую беседку. Ещё до того, как в поле зрения возник перекинутый через перила пиджак в мелкую клетку и «тетрис» на ступенях, темнота ожила энергичной вознёй под ритмичные вздохи на два голоса. Несмотря на полумрак, глаза различили стройные белые ноги, обхватившие обнажённый мужской торс.
«Ну, люди! — думал Стаев, огибая беседку слева. — Как их понять? Как постичь? В конце концов, пусть делают что хотят. Главное — не мой, слава богу, не мой ребёнок оказался в этом чёртовом десятом отряде! Когда дочь вырастет, ни за что не отдам её в лагерь. Даже в самый классный, даже в самый дорогой. А ведь пройдёт пять лет, и начнётся: “Папа, а можно туда? А я хочу это! А почему?” А ещё через пять лет и спрашивать не будет».
Стаев остановился. Кромешная тьма окружала его со всех сторон. Небо едва проглядывало сквозь плотную завесу ветвей. Над самым ухом тонко и пронзительно запищала флейта. Поначалу казалось, что звучит тот самый бетховенский «Сурок». Потом Стаев уловил какой-то другой мотив, очень знакомый, пробуждающий в душе смутные образы и ощущения.
Мелодия постоянно менялась, трансформируясь, перетекая из одной в другую. В музыке проскальзывали то какая-то до боли известная и не раз слышанная классическая вещь, то современный поп-шлягер, то какая-то рок-баллада, то народные мотивы, то примитивная детская песенка, то ещё что-нибудь. Всё это перемешивалось, накладывалось друг на друга, переплеталось, сливаясь в невообразимое красочное попурри, музыкальный винегрет. Стаев стоял, окаменевший и заворожённый этой непонятно откуда взявшейся музыкой. Он не мог сдвинуться с места, да и не хотел. В голове было только одно: и дальше стоять и слушать эти волшебные звуки, играть с ними, как с элементами головоломки, угадывать мелодию. И если угадаешь, то…
Чёрные провалы. В никуда. Нигде.
Глаза его закрылись, и он опустился на траву. Наступила темнота, из которой доносилось шипение и выплывали неясные, бесформенные рожи. Музыка продолжала звучать. Возможно, именно она играла вчера ночью. Стаев застыл, как парализованный, и даже не смог поднять руку, чтобы убить комара, который сел на щёку и уже начал своё кровавое дело. Он всё осознавал, ощущал, только не мог пошевелиться. А через считаные мгновения тьма поглотила его полностью, и гнус принялся за дело.

6

— Продолжаются поиски отряда, пропавшего накануне вечером из детского лагеря «Белочка» в городе Комово, — говорил бодрый голос. — Следователи полагают, что детей увёл вожатый Антон Шайгин с неизвестным сообщником. Личность его выясняется. Именно обнаружение соучастника входит в одну из приоритетных задач следствия. Параллельно ведётся прочёсывание Комовского бора, где, предположительно, находятся дети. Привлечён весь личный состав милиции Бельска, сотрудники МЧС, военнослужащие танковой части. И вот свежая новость, поступившая буквально только что: от похитителей получено сообщение следующего содержания…
Темнота рассеивалась постепенно, как будто проявлялось фото. Чёрный прямоугольник растворялся, реальность проступала фрагментами. Стаев огляделся. Он находился в административном корпусе. Электронные часы над головой бабуси-вахтёрши показывали 23:32. В углу на тумбочке работал телевизор. На экране демонстрировались ворота лагеря «Белочка», перед которыми выстроился ряд служебных машин. Затем показали несколько корпусов лагеря, команду поисковиков и лес с заходящим над ним солнцем. Диктор продолжал что-то говорить, но Стаев не слушал.
Зудело лицо, покусанное комарами. По ощущениям, и щёки, и лоб, и шея были покрыты волдырями. Капитан яростно зачесался обеими руками, как будто хотел содрать с себя кожу.
Что было в лесу? Как долго он отсутствовал? Что случилось за это время?
— Гражданин следователь!
Он повернулся и увидел Симченко-младшего.
— Где вас носит? — спросил молодой человек, разглядывая Стаева с интересом. — Тут такой кавардак творится. Пойдёмте в штаб. Ребята из леса что-то притащили…
Стаев сделал несколько шагов к выходу, но вдруг развернулся и бросился на второй этаж. Он появился через две минуты с папкой под мышкой.
— Пошли! — сказал он Симченко-младшему и яростно зачесал шею.
В главной вожатской горели все лампы, по стенам прыгали тени, рокотал бас Раскабойникова. С одной стороны стояла группа Стаева: стажёры, опер Сергеев, Яна. С другой, ближе ко входу, выстроились сотрудники лагеря во главе с Симченко-старшим. У двери сгрудились родители. Они вытягивали шеи, оттесняли друг друга, пытаясь разглядеть, что творится в помещении. Ктырь и Раскабойников стояли у стола.
Стаев протолкался вперёд.
— Что тут такое, Белянка? — поинтересовался он.
— Записку нашли, — шепнула девушка. — Подбросил кто-то в вожатскую.
Раскабойников отчитывал помощника Ктыря:
— На столе, говоришь, лежала? А кто её принёс? Не знаешь? Покурить выходил? Служаки, мать вашу за ногу! Где вас только, таких остолопов, понабрали? Им-то зачем показал?
Полковник ткнул пальцем в сторону родителей. Он заметил Стаева и всплеснул руками:
— Прокурорский, ты где ходишь, мать твою? Полюбуйся!
В руке у Стаева оказалась половина тетрадного листа, на котором он прочитал:
«Найдите тридцать человек, которые согласятся пойти со мной. И тогда я обменяю ваших детей на добровольцев.
Ш.».
Почерк был неровный, корявый, какой бывает у детей среднего школьного возраста.
— Каково, а? — гаркнул Раскабойников, выдвигая тяжёлую челюсть. — А что у тебя с харей? Где был?
— В лесу, — с невозмутимостью ответил Стаев и почесал щёку. — Интересно, как об этом узнали журналюги? Про записку уже сказали в новостях…
— В новостях?! — Раскабойников раскинул руки и вытаращил глаза. — Серьёзно?
Стаев отдал бумажку эксперту и повернулся к родителям. Из толпы полетели голоса:
— Да где ж таких добровольцев искать?
— И кто на такое согласится?
— Да и куда их приводить-то?
— Граждане, сохраняйте спокойствие! — оборвал Раскабойников возгласы. — Не нужно никого искать. Мы обязательно выявим автора этого нелепого послания. Он ответит за свою неуместную шутку. Забудьте об этой бумажке. Мы собрали вас совсем по другой причине.
Родители затихли. Почти три десятка пар глаз горели на бледных лицах.
— Поисковики нашли в лесу кое-что…
Раскабойников отступил в сторону. На расстеленной газете лежали два предмета: белая косынка в голубой цветочек и фенечка из жёлтого бисера с замысловатым узором. В отличие от заколки из лощины эти находки выглядели вполне новыми.
— Косынку нашли в тридцать пятом, — сказал парень в камуфляже, повыше и постарше. — На ветке болталась, как будто специально кто-то повесил. А браслет — в двадцать седьмом. Лежал на камне.
— Кто-нибудь узнаёт вещи? — спросил Раскабойников, обводя взглядом родителей в передних рядах.
Родители молчали.
— Это же Вики Теплых! — воскликнула Лидия Георгиевна, беря в руки косынку. — Ну да, точно!
Седовласый «профессор» и его жена — женщина в вельветке — с неохотой выступили вперёд.
— Вы узнаёте косынку?
— Не уверен… — замялся Теплых, переступая ногами, и глянул на «жжёного». Тот оскалился, но тут же сжал губы. — Кажется, это другая. Не могу сказать…
Лидия Георгиевна протянула косынку Стаеву, указывая пальцем на надпись «В. Теплых», выведенную фломастером вдоль шва.
— Хорошо. А это чьё? — Стаев указал на фенечку.
— Кажется, Шурика Иванчука, — сказала Юля. — У него такая была.
Длинноволосый мужчина с вытянутым лицом и низкорослая женщина заволновались. Оба были в драных джинсах и клетчатых рубахах.
— Вы подтверждаете?
— Нет-нет, — забормотал мужчина, мотая головой. — Наш Шурик такого отродясь не носил.
— Носил-носил, — настаивала Юля. — Дорожил ею очень.
Родители Шурика забеспокоились, заоглядывались, как будто ища помощи у других. Они явно врали, что было видно даже не очень наблюдательному человеку. Раскабойников покивал, ещё раз глянул на «профессора», на его жену, на чету Иванчуков:
— Собрание окончено. Всем спасибо.
Родители принялись выходить. На лицах большинства можно было заметить облегчение, как будто люди прошли некое трудное испытание. За родителями потянулись работники лагеря, а потом — команда Стаева. В штабе остались только Ктырь, Раскабойников, Лонина и «жжёный». Следователь не стал задерживаться, а выскочил наружу, догнал лысого громилу в джинсовом комбинезоне и схватил его за локоть:
— Это вы Устонин будете? Хочу уточнить кое-что. Вы хорошо помните, как выглядит ваша дочь?
— Ну…
— Во время вылазки родителей в лощине была найдена заколка. Так? И вы утверждаете, что она принадлежит вашей дочери?
Устонин набычился и едва заметно кивнул.
— А теперь смотрите сюда. — Стаев раскрыл прихваченную из кабинета директора папку с надписью «Устонина Оля» и ткнул пальцем в фото на первой странице. — Для чего, скажите на милость, девочке с такими короткими волосами понадобилась заколка?
Устонин изучал фотографию своей дочери пустыми глазами.
— Я… не разумею, — промямлил громила.
— Всё вы прекрасно разумеете. Это знаете как называется? Вредительство!
Громила вытаращил на Стаева выпуклые голубые глаза и выпятил нижнюю губу. Постояв, Устонин вдруг дёрнул рукой и вырвал локоть из захвата Стаева. Следователь хотел схватить его снова, но тут на крыльцо вышел Теплых с женой. Капитан шагнул к ним:
— Значит, вы не узнали косынку своей дочери?
«Профессор» поджал губы. Его супруга тряхнула копной волос, запахнула полы вельветовой куртки. Оба побледнели и смотрели на следователя с непонятным испугом.
— А песня про сурка? — продолжал Стаев. — Это что за прикол? Может, поделитесь? Откуда вы знаете эту мелодию?
— Позже. Не здесь. Приду через час, — едва слышно пробормотал «профессор», отворачиваясь.
Из вожатской посыпались отрывистые выкрики. Раскабойников гаркнул кому-то: «Да пошёл ты!» Вслед за этим дверь распахнулась, и появился лидер рабочих. На его изуродованном ожогом лице застыло выражение гнева. «Жжёный» хотел что-то крикнуть, но при виде Стаева и четы Теплых сдержался, осклабился и напустил на себя непринуждённый вид. С нарочитой небрежностью он достал из кармана куртки пачку BT, закурил.
Стаев распрощался с «профессором» и его женой, поднялся на крыльцо.
— Зачем вы сбивали людей с толку? — в лоб спросил он «жжёного». — Для чего хотели пойти на запад? Ведь никаких следов, ведущих туда, найдено не было. Так?
Лидер рабочих стоял и попыхивал дешёвой сигареткой. Он то поглядывал на Стаева, то отводил взгляд. Создавалось такое впечатление, будто он думал вовсе не о пропавших детях, а о чём-то другом.
— Что же вы молчите? Не хотите найти своих детей?
— Спокойной ночи, гражданин следователь! — сказал наконец «жжёный», отбросил окурок и поспешил вслед за остальными родителями.
Последним на крыльцо вышел молодой человек с усиками. Он улыбнулся следователю с непонятным лукавством и тоже двинулся в сторону Серого корпуса. Следом вышла команда Стаева: опер, стажёры, эксперт-криминалист, Яна.
— Какие будут инструкции? — улыбнулся опер и молодцевато козырнул.
Стаев почесал одну щёку, затем другую, поморщился и сказал:
— Задача номер один — найти автора записки. Поэтому прекратить выдачу детей из лагеря и установить патрулирование периметра. Чтобы ни одна живая душа не покинула пределы «Белочки». Не выпускать никого!
Когда опер ушёл исполнять распоряжение, остальные отправились в Серый корпус. Стаев вскинул руку, посмотрел на часы и покачал головой. Прошло уже больше суток с момента предполагаемого исчезновения десятого отряда.

7

Пока поисковые группы исследовали отведённые им участки, ночь преподнесла ещё один сюрприз. Из лесничества пришло предупреждение: Комовский бор горел с восточной стороны, где проходило Желябинское шоссе. Характер возгорания говорил о том, что это, скорее всего, был преднамеренный поджог. Огонь шёл неравномерным фронтом шириной два километра и успел уничтожить небольшой участок леса.
После встречи с родителями Стаев направился в Белый корпус, где всем членам опергруппы выделили комнаты. Стажёрам досталось самое большое помещение, поэтому здесь следователь и решил провести совещание. Опер Сергеев в кожаном пиджаке, угрюмый Валерий и жизнерадостный Максим, улыбающаяся Яна, сонный эксперт-криминалист — все расселись кто где. Стаев устроился на стуле посередине комнаты. Лицо он намазал каким-то жирным кремом против раздражения кожи (спасибо белочкинским фельдшерам), поэтому вид у него был весьма комичный.
— Что ж, как вы знаете, моя версия не оправдалась, — начал следователь, погладив шею. — Директор лагеря, скорее всего, ни при чём. Признаюсь, я с самого начала сомневался, но пошёл напролом. И облажался. А всё почему? Проигнорировал важные факты.
Он оглядел членов опергруппы, которые внимательно слушали своего начальника.
— В общем, возвращаемся к старой версии, — продолжал Стаев и поскрёб щёку одним пальцем. — На основе собранных фактов и улик можно утверждать, что Шайгин давно планировал провести с детьми какое-то мероприятие. Кроме того, мне кажется, неслучайно именно эти дети оказались в лагере в эту смену. Почти все воспитанники «десятки» учились в двух школах: сто двадцать третьей и сорок пятой. Там же преподавал Шайгин. И детишки непростые, ох какие непростые! Судя по книгам…
Стаев и Яна переглянулись.
— Дальше… — вздохнул следователь. — Альбина и Антон были знакомы друг с другом раньше. Девушка знала о том, что Шайгин собирается провести с детьми какое-то мероприятие, и пыталась помешать этому. Что из этого вышло, нам известно. Мне кажется, её поступок оказался только на руку Шайгину. Экскурсия в сушилку стала решающим моментом для детей из «десятки». Это видно по странным загадалкам. К тому же анонимная записка, найденная в одном из футляров, свидетельствует о том, что кто-то из десятого отряда знал о предстоящем походе. Думаю, Шайгин намеревался провести мероприятие позже, но случилось что-то такое, что заставило его сделать всё именно в ту ночь. Поэтому дети и ушли неподготовленными.
— А что насчёт сообщника? — спросил Максим.
— Да, хороший вопрос! — сказал Стаев. — Я продолжаю настаивать на том, что некто зашёл в Синий корпус в самый разгар мероприятия. И это стало роковым для всего отряда. Мы пока не знаем, что это был за человек. И даже следов его пока не обнаружили. Но он есть. Должен быть…
Стаев задумался.
— Получается, Шайгин и его подельник вывели отряд ночью из корпуса и пошли через весь лагерь. Но их должны были заметить, так? — спросил Максим. — Почему никто не поднял тревогу?
— Это не единственная странность в поведении людей, с которыми нам приходится сталкиваться, — ответил Стаев. — Если вы заметили, нам все мешают. Сначала директор и Ким попытались скрыть факт самоубийства Альбины. Также до последнего все замалчивали экскурсию в сушилку. Затем подключились родители во главе с лидером, которые норовили увести поиски в другую сторону. Наконец, только что двое отреклись от найденных в лесу улик. Это мне вообще непонятно… Что касается сотрудников лагеря, то они либо боятся чего-то, либо состоят в коллективном заговоре с вожатым…
— Не могут же все быть причастными… — начал Максим, но Стаев остановил его жестом.
— У меня есть объяснение, почему никто не поднял тревогу, — сказал следователь. — Прозвучит неправдоподобно, но пусть будет хотя бы такое, чем вообще ничего. Других вариантов у меня всё равно нет. Вы же знаете, что многие видели прошлой ночью однотипный сон. Так вот… Что, если это был вовсе не сон?
Стаев обвёл взглядом членов опергруппы:
— Да-да. Я думаю, дело было так: многие дети и вожатые проснулись ночью от шума и подошли к окну. Они действительно увидели Шайгина (или его сообщника), облачённого в странное одеяние. Он играл на флейте и вёл за собой десятый отряд.
Следователь замолчал, подбирая слова.
— Просто картина выглядела настолько дико, настолько сюрреалистично, а музыка была такой… колдовской, — тут Стаев поморщился и снова почесал щеку, — что сие зрелище потрясло людей до глубины души. Они не поверили в реальность происходящего и приняли увиденное за сон.
Все переглянулись.
— А надпись на стене? — спросил Максим.
— Я думаю, это подсказка. Её сделал кто-то из детей. Он таким образом дал сигнал. Мы, мол, отправляемся в путешествие. Сюда же я бы отнёс и находки поисковиков. Ведь косынка висела на ветке, а браслет лежал на камне. То есть предметы специально оставили на виду, чтобы их заметили и по ним отследили путь отряда.
— Складно, — согласился опер Сергеев.
— По крайней мере, теперь становится многое понятно, — сказал Максим.
— Надеюсь, завтрашний день принесёт нам новые находки. Лес не такой уж и большой. Погода стоит тёплая. Шансы есть найти детей живыми и здоровыми. — Тут Стаев помолчал и в большой задумчивости добавил: — Только… надо ли их искать?
— Что вы сказали? — спросил Максим.
Стаев будто очнулся ото сна. Все смотрели на него удивлёнными глазами. На губах Валерия едва виднелась бледная улыбка. Но Стаев не стал продолжать мысль. Он махнул рукой и продолжил:
— Ещё один важный момент: кто-то сливает информацию прессе… Надеюсь, никто из вас к этому отношения не имеет. Предателей в своём стане я не потерплю.
Все промолчали.
— Итак, драгоценные мои, — бодрым тоном заговорил Стаев, — наши дальнейшие планы: ищем анонимщика. Завтра с утречка стажёры этим и займутся. Ищите тетрадь в клетку. Образец у вас есть. Белянка пусть опрашивает детей. Может быть, негодяй сам выдаст себя. Или кто-то видел, как он написал записку.
Стажёры и Яна закивали.
— Продолжаем также искать сообщника. Мне почему-то кажется, что им должен быть человек со стороны. Но это лишь предположение. Если вопросов нет, считаю совещание закрытым.
Когда Яна, опер и эксперт вышли, Стаев повернулся к Валерию и посмотрел на него пристально. Стажёр выдержал взгляд.
— Можно узнать, почему тебя так возмутила история с загадалками?
Валерий выпрямился. Он весь преобразился, как солдат перед расстрелом: выставил грудь вперёд, сверкнул глазами.
— Видите ли, всё дело в Антоне, — проговорил стажёр очень медленно. — Вы ведь знаете о его подвиге в девяностом году? Я был в тот день на площади. Видел всё своими глазами. А потом неоднократно встречался с Антоном лично. Понимаете, он не просто герой Бельска. Он — символ нашего города. И поэтому мне показалось… не стоит выкапывать эти записки. Это как осквернять святыню или даже хуже — открывать ящик Пандоры. Можно выпустить джинна из бутылки, фигурально выражаясь. И потом, я абсолютно убеждён, что ничего плохого он с детьми не сделал.
Стаев крякнул.
— Святыня, джинн, Пандора… — усмехнулся следователь. — Ну и риторика. Сотрудник внутренних органов должен опираться прежде всего на факты, а не на собственные домыслы и убеждения. Иначе ему не место в органах. А насчёт ящика Пандоры скажу, что он уже открыт. Джинн уже выпущен. Нам остаётся только бороться с последствиями. Впрочем, возможно, сегодня ночью всё решится. Есть надежда, что один человечек поведает мне кое-что…
Валерий прищурился. Кулаки стажера сжались, комкая материю на брюках. Стаев помолчал и поднял голову:
— Когда, говоришь, будет готов перевод письма отца Шайгина?
— Завтра во второй половине дня обещали.
— Отлично. Мне кажется, что письмо также прольёт свет на многое…
Закончив на этом, следователь попрощался со стажёрами и отправился к себе в комнату. Он включил свет и улыбнулся при виде пакета кефира на столе и сдобной булочки на тарелке: спасибо Леночке. Расправившись с едой, капитан прямо в одежде упал на скрипучую кровать с панцирной сеткой и закрыл глаза.
И тут вдруг навалилась усталость, как будто его придавили бетонной плитой. Перед глазами возник один из рисунков вожатого — чёрный прямоугольник. И тотчас, как два часа назад в лесу — то ли наяву, то ли в действительности, — появился тихий и протяжный звук флейты. Снова та самая мелодия, которую невозможно было идентифицировать. И опять Стаева как будто парализовало. Он лежал, слушал и ничего не мог поделать.
«Вожатый просто играл детям на флейте, — думал Стаев. — Играл, играл и израсходовал на это все свои жизненные силы. А Альбина? Она предчувствовала опасность? Знала о ней? Или знала сообщника? А её суицид — акт отчаяния или попытка разрушить планы Шайгина? Может быть, она понимала, что остановить Антона не получится ни у неё, ни у кого-то другого. Иначе она просто бы предупредила директора. По¬этому и решилась на такой шаг. У неё почти получилось сорвать планы Шайгина. Если бы директор выгнал вожатого сразу…»
Стаев открыл глаза, но тьма не пропала. Он как будто ослеп, но это его ничуть не испугало. Паралич вдруг отпустил. Стаев как будто вынырнул на поверхность из чёрного омута и рывком сел на кровати. Он прислушался и даже открыл рот: музыка продолжала звучать наяву. Следователь вскочил, бросился к окну, распахнул его.
В воздухе явственно ощущался запах дыма. Где-то за лесом полыхал пожар, и казалось, что на слоистых облаках, висящих над кронами сосен, играют тусклые малиновые отсветы. А флейта действительно играла, причём где-то рядом. Её звук становился то громче, то тише, как будто невидимый музыкант бродил по лагерю, то приближаясь, то удаляясь.
— И мо-ой суро-ок со мно-ою, — пропели губы Стаева.
Следователь развернулся и бросился вон из комнаты. Протопав по гулкому коридору, капитан выскочил на улицу. Скрипнули петли, захлопнулась дверь за спиной, и мелодия вдруг оборвалась. Следователь стоял с полминуты в прохладе тёмной июльской ночи, ловя каждый звук. Он не сразу заметил какой-то предмет в круге света от фонаря, метрах в двадцати от крыльца.
— Эй! — крикнул Стаев. — Эй, что там такое?
Быстрым шагом он подошёл к фонарю. «Профессор» лежал на боку. Его тщедушное тело скрючилось, будто от холода. Лёгкий ветерок тревожил белоснежные кудри, в двух метрах от Теплых валялся обломок кирпича, а по асфальту слева от запрокинутой головы растекалась чёрная блестящая лужа, похожая на машинное масло.
— Тинь-тинь, — произнесли губы Стаева. — Тинь-тинь…
И тотчас в воздухе появился отчётливый приторный аромат сладких кукурузных шариков.

***

Из показаний свидетелей

Владимир Чернов, сосед А. Шайгина по комнате (20 лет):

«Антоха — тот ещё перец. Про таких говорят: чёрт, закатай вату! В пионерском галстуке зачем-то ходил, в белой рубашке… И не лень ему было за всем этим следить. Ну там гладить, стирать. Да и по характеру он того… Мы иногда не догоняли, о чём он базарил. Хотя иногда с ним было прикольно. Книга у него была. Такая большая, старинная, на немецком языке. Он говорил, что это какое-то пособие по теории музыки или что-то в этом роде. Я как-то особо не вникал».

Олег Раскабойников, начальник ГУВД Бельска (53 года):

«Довожу до вашего сведения, что с десяти до двенадцати часов я находился в вестибюле Белого корпуса, где беседовал со Светланой Лониной. За всё время никто из корпуса не выходил и не входил в него. Никто из родителей также не мог выбраться и через окна, так как на них установлены решётки. Преступника, напавшего на гр. Теплых, по моему мнению, следует искать среди сотрудников лагеря».

Аня Швальбе, воспитанница второго отряда (15 лет):

«Это было за день до ухода Альбины. Я случайно подслушала разговор между Альбиной и Антоном. Мы вышли покурить с подружками и оказались прямо напротив окна комнаты Шайгина. Он был не один. В комнате находилась Альбина. Мне стало любопытно, поэтому я подошла поближе и слышала весь разговор. Я удивилась, увидев их вместе. Вообще-то они друг с другом не контактировали в принципе. Слишком разные были. А тут вдруг вместе, наедине, в интимной обстановке. Только общались они странно. Со стороны Альбины это было похоже на отношение рабыни к господину. Она умоляла Антона о чём-то. Чуть ли не на коленях ползала перед ним. Всё повторяла: “Прошу тебя, не надо это делать. А то получится как в тот раз, как со мной… Или даже хуже”. И ещё несколько раз сказала: “Ты же меня просто выпотрошил!” Но о чём именно шла речь, я так и не поняла.
Антон же говорил с Альбинкой как отец с малолетней дочерью, хотя она была старше его. Кажется, ей было около тридцати. Ну, Антон успокаивал её, убеждал, увещевал. В конце концов Альбина ушла расстроенная. Для неё это было очень важно. А когда на следующий день я узнала, что Альбина повесилась, мне сразу пришёл в голову тот разговор. Но я ничего не стала говорить. Боялась получить нагоняй за курение».

 

Глава 6

Поиски: вторые двадцать четыре часа

1

Миновала короткая беспокойная ночь. Теплых увезли на скорой с открытой черепно-мозговой травмой. При всей её серьёзности, жизнь пострадавшего была вне опасности. Устроенная сразу же после покушения проверка ничего не дала. Все сотрудники лагеря и родители находились в своих комнатах. Вероятно, кто-то поджидал «профессора» около Белого корпуса, зная о том, куда тот направится.
«Впрочем, нет худа без добра. Сообщник Шайгина выдал себя, — злился и одновременно торжествовал Стаев. — Он нервничает и боится, если решился на такой дерзкий поступок. Значит, мы на верном пути. Значит, подонок в лагере. И мы его поймаем. Но что же хотел сообщить Теплых?»
Стаев вместе с опером полночи опрашивали родителей по очереди, но ничего не добились от них. Прилечь удалось только часа на два на рассвете. А в семь тридцать через северные ворота «Белочки» вошли два человека в камуфляжных костюмах. Один из них держал в руках большой белый свёрток. Дойдя до перекрёстка главной аллеи и асфальтовой дорожки, что вела к административному корпусу, оба остановились. Один наклонился и осторожно положил ношу на траву с краю лужайки, а его спутник побежал в сторону оперативного штаба.
Через пять минут из медицинского корпуса прибежали две женщины в белых халатах. Они развернули белую материю, склонились и застыли, опустив руки. Поисковики прикрыли содержимое свёртка, а через несколько минут к перекрёстку начали сбегаться люди.
Первым появился Стаев со своей командой. Потом прибыли Иван Павлович и майор Ким (их следователь распорядился освободить из-под стражи). Директор был со свитой: Леночкой, Варей, мрачными Симченко; а Лидия Георгиевна с Юлей подошли чуть позже. Минут через пятнадцать начали подтягиваться родители. Работяги, итээрщики, религиозная пара, представители криминалитета, Рада — все они выстроились полукругом и замерли в двух метрах от белого свёртка.
Раскабойников появился последним. Он подошёл нарочито неторопливо, глянул на затянутое дымом небо, повернулся и прищурился.
— Открывайте! — приказал он.
Стаев присел, протянул руку к белому свёртку. Кто-то из родителей всхлипнул, кто-то прошептал быстрое «Господи!», несколько человек отвернулись. Капитан взялся за угол брезента и откинул в сторону края. Белая материя дважды хлопнула в почти беззвучном утре, не украшенном даже пением птиц. Стаев выпрямился и отступил на два шага. Родители застыли, как на объёмной ростовой фотографии. Ни крика отчаяния отца или матери, узнавших своего ребёнка, ни вздоха облегчения остальных. Люди просто смотрели с равнодушными выражениями на сонных лицах, но только и всего. Лишь трое переживали неприятное ощущение уже виденного.
— Это Майя, — наконец нарушила молчание Лидия Георгиевна, — самая младшая в отряде…
— Она была живая, — как будто оправдываясь, заговорил высокий поисковик. — Пытались связаться со штабом. Вызвать вертолёт. Связи не было. Не донесли. Была ещё тёплая. Ну честное слово…
Маленькая Майя лежала на белом прямоугольнике расстеленной на траве ткани. Мокрая ночная рубашка в горошек с кружевной каймой обтягивала худое тело, льнула к тонким икрам. Напитанные влагой тёмные волосы тонкими прядями приклеились к лицу, на котором проступали такие же чёрные, как угольная пыль, веснушки. Сухая сосновая иголка пристала к левой щеке, по которой катилась прозрачная капля, словно слеза. В широко раскрытых и пока что ещё чисто-голубых глазах плыли облака; из приоткрытого рта вырывался то ли беззвучный крик, то ли последний выдох, и блестела крупными жемчужинами роса на траве вокруг. Майя лежала, а на неё таращились десятки пар глаз, словно девочка была каким-то диковинным существом, экспонатом в музее, а она была просто мёртвой, и больше ничего.
Следователь отметил, что пальцы правой руки девочки вымазаны чем-то ярко-красным. Тут же вспомнился пустой пузырёк из-под гуаши, найденный в игровой Синего корпуса.
«И мой сурок со мною…»
— Где родители? — спросил Стаев.
— Не приехал никто, — сообщила Леночка из-за плеча Ивана Павловича. — Не дозвонилась я…
— Она приёмная, — пробормотала Лидия Георгиевна. — Мачеха как сдала её в лагерь, так ни разу и не появилась. А вообще она тихая была, послушная. Всё ко мне жалась, мамой называла…
Воспитательница отвернулась, и снова наступила тишина, на этот раз специально устроенная минута молчания — всё, что могли сделать остальные родители для чужого ребёнка. Над мёртвой Майей всходило солнце нового дня, уже не засчитывающегося в жизнь девочки, а рядом не оказалось никого, кто мог бы забрать её тело.
— Закрывай, — сказал Раскабойников.
Стаев присел и протянул руку к белому пологу, но тут сбоку возникла чёрная фигура. Следователь замер, отстранился. А Рада присела и склонилась над Майей так низко, будто собиралась поцеловать её. Глаза женщины непрерывно бегали по телу девочки, останавливаясь то на одной, то на другой детали. Могло показаться, что они просвечивают мёртвого ребёнка насквозь. Пройдя взглядом от макушки до забрызганных грязью щиколоток девочки, Рада склонила голову набок, как будто прислушиваясь, и протянула руку. Браслеты на запястье звякнули. Ноздри женщины раздувались, втягивая воздух небольшими порциями. Бледная ладонь секунды на три зависла над лицом Майи, опустилась ниже. Тонкие пальцы коснулись лба лежавшей на траве девочки.
Собравшиеся издали одновременный вздох. На мгновение почудилось, что Майя шевельнулась, веки её дрогнули, а губы растянулись, словно бледная ладонь пробудила её к жизни. Казалось, что малышка сейчас сядет на траве, зевнёт, потрёт кулачками лицо, как это делают проснувшиеся дети, встанет и улыбнётся. Но вот Рада убрала руку, и глаза девочки тотчас помутнели, а кожа приобрела матово-серый оттенок, словно прикосновение отняло у неё что-то, лишая тело ребёнка последней составляющей жизни.
— Господи, помилуй… — прошептали два голоса.
Когда Рада отошла, Стаев присел и накинул углы белого брезента. Родители, поисковики, силовики, работники лагеря — все продолжали стоять, не в силах оторвать взгляд от белого свёртка.
Из этого состояния их вывела Рада. Она накинула на голову платок, развернулась и пошла по аллее в сторону южных ворот. Глухо топали каблуки по асфальту, развевалась длинная юбка. Казалось, вместе с женщиной уходит что-то важное, может быть, последняя надежда.
Стаев опомнился первым и бросился вслед.
— Вы куда? — выдохнул он, нагнав Раду.
Та остановилась, раскрыла глаза шире. Её бледное лицо как будто придвинулось очень близко к Стаеву.
— Мне здесь больше находиться не нужно, — произнесла Рада низким полушёпотом. Чужой акцент, как примесь драгоценного металла, выделялся чуть сильнее. Она помолчала и добавила: — Вам тоже.
— Но почему?
— Детей в этом лесу нет.
— Откуда вы знаете?
— Я чувствую, — медленно проговорила Рада и добавила: — Искать их бесполезно!
Стаев вздрогнул и отступил на шаг, как будто его толкнули в грудь. Чёрные глаза сверкнули ещё раз. Следователь наблюдал, как женщина дошла до ворот, открыла дверь и выскользнула наружу. Стаев постоял ещё, медленно развернулся и пошёл обратно.
Тело Майи уже унесли в медицинский корпус. Родители отошли в сторону от перекрёстка. «Зэк» и «браток», как всегда, закурили, присев на бордюр. Работяги совещались под вязом. Итээрщики стояли порознь, держась отчуждённо. Леночка и Варя утешали Ивана Павловича, который сидел на скамейке и что-то говорил с трагической гримасой на лице. Майор Ким стоял рядом, поглядывал на директора, но ничего не говорил. Опер и стажёры беседовали с поисковиками. Стаев двинулся было к ним, но тут увидел Раскабойникова, бредущего шатающейся медвежьей походкой от машины связи.
— Что такое? — прошептал следователь, глядя на бледное и как будто окаменевшее лицо начальника ГУВД Бельска.
Полковник подошёл, остановился метрах в пяти и вдруг схватился руками за голову, оскалив сжатые зубы, как от сильнейшей боли.
— Ктырь сказал, — выдавил Раскабойников, — на Орлиной го-
ре нашли…
Он поперхнулся, закрыл лицо руками и стоял так какое-то время.
— Я вызвал вертолёт, — заговорил полковник через минуту. — Вылетаем через час. Только родителям ничего не говори.

2

Стаев постоял на перекрёстке, а потом направился к медкорпусу, возле которого стояла машина с красным крестом. Рядом ждали двое из бюро судебно-медицинской экспертизы: немолодой, но солидный мужчина и его ассистентка. Вместе со Стаевым они осмотрели труп Майи, и результаты этого осмотра ошеломили капитана.
Как все следователи, Стаев относился к мертвецам ровно. Ни разу, даже в далёкой юности, ему не было мерзко или страшно при виде трупа. Не было жалости или злости, и чаще всего эмоции отсутствовали вообще. Отстраняться и абстрагироваться от смерти его научил Гофф. «Иначе не выдержишь, сгоришь, — говорил учитель. — Всех не пережалеешь, а мёртвым ничем не поможешь. Тело — это важнейшая улика. И нужно выжать из неё максимум информации».
Стаев усвоил и взял на вооружение такой подход. За годы службы он имел дело с сотнями мертвецов и перевидал всякое: трупы в последней стадии разложения, с червями и плесенью, превратившиеся в мумии и скелетированные, изуродованные и раскромсанные на куски. И он всегда сохранял ровный душевный настрой, позволяя себе иногда лишь минимум эмоций, капельку жалости и чуточку злости. Только не в этот раз. При осмотре трупа Майи ему вдруг стало не по себе. Ощущение нереальности происходящего захватило с новой силой. Да и оба судмедэксперта разделяли настрой следователя. Пусть они об этом не говорили и по лицам, скрытым масками, невозможно было что-то прочитать, но в движениях и интонациях, в глазах, позах скрывались неуверенность и растерянность.
Мёртвая Майя лежала на прозекторском столе, маленькая, беспомощная и в то же время странная. Несколько раз старший эксперт светил ей фонариком в глаза, ощупывал тело и даже прослушивал в стетоскоп сердце, в чём совсем никакой необходимости не было. Девочка была мертва, в том сомнений быть не могло, ведь биологическую смерть фельдшеры «Белочки» констатировали больше часа назад. И всё же в теле Майи имелась какая-то неправильность, которая сбивала с толку. Стаев вскоре осознал, в чём она заключалась: дело было в глазах девочки. Казалось, мёртвая Майя смотрит на них деформированными овальными зрачками из-под приоткрытых век, наблюдает, изучает.
— Как тогда, — вырвалось у Стаева.
И тут он испугался ещё больше. Ассоциация возникла снова, но на этот раз не на ровном месте. Мёртвая пионерка — его первое дело. Одно из тех, которые достались ему сразу после окончания школы следователей. Поэтому и отложилось в памяти. Ведь первое тело — как первая любовь, шутил Гофф, его никогда не забудешь. Но у Стаева были и другие причины, чтобы запомнить этот случай.
Ранняя весна. Март. Мёртвая девочка. Она лежала на снегу с открытыми глазами, такая прекрасная, свежая и удивительная, как сорванный цветок, который ещё хранит былую прелесть, но уже не живёт. И особенно Стаева поразили её глаза. Широко раскрытые, с щелевидными зрачками, они почему-то казались живыми, несмотря на остекленелость и затуманенность. Можно было подумать, что девочка не умерла окончательно, а застряла меж двух миров и смотрит оттуда, с той стороны, на них. Что с ней случилось? Стаев этого так и не выяснил.
Как оказалось, гибель пионерки была лишь первой ласточкой. Потом были и другие школьники. Всем было лет по тринадцать, и все умирали, что называется, на ровном месте, неожиданно: дома после семейного ужина, в школе на уроке или на перемене, в троллейбусе, в библиотеке или прямо на улице. У совершенно здоровых и никогда ни на что не жаловавшихся детей вдруг останавливалось сердце, и они падали замертво. И никто не мог сказать почему. И у всех были такие странные глаза: мёртвые, остекленевшие, но в то же время живые.
Была, кажется, ещё одна странность. Стаев вспомнил, как проводивший вскрытие пионеров пожилой врач из Центрального бюро суд¬медэкспертизы утверждал, что тела этих подростков не разлагались. Даже по истечении нескольких суток не наблюдалось никаких посмертных изменений, говорил доктор. Врач писал рапорты, говорил об уникальности случая, но молодой следователь так и не успел проверить его заявления. Вскоре дело забрали в главк, старичка отправили на пенсию, а лейтенанта Стаева перевели в другое отделение.
«Показалось или действительно есть сходство? — думал Стаев. — Может, просто твои тараканы?»
Составили протокол первичного осмотра тела. Потом мёртвую Майю погрузили в машину и увезли. Стаев посмотрел на копию акта, пробежался по сухим фразам канцелярского письменного языка и сделал вывод, что он не отражает в полной мере реального положения вещей.
«Дождёмся результатов вскрытия, — решил он. — Хотя ничего нового там не будет. Готов поспорить, что ребята диагностируют инфаркт или инсульт по неизвестной причине».
Вернувшись в кабинет, следователь набросал для себя памятку проверить те дела о мёртвых пионерах и сравнить результаты вскрытия тел 1977 года с судебно-медицинским исследованием Майи. Вложив записку в папку, Стаев вытащил рисунки Шайгина, разложил их на столе и выбрал третий, с изображением девочки на траве.
«Один в один, — подумал он. — Как будто с натуры рисовал».
Следователь передёрнул плечами: сбывались предсказания вожатого. Сначала — сцена в изоляторе, теперь — девочка на лужайке. На очереди — камень с ручейком, далее — какой-то человек у ворот лагеря, высокие фигуры в лесу и, наконец, чернота.
Стаев так долго смотрел на два последних рисунка, что у него снова заболела голова. Как в первый раз. А не смотреть было нельзя. Чёрные прямоугольники притягивали взгляд. И чем дольше таращился в них, тем чаще казалось, что из черноты лезут какие-то уродливые морды, а в ушах возникал шум, похожий на шипение водопада.
Он отодвинул рисунки и закрыл глаза. Не давала покоя не только схожесть тела Майи с трупами из прошлого, но и дата — 1977 год. Где-то он видел её, причём совсем недавно и неоднократно. Ну да ладно. Вспомнится само, если это важно. Что дальше? Результаты вскрытия будут не раньше вечера, но на них не стоит уповать. Вряд ли они дадут хоть какую-то ниточку. Хотя загадывать наперёд никогда не следует. А если тело Майи тоже не будет разлагаться? Ты свяжешь его с историей из 1977 года? Но в этом году Шайгин только родился.
— Стоп! — пробормотал Стаев и встал. — Правильно, это год рождения Шайгина. И? Каким образом это может быть связано с мёртвыми пионерами?
Ответа не было. Чтобы отвлечься и убить время в ожидании вертолёта, Стаев собрал очередное совещание. Опер, эксперт-криминалист, стажёры, Яна зашли, расселись. Следователь выглянул в окно и обнаружил перед административным корпусом сидевших на лавочках Симченко, Леночку, Варю и Лидию Георгиевну с Юлей. Перед ними стоял Иван Павлович и смотрел с таким видом, как будто ожидал ответа на какой-то вопрос.
Стаев отошёл от окна.
— Ну, братцы-кролики, что было сделано? — с преувеличенной бодростью спросил следователь.
— Взяли образцы почерка у воспитанников из трёх корпусов, расположенных поблизости от главной вожатской, — начал опер Сергеев. — Сверяем. Думаем, что кто-то из них написал записку. Только вот время поджимает. У ворот собрался целый полк родителей. Возмущаются, кричат, требуют отдать им детей.
— Ничего, пусть подождут, — заметил Стаев. — Что по нападению на Теплых?
— На обломке кирпича остался отчётливый отпечаток пальца. — Эксперт наклонился и заговорил вполголоса, так, чтобы слышал только следователь: — Ещё я нашёл следы крови с обратной стороны камня, за которую держался преступник. Я предполагаю, это кровь злоумышленника. Видимо, он поцарапался. Надо искать человека с пораненной ладонью.
— Отлично! Ищите!
Эксперт-криминалист кивнул. Стаев же встал и снова подошёл к окну. Сотрудники лагеря так и продолжали сидеть у административного корпуса. В отдалении, около перекрёстка, на котором недавно лежало тело мёртвой Майи, собрались родители: работяги, итээрщики, Лонина; и Раскабойников с ними. Полковник что-то говорил им.
Стаев повернулся к своей команде:
— Итак, подведём итоги. Насчёт нападения на Теплых: мне кажется, это сделал кто-то из родителей. Они нам постоянно мешают, что я отмечал неоднократно. Вот опять какое-то собрание проводят, что-то замышляют. И Раскабойников с ними. А «профессор» хотел сообщить что-то важное. И не успел. Возможно, напавший на него человек и является подельником вожатого.
Эксперт-криминалист едва заметно кивнул.
— А что насчёт Майи? — спросил Максим.
— С Майей мне всё более-менее понятно даже без результатов вскрытия. Вымазанная гуашью рука — это что-то вроде метки. Она, если так можно выразиться, предательница. Училась в семьдесят седьмой школе, в отличие от большинства других воспитанников. Настучала воспитательнице об экскурсии. Написала на стене гуашью строчку из песни про сурка. Видимо, хотела дать подсказку, надеясь на спасение. И вот, похоже, поплатилась за отщепенство. Теплых и Иванчук, между прочим, тоже учились в семьдесят седьмой.
Стаев замолчал. Ему представились огромные глаза девочки. И он заговорил, как будто озвучивая собственные мысли:
— Что, если перед смертью она видела нечто, чего никто и никогда не видел? Как те пионеры из семьдесят седьмого года. Не откроем ли мы ящик Пандоры, как говорит Валерий? Может, есть в этом доля правды? Может, ещё не поздно…
— Что? — спросила Яна.
— Не искать детей? — предположил Валерий.
Стаев повернулся к нему. Он глянул в глаза Валерию, потом всем по очереди.
— Все свободны! — сказал следователь.
Когда все вышли, Стаев взял чистый лист бумаги и снова принялся черкать простым карандашом. Только теперь это были яростные, беспорядочные линии.
«Великая цель! — думал он. — Новые люди? Новое общество? Врёшь ты всё, вожатик! Пионер чёртов! Или ты глупец, и тебя просто использовали».
Стаев черкал и черкал карандашом, заштриховывая белое пространство. И всё яростнее становились его движения, всё крепче сжимались зубы, словно занятие требовало большого напряжения сил. Он черкал, бумага нахратилась, прорывалась насквозь, в ней появлялись дыры. Наконец карандаш не выдержал нажима, хрустнул и сломался надвое. Стаев выматерился, швырнул обломки в угол и встал. В этот момент в кабинет зашёл Раскабойников.
— Вертолёт вылетел, — сказал он. — Пора.

3

На складе спецодежды для следователя прокуратуры и начальника ГУВД Бельска нашлись и две пары берцев, и два камуфляжных костюма. Переодевшись, капитан и полковник вышли из штаба на площадку с флагштоками. Стаев, сам не зная зачем, в последнюю минуту прихватил папку с рисунками Шайгина.
Перед вылетом Раскабойников вызвал майора Кима:
— Остаёшься за главного. Следи за порядком.
Ким козырнул. Стаев и Раскабойников выбрались на улицу. Провожать их вышли и родители, и сотрудники лагеря. Пара, которая вчера на косогоре устроила ритуал со свечами, теперь ходила и раздавала остальным какие-то маленькие квадратики.
— Прошу всех вернуться в корпус и не выходить до получения дальнейших распоряжений! — сказал полковник, подойдя к родителям. — Майор Ким проследит за выполнением приказа.
Никто не сказал ни слова в ответ. Родители буравили Раскабойникова тёмными глазами. Работяги как будто хотели броситься на него. Итээрщики подавленно молчали. Осмелился заговорить только молодой человек с усиками.
— Можно поинтересоваться, что вы задумали? — сказал он, прищуривая глаза. — Летите неизвестно куда, а общественность не уведомляете.
— Когда выяснится что-либо новое, вас оповестят! — отрезал Раскабойников.
Воздух завибрировал от рокота винтов. Бело-красный вертолёт с крупными буквами «МЧС России» на борту сделал круг над лагерем, завис над выложенной бетонными квадратами площадкой, тревожа полотнища на флагштоках, и опустился. Стаев, Раскабойников и двое поисковиков двинулись к машине. Команда забралась, устроилась в гудящих креслах.
Закрылась дверь, и земля провалилась вниз. Дома и деревья сжались, их контуры размылись, а люди превратились в игрушечных солдатиков. Лагерь медленно повернулся по часовой стрелке, ушёл назад, и через секунды под брюхом машины распростёрся лес, топорщась кудрявыми верхушками сосен.
Комовский бор проплывал внизу сплошным зелёным морем, в котором иногда выныривали жёлтые островки проплешин. Как шрам, с юга на север тянулась грунтовка, образуя с другой дорогой букву Y. Тонкой лентой сверкал на солнце Каменный ручей, убегавший в сторону шоссе. Проплыла лощина, возле которой обрывался след десятого отряда. Стаев глянул вперёд и присвистнул. С севера-востока на бор наползало покрывало сизого дыма, который стлался над деревьями, окутывая их мутным покрывалом.
Раскабойников сидел с закрытыми глазами. Его лицо продолжало сохранять каменную неподвижность. Стаев не мог оторвать от него взгляд, как будто хотел прочитать на нём хоть что-нибудь.
— Здесь, — сказал пилот через пять минут.
Они пролетели над Орлиной горой, но Стаев не успел её рассмотреть. Вертолёт сделал круг над обширной поляной и пошёл на снижение. Машина зависла над землёй, разметав в стороны лесные травы и тревожа ветви деревьев. Бортинженер выкинул верёвочную лестницу, по которой поисковики, а за ними и Стаев с Раскабойниковым спустились вниз.
Вертолёт улетел. Затих рокот винтов, и лес тотчас обступил гостей. Вдали тарабанил дятел, несколько раз издал горловое «уг-гр-р-р» ворон, стрекотнули два-три кузнечика. Трава источала сочный аромат, который смешивался со смолистым выпотом сосновой коры и терпким дурманом хвои. К лесным запахам примешивалась вонь гари, от которой першило в горле и щипало глаза. Лёгкая сизая пелена окутывала деревья, делая воздух мутным и непрозрачным, как дымчатое стекло.
Раскабойников повернулся, втягивая ноздрями расплющенного «боксёрского» носа лесной воздух пополам с дымом. Он пропустил поисковиков вперёд, и небольшой отряд зашагал по тропинке, змеившейся между деревьями. Через полчаса путники достигли оврага, прошли по краю до красного флажка, воткнутого в траву около углубления в рыжеватой рыхлой земле.
— Тут нашли Майю, — пояснил один из поисковиков.
Чуть дальше стоял ещё один флажок, рядом с которым отпечаталось несколько следов маленьких босых ног. Постояли и пошли дальше. Через двадцать минут сосны расступились, и путники оказались на опушке леса. Перед ними лежала поляна, заросшая полёгшей травой. Над ней висела дымка, сквозь которую пробивались слабые лучи солнца. Часть поляны была огорожена по периметру лентой. Внутри ограждения краснели флажки, обозначавшие характерные примятости. На другой стороне возвышалось нагромождение отвесных гребенчатых скал высотой двадцать метров — Орлиная гора. Она терялась в дымке и в полнейшей тишине выглядела призрачно и зловеще.
Как только Орлиная гора выросла перед ними, Раскабойников вскрикнул. Его лицо, которое до того было совершенно каменным и неподвижным, теперь ожило. Щека дёргалась, рот кривился набок, как будто полковник удерживал эмоции, рвавшиеся наружу.
— Олег Иванович, что с вами? — с осторожностью поинтересовался Стаев.
Раскабойников не ответил. Он осмотрел полянку, глянул в сторону громады камней и закашлялся. Дым здесь ещё больше щипал глаза, от него першило в горле.
— Вот сюда они и пришли, — сказал старший группы Пит. — Легли на траву, а человек в кроссовках встал здесь, на краю лужайки.
Пит указал на два отчётливых отпечатка подошв с рисунком в виде ёлочки. Стаев огляделся, нахмурился и подозвал полковника. Вдвоём они прошли через лужайку, почти к самой горе. Снова обоих охватил эффект дежавю, похожий на тот, что они пережили утром при виде мёртвой Майи.
Перед ними находился валун, отстоящий от массива метров на двадцать. Двухметровая яйцеобразная глыба, обросшая мхом и усеянная зелёными и жёлтыми бляшками лишайника, вырастала из травы. Рядом журчал прозрачный ручей, убегавший в лес. Стаев вытащил из папки рисунок вожатого, сравнивая изображение с оригиналом.
— Убери! — едва слышно сказал полковник.
Сзади подошёл Пит.
— Здесь следы обрываются, — сказал он.
— Искали вокруг? — прохрипел Раскабойников.
— Так точно. Всю поляну осмотрели. И гору тоже. Все прилегающие квадраты обыскали. Ничего.
Полковник помолчал, задрал голову к вершине.
— Позовите пса! — потребовал он.
К ним подошла девушка с немецкой овчаркой на поводке. По приказу Раскабойникова девушка сунула под нос собаке детский тапочек, подобранный в игровой.
— Мара, ищи! — приказала хозяйка.
Собака бросилась вперёд. Она побегала по полянке, переходя от одного флажка к другому, затем добежала до валуна и села возле него. Подняв голову, собака пронзительно залаяла, косясь на хозяйку.
— Ищи! — повторила девушка.
Собака заскулила, обежал валун, села на траву и снова залилась лаем.
— Есть другая вещь? — спросил Раскабойников.
— Бесполезно, — ответил Пит. — Пробовали несколько раз.
Стаев с Раскабойниковым поднялись на Орлиную гору по уступам, образовавшим естественную лестницу. Полковник походил по площадке, то и дело глядя вниз с обрыва. Потом он поднял голову, обозревая реку и деревню на другом берегу. Пасторальный пейзаж терялся в дыму. Казалось, домики вот-вот растворятся в мутном воздухе. А невдалеке, километрах в трёх, полыхал пожар, над лесом поднимались клубы дыма, и казалось, что слышен треск пожираемых огнём деревьев.
Минут через десять Раскабойников и Стаев спустились вниз. Полковник подошёл к тому месту, где нашли отпечатки подошв. Он огляделся, набрал в грудь воздуху и громко крикнул:
— Э-ге-ге-е-ей! Го-о-оша-а-а! Где вы? Ау-у-у!
Вопль пролетел над поляной и повторился многократным эхом, отразившись от каменной стены. Волны накладывались друг на друга с небольшой задержкой, отчего в ушах возникало ощущение пульсации. Стаев даже скривился и прикрыл уши ладонями. Можно было подумать, что они находятся в пустом концертном зале, где малейший звук усиливается и воспроизводится несколько раз благодаря специальной акустике. Полковник крикнул ещё раз, и его голос снова был многократно повторён каменной стеной, снова звуки прилетали волнами, вызывая неприятную пульсацию в голове.
— Перестаньте! — не выдержал Стаев.
Раскабойников огляделся. Он зыркнул на следователя, на Пита, на остальных поисковиков, стоявших поодаль.
— Ну, что смотрите?! — заорал он. — Куда же они, по-вашему, делись?! Ведь не улетели же они отсюда, как птицы!
Следователь прошёлся по периметру, изучая примятости на траве. Он ещё раз окинул взглядом гору, валун, безмолвные сосны, полускрытые дымкой. Прошлой ночью эти деревья были свидетелями мероприятия, которое провёл тут вожатый. Стаев подошёл к толстой сосне и положил руку на ствол. И вдруг кора возле ладони капитана зашевелилась. Целый выводок крупных жуков разбегался в стороны, перебирая лапками и шевеля усиками. Светло-коричневые надкрылья прекрасно маскировали насекомых на фоне коры, делая их невидимыми.
«Златка сосновая», — автоматически определил капитан.
Он прошёлся по полянке без всякой цели, остановился рядом с отпечатками подошв «в ёлочку». Я просто играл им на флейте! — прозвучал голос, как будто извиняясь. И в этот самый момент возникла железобетонная уверенность: не найдут они больше никого — ни детей, ни тел, ни следов.
— Обратно! — приказал Раскабойников. — Вызывайте вертолёт.

4

Всю дорогу до лагеря молчали. Раскабойников снова сидел с закрытыми глазами. Стаев буравил тяжёлое лицо полковника, стараясь прочитать на нём то, что полковник никак не хотел озвучивать. Мыслями оба находились на Орлиной горе. Поляна с примятостями на траве, валун и ручеёк, убегающий в лес, жуки на стволе сосны — всё это складывалось в какую-то загадочную картину, которую невозможно было прочитать. Что же там произошло ночью?
«Итак, ты просто играл детям на флейте! — мысленно беседовал Стаев с вожатым. — А потом? Что случилось с Майей? Куда же подевались тридцать человек? Ведь правда, не улетели же они с поляны. Интересно, почему полковник так испугался при виде Орлиной горы? Нет, видать, неслучайно вожатый привёл отряд именно сюда».
Лагерь встретил их недобрым молчанием. Многих воспитанников забрали родители, а оставшиеся сидели по комнатам, и теперь «Белочка» напоминала эвакуированный посёлок или город-призрак. Только изредка в открытом окне какого-нибудь корпуса маячила одинокая физиономия ребёнка да мелькали фигуры вожатых, собиравших постельное бельё в большие узлы.
— Тинь-тинь-тинь, пум! — проиграло из динамика на столбе.
Ещё и́здали они услышали многоголосый гвалт. Могло показаться, что кричал целый стадион болельщиков. Оба ускорили шаг. Повернув к административному корпусу, они тотчас обнаружили источник шума: здесь у крыльца собралась целая демонстрация.
Родители сгрудились перед входом. Впереди толклись работяги во главе с «жжёным». Лидер что-то кричал и размахивал руками-клешнями. Лонина стояла рядом, что-то говорила ему, пыталась сдерживать, но не особо старалась. Итээрщики жались в стороне и не принимали участия в акции. «Зэка» и «братка» вообще не было видно. По другую сторону дороги расхаживал молодой человек с усиками и ухмылялся.
На крыльце стоял Симченко-старший и бросал краткие замечания в ответ на возгласы лидера рабочих. Позади на верхней ступеньке расположился опер в кожаном пиджаке. Вид у него был расслабленный, даже скучающий, но немигающие глаза сверкали как у хищной птицы.
Стаев и Раскабойников подошли к крыльцу. При появлении следователя и начальника ГУВД толпа притихла. Все смотрели, как двое силовиков проталкиваются вперёд и поднимаются по ступеням. Из толпы вылетали возгласы, кто-то свистнул, кто-то отпустил неприличную шутку. Стаев даже не повернул голову, а Раскабойников усмехнулся.
— Что тут такое? — спросил следователь опера Сергеева.
— Вы проходите, — ответил тот. — Там вам всё объяснят.
Стаев и Раскабойников поднялись в кабинет директора. Тут царила суматоха. На диванчике у окна распластался полуживой Иван Павлович. Рядом с ним, с краю, пристроилась Варя, капая в стакан с водой пахучую жидкость из маленького пузырька. Физрук Семён Ильич, в чистой рубашке и выглаженных брюках, стоял у стола и что-то шептал в телефонную трубку. Рядом с ним на стуле лежала большая спортивная сумка. Лидия Георгиевна сидела на стуле и плакала, закрыв руками лицо. Симченко-младший стоял у окна и, дёргая ногой, повторял: «Я бы этого пионера…» При виде следователя и полковника он оживился. Валера, Яна и эксперт-криминалист поднялись при входе начальства.
— Подумать только! — стонал Иван Павлович, принимая из рук Вари стакан с лекарством. — Десять лет ни одного происшествия. Награды, грамоты каждый год, медали. И вот на́ тебе! Что теперь будет?
Он отхлебнул из стакана, проглотил и поморщился.
— Ничего, ничего! — бормотал Симченко. — Ещё не всё потеряно…
— А кто теперь будет отвечать? — продолжал стенать Половняк. — Я да Лидия Георгиевна. Юля, мерзавка этакая, бросила все и смоталась. Вожатая, итить её мать! И Шайгин не при делах как бы. Что с него взять? Спросу-то с него никакого. Все шишки на нас посыпятся.
Директор горестно покачал гловой и глянул на Лидию Георгиевну. Та опустила голову и всхлипнула. Симченко-младший в бессильной злобе махнул кулаком, поражая невидимого противника.
— Я бы их… — пробормотал он.
— Все вон! — приказал Раскабойников.
Семён Ильич тотчас положил трубку на рычаг и взял сумку. Симченко-младший нахмурился. Варя и Лидия Георгиевна встали и переглянулись. Иван Павлович открыл рот и вытаращил в удивлении глаза.
— Как это — вон? Куда? Это мой кабинет! Никуда я отсюда…
Но Варя и Лидия Георгиевна подняли его и препроводили к выходу. За ними вышли Симченко-младший и физрук. Стаев напомнил им на всякий случай, что покидать территорию лагеря запрещено. Когда в кабинете не осталось посторонних, следователь обратился к Валерию:
— Докладывай!
— После того как вы улетели, мы, согласно выданному распоряжению, провели родителей в корпус. А через полчаса началось… Десять человек ворвались в главную вожатскую. Другая группа попыталась захватить машину связи. Оба нападения удалось отбить, но бунтовщики захватили в заложники Максима и старшую вожатую. Пострадавших нет. Только майору Киму прилетело камнем в голову. Он сейчас в медицинском корпусе, под наблюдением фельдшериц.
— А гламурную златоглазку почему выпустили? Я же отдал распоряжение никого не выпускать из лагеря.
— Она ускользнула через дыру в заборе, — заоправдывался стажёр. — Собрала вещи в сумку и незаметно улизнула. Мы даже оглянуться…
— Ладно, работнички, — перебил Стаев. — А где Белянка?
— Она у ворот. Пытается угомонить родителей, приехавших за своими детьми.
Стаев кивнул.
— А остальные задания?
— Собрали образцы почерков детей из ближайших трёх корпусов, — продолжал Валерий нервно. — Сличили все. Совпадений нет. Видимо, придётся проверять остальных детей. На это уйдёт время. А ситуация в лагере напряжённая. Вы же сами видели…
— Видели! — прорычал Раскабойников, прислушиваясь к гомону с улицы. — Ещё как видели!
Он всё больше свирепел. Кулаки его сжались и как будто увеличились в размерах. Он хотел что-то сказать, но издал только свое коронное отрывистое «хэх».
— А у вас как успехи, Иван Аркадьич? — продолжал Стаев.
— Тоже пока ничего. — Эксперт-криминалист пожал плечами. — У работников лагеря руки чистые, без порезов. Придётся брать отпечатки пальцев у всего персонала. Но сколько времени может уйти на сличение…
— А другого выхода нет! — с нажимом выкрикнул Валерий.
Одну руку он убрал за спину, а другой теребил пуговицу на мундире. Следователь с удивлением глянул на стажёра.
— Продолжайте работать, — сказал Стаев. — Нужны результаты! Хоть какие-нибудь. Каков итог нашей работы за сутки? Подельник вожатого не выявлен. Авторы записки неизвестны, а тут ещё родители выступают. Мы между молотом и наковальней: и снаружи демонстрация, и внутри бунт. Так мы долго не протянем. И выставите уже охрану у дыры в заборе. А то через нее весь лагерь сбежит и останемся мы тут…
— Ладно, — перебил его Раскабойников, — пойдём, Стаев. Потолкуем с народом.
И они снова вышли на крыльцо. Симченко отступил в сторону. Раскабойников встал, возвышаясь перед родителями большой глыбой. Еще сильнее дохнуло гарью. С задымлённого неба на них большим красным глазом смотрело солнце. Кто-то закашлялся и шумно, со свистом, задышал.
— Тинь-тинь-тинь, пум! — донеслось из динамика на столбе.
Раскабойников глубоко вздохнул и заговорил:
— Похищение сотрудника правоохранительных органов при исполнении и незаконное удерживание его — уголовное преступление. Немедленно отпустите заложников и разойдитесь. Это раз. Через полчаса состоится собрание. Там вам сообщат о результатах поисков. Это два. Какие ещё вопросы?
Лонина стала как будто выше ростом и ярче. С распущенными волосами вид у неё был прямо-таки демонический. «Жжёный» перетаптывался на месте, кривя губы. Работяги теснились у него за спиной. Итээрщики подошли поближе, смотря на представителей власти с надеждой. «Зэка» и «братка» по-прежнему не было видно.
— По какому поводу выступления? — спросил Раскабойников и усмехнулся на пол-лица. — Хэх, прям как в девяностом!
«Жжёный» откашлялся и выпятил грудь. Его хмурое лицо ещё больше потемнело. Он набрал воздуха и громко, отчётливо проговорил:
— Мы требуем отозвать людей из леса!
— То есть как? — вырвалось у Стаева.
— Тинь-тинь-тинь, пум! — пропело в очередной раз из динамика.
Стало очень тихо.
— Да, именно так! — раздались возгласы родителей.
— Ты же сам понимаешь, полковник, — уже спокойнее продолжал лидер рабочих, обращаясь к Раскабойникову. — Сделай, как мы просим. Нужно приостановить поиски. На время. Ты уж поверь!
Снова стало тихо. Радио в очередной раз проиграло мерзкую мелодию. Родители ждали. А полковник стоял со сжатыми кулаками, глядел перед собой и молчал.
— Это какой-то прикол? — включился в разговор Стаев. — Вы перегрелись на солнце? Может, вы объясните, что приключилось, пока нас не было?
Он повернулся к Лониной. Бизнес-леди молчала. Внутри неё совершалась некая борьба, о которой свидетельствовали ее странные глаза: по центру зрачков горели маленькие огоньки, а веки сдвинулись в зловещем прищуре.
«А они серьёзно настроены, — думал Стаев. — Приостановить поиски! Но почему? Все заодно с вожатым? Может, сообщник среди них? И кто это: “жжёный”, Лонина?»
— Я бы попросил вас… — начал Раскабойников.
— Эй, ментяра! — разорвал воздух истошный вопль.
Из-за угла административного корпуса появился «браток». Глаза у него были мутные, он пошатывался на нетвёрдых ногах. Позади него брёл «зэк» с неизменной ухмылкой на костистом лице. Протолкавшись вперёд, «браток» подошёл к крыльцу.
— Ну чё, на… — выдал он, уставившись прозрачными глазами на Раскабойникова. — Как покатался? Нормалёк? Чё ваще за постанова такая? Может, расскажешь?
Полковник не произнёс ни слова.
— Гы-гы! — продолжал пьяный «браток». — Чё молчишь-то? Язык проглотил? Тут такой замес намечается, по ходу дела. Как в девяностом, правда?
— Я прошу…
— Да они вам туфту впаривают! — хрипло гаркнул «зэк». — Завалил вожатый детишек по-любому! А менты вас волынят. И пионера этого покрывают…
Родители заволновались, загалдели. «Жжёный» нахмурился и вперил взгляд в полковника, которому кровь бросилась в лицо.
— Ах ты, паскуда! — заорал Раскабойников. — Ты чё людям фуфло толкаешь? Хочешь взять реванш за прошлый раз?
— А хоть бы и так! — ухмыльнулся «зэк» и переглянулся со своим товарищем.
— Ну ты тварь! — вскрикнул Раскабойников.
«Браток» скривил губы, оскалился, а его пьяные глаза налились кровью. Он поставил ногу на первую ступеньку и одним движением выхватил из-за спины нож-бабочку. Лезвие сверкнуло серебристой иглой. Рука ушла назад в длинном замахе. Снова раздалось громкое и мерзкое «тинь-тинь». Серебристая игла начала двигаться вперед, но тут горячий, раскаленный воздух словно взорвался от грохота пистолетного выстрела.
Эхо пронеслось по лагерю и дрожало в воздухе ещё полминуты. Динамик на столбе звякнул, и на землю посыпались пластмассовые обломки. Радио затихло. «Браток» замер с занесённой рукой. Родители будто окаменели. А опер Сергеев сжал в руке пистолет и проговорил:
— Тихо, ребята!
От выстрела Раскабойников вздрогнул и вышел из ступора. В следующий же момент он присел и без размаха ткнул большим кулаком в изрытую оспинами харю «братка». Тот выронил нож и схватился рукой за лицо. Цепляясь другой за перила, он опрокинулся на бок в клумбу с бархатцами и застонал.
Толпа работяг издала изумлённое «А-а-а!». «Жжёный» сделал шаг назад, и остальные работяги тоже попятились. Только Лонина не сдвинулась с места и продолжала стоять на прежнем месте и смотреть твёрдо.
— Всё? — спросил Раскабойников, глядя на «зэка». — Восстание закончилось. И мальчика с флейтой не понадобилось.
«Зэк» оскалился, присел на корточки и опустил голову. Татуированные кисти повисли как плети. Тускло сверкнула жёлтая искра меж губ. Снова стало тихо. Было слышно, как чирикают воробьи на крыше и скрипит старая сосна за углом. В клумбе копошился, пытаясь встать, пьяный «браток».
— А теперь… — снова заговорил Раскабойников.
— Э-э-эй!
Со стороны центральной аллеи прилетел протяжный крик, заставивший всех обернуться. По дорожке, размахивая руками, бежал длинноволосый парень. Задники сандалий-плетёнок шлёпали его по пяткам, а лохматые патлы развевались на ветру.
— Там тётка повесилась в душевой, — выпалил парень. — Эта… в синем халате.
Раскалённый день стал ещё душнее. Солнечный свет слепил глаза. Чириканье птиц сделалось невероятно громким, а ветер обжигал кожу. Родители затихли, боясь пошевельнуться, как будто это могло ещё больше навредить, нарушить некое шаткое равновесие. Кто-то нервно хохотнул. На него не обратили внимания, но смех повторился. Люди расступились, освобождая дорогу лысому громиле Устонину.
— Аха-ха-ха-ха! — выдавал он с растянутой на пол-лица улыбкой. — Я тож хо́чу в лис! Хо́чу к своей дочурке! Ахах-ха-хах! Хо́чу схорониться и пропасть. Ах-ха-ха-а-а…
Устонин вломился в кусты и побрёл вперёд, не разбирая дороги. Его безумный смех разносился по лагерю ещё какое-то время.

5

Дальше всё складывалось благополучно. Максима и Леночку отпустили. Они вышли из неожиданного испытания целыми и невредимыми. «Братка» отвели в медкорпус, где ему сделали перевязку. Остальные родители выслушали гневную речь Стаева, извинились и разошлись по корпусам. «Зэк» куда-то пропал. Следователь велел найти его и взять под стражу.
Разобравшись с родителями, Стаев отправился на место нового происшествия. Впрочем, тревога оказалась ложной. Женщина в синем халате оказалась вполне живой. Тонкая верёвка не выдержала веса и почти сразу же оборвалась. Неудачную суицидницу откачали лагерные фельдшерицы, а через полчаса её вместе с лысым громилой увезла «скорая», которая заодно прихватила и майора Кима: он уже час находился без сознания.
Из душевой Стаев проследовал в главную вожатскую, потолковать с Ктырём. Координатор поисков был бледен и находился в состоянии, близком к прострации. Он подходил к карте, смотрел на неё, снова садился за стол, опять вставал и брёл к окну.
Поисковики обшарили всё вокруг Орлиной горы. Следов детей найдено не было. Теоретически отряд можно было провести до реки, посадить в лодки и увезти, но, во-первых, к воде подойти было невозможно из-за топкого берега, а во-вторых, их бы обязательно увидели с лодочной станции на другом берегу, у деревни Веселовки.
— Остаётся ещё один способ — улететь на бесшумном вертолёте, — предложил Стаев. — Абсурдно, конечно. Но других вариантов у меня нет.
— У меня тоже, — отозвался Ктырь и опустил голову.
Они посидели в молчании. Через десять минут Стаев поднялся, но тут в вожатскую ворвалась счастливая и растрёпанная Яна. За ней вломился Симченко-старший. Замдиректора по воспитательной работе крепко держал за запястья двух мальчишек лет двенадцати (один — чернявый и коротко стриженный, другой — белобрысый и лохматый). Оба имели понурый вид, но держались независимо, вызывающе, как пойманные партизаны.
— Вот! — объявила Яна. — Авторы подкинутой записки. Сами признались. Даже тетрадь нашли, откуда они листок вырвали. И почерк сравнили.
Следователь глянул на мальчишек. Они стояли плечом к плечу, злые и упрямые, без всякого раскаянья в глазах.
— Зачем вы это сделали? — спросил Стаев.
— Просто… — белобрысый глянул в сторону и шмыгнул носом, — пошутить хотели.
— Пошутить?! — Стаев нахмурился и упёр руку в бок. — Я тогда тоже пошучу. Можно? Говорите: кто вас надоумил? Кто велел написать записку? Шайгин? Или старик с седой бородой? Отвечайте! А то пойдёте соучастниками! Оба!
Мальчики вытаращили глаза на следователя, а Стаев орал и орал. Он тряс по очереди то одного, то другого, выкрикивал угрозы и всё больше распалялся. Так могло бы продолжаться долго, но тут на плечо Стаева легла лёгкая рука Яны.
— Не надо, — мягко сказала девушка. — Это не поможет.
Следователь выпрямился, поморгал и большим усилием удержался от крика. Вместо этого он отошёл к окну, где стоял около двух минут, приходя в себя.
— Простите… — выдавил он, не поворачиваясь. — Что-то на меня нашло. Белянка, расспроси, пожалуйста, мальчишек подробнее. И родителей их найди. Начинайте выдавать родителям детей. Группами по пять человек. Кроме этих двоих, конечно. А я пока…
Следователь развернулся и бросился вон из вожатской. Когда Стаев перебегал плац с тремя флагами, его остановил окрик из машины связи.
— . Тащ капитан! А почему мы остановили поиски? — спросил связник
— То есть как? — Стаев подошёл к фургону.
— Олег Иванович приказал всех вернуть с Орлиной горы…
Стаев не стал дослушивать. Через две минуты он был в кабинете директора. Раскабойников с бизнес-леди Светланой Лониной расположились на диванчике. Вид у них был озабоченный, но в то же время солидарный, будто они находились на одной волне. При виде капитана оба засуетились, встали, но тот не дал им опомниться.
— Что происходит? — выпалил Стаев с порога, утирая пот с лица. — Зачем вы распорядились остановить поиски?
Лонина и Раскабойников переглянулись.
— Видишь ли, — наконец заговорил полковник, — я пока не могу сказать всего. Просто поверь, что так будет лучше…
Стаев опешил, переводя взгляд с Лониной на Раскабойникова. Те продолжали стоять так спокойно и независимо, как будто речь шла о чём-то тривиальном, а не о пропаже детей.
— Бред какой-то! — прошептал следователь, опершись о стену. — Олег Иванович, Светлана, вы в своём уме? Что вы городите? У вас дети пропали! Вы это понимаете? Аллё! Очнитесь!
Раскабойников и Лонина молчали. Стаев смотрел на них испытующе. Он выждал минуту, сжал челюсти и сквозь зубы заговорил:
— Значит, так… Я предлагаю, во-первых, немедленно возобновить поисковые мероприятия. Во-вторых, рассказать всё, что вам известно о пропаже детей. Прямо сейчас. Под протокол. Как свидетели. Иначе я буду вынужден арестовать вас. Вы самым безобразным образом мешаете следствию! Вы это понимаете или…
Раскабойников и Лонина снова обменялись взглядами, как будто договаривались о чём-то без слов. Бизнес-леди едва заметно кивнула.
— Хорошо, — сказал Раскабойников. — Я расскажу. Но от этого мало что изменится.
Стаев фыркнул и прищурился:
— Может, вы заодно с вожатым? Вы помогли ему увести отряд? Может, вы…
Лонина прочистила горло, сложила руки на груди и увела глаза к потолку, пробормотав: «О господи!»
— В общем… зимой была одна история, — заговорил Раскабойников. — Из школы пропало около сорока человек…
— И вы всё это время молчали? — ахнул Стаев.
— Да успокойся ты, — поморщился Раскабойников. — Они потом нашлись. Сами. Просто последствия были нехорошие. Но ничего серь¬ёзного. И мы подумали, может, в этот раз тоже обойдётся. И потом, они же сами…
Дверь распахнулась настежь от глухого удара. В кабинет ворвался запыхавшийся Максим. Раскабойников вздрогнул. Стаев обернулся. Лонина всплеснула руками. Все трое впились взглядами в лицо стажёра, пытаясь угадать характер новости.
— Ну?!
— Разрешите доложить?! — гаркнул Максим. — Нашёлся ещё один…
«Ещё один труп», — пронеслось в голове Стаева.
Они бросились вон. Мимо перекрёстка, где утром лежало тело маленькой Майи, мимо злополучного Синего корпуса, мимо кустов ирги, к северным воротам, где возвышалась сосна с обломанной верхушкой. Здесь уже собралось человек пятнадцать-двадцать. Люди галдели, смеялись, ликовали, как будто на празднике, а к ним сбегался новый народ: поисковики, сотрудники лагеря, родители.
Стаев и Раскабойников на миг остановились, переглянулись. Они уже знали, что увидят там. Протолкнувшись в центр шумного собрания, они обнаружили босого мальчика в цветастых семейных трусах.
— Нашёлся! Ура! — повторяли в толпе. — Живой! Живой!
— Откуда он взялся? — спрашивали только что подошедшие.
— Пришёл сам! Из леса.
— А остальные? Идут или как?
— Спросим! Узнаем!
Взрослые тормошили ребёнка, смеялись, расспрашивали его наперебой, но мальчик молчал, изредка улыбаясь блаженной, как бы приклеенной улыбкой, которую можно увидеть разве что у изображаемых на иконах святых. Раскабойников присел перед ним, обхватил за голые плечи:
— Привет, парень! Как тебя зовут?
Ребёнок открыл рот, издал длинное «а-а-а» и махнул в сторону леса. Раскабойников нахмурился:
— Что с тобой?
— Придурок какой-то…
— Кажись, не в себе пацан!
— Ну-ка расступитесь. — Воспитательница Лидия Георгиевна протиснулась к мальчику. — Отстаньте от ребёнка. Это Женя. Он не говорит. Ну что вы в самом деле?
Толпа загудела. Кто-то издал вопль разочарования, кто-то выругался сквозь зубы.
— Во засада! — выдал «браток» и поправил повязку на голове.
— Ага! Пришёл из леса! — поддержал его лидер рабочих. — Маугли, мать его…
— И на х…р он такой нужен?
— Точно! Пускай обратно проваливает!
— Зачем такого вообще в лагерь взяли?
— Какого ещё такого? — возмутилась Лидия Георгиевна. — Вы соображаете, что говорите? Он не человек, что ли, по-вашему?
А Женя вертел головой, цепляясь за юбку воспитательницы, мычал, махая рукой в сторону леса, и улыбался, показывая редкие зубы. Под враждебными взглядами родителей Лидия Георгиевна повела мальчика в Синий корпус.
— Почему он? — выкрикнула объёмная дама. — Ну почему этот… отсталый? А моя дочь…
— Успокойтесь, женщина! У всех горе.
— Ну, если один пришёл, то и остальные придут!
— Ага! Держи карман шире!
— Так, замолчали все! Успокоились! Не гундим!
— Всё будет. И не раз…
— Да пошли вы!
Через пятнадцать минут Женя появился на улице умытый, одетый и совершенно счастливый. Толпа родителей смотрела на ребёнка с ещё большей враждебностью, чем недавно на Раскабойникова.
— Пусть хоть напишет или нарисует, что ли…
— Во-во! Дорогу пускай покажет!
— Хоть какая-то польза от него должна быть!
— Не отпускать же его просто так.
— Кто-нибудь приехал за ним? — поинтересовался Стаев.
Леночка сверилась с журналом:
— Тут где-то дедушка его ходил. Утром ещё был…
И тотчас откуда-то сбоку возникла сгорбленная, приземистая бочкообразная фигура в осенней куртке — то ли безбородый гном, то ли другое сказочное существо. Длинная трясущаяся рука протянулась вперёд, нащупала запястье мальчика, сжала, потянула. Ещё никто ничего не успел сказать, а старик в куртке уже тащил Женю в сторону ворот.
— Эй, ментура! Чё смотришь? — взбеленился «зэк». — Это ж свидетель! Останови его давай. Слышь, да? Аллё! Или тебе на всё уже положить?
Стаев бросился за «гномом», чуть ли не насильно остановил его. Следователь долго втолковывал простоватому старику, что от него требуется, а тот только хлопал глазами и хмурился. Через пятнадцать минут Женя с угрюмым дедушкой, Стаев, Раскабойников, Яна и Лидия Георгиевна сидели в главной вожатской. Все по очереди обращались к мальчику. Пробовали заигрывать, подкупить конфетами, использовали другие педагогические средства. Но Женя только издавал поток междометий, махал рукой в сторону окна, а когда перед ним положили карандаш и чистый лист бумаги, изобразил с десяток непонятных закорючек.
— Даже писать не умеет! — возмущался Стаев. — Как он вообще в лагерь попал? Почему не в спецшколе?
— А как я его туды устрою, ежели он по документам нормальный? — ворчал дедушка. — Мамаша его покойная подкузьмила. Не захотела сыну жизнь портить. Потрындела с врачами, и всё. Так его и держуть в школе из жалости. Из класса в класс переводять, и ладно. А путёвка мне от завода досталась.
— Лес! — вдруг крикнул Женя совершенно отчётливо. — Лес! Лес! Лес! Иглало!
Все повернулись к мальчику. Тот таращился большими круглыми глазами и улыбался, глядя на взрослых. Лидия Георгиевна подскочила к Жене.
— Заговорил! Вы слышали? Он заговорил! — воскликнула воспитательница десятого отряда с невероятным счастьем.
— Вот и отлично! — Стаев подошёл к мальчику. — Теперь пусть рассказывает. Слышишь? Говори давай! Или рисуй!
Следователь насильно вложил в руку Жене карандаш, развернул его к столу, пододвинул новый лист бумаги. Мальчик тотчас насупился, за¬хныкал, повернулся к Лидии Георгиевне. Стаев отстранил воспитательницу и склонился над мальчиком.
— Рисуй! — снова приказал он Жене. — Или рассказывай! Никто отсюда не выйдет, пока…
Женя вдруг сжал карандаш в кулаке и яростно зачеркал по бумаге. Грифель тотчас же сломался, но мальчик продолжал водить обломком по листу туда и сюда. Бумага рвалась в клочья, на столе появлялись царапины, а Женя всё работал кистью под взглядами изумлённых взрослых.
— Лес, лес, лес! — повторял он.
— Ну-ка перестань! — Стаев хлопнул ладонью по столу.
Женя отбросил обломок карандаша и поднял голову. Лицо его вдруг стало совершенно нормальным — не просто мордашка идиота, а осмысленная физиономия мальчика двенадцати лет. Даже глаза больше не казались пустыми и прозрачными. Они потемнели, в них появился интеллект.
Стаев в изумлении наблюдал такую быструю метаморфозу. Ему вдруг показалось, что Женя вовсе не отсталый, что он умеет и говорить, и писать, даже прекрасно понимает, что от него требуется. Он просто притворяется слабоумным, чтобы ничего не рассказывать. С минуту следователь и мальчик смотрели друг на друга. Стаев сдался первым.
— Мерзавец! — прошипел он, отводя взгляд.
— Лес! — крикнул Женя, и лицо его снова приобрело простоватое выражение, а глаза превратились в две голубых стекляшки. — Лес, лес, лес, лес!
— Давайте на этом закончим, — предложила Яна. — Не стоит больше мучить ребёнка. Вы же видите…
— Паршивец! — процедил Стаев. — Пускай проваливает!
Отправив Женю с его дедушкой улаживать необходимые формальности, полковник и следователь вышли из душной вожатской. Раскабойников прошёл через площадку с флагами, уселся на лавку, обхватил голову руками и замер. Стаев подошёл и сел рядом. Они помолчали с минуту.
— Я жду продолжения истории, — сказал следователь.
Полковник молчал, как будто не слышал. Стаев открыл папку с рисунками Шайгина.
— Вот! — крикнул следователь и сунул под нос Раскабойникову пятый рисунок вожатого с изображением ворот и сосны с обломанной верхушкой. — Видите? Всё сбывается! Всё происходит так, как предсказал вожатый. А потом будет это! — Он выхватил два чёрных прямоугольника, которые казались ещё черней на ярком солнце. — До черноты нас отделяет всего один рисунок. Рассказывайте дальше! Ну!
Раскабойников поднял большую голову. Под глазами полковника образовались тёмные круги. Казалось, он вот-вот расплачется. А за спиной Стаева вдруг выросли родители. В первых рядах стояли «жжёный» и работяги, за ними — итээрщики, поодаль, как будто не при делах, топтались «браток» и религиозная пара, а в отдалении виднелась жена «профессора». «Зэка» по-прежнему не было видно. Они стояли и вдруг заговорили вразнобой:
— Это опасно. Они могут умереть!
— Нельзя нарушать естественный ход вещей.
— В прошлый раз было шибко плохо.
— Перед лагерем она приказала мне: «Не ищите!»
— Мы вас просим. Ради наших детей! Остановитесь!
— Они вернутся. Обязательно. Только не нужно им мешать.
— И мой сурок со мною!
Следователь смотрел то на одного, то на другого, и у всех в глазах видел одно — страх и бесконечную веру в ту белиберду, которую они говорили.
— Я прикажу арестовать вас всех… — начал Стаев сквозь зубы, вращая глазами. — Вы все сообщники. Вы помогли Шайгину совершить преступление. И должны ответить перед законом.
Родители замолчали. Они стояли напротив Стаева и были готовы броситься на него. И в этот момент у Раскабойникова заверещал телефон. Полковник выхватил трубку, прижал её к уху. Он слушал, изредка повторяя «да, да», убрал мобильник и встал.
— Губернатор едет, — сообщил он.

6

Пока ждали губернатора, Стаев прохаживался в тени лип. Он поглядывал на сновавших туда-сюда людей, которые таскали какие-то коробки, пакеты, галдели, суетились. Иван Павлович покрикивал на вожатых. Симченко распоряжались. Леночка и Варя вместе с вожатыми группами приводили к воротам детей, сдавали их родителям. «Белочка» готовилась к закрытию смены.
Стаев ушёл по дорожке в глубь рощи. Сознание затуманивалось, а сюрреализм замещал реальность. В это было трудно поверить, но оно действительно происходило. Получается, родители знали о мероприятии Шайгина. И всё началось давно, ещё в прошлом году. Какой-то инцидент стал, вероятно, предтечей летних событий. Но что мы на данный момент имеем? Лишь устные заявления родителей: мол, детей нельзя искать, потому что они должны прийти сами. Знают ли они, куда делись их отпрыски? Возможно. А может, и нет. В любом случае следует потрясти их. Особенно итээрщиков как самое слабое звено. Например, жену «профессора».
Стаев повернулся и направился к Белому корпусу, но тут рядом возник эксперт-криминалист. Вид у него был взволнованный. Иван Аркадьевич помолчал, потеребил воротник водолазки тонкими сухими пальцами и наконец протянул следователю бумагу с изображением двух отпечатков пальцев.
— Прошу отнестись к моему открытию спокойно, — заговорил Иван Аркадьевич. — Я перепроверял несколько раз. Всё сходится. Иначе я бы не подошёл…
— Продолжайте, — бесцветным голосом произнёс Стаев, изучая извивы папиллярных линий.
— Как я уже говорил, отпечаток пальца на обломке кирпича довольно отчётливый, — заторопился Иван Аркадьевич. — К тому же, по моим предположениям, преступник поранился. Я осмотрел ладони у всех сотрудников лагеря. Ничего. Но я всё же обнаружил подозреваемого. Тайком взял отпечатки… Он не из «Белочки». И не из числа родителей. Это один из наших…
— Каких ещё наших?
— Валерий, стажёр.
Стаев замер. Он глядел в глаза Ивану Аркадьевичу.
— Можете сами сравнить, — эксперт кивнул на лист бумаги.
— Ладно. Я верю вам, — сказал следователь после длинной паузы. — Но только зачем…
Стаев помолчал, сел на скамью и закрыл лицо руками, как это делал недавно Раскабойников.
— Я уже ни хр…на не понимаю, — глухо сказал следователь. — Какой-то всемирный заговор. Словно все повязаны с вожатым. Все помогают ему. Вот и стажёр, получается, тоже… Остаётся только себя приплести к делу.
— Да не истерите вы, — строго перебил Стаева Иван Аркадьевич. — Анализируйте факты, ищите объяснение. Выясните, где был стажёр вчера. В конце концов, сами поговорите с ним. Мне ли вас учить? Что вы как этот…
— Да, вы правы, — покивал Стаев. — Что-то я совсем расклеился. Простите. Пока никому ни слова. Чёрт, а я ведь доверил ему письмо…
Они двинулись к главной аллее. Следователь пошагал к административному корпусу, а Иван Аркадьевич отправился на поиски стажёра. В ожидании Стаев позвонил в управление и справился насчёт того, где был Валерий вчера ночью. Оказалось, он дежурил. Его видели несколько человек. Следователь положил трубку и подождал ещё минут пять, барабаня пальцами по столу.
Так и не дождавшись стажёра, Стаев вышел на улицу и тотчас издалека увидел, как южные ворота лагеря открылись настежь и в них въехал кортеж из трёх машин: большой, как танк, синий «форд эксплорер», за ним «мерседес-500» элегантного цвета какао, а в арьергарде неказистая серая «тойота». Из «форда» выкатились два квадратных мордоворота и один парень пожиже. Двери второго автомобиля выпустили седовласого господина в костюме с синим отливом, дорогой рубашке и блестящих коричневых «оксфордах» — и этого человека никому не нужно было представлять. Господина сопровождал молодой человек элегантной наружности в безупречной тройке. За ним следовал ещё один, низкорослый человечек в костюме попроще.
— Здравия желаю, Валерий Владимирович, — поприветствовал главу области Раскабойников.
— Привет, — буркнул губернатор и потряс загорелой рукой громадную ладонь полковника. — Что у вас тут творится? Знаете, что по местному телевидению говорят? А что в газетах пишут? Вот решил заехать, так сказать, лично разобраться. А то ведь до вас не дозвонишься. Заняты́е все.
Губернатор вместе со свитой зашагал через площадку с тремя флагами к главной вожатской. Здесь всё уже было приготовлено к приёму важных персон: скатерть, бутылки с водой и соком, фрукты. От угощений высокопоставленный гость отказался и изъявил желание сразу приступить к делу. Грубое, загоревшее почти до состояния копчёности лицо главы области было мрачно, а водянистые глаза смотрели грозно из-под тяжёлых век.
— Ну? — произнёс губернатор, дёрнув щекой.
— Позапрошлой ночью из лагеря пропал отряд в количестве тридцати человек, — сообщил Раскабойников. — Одна девочка найдена мёртвой. Один мальчик пришёл сам. Поиски остальных ведутся. Главный подозреваемый — вожатый Антон Шайгин. Ищем его сообщников.
— Значит, всё как мне и докладывали. — Губернатор покачал головой. — Шайгин, говорите? Мальчик с флейтой, сука, б…я. Помню его ещё по перестроечным временам. Ну и за каким хреном ему понадобилось уводить целый отряд?
— Пока не знаем. Он сейчас в психлечебнице. Вытянуть из него ничего не удалось.
Губернатор запыхтел. Раскабойников сидел хмурый. Стаев поглядывал на него.
— С ума, значит, сошёл? Гм… Говорят, подельники Шайгина вышли на связь. Записку какую-то передали. Правда, нет?
— Это деза, — ответил Стаев. — Записку подбросили двое пацанят. Пошутить хотели…
— Пошутить?! — Губернатор сморщил покоричневевшее лицо и вдруг хлопнул ладонью по столу. — А как эта шняга в новости просочилась? Я вас спрашиваю! Почему везде только об этом и трындят? В городе кипеж такой, что мама не горюй. Сейчас мэр к вам прискачет. С ним — представитель Министерства по делам образования и этот… депутатик по защите прав детей. Они вам дадут просраться! Они вам такие шутки нашутят!
Губернатор обвёл собравшихся взглядом и продолжил:
— Значит, так. Я не знаю, что в вашей «Белочке» творится. Да мне, честно говоря, на это положить. Но чтобы сегодня же к концу дня дети были найдены. Слышите? Я вообще не понимаю, что тут искать. Этот бор можно за два часа обойти, как два пальца об асфальт. А вы возитесь уже вторые сутки.
Губернатор снова пробежался взглядом по лицам присутствующих. Стаев глянул на Раскабойникова. Тот нарочито отвернулся, сжимая губы. Тогда следователь кашлянул и поднял руку, как ученик в школе.
— Что у тебя? — буркнул губернатор.
— Полковнику Раскабойникову известна кое-какая информация о пропаже детей. Он готов здесь и сейчас поделиться ею. Вы позволите?
— Ради бога! — развёл ладони губернатор. — Я весь во внимании.
Глава области перевёл взгляд на Раскабойникова. Тот так и сидел с опущенной головой и смотрел в стол.
— Ну?! — не выдержал губернатор.
Раскабойников поднял голову и посмотрел в глаза главе области.
«Пш-ш-ш!» — зашипела рация на поясе у Ктыря. Звук был такой громкий, что все разом вздрогнули. Голос, искажённый помехами, проговорил одно слово. Начальник поисковиков вскинул брови, сорвал рацию с пояса и приказал:
— Повтори!
Снова прозвучало то же слово. Все застыли, не в силах поверить своим ушам.
Ктырь опустил руку с рацией и обвёл взглядом присутствующих. Ничего сказать он не успел, потому что с улицы раздался пронзительный вопль. Он повторился ближе, а мгновение спустя кричали уже десятки голосов.
— Нашлись! — летело по аллеям лагеря. — Нашли-и-ись!

***

Из показаний свидетелей

Андрей Александрович Симченко, замдиректора по воспитательной работе (48 лет):

«Да Шайгин этот — придурок настоящий. Псих полный. Пионер недоделанный. Да знаю я и про его регалии, и про заслуги его. И что? Если честно, то, по-моему, он не человек вовсе. Инопланетянин. Я к нему давно присматривался. У парня по-любому были проблемы личного плана. Комплекс. А это не шутки, скажу я вам. Такие тихони сидят, сидят, а потом — раз! И стрельба в школе. Или там подрыв поезда. В итоге я оказался прав: вожатый съехал с катушек. Не вынесла душа поэта. Хе-хе!
Про “экскурсию” в сушилку скажу так: я ни капли не сомневался, что так всё и было, как нам рассказала Майя. К чему девчонке врать? Но доказательств у нас никаких не было. А Палыч решил подстраховаться. Сыкун, мля! Мол, герой города и всё такое. Нельзя его просто так выкинуть. Слухи пойдут. Вопросы возникнут. В итоге нам история боком вышла».

Сергей Андреевич Симченко, воспитатель (27 лет):

«Антон этот на особом счету среди вожатых. Реноме у него было сами знаете какое. Все знают историю из девяностых. И эта история вышла ему боком: он зазнался. Почитал себя выше других. Ну и я чуть было не дал ему в рыло один раз, когда он начал выделываться. Да, он, конечно, очкарик, умный такой. И что из того?
Да, с отрядом нехорошо получилось. Не удивлюсь, если Шайгин всех порешил. Мне кажется, он на это способен. Я чувствовал, что у парня нет тормозов. Может что угодно сделать. Причём не за ништяки, а просто так, из любопытства. Вот и доигрался, подонок».

Сергей Колбин, ученик гимназии № 45 (12 лет):

«Да, мы написали записку. Но не для прикола. Мы просто хотели дать родителям подсказку. Если кто-то из них не согласен, может просто обменять своего ребёнка на другого. Желающих найдётся много. Это правда. Кого угодно спросите.
Мы ничего не знаем о том, что случилось вчера и куда вожатый увёл “десятку”. Мы уверены, что сотни детей готовы пойти с Шайгиным хоть на край света. Ведь это Антон! Он никогда и никому не делал ничего плохого. Не надо на него наговаривать. Я бы сам пошёл, только мать бросать жалко. Одна останется».

Андрей Васьков, ученик гимназии № 45 (13 лет):

«Я согласен с Серёгой. Записка выглядит шуткой. Только всё серьёзно. Вы просто не понимаете того, что произошло этой ночью. Мы не знаем точно, но уверены: это было что-то грандиозное. Дети пошли с Антоном по своей воле. Тут и думать нечего. А что в лесу произошло, то совсем другое дело. Антон тут ни при чём. Не нужно его очернять!»

Лидия Георгиевна Ахметова, воспитательница десятого отряда (38 лет):

«Да, я согласна. Отряд был очень необычным. Наверное, за всю свою педагогическую карьеру я таких детей не видела. Да, книги я на тумбочках видела. Не придала значения. А что они в тетрадях решали примеры, так это что? Ничего… Что интересно, никто из них телевизор не смотрел вообще и к кино все были равнодушны. Соглашусь, что и это очень странно для детей. Но их в лагере уважали. Они были сильные, смелые. Был в них стержень внутренний, поэтому к ним никто не лез. Даже старшие дети. И не припоминаю, чтобы в самом отряде были конфликты. Очень дружные были дети. Это тоже необычно. А ещё их почему-то многие опасались. Как будто от них исходила угроза».

Глава 7

В больнице

1
— Нашлись! — повторил главный поисковик.
Стаев был готов поклясться даже через много лет, что после произнесения этого слова в вожатской вдруг пронзительно и тонко заиграла флейта. Им потребовалось с минуту, чтобы осознать новость. Затем следователь, полковник и главный поисковик поднялись, выскочили на улицу и помчались к машине связи. Пит подтвердил: да, нашлись. Все. Тридцать человек. Живы и здоровы. И в эйфории никто не заметил несоответствия в цифрах, не уловил странных интонаций в голосе Пита.
«Нашлись! Нашлись! Нашлись!» — повторял весь лагерь.
Через пятнадцать минут все ехали в пгт Трудовой, куда найденных детей повезли на скорых. Впереди — кортеж губернатора, дальше — автобус с родителями, за ним — Раскабойников в чёрном джипе, а в арьергарде — служебная «буханка». Визжали сирены, мигали маячки, сигналили клаксоны, рычали моторы.
Неужели всё так просто: раз — и нашлись? А голос вожатого шептал как наяву: «Вы их больше не увидите». Рада говорила: «Их нет в этом лесу». Перед глазами встала записка «Не ищите нас…» Тридцать. Тридцать человек.
«Но где же они были? Прятались в лесу? Нашли какое-нибудь потайное место? Умники! А как же предупреждения вожатого? Как же рисунки? Высокие люди и чёрные провалы?»
Следователь высовывался в окно, подставлял горящее лицо ветру. Он то и дело поворачивал голову, косился на Раскабойникова и оглядывался на сидевших позади Лонину и Валерия. Он специально попросил стажёра сесть в полковничий внедорожник, куда забралась и бизнес-леди.
Следователь вынырнул из своих дум, обернулся и поймал взглядом тонконосое лицо Валерия. Они смотрели друг на друга с полминуты. Стаев полез в карман, вынул карандаш и протянул его стажёру. Тот машинально протянул руку, не понимая ещё происходящего. В тот же момент следователь проворно схватил его за запястье и развернул ладонью вверх. На ней с внутренней стороны действительно багровел запёкшийся след от недавнего пореза.
— Откуда это?
— Не помню…
Стажёр вырвал руку и отвёл взгляд.
— Всё ты помнишь, гад! Зачем ты это сделал?
— Что?
— Не прикидывайся! Пальчики на кирпиче совпадают с твоими. Так что рассказывай! Ну?!
Валерий поморщился и сжал губы в линию, отстраняясь назад.
— Подонок! — прошипел Стаев. — Ты сообщник вожатого? Ты ему помогал? Где был вчера ночью? А письмо куда дел?
— Да что вы такое себе вообразили? — воскликнул Валерий. — И вообще, теперь-то какая разница? Ведь дети же нашлись. Правда?
Раскабойников хрюкнул. Стаев повернулся к нему, потом глянул на Лонину. Выражения лиц полковника и бизнес-леди были идентичны, как одинаковые маски. В глазах была надежда, но остальные черты выражали разочарование и боль. Как будто уже случилось что-то непоправимое. И когда Стаев уже был готов задать очередной глупый вопрос, полковник заговорил глухим голосом:
— Шайгин вёл по воскресеньям музыкальный кружок в школе. Как-то раз они пропали. Собрались в актовом зале и сгинули. Охранник божился, что никто не выходил. Прибежали родители. Заглянули во все уголки. Всё проверили. Не нашли ни души. Ни детей, ни Шайгина.
Стаев слушал как заворожённый.
— Поднялась паника. Хотели ментов вызвать. И тут дети и Шайгин спускаются в вестибюль. Родители почти в истерике бьются. Спрашивают: «Где вы были?» А те отвечают: мол, в актовом зале сидели. Музыку слушали.
Стаев дрожал.
— А ведь они всю школу оббегали! — почти заорал Раскабойников. — В каждый уголок заглянули. И в актовый зал тоже! Не могли мимо пройти.
Полковник закашлялся:
— Меня там не было. Вечером узнал от других. Обзвонил с десяток родителей. Все говорили одно и то же, но я не поверил. Подумал: «Ну перепутали что-то. Мало ли». А ночью у тех, кто был в тот день в школе, случился припадок неизвестной болезни. Кто-то бился в конвульсиях, кого-то тошнило, кто-то вообще сознание потерял. Некоторым скорую вызывали, а двое попали в больницу. С моим сыном тоже такое творилось. Но оклемался. А когда пришёл в себя, он мне и говорит: «В следующий раз так не делайте». Понимаешь? В следующий раз! И несколько раз повторил, гадёныш…
Полковник затряс головой. Стаев сидел с открытым ртом и слушал.
— Мы говорили с Антоном, — продолжал Раскабойников. — Он утверждал, что всё время они находились в актовом зале, никуда не выходили, не прятались и никого из родителей не видели и не слышали. А про приступ неизвестной болезни ничего не знал. Он же не врач. В общем, никто не понял, что это было…
Следователь глянул на Лонину. Она сидела с бледным лицом, а из её глаз катились слёзы. Стаев повернулся к Раскабойникову и улыбнулся без радости.
— А я вам скажу, что это было! — выкрикнул он. — Это была репетиция летнего похода! Он готовил их! К лету! К мероприятию. Неужели непонятно? Но почему вы не сказали об этом раньше? Почему, мать вашу?!
— Да потому что! — вскрикнула Лонина с надрывом. — Мы боялись повторения. Как вы не понимаете? Перед лагерем они сказали нам: «Не ищите нас. Мы отправляемся в большой поход».
Стаев взвыл:
— Какой ещё поход?
— Скоро мы всё узнаем! — вклинился Валерий. — Спросим у них. Ведь дети же нашлись! Правда?
— Ещё не вечер, — буркнул полковник.
Раскабойников и Лонина вдруг разом замолкли. Стаев глянул в окно. За разговором никто не заметил, как впереди появились низкорослые пыльные домики, кирпичные двухэтажные зданьица посёлка городского типа. Справа мелькнул синий знак «пгт Трудовой», и у Стаева холод пробежался по загривку. Перед глазами встал очередной рисунок Шайгина: высокие люди и большие деревья. А за ними — тьма.
— Почему вас так испугал вид Орлиной горы? — выдавил из себя Стаев.
На этот вопрос Раскабойников уже не успел ответить.

2

Они въехали в посёлок Трудовой. Раскабойников рулил по тесным улочкам, давил на газ, сигналил и тяжело сопел. Кортеж промчался по проспекту до самого конца, выбрался на улицу, заставленную шлакоблочными двухэтажками. Через минуту машины одна за другой остановились у железных ворот здания, выкрашенного в поблёкший синий цвет. Здесь собрался целый эскадрон скорых. Мелькали белые халаты, медицинские шапочки, стучали каблуки, раздавались выкрики, и обеспокоенные голоса то и дело что-то приказывали, требовали, просили, звали. «Детская больница № 2» — возвещала надпись на фасаде здания.
Губернатор и его свита выбрались из машин. Двери автобуса открылись, выпуская родителей. Раскабойников, Стаев, Валерий и Лонина вылезли из джипа. К ним присоединились опер Сергеев, Максим и Яна. На минуту приехавшие застыли перед воротами.
— Идём! — наконец скомандовал Раскабойников и распахнул железную калитку.
За ним гуськом двинулись родители. «Жжёный» уверенно вёл работяг. Итээрщики семенили следом. «Браток», «зэк» и их подруга держались позади. Молодой человек с усиками мельтешил под ногами. Стаев и его команда чуть отстали. Когда Раскабойников подошёл к крыльцу, из дверей больницы появился высокий рыжебородый человек в белом халате.
— Вы главврач? — с ходу начал Раскабойников, обращаясь к рыжебородому, который тотчас кивнул. — Где наши дети?
Тот замялся:
— Видите ли…
— Веди нас! — приказал полковник.
Раскабойников схватил его огромной лапищей за плечо и втолкнул в двери. Родители бросились следом. Они толкались, спотыкались, ныряли друг за другом в дверной проём и исчезали в здании. И в этот момент флейта заиграла снова, ещё громче, ещё пронзительнее. Следователь замер. Непонятный беспричинный ужас окатил его волной. Высокие люди. Чернота два раза. Мгла. Темень. Чёрные прямоугольники.
«У вас мало времени!» — вспомнилась фраза вожатого.
— Стойте! — крикнул Стаев. — Подождите!
Он бросился к дверям, но родители уже поднимались по лестнице. «Не ищите нас!» Десятки ног топали и шаркали по ступеням. «Их нет в лесу!» Вибрировали перила. «Их лёгкие дышат». Гулкое эхо улетало под потолок, как в пещере. «Они не живут». Капитан развернулся и выскочил обратно.
— Не входить! — рявкнул он, выталкивая из вестибюля стажёров и Яну. — Ждите здесь! Никого внутрь не пускать!
Стаев бросился вверх по лестнице вслед за родителями. В голове бились детские голоса: «Не ищите нас. Бесполезно! Просто играл на флейте. Мы не живём. Нас в этом лесу нет. Большой поход. Новые люди».
Лестница, площадка, другая лестница. Ещё площадка, распахнутая дверь и за ней коридор. Стаев остановился на пороге. Ноги его будто вросли в пол. Родители стояли метрах в десяти от входа в отделение, возле светлой рекреации с диванчиками и колоннами. Повернувшись направо, они смотрели на что-то скрытое от глаз Стаева. Все были удивительно спокойны, на лицах застыло выражение равнодушия и покорности. Не было ни радостных возгласов узнавания, ни детских визгов, смеха или плача.
— Боже мой! — прошептал кто-то.
— Что это?
— Как же так?
— Не может быть!
— Нет! Нет! Нет!
Из коридора вышел рыжебородый врач. Он выбрался на лестничную клетку, где стоял Стаев, и странно, по-детски всхлипнул. На лице доктора было написано ошеломление. Следом выскочил молодой человек с усиками, которые казались угольно-чёрными на бледном как мел лице. Он тоже остановился, хлопая большими детскими глазами и поджимая тонкие губы.
— Что там? — шёпотом спросил Стаев у рыжебородого.
Снизу прилетели крики, топот ног, возгласы. Через полминуты на лестнице показались Виктор Ктырь и старший второй группы Пит. Первый издал возглас боли и отчаяния, а второй трехэтажно выматерился.
— Не успели! — в сердцах воскликнул Ктырь.
И оба тотчас замерли. Из коридора нёсся, нарастая, многоголосый вой: «А-а-а!» Из дверей вдруг появился большой мрачный Раскабойников. Глаза его были налиты кровью, щека дёргалась, а изо рта вырывалось тяжёлое дыхание. Полковник по очереди глянул на рыжебородого главврача, на Ктыря, на Пита, и лицо начальника ГУВД искривилось.
— Что это значит? — прорычал полковник.
— Я же вам го-го-говорил… — начал рыжебородый, заикаясь.
— Олег, успокойся! — начал было Ктырь, выставляя перед собой руки. — Только не нервничай…
— Я… — заговорил вдруг Пит писклявым голосом. — Я звонил… И вам, и другим… Не отвечали. Я пытался. Не получилось. Не смог. Не сумел…
Полковник оскалился. Сгрудившиеся за его спиной родители издали одновременный звук, то ли рык, то ли стон. Два десятка глаз сверкали из глубоких впадин. Сжатые кулаки покачивались.
— Олег… — снова начал Ктырь, но продолжить не успел.
— Твари! — вдруг рявкнул полковник.
Он подскочил к Питу, и громадный кулак врезался в челюсть поисковику. Тот отлетел назад, ударился о стеклянную дверь и сполз на пол под звон осколков. Следующий удар получил Ктырь. Координатор поисков свалился на бок, прижимая руки к животу. Третьей жертвой пал рыжебородый врач.
— Стойте! — крикнул Стаев. — Подождите! Не надо! Олег Иванович…
Подоспевший снизу опер Сергеев выхватил пистолет, но ничто не могло остановить разъярённую толпу родителей. Оттеснив бушевавшего Раскабойникова, они повалили опера, начали пинать. Стаева же подхватили несколько пар рук и перебросили через перила с площадки второго этажа. Он упал на каменные ступени и потерял сознание. Следом по лестнице скатился опер в кожаном пиджаке. И пока оба пребывали в небытии, в больнице сотворялся настоящий ад.
Стаев пришёл в себя через полчаса. Он поднял гудевшую голову и открыл глаза. На лестнице было мутно от дыма и пыли. Несло лекарствами, едко воняло гарью. От смеси запахов мутило, а сердце колотилось гулко и сильно, отдавая в виски. Сверху летели безумные возгласы, хриплый мат, идиотский смех, глухие удары о бетон, треск дерева и звон стекла. Сквозь стены пробивались глухие женские крики и детский плач.
«Что это? Что это? Что это?» — будто повторял кто-то, сидевший в голове.
Пошатываясь, Стаев поднялся и скривился от боли в спине и боку. Он откашлялся, выплюнул изо рта алую слюну и отёр от крови лицо. Здание качалось, будто корабль в шторм. Из-за дыма было видно только на несколько шагов. Он огляделся. Метрах в трёх на полу лежали люди. На одном был знакомый кожаный пиджак. Следователь подхватил опера под мышки и потащил к выходу. Навстречу попалась растрёпанная Яна с расцарапанным лицом.
— Что происходит, Белянка? — еле ворочая языком, спросил Стаев.
Яна принялась что-то быстро говорить сквозь плач, но следователь не разбирал слов. Он положил свою ношу на асфальт, отошёл и присел на бордюр, прижимая к щеке поданный кем-то бинт.
На пятачке перед больницей творился первобытный хаос. Бегали люди, наталкивались друг на друга, орали, матерились. Ревели полуголые испуганные дети, сбившиеся в кучку. Яна и ещё несколько женщин в белых халатах выводили малышей за ворота. Там гудели машины и визжали сирены. Усиленный громкоговорителем голос выкрикивал команды. Стажёры выносили из больницы раненых и складывали их прямо на асфальт.
Стаев поднял голову и замер. Больница полыхала, подожжённая сразу в нескольких местах. Пламя полностью охватило второй этаж и быстро распространялось по зданию. Почти все окна на втором этаже были выбиты. Из них валил густой чёрный дым, который поднимался над крышей и заволакивал небо. Устроенная родителями вакханалия насилия достигла апогея.
Врачи и пациенты выбирались из погибавшего здания. Из окна вылетело маленькое тело в пижаме, объятое огнём, и упало с глухим стуком. Несколько детей на втором этаже рыдали и звали на помощь. Два врача принесли лестницу и полезли к ним. Из других окон то и дело выпрыгивали люди. Они приземлялись прямо на асфальт, калечились, ломая ноги. Несколько человек вывалились из задымлённого дверного проёма. Все были в крови и саже, на многих горела одежда. Люди кашляли, сморкались, тёрли слезившиеся глаза и падали на траву, с жадностью глотая воздух раззявленными ртами.
Постепенно все родители собрались в одном месте. Лица их были мокры от пота и вымазаны сажей. Раскабойников с окровавленной шеей и в драном пиджаке поддерживал еле стоявшую на ногах Лонину. Волосы бизнес-леди обгорели с одной стороны, платье было прожжено в нескольких местах, а ободранное правое плечо сочилось кровью. Лидер рабочих сидел на корточках, держался за разбитую голову и стонал, морща обезображенное ожогом лицо. Объёмная дама рыдала, поправляя обгоревший подол. Длинноволосый парень обнимал свою подругу, которая стонала и заваливалась набок. Старушка хныкала, вертела в пальцах красную шляпку, а другой держалась за окровавленную руку. Старик-азиат что-то кричал, обращаясь то к одному, то к другому. Религиозная пара серьёзно крестилась и бормотала молитвы.
За кустами «зэк» и «браток» хлебали по очереди спирт из горла. У татуированного на шее висел стетоскоп. У «братка» на стриженой голове багровел рубец. Вид у обоих был залихватский. Они не обращали внимания ни на бегавших людей, ни на плакавших детей, ни на тела, которые складывали рядом.
С другой стороны подбежал возбуждённый и разрумяненный молодой человек с усиками. На его измазанной сажей маленькой мордашке застыло ошалелое выражение. Он потолкался среди родителей, что-то спросил и снова пропал.
Стаев с невероятным усилием встал и повернулся к родителям:
— Теперь вы довольны? Вы этого хотели?
Родители оглядывались. Их потные, грязные лица вытягивались. Они смотрели друг на друга, на пылающую больницу, на бегавших вокруг людей. Кто-то размазывал по щекам грязь и сажу. Кто-то кашлял и отплёвывался. Несколько человек сели прямо на асфальт рядом со «жжёным».
— Боже, что же мы наделали?! — пробормотала объёмная дама и закрыла лицо руками.
— Как же так получилося? — прошамкала старушка.
— Мы не хотели! — взревел длинноволосый парень.
За кустами развязно расхохотались «зэк» и «браток».
— Да они сами… — вскрикнула Лонина, но Раскабойников одёрнул её.
И тут «жжёный» очнулся. Он выпрямился, запрыгнул на бордюр и поднял руку-клешню, как день назад на пятачке у кинотеатра.
— Тихо! — гаркнул лидер рабочих. Ожог багровел на его щеке. — Успокоились все быстро!
Он оглядел родителей. Глаза его выкатились и сверкали, как два осколка тёмного стекла, рот растягивался от уха до уха.
— Это ж всё вожатый! — крикнул «жжёный», потрясая кулаками в воздухе. — Шайгин! Он во всём виноват!
— Да, да! — поддержало его несколько голосов. — Правильно!
— Гад! Подонок! Мразь!
— Убить его! — выкрикнул «жжёный», тараща глаза. — Казнить! Линчевать!
— Уби-и-ить! — закричала толпа.
Стаев оглядывал родителей по очереди. Он заметил, что те перестали быть людьми. На площадке перед больницей стояло стадо антропоморфных животных со звериными ликами, среди которых появлялась то бычья голова, то волчья морда, то свиное рыло, то харя летучей мыши, то что-то химерное, составленное из кусков разных зверей. Они скалились, рычали, фыркали и наконец бросились к воротам гурьбой с визгами и улюлюканьем. На пятачке перед больницей остались только Раскабойников с Лониной, несколько итээрщиков да религиозная пара, которая продолжала креститься на задымлённое небо.
Едва стадо полулюдей-полуживотных скрылось, как ворота распахнулись, и на территорию пылающей больницы, сигналя и завывая сиреной, ворвалась пожарная машина. Пять человек принялись разматывать рукава. Ещё одна бригада бросилась внутрь здания. Заработали шланги, выплёвывая струи воды. Но больница была уже обречена. Ветер раздувал пламя, рвавшееся изо всех окон, разбрасывал искры и разносил дым по округе. Здание кряхтело и трещало. Взрывался разогретый шифер, лопались стёкла в уцелевших окнах. Через несколько минут сложилась крыша, начали рушиться перекрытия. Больница превратилась в огромный костёр. В последний раз из чёрного проёма дверей дыхнуло, как из пасти дракона, раскидывая искры.
Стаев снова опустился на бордюр. Хотелось лечь на бок, закрыть глаза и не видеть ничего. И тут перед ним вырос мальчик в полосатой футболке. Не запачканный сажей, без порезов и царапин, он выглядел посторонним на пожарище. Мальчик смотрел на Стаева серьёзными карими глазами и вдруг сказал:
— Мы готовы!
Он откинул правой рукой чёрную чёлку, и Стаев заметил на тыльной стороне кисти число сорок два, выведенное синим маркером.
— К чему?
Губы мальчика сжались в линию. Он стоял перед Стаевым, смотрел на него, и от этого пронзительного взгляда, а может быть, от вони пожара, от дыма, от суеты и криков капитану стало дурно. Он хотел что-то сказать, только мальчик вдруг исчез, растворился в воздухе, но фраза продолжала висеть в воздухе, как отзвук затихающего колокола:
«Мы готовы!»
Прежде чем глаза Стаева закрылись, ему было видение: высокий седовласый старик в длинном синем балахоне, расшитом серебряными звёздами. Очень дряхлый, с глубокими морщинами, глубоко посаженными глазами и длинными белоснежными волосами, он стоял в окне второго этажа пылающей больницы и сжимал в длинных тонких пальцах серебристую флейту, а потом поднёс её ко рту. От тонкого тягучего звука Стаев поморщился. Он закрыл уши ладонями, отгородился от всего, но в последний момент из большого далека прилетел протяжный крик:
— Не ищите на-а-ас!

3

«Не ищите нас».
«В лесу их нет».
«Они не живут».
«Это бесполезно».
«Я просто играл на флейте…»
Голоса говорили постоянно и не замолкали ни на миг. Они повторяли те же самые фразы, которые сливались в один однообразный гул. Иногда из него прорывалась музыка, игравшая в лагере той ночью, которую он провёл в «Белочке». Эту музыку хотелось слушать, прокручивать в голове снова и снова, расшифровывать её, перебирать варианты. Потом перед глазами замелькали образы, такие яркие, как будто их проецировали на экран, висевший прямо перед лицом.
Лето. Ворота лагеря. «Добро пожаловать в “Белочку”!» — возвещала надпись на въезде. Прибывают автобусы, останавливаются. Из распахнутых дверей со смехом и визгами выпрыгивают дети. Линейка на площади трёх флагов. Выстроившиеся в каре воспитанники смотрят вверх. Красный стяг взвивается ввысь и дрожит на ветру, как живой. Руки скользят по тросику, который приятно натирает ладони ребристой поверхностью. Красный галстук на груди трепещет от ветра, его концы бьют по лицу.
Было ли это с ним или с кем-то другим?
Образы замелькали с неимоверной быстротой. Поход на реку. Спортивные соревнования. Игры на поляне. Футбол и волейбол на первенство лагеря. Купание в бассейне. Стоп! Замедление. Он идёт с отрядом по знакомой дорожке, выложенной бетонными квадратами. Поднимается по ступеням корпуса. Заходит. Идёт по коридору. Третья дверь налево. Он открывает её. Молодая девушка, красивая, как Венера с картины. Только худая и коротко стриженная. Она как будто парит в полуметре от пола. Большие подведённые глаза влажно блестят, приоткрытые губы выделяются алым пятном, щёки словно пламенеют. И не сразу замечаешь верёвку, уходящую под потолок. Он выходит в коридор. Дети собрались вокруг, смотрят на него. А потом заходят в сушилку группами, по очереди. Выходят спокойные, но в глазах у каждого появляется что-то такое, чего не было ранее.
Друг за другом они проходят в палаты, достают из тумбочки тетради, рвут старые загадалки и пишут новые. Чья-то дрожащая рука выводит большими буквами: «Не ищите нас». Записки помещаются в футляры из-под «киндер-сюрпризов». На следующий день происходит их торжественное закапывание на Иванчайке. Затемнение.
Последняя ночь. Он стоит в игровой у стены с флейтой в руках. Музыка льётся звонким ручейком. Мелодии сменяются и плавно перетекают одна в другую. Дети сидят и слушают. Но постепенно ритм и звучание захватывают их. Они вскакивают, пускаются в пляс. Они двигаются по кругу в одном ритме. Они сбрасывают ненужные тапочки и продолжают танцевать босиком. Их движения уверенные, плавные и изящные. На лицах сосредоточенное выражение. Они снова выполняют какой-то ритуал.
«Сейчас он придёт», — проносится в голове мысль.
И он действительно приходит. Старик? Стажёр Валерий? Директор? Кто-то из родителей? Невозможно сказать. Гость стоит в полумраке коридора, лица его не видно, да и фигура неясная, расплывчатая. Лишь тёмный силуэт. Поначалу на него не обращают внимания, но когда тот начинает говорить, дети поворачиваются к нему. Музыка продолжает играть, и слова человека легко ложатся на мотив, получается песня: «И мой сурок со мною!». Через минуту дети вдруг издают коллективный вопль радости. Такой энтузиазм увидишь разве что на футбольном матче, когда любимая команда на последних секундах вдруг забивает решающий гол. Все друг за другом выбегают из игровой в коридор, а оттуда — на улицу. В комнате остаётся одна Майя. Она берёт пузырёк с гуашью, обмакивает палец и выводит дрожащей рукой на стене надпись красными неровными буквами.
Новость приводит и его в состояние экстаза, хотя он не может сказать точно, почему это происходит. Возможно, всё дело в песне. Он тоже выбегает на улицу вслед за детьми. Они идут по главной аллее. Впереди вышагивает тот человек, играя на флейте и пританцовывая. Дети как привязанные идут следом. Они смеются и танцуют. Из окон корпусов выглядывают люди. Их лица спокойны. Они смотрят на процессию, но не удивляются и ничего не говорят. В одном из окон Фиолетового корпуса мелькает угрюмое лицо Арсения Кулакова из восьмого отряда. Побродив по лагерю, «десятка» выходит за ограду и направляется в сторону леса. Флейта продолжает играть, но кажется, что звучит целый духовой оркестр.
Они переходят вброд Каменный ручей и тотчас оказываются у Орлиной горы. Яйцеобразный валун одиноко торчит на поляне. Журчит ручеёк, сверкая в свете луны. Гуляет ветер в верхушках сосен. Дети выстраиваются в шахматном порядке. Человек становится на то место, где позднее обнаружат отпечатки подошв с рисунком в ёлочку. Флейта на миг замолкает. Становится тихо. Когда музыка начинается снова, звук гораздо громче. К тому же он другой. Музыкальные фразы накладываются друг на друга, звуки сливаются в странный гул, совершенно непохожий на музыку.
Дети ложатся в траву, сворачиваются калачиками и засыпают. Звук флейты, долгий, пронзительный, летит над поляной. Он вскоре замолкает, но ещё долго не умирает эхо, отражённое от скал.
Наступает рассвет. Поляна пуста. Только примятая трава говорит о том, что недавно тут лежал кто-то. Сосны теснее обступают поляну с трёх сторон. Мрачным гребнем возвышается Орлиная гора. Чернеет валун, облепленный лишайниками. Ручей журчит в траве между деревьев. На траве валяется флейта.
«Где же дети? Куда они делись?»
Хочется проснуться, вырваться из этого сна. Он пытается открыть глаза, но обнаруживает, что веки подняты, только он ничего не видит: перед лицом сплошная чернота. Он сидит на кровати и смотрит в кромешную тьму. Он ослеп? Умер? Невозможно понять.
Он начинает припоминать произошедшее накануне. Вспоминает себя по крупицам. Поначалу не получается, но понемногу удаётся назвать своё имя, звание, должность, год рождения, домашний адрес, имя сына от первого брака, домашний телефон, имя второй жены, имя дочери от второго брака, имена матери и отца, образование, годы обучения в… СТОП! К чему это?
— Меня зовут…
И снова начинаются видения. Только теперь — от лица другого человека. Снова он приезжает в лагерь, осматривает палаты Синего корпуса, комнату Шайгина, чердак; находит обложки от книги и от тетради, письмо в конверте; он снова беседует с Половняком, обвиняет его, допрашивает Шайгина в изоляторе, достаёт загадалки из футляров, слышит звук флейты в ночи, склоняется над поверженным «профессором». Читает записку: «Ищите замену». Снова Майя лежит на утренней полянке, глядит большими глазами в небо. Снова они с Раскабойниковым летят на Орлиную гору, осматривают полянку и поднимаются наверх. Родители поднимают бунт в лагере и требуют остановить поиски. Приходит Женя, улыбается, мямлит и показывает в сторону леса. Приезжает губернатор. Наконец раздаётся долгожданное: «Нашли-и-ись!»
Воображение рисует подробную картину: родители выводят живых и здоровых детей из больницы. Все улыбаются. Все рады тому, что всё так удачно завершилось. Как в прошлый раз, зимой, в актовом зале. Но что-то не так… Что-то неправильно в поведении родителей.
«Стойте!» — кричит он и бросается вслед.
Все поворачиваются. Капитан в ужасе застывает: ведь у родителей головы животных. Большезубые пасти, вываливающиеся языки, немигающие глаза, когти на лапах. Да и дети — вовсе не дети, а… Он вдруг понимает, что и с ними всё непросто, и это поражает ещё больше, чем трансформация родителей в животных: у детей нет лиц! Вместо них — белые овалы. Он указывает на них, пытается крикнуть, но ни звука не вырывается из горла. Почему-то, кроме него, никто не замечает этой несуразности. Звероподобные родители с детьми без лиц рассаживаются в автобусе. Он уезжает, мигая огнями.
Он бросается следом, но тут спину обдаёт жаром. Он оборачивается и застывает при виде стены огня, выросшей за спиной. Больница горит. Через минуту она вся охвачена пламенем, рушится, разваливается на части, но огонь не утихает, а даже становится сильнее, как если бы в него постоянно подкидывали дрова. Дым окутывает всё вокруг, из чёрного облака появлялся Шайгин. Он огромного роста, метра под три. Склоняясь над Стаевым, он заглядывает ему в лицо. Глаза горят синим огнём. Пионерский галстук развевается как флаг. И тут лицо вожатого начинает стареть, покрывается морщинами, щёки проваливаются, скулы выпирают, волосы теряют цвет. Шайгин-старик протягивает руку и говорит низким голосом: «Ищите замену» — и пропадает.
Темнота сгущается ещё больше. Дым становится непроглядным. Перед глазами, в метре от лица, висит чёрный прямоугольник — последний рисунок Шайгина. Он издаёт шум: то ли шипение, то ли музыку, — и из этого чёрного провала лезут безобразные, уродливые хари, тянутся длинные руки. Крик застревает в горле.
«Нет, нет, нет!» — кричит Стаев, но из горла вырывается только шёпот.
«Ищите замену!» — говорит какой-то низкий голос.
«Мы готовы!» — говорит детский голос.
На миг появляется мёртвая Майя с красным галстуком на груди. Глаза её большие, совершенно чёрные и неподвижные. Зрачки овальные, окружённые тонкой каймой светлой радужки. Она кивает, разворачивается и уходит. Вслед за этим наступает полное затмение.

4

Стенограмма допроса капитана Стаева, следователя прокуратуры по Зареченскому району, от 5 августа 2003 года.
Допрашивал: дознаватель Генпрокуратуры капитан В. Петров.
Дознаватель: Какие следственные мероприятия были проведены вами в ходе дознания по делу о пропавшем отряде?
Стаев: Вы уже спрашивали об этом неоднократно. Я отвечу, как и в прошлые разы. Все мероприятия проводились в соответствии с регламентом. Я не помню их наизусть и не стану перечислять. Смотрите материалы уголовного дела.
Дознаватель: Главным подозреваемым в организации похищения воспитанников десятого отряда лагеря «Белочка» является вожатый Антон Шайгин. Вы совершенно справедливо предположили, что он не мог действовать в одиночку, и принялись разыскивать сообщников. Почему вы исключили из числа таковых директора?
Стаев: Я его не исключал полностью. Я лишь предположил, что его участие маловероятно, учитывая обстоятельства дела.
Дознаватель: На основе чего вы сделали такое предположение?
Стаев: Директор, обладая большими полномочиями, мог устроить всё проще. И к тому же обеспечить себе алиби. Я продолжаю настаивать на том, что уход детей был спонтанным, неожиданным. Шайгину помог кто-то другой. Он появился в игровой внезапно и сказал детям что-то такое, что заставило их немедленно выбежать из корпуса, в чём они были: в домашней одежде и босиком.
Дознаватель: Что было дальше, по вашему мнению?
Стаев: Шайгин и его сообщник провели детей по лагерю маршрутом, обозначенным мною на схеме, и вывели за территорию через дыру в заборе.
Дознаватель: Мы видели вашу схему. Как вы себе это представляете? Шайгин вёл полуголых и босых детей через весь лагерь, но их никто не остановил, даже охранники?
Стаев: Их видели многие. Есть показания Арсения Кулакова, проживавшего в Фиолетовом корпусе. На основе показаний мальчика из восьмого отряда путь по лагерю отслежен нами довольно точно. Найдены следы в некоторых местах.
Дознаватель: Он же сам утверждает, что это — всего лишь сон.
Стаев: Я считаю, что мальчик действительно видел отряд. Проснувшись ночью от звуков музыки, он подошёл к окну. Возможно, увиденное было таким нереальным, что он принял его за сон. Как и остальные. Или же была договорённость между вожатым и остальными. Шайгин пользовался большим авторитетом. Других объяснений у меня нет.
Дознаватель: Арсений говорит про какого-то седого старика. Именно он, а не Шайгин якобы вёл детей по лагерю.
Стаев: Предполагаю, он был тем самым сообщником вожатого. Возможно, загримированным.
Дознаватель: Вам не кажется, что вы всё усложняете? Сон Арсения — просто сон. Старик — плод его воображения. Следы на клумбе могли оставить другие дети. А если бы вожатый повёл отряд той дорогой, да ещё играл бы на флейте, то не смог бы остаться незамеченным.
Стаев: Как я уже сказал, мог иметь место коллективный сговор. Возможно, на сотрудников и детей повлиял какой-то другой, пока что неизвестный нам фактор или их комбинация. Например, воздействие каких-либо веществ, гипноз, самовнушение.
Дознаватель: На чердаке вы нашли флейту, обложку от книги, обложку от тетради, клочки жжёной бумаги. Как вы думаете, что это были за записи?
Стаев: Какая-то старинная книга и дневник.
Дознаватель: Было ли найдено что-либо ещё? Какой-нибудь не¬обычный предмет?
Стаев: Я вас не понимаю. Опись предметов, найденных в комнате вожатого и на чердаке, приводится в деле. Ничего, кроме этого, обнаружено не было.
Дознаватель: Вы знали, что у Шайгина, возможно, была вторая флейта?
Стаев: Нет, мне про это неизвестно.
Дознаватель: Дело в том, что описание флейты, приобщённой к делу в качестве вещественного доказательства, не соответствует внешнему виду инструмента. Как вы можете это объяснить?
Стаев: Этого я объяснить не могу. Была найдена только одна флейта на чердаке. Её я и приобщил к делу и описал самым подробным образом.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Дознаватель: Поговорим о нападении на Теплых. Вы провели дознание в связи с инцидентом?
Стаев: Да, дознание проводилось. Преступника выявить не удалось.
Дознаватель: Вы полагаете, это был сообщник Шайгина?
Стаев: Скорее всего. Возможно, кто-то из родителей.
Дознаватель: Вы утверждаете, что родители мешали вам и саботировали поиски?
Стаев: Да, именно так всё и было. Есть факты.
Дознаватель: Мы изучили эти факты. Они неубедительны.
Стаев: А что вы скажете о бунте в лагере? Они требовали остановить поиски. К тому же полковник Раскабойников отдал приказ вывести людей из леса.
Дознаватель: Никто из родителей это не подтвердил. Все говорят: бунт был устроен потому, что расследование проводилось слишком медленно. Раскабойников утверждает, что хотел провести перегруппировку поисковых отрядов. Люди устали. Нужна была замена. Об остановке поисков речь не шла.
Стаев: Опросите участников моей группы. Они присутствовали и всё видели.
Дознаватель: Они затрудняются назвать причину бунта.
Стаев: Тогда мне нечего сказать.
Дознаватель: Если предположить, что вы правы, как вы думаете, для чего родители мешали вам?
Стаев: Это нужно спросить у них. Наверняка были причины.
Дознаватель: Вы тоже много сделали, чтобы не найти пропавший отряд.
Стаев: Возможно. Я не отрицаю своих ошибок. Но они были непреднамеренные.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Дознаватель: Вы считаете, случай в сушилке как-то связан с пропажей детей?
Стаев: Да. После экскурсии дети переписали загадалки.
Дознаватель: А эти… записки какое могут иметь значение?
Стаев: Я предполагаю, что дети пережили психологическое потрясение. Дело не в самой экскурсии, а в том, какой смысл они ей придавали. Евхаристия — это не просто поедание хлеба с вином, как может показаться человеку со стороны. Так и для них экскурсия могла иметь какое-то важное значение.
Дознаватель: Вы полагаете, что в сушилке состоялся своего рода религиозный ритуал?
Стаев: Я этого не говорил. Я просто привёл сравнение. В том, что инцидент с мёртвой Альбиной повлиял на детей, у меня нет никакого сомнения.
Дознаватель: А для чего вы приложили к делу рисунки Шайгина?
Стаев: По моему мнению, Шайгин пытался таким образом предупредить нас о том, что произойдёт впоследствии. Не знаю, как это объяснить, но все его предсказания сбылись. Он будто заранее знал, как будут развиваться события.
Дознаватель: А записка двух мальчиков — какую роль вы ей отводите в случившемся?
Стаев: Она тоже как-то связана с произошедшими событиями. Но я не знаю, как именно.
Дознаватель: Нам понятна ваша позиция. Загадалки, рисунки, сон, записка… Вместо того чтобы проводить расследование и искать виновника, вы занимались сбором ненужных предметов. Как вы, опытный следователь, могли повести себя так непрофессионально? Возможно, вы находились под действием каких-либо веществ или испытывали усталость? Возможно, подверглись стрессу? Какие ещё факторы могли воздействовать на ваши когнитивные способности?
Стаев: Я не находился под действием чего-либо. Усталым я не был. Стресс был не сильнее, чем всегда. И с когнитивными способностями у меня всё в порядке. Просто это дело не совсем обычное. И к нему нельзя подходить со стандартным лекалом.
Дознаватель: Что вы имеете в виду?
Стаев: Нужно… больше доверять интуиции, руководствоваться чутьём, а не подгонять решение под ответ. Тем более что он нам неизвестен.
Дознаватель: Мы доведём это до сведения компетентных лиц. Ваш случай будет рассматриваться на более высоком уровне.
ПРОДОЛЖЕНИЕ
Дознаватель: Что случилось в больнице?
Стаев: Не могу сказать точно. Я зашёл последним, поэтому не видел встречи детей и родителей. Те по какой-то причине впали в ярость. Что-то им не понравилось. Очевидно, с детьми было что-то не так.
Дознаватель: Кто виноват в пожаре и погроме? Известны ли вам зачинщики?
Стаев: Зачинщики мне неизвестны. В погроме принимали участие, очевидно, все родители. Кого-то одного я выделить не могу, потому что меня вырубили в первые минуты. На самом деле я не удивлён.
Дознаватель: Почему?
Стаев: Все их действия, как и препятствование следствию, укладываются в одну схему. По каким-то причинам они не хотели, чтобы их дети нашлись.
Дознаватель: Как вы оцениваете действия других сотрудников вашей группы?
Стаев: Они заслуживают поощрения.

5

Газета «Вечерний Бельск» от 28 июля 2003 года
Трагедия в больнице
Одиннадцать человек погибли и более шестидесяти получили ранения и ожоги различной степени тяжести при пожаре в детской больнице № 2 посёлка Трудового. Среди погибших восемь детей. Все пациенты были отвезены в ожоговый центр. Пятеро находятся в реанимации. Их состояние оценивается как тяжёлое. Прокуратура возбудила уголовное дело по статье «Халатность и ненадлежащее оказание услуг». Родители пострадавших детей требуют наказать виновных.
Как известно, в ночь с 25 на 26 июля из лагеря «Белочка», расположенного в пригороде Бельска, Комове, пропал целый отряд численностью тридцать человек. Дети ушли ночью в лес с вожатым Антоном Шайгиным, где бесследно пропали. Их искали двое суток. И вот 27 июля, в два часа дня, от поисковиков пришло долгожданное известие.
Сразу после обнаружения воспитанников на скорых привезли в ближайшее учреждение, больницу № 2 пгт Трудового. Вскоре туда же приехали и родители, жаждавшие встречи со своими чадами. Но счастливого воссоединения семей не произошло.
По прибытии в больницу родители потребовали немедленно показать им детей. Главврач тотчас препроводил приехавших на второй этаж. И вот тут произошло невообразимое. В это трудно поверить, но… родители просто не нашли своих детей в больнице.
Они бегали по коридорам, заглядывали в палаты, хватали каждого ребёнка, осматривали его. Они кричали на врачей, требовали, угрожали и всё больше свирепели. Наконец, дойдя до крайней степени эмоционального возбуждения, они принялись избивать всех подряд, а потом устроили в учреждении настоящий погром. В ходе него произошло возгорание, которое и привело к пожару и гибели одиннадцати человек.
В результате больница № 2 была уничтожена огнём полностью. К счастью, благодаря грамотным и своевременным действиям сотрудников правоохранительных органов большинство маленьких пациентов удалось вывести. Все они госпитализированы.
Теперь, когда страсти улеглись, можно трезво оценить ситуацию. Что же всё-таки произошло? Почему родители, как они утверждают, не нашли в больнице своих детей? Ведь кто-то же был подобран на поляне у Орлиной горы. Кого-то привезли в больницу № 2 пгт Трудового.
Нам удалось выяснить, что 27 июля 2003 года на Орлиной горе в течение шести часов было подобрано в общей сложности более полутора сотен детей и подростков возрастом от двенадцати до четырнадцати лет. Первая партия, обнаруженная в четыре часа дня, была привезена в посёлок городского типа Трудовой. Для эвакуации остальных детей были привлечены прочие транспортные средства. На этот раз детей везли в Бельск и распределяли по больницам. В настоящий момент выясняются их личности. С ними работают психологи и следователи. Пока ещё неизвестно, кто они такие и как оказались на Орлиной горе. Также нельзя пока точно сказать, есть ли среди них воспитанники пропавшего десятого отряда. А в Комовском бору продолжаются поиски.
Одновременно продолжается следствие по делу о поджоге и погроме в больнице. Среди главных подозреваемых — родители детей злополучного десятого отряда. Многие из них задержаны и пребывают в изоляторе временного содержания. Их обвиняют в преднамеренном убийстве, причинении тяжкого вреда здоровью, поджоге, подстрекательству к бунту. Решается вопрос об аресте.
В связи с недавними событиями доступ к Орлиной горе ограничен. Администрация области также просит воздержаться от посещения Комовского бора. Там до сих пор ведутся поисковые и следственно-оперативные мероприятия. Главное управление МВД рекомендует всем родителям присматривать за детьми во избежание каких-либо эксцессов.
Мы приносим соболезнования родственникам всех погибших и раненых при пожаре в больнице пгт Трудового. 30 июля объявлено в Бельске днём траура. Отменены все развлекательные мероприятия, будут приспущены государственные флаги.
Подпись: Вениамин Берендеев

***

Из показаний свидетелей

Михаил Голяков, участник поисковой группы (35 лет):

«27 июля в ходе поисковых мероприятий в лесу неподалёку от Орлиной горы нами была обнаружена группа детей. Они находились не вместе, а были рассредоточены по лесу по три-пять человек. Нам пришлось собирать их. Из-за сильной задымлённости это заняло какое-то время. Дети находились в подавленном состоянии, на вопросы и обращения к ним не реагировали. Старший группы, Пётр Маврин, решил, что это были пропавшие воспитанники десятого отряда. Он и сообщил об их обнаружении в поисковый штаб.
Свою ошибку мы поняли позднее, когда найденных оказалось больше. Только в первой группе набралось сорок два человека. Мы связались с координатором поисков майором Ктырём. Маврин поехал в больницу, чтобы предупредить всех об ошибке. А мы находили всё новых и новых детей. Всего их было больше сотни».

Лариса Раянова, врач скорой помощи (36 лет):

«Наша бригада первой прибыла к Орлиной горе. Был произведён первичный осмотр пациентов — детей лет двенадцати-четырнадцати. Сбор анамнеза был невозможен. Пациенты были неконтактны. Они не разговаривали, не реагировали ни на что. Состояние удовлетворительное. Физических повреждений не обнаружено. После первичного осмотра, заполнения карт больных и нумерации всех детей маркером мы решили доставить их в ближайшую больницу — № 2 в пгт Трудовом».

(Продолжение следует.)

Опубликовано в журнале «Российский колокол» № 2-2024.
Размещено на сайте 17.07.2024 в 22:07.