ОПЯТЬ ДОЖДИ, ОПЯТЬ ВЕТРА

Опять дожди, опять ветра,
Зима пугает холодами.
Я, как всегда, купил вчера
Цветы своей прекрасной даме.
В пузатой вазе на столе
Они стоят, как вестник мая,
Не важно, что росли в тепле,
Сезонов разницу стирая.
Поправку в климат наш внесли,
Погоду в доме изменили.
На этом вот клочке Земли
Любовь еще пока что в силе.

АВГУСТ, ВРЕМЯ ЗВЕЗДОПАДА

Август. Время звездопада.
Ночь. За городской чертой
Эту неба клоунаду
Наблюдаем мы с тобой.
Знаем, падают не звезды –
То Персей приветы шлет.
Может, нам с тобой не поздно
Тоже двинуться в полет?
Мы, две яркие песчинки,
Враз сквозь серость бытия
Славно по небу промчимся
И исчезнем. Ты и я.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Как выжил я, никто не знает.
Да стоит ли об этом вслух?
Снег на твоих ресницах тает,
От белых не отбиться мух.

А у меня глаза сухие.
Я верю, верю – это снег!
Пусть мы с тобой не молодые,
Но впереди ведь целый век.

Я рядом, я сумел вернуться,
Хотя полег в барханах взвод.
Тебе бы впору улыбнуться –
Ты плачешь. Видно, наперед.

ДУШУ СВОЮ ЛЕЧУ

Душу свою лечу,
Выпуская на волю,
Пишу так, как хочу,
За всех вас делюсь болью.
На рыданья стал скуп,
Но, себя не жалея,
О других плачу, глуп,
Пусть простят, дуралея.

В СИНЕМ ДОМЕ

Дорогая, ты устала?
В синем доме от Шагала
Есть тахта с клетчатым пледом,
Я, тебе душою предан,
Буду рядом в тишине.
Отдохни. По нраву мне
Эта давняя картина.
Не у модного камина,
Возле доброй русской печки
Мы вдвоем, горят две свечки,
На столе твои оладьи,
Вечер тих, душевен, ладен.
Помолчим, без слов все ясно,
Мы вдвоем, и жизнь прекрасна.
Только гаснет свечек свет.
Я живу. Тебя уж нет.

Я – МАЛЕНЬКАЯ КОЗЯВКА

Я – маленькая козявка,
Под весом моим небольшим
Не гнется ни листик, ни травка,
Я легче, чем воздух, чем дым.

Меня приметит не каждый,
И жизнь моя так коротка.
Зачем же ее однажды
Твоя оборвала рука?

РАСКИНУВ РУКИ, НА ЛУГУ…

Раскинув руки, на лугу
Лежать, обняв травы прохладу…
Что в жизни я еще смогу?
А может, больше и не надо.
Что совершил, то совершил,
Что не сумел, то позабыто.

Вдруг луг цветами запестрил,
Лучами яркими облитый.
Он задышал, как великан,
Что знает, спать не должно летом,
Он излечил меня от ран.
Ушел, его душой согретый.

ДРУЖБУ ГОДАМИ НЕ МЕРЯЙ

Дружбу годами не меряй,
Литрами выпитых вин.
Меряй ее ты доверьем
С юности и до седин.

Меряй не доброю вестью,
Не компанейской хвалой,
Не добросовестной лестью –
Правдой, пусть даже и злой.

Друг – не приятель, знакомый.
Друг – не товарищ, сосед.
Жизнь – наш дворец, но бездомный
Тот, у кого друга нет.

ТРОПА

Однажды в лесу я увидел тропу
(Она неприметной была),
Направился к ней и поставил стопу
(Крапива ее обожгла).
Хоть очень хотелось узнать мне, куда
Тропинка могла привести,
По ней, не увидев людского следа,
Тотчас передумал идти.
Прохоженной тропкой пустился я в лес
(Крапива к чему, бурелом?),
Удобства, практичности ласковый бес
Повел меня нужным путем.
На случай тот давний смотрю свысока
(Ну что б там за чудо нашел?),
Но в снах иногда эта снится тропа,
Тропа, по которой не шел.

СВИДЕЛИСЬ ОДНАЖДЫ МЫ

Свиделись однажды мы
С другом прошлых лет,
И, свидание обмыв,
Спеть решил поэт.
Что с пустою тарою
Делать у стола?
Он гитару старую
Вынул из чехла.
Сели мы под грушею
Осенью в саду,
И певца я слушаю,
А тот в полубреду.
Песню, будто на войне,
Поет наоборот:
«Не везет в любви мне,
В смерти повезет».

ОКЕАНСКИЙ СКИТАЛЕЦ

Он знал паруса как пять пальцев,
Когда еще юнгою был,
В семью океанских скитальцев
Вошел и диплом получил
С печатью муссонов, пассатов
И подписью южных морей,
И не было среди пиратов
Отважней его и храбрей.
Спускался он с шаткого трапа
На берег, всего – ничего,
И шторма когтистая лапа
Не тронула душу его.
И снова он в море, он в море,
Братается с горькой волной,
И горе, проклятое горе
Обходит его стороной.
…Реальность выводит из сказки:
Ему девять лет, и он спит.
Парнишка прикован к коляске,
А мозг океан бороздит.

ПОЗДНЯЯ ОСЕНЬ У МОРЯ

Поздняя осень у моря,
Воздух прозрачен и чист,
И на деревьях на взгорьях
Зелен еще каждый лист.

Море сливается с небом,
Перистость облаков
Пеной к небесному брегу
Катит воздушностью снов.

Волн нет и легкого бриза,
Дождь и ветра впереди,
Только прибой – ну подлиза! –
Шепчет: «Ко мне подойди».

Как хорошо и привольно
Дышится у воды!
Так постепенно, окольно
Счастья увидишь следы.

НАСКОЛЬКО НОЧЬ НЕЖНЕЕ ДНЯ

Насколько ночь нежнее дня,
Лишь знаем мы с тобою.
Кому-то, может, и черна,
Для нас же голубою,
Похожей на небесный свод
И на волну морскую
Она пред нами предстает –
Вам не сыскать такую.
В ней каждый миг и каждый час
Пьянит открытьем новым,
И не случайно: он для нас
Любовью патентован.
Насколько ночь нежнее дня,
Известно нам с любимой,
И для нее, и для меня
Все просто, объяснимо.

МИРАБЕЛЬ

В саду, где золотилась мирабель,
Встречались в дни, когда мы были юны,
И певчих птиц весенняя свирель
Сулила нам неведомые руны.

Качались незапретные плоды
Над юными хмельными головами.
Любовь в саду жила. Ее следы
Незримые читали мы сердцами.

Лишь в юности умение читать,
Не зная знаков, только чувствам веря, –
Природный дар. Я в том саду опять,
Но предо мной уже закрыты двери.

Здесь нет тебя, и нет меня того,
Кто был готов на все напропалую,
Себя отдав, добиться своего.
Ах, мирабель! Плод золотой целую.

ТО ЛИ ПТИЦА КРИЧИТ В НОЧИ

То ли птица кричит в ночи,
То ль котенок плачет от боли…
Город спит за окном, он молчит,
Современный, почти мегаполис.

Но и в сонную эту тишь,
Как в давно забытую повесть,
Вдруг вплетаются звуки. Услышь!
Бродит чья-то бессонная совесть.

Ты и сам, проснувшись порой,
Ощущаешь в сердце тревогу.
Чей там голос? Нет, вроде не мой.
Значит, рано ногами к порогу.

НА СТЕКЛЕ НАДЕЖД РАЗБИТЫХ

На стекле надежд разбитых
Я танцую босиком.
Ноги в ранах, ноги сбиты,
Хлещет кровь лихим ручьем.
Эти хрупкие надежды
Мне казались хрусталем.
Нет уже иллюзий прежних:
Я гонялся за стеклом.
С острых не уйдешь осколков,
Глупым был, так если б знать!
Больно, но продолжишь долго
Этот танец танцевать.

Я СОБИРАЛ ГРИБЫ ВО СНЕ

Я собирал грибы во сне
И отдавал их за «спасибо»
Какой-то женщине красивой,
Чье имя неизвестно мне.
На самом деле я в бору
Грибном, сосновом не был годы,
Часть близкой мне родной природы
Вписал в полночную игру.
Так, не ступив через порог,
Бродил в лесу, хотя был дома.
В бору мне было все знакомо,
Но женщину узнать не смог.

ЕСЛИ МАМЫ НЕТ

Если мамы нет, и давно,
Убаюкай меня ты, окно.
Чтобы снились мне добрые сны,
Я сотру запятую луны.
Пусть, хотя и прошло много лет,
Звезды вручат мне в сказку билет,
И по небу, как в море, я вплавь,
Спутав сказку и серую явь,
До волшебного острова сна
Доплыву под присмотром окна.
…Одеяло свернулось слегка,
Но поправила мамы рука.

Я ВИДЕЛ ЭТО

Я видел это, и не раз,
Как бабочки танцуют вальс.
Цветок-листок, цветок-листок,
Полет не очень-то высок.

Но как волшебен тот узор –
Не отведешь от них ты взор!
И смотрят травы и цветы
На танец дивной красоты.

Мечталось мне, да и не раз,
Пуститься с ними в этот пляс.
Когда-то в детстве это мог,
Потом, как все, я крылья сжег.

Я КАМИН БЫ РАЗЖЕГ

Я камин бы разжег – нет камина,
Я бы выпил – так бросил уж пить.
Как там было в стихе том старинном?..
«Хорошо бы собаку купить…»

Есть собаки, аж две, есть и кошки.
Может, жив я, спасибо зверью,
Только тем, что хлебные крошки
Прямо с рук моих птицы клюют.

ТЫ ХОЧЕШЬ ПОМОЛИТЬСЯ?

Ты хочешь помолиться? Ступай молиться в поле.
Иди в леса молиться, в заречные луга.
Пусть травы и деревья с твоей сольются болью,
Ветра, дожди, метели в ней станут помогать.

Молиться можно в храме, но в нем не так раздольно,
Под крышею твой голос печально одинок,
А бэк-вокал природы, где будешь петь ты сольно,
Тебя поддержит дружно, чтобы услышал Бог.

СМОТРЮ ВСЕГДА

Смотрю всегда на облака
С земли, издалека.
Но кажется, моя рука,
Коснувшись их слегка,
Могла бы по небу поплыть,
Все тело вверх подняв,
И там бы тоже смог я жить,
И бестелесным став.
Но это только лишь всего
Иллюзия, мечты,
Не изменить ведь ничего,
К земле привязан ты.
Лишь после смерти, может быть,
По небу не спеша,
Чтоб светлым облаком поплыть,
Вспорхнет твоя душа.

МЫ В МЕСТА ЭТИ ХОДИМ НЕ ЧАСТО

Мы в места эти ходим не часто –
Лишний раз зачем сердцу болеть?
Но мы к ним поневоле причастны –
Раздвигает здесь занавес смерть.

И на сцене спектакля кусочек:
Каждый – зритель, и он же актер.
Ты родных узнаешь среди прочих
И жалеешь, что вел с ними спор

О вещах преходящих, неважных,
Сколько криков, истерик и слез,
А теперь и обидно, и страшно,
Что бездумно им горе принес.

Четверть часа картинки былого
Есть у каждого в жизни, судьбе.
Почему же заветное слово
Очень поздно приходит к тебе?

Не мешает ни вздоху, ни взгляду
(Это место уже вдалеке).
Только тяжесть чугунной ограды
До сих пор ощущаешь в руке.

ДРУЖИЛИ ГАРМОШКА СО СКРИПКОЙ

Дружили гармошка со скрипкой,
Играли в умелых руках.
Гармошку встречали с улыбкой,
А скрипку с печалью, в слезах.

Они кочевали по свету,
По свадьбочкам, похоронам,
Братание странное это
Никак не понять было нам.

Владельцы их, пьющие оба,
Русак и галутный еврей,
Толстяк и, как спичка, худоба,
Совсем не похожи, ей-ей.

Что общего у музыкантов,
Запойная к музыке страсть?
А может, сдружились таланты,
Чтоб в жизни совсем не пропасть?

Скитались, порой голодали,
Довольствуясь скудной едой,
И горькое зелье вкушали
Из кружки заветной одной.

Их знали в деревнях, и селах,
И в дальних глухих хуторах.
Один был с усмешкой веселой,
Другой – с вечной грустью в глазах.

Но все в нашей жизни так зыбко,
А к музыке злоба глуха.
Сгорела в Освенциме скрипка,
Гармошку порвал вертухай.

МНЕ НАДО ЧУВСТВОВАТЬ

Мне надо чувствовать, что я среди своих,
Что рядом тот, и тот, и даже этот,
Взгляд глаз зеленых, карих, серых, голубых –
Парить готов я, их теплом согретый.

Они поймут меня, прав я или не прав,
Поверят в искренность, в беде не бросят
И похоронят тихо среди старых трав
В какую-то от слез сырую осень.

ЗА СТОЛОМ

Мы с бульбы лупили «мундиры»,
Камсичку цепляли за хвост.
Луна недорезанным сыром
Не смела оставить свой пост.

Она нам в окошко светила
Намеком, что вечер уже,
Бутылка последняя стыла
В своем ледяном «гараже».

С ней снова продолжим «поездку»
За стареньким стертым столом,
Стихов золотую нарезку
Читаем, порою поем.

И в домике том деревенском
Мой добрый товарищ-вдовец,
Тоскуя об образе женском,
На фото глядит, как слепец.

Я ЖИТЕЛЬ ДВУХ ДОМОВ

Я – житель двух домов под крышею одной:
То мрачен свод небесный, то он же – голубой.
Во мне живут два дома, я – тоже дом для них,
Мы хорошо знакомы – свои среди своих.
Я склеил половинки из этих двух домов,
В них разные начинки, но симбиоз основ…
Вот так сложил я пазлы с начала до седин,
Хоть языки и разны, но для души – один.
Кто в ожиданье чуда, кто сам его создал.
Смотри, вот у верблюда ведь тоже два горба,
Он может и в пустыне, он может по траве
Нести свою поклажу, решенье – в голове.
…Ты слышишь звук симфоний, чем жизнь так дорога,
В ней – женщины и кони, моря, леса, луга.

Я КАК МЕДВЕДЬ

Я, как медведь, чужую ем малину,
Не мыв, не проверяя на червей,
И ласково мне греет спину
Незлое солнце бывшей родины моей.

Малина вдоль дороги, у забора,
А если без ограды, то ничья.
Рву ягоды поспешно, без разбора,
Так путник жадно пьет из чистого ручья.

Наемся наперед? Да нет, едва ли,
Но не забыть – малину ем с куста –
Кусочек мира, что так пасторален,
В той новой жизни, что сегодня непроста.

МОРОЗ ДОБАВИЛ В СНЕГ КРАХМАЛ

Мороз добавил в снег крахмал
С замерзших простыней,
Тот захрустел и застонал
Под тяжестью саней.

И лошади средь белых ос
Неслись, буланый вихрь,
Которому не брат мороз,
По-зимнему был лих.

Закутан в дедовский кожух,
Под боком, рядом с ним,
Я думал, маленький лопух,
Вся жизнь пройдет средь зим.

Давно то было, я подрос,
Сегодня среди тех,
Кто никогда не знал мороз,
Не мял руками снег.

НЕ ХОЧЕШЬ ВЫГЛЯДЕТЬ ГЕРОЕМ

Не хочешь выглядеть героем,
Не ищет сердце перемен,
И наслаждаешься покоем,
Пока судьба не дала крен.

И это счастье в самом деле,
Когда осеннею порой
Гармония в душе и теле
И вечность дышит за спиной.

ДУХИ ТРАВ ОКРУЖИЛИ МЕНЯ

Духи трав окружили меня,
И пахнуло ромашкой, полынью.
Для кого-нибудь просто сорняк –
Я в них рос под небесною синью.

Но потом гравий, сталь и бетон,
Сладко-приторный запах бензина
В городской свой загнали загон,
Где власть духов природы бессильна.

Так и жил, плюс лосьон для бритья,
Водки, пива, вина ароматы.
Был им мальчиком я для питья,
Был пропавшим без детства солдатом.

Но, как эхо былых пустырей,
Потянуло полынью, ромашкой.
Я сижу у раскрытых дверей
С валерьянкой, налитой в рюмашку.

ЗАГЛЯНУЛ НА ЧЕРДАК

Заглянул на чердак недостроенной дачи.
Предзакатное солнце светило в него.
Тишина и июль. Здесь я понял, что значит
Ощущение счастья. Минута всего.

Запах хвойного дерева. Солнце ласкало
Стены гладкие, нежно желтел свежий тес.
Обостренная радость «живу!» вдруг запала
В мою душу. Навечно с собою унес.

САД УТРЕННИЙ

Сад утренний, он потаенный,
Не солнцем тронутый, росой,
Когда вхожу в него согбенный,
Не в латах витязя, босой.

Как странник из другого края,
Прошедший через зной пустынь,
Густую тень в себя вбирая,
Мне сердце шепчет: «Поостынь!

Взгляни, как тих он и спокоен,
Какая мощь ветвей, стволов.
Ты разве не устал от войн,
От жара солнца и костров?»

Едва ли жизнь – одно боренье.
И разве радость – только бой?
Она и садом удивленье,
И знание, что есть покой.

Я ПО УТРАМ

Я по утрам – в них жизнь легка –
В рассветах таю.
И вместо кринки молока
Стихи читаю.
Как семечки, в стакан гребу,
Чтоб было с горкой,
Поэта строчки про тайгу
Да про махорку.
Который раз в своих стихах
Рифмует совесть,
Искал бы он, да впопыхах,
Другой бы глобус.
На этом горьком голубом
Он жить не может,
Но будет жить, его здесь дом,
И песни сложит.
И растворятся песни те
В морях и суше,
И будем верить в простоте:
Жизнь станет лучше!

ЭТОТ ДОМИК

Этот домик мне знаком,
Я бывал когда-то в нем.
Здесь гортензии кусты
И цветы, цветы, цветы.
Тут хозяин раньше жил,
Он мне верным другом был.
Нет его уж года два,
Но осталась жить вдова.
Мы с ней шкалик разопьем,
Вспомним вместе о былом.
На рюмашке хлеб лежит,
По щеке слеза бежит.
Нет здесь мраморной плиты,
Лишь цветы, цветы, цветы.
Памятью о том, кто жил,
Для других он их садил.

ШИПОВНИКА КУСТЫ АЛЕЮТ

Шиповника плоды алеют
В кустах, что окружают сад,
Они неторопливо зреют,
Как много лет тому назад.
В другом саду я видел это,
Но тем же солнцем освещен
Вдвоем с тобой на склоне лета,
Был виноват я и прощен.
Шиповник доброю приметой
Остался в памяти тогда.
Я без тебя таким же летом
Стою, но знаю: «Никогда».

ДАЛЕКАЯ ЗВЕЗДА

На звезде далекой, без названья,
И прекрасно-дивной, как мечта,
Исполняются заветные желанья
И царят любовь и красота.

На нее смотрели, может статься,
Вы когда-то в добрый телескоп,
Далека звезда, и людям не добраться
До нее сквозь вязь небесных троп.

Но мечтать о звездочке прекрасной,
Что в космической сияет мгле,
Можно каждому, чтобы не так ужасно
Было жить на горестной Земле.

ВСЮ НОЧЬ ПО КРЫШЕ ДОЖДЬ СТУЧАЛ

Всю ночь по крыше дождь стучал,
Как будто в дом просился:
«Я свой костюм бы поменял –
Он стар, поизносился».
«Кто шьет костюмы для дождей?
Забота не земная,
И как помочь вам в той нужде,
Простите, я не знаю».
А он стучал, стучал, стучал
В надежде бестолковой.
Ему бы свой костюм отдал –
И у меня не новый.

ЖИЗНЬ ПРОШЛА

Жизнь прошла без смокинга и фрака:
В джинсах, майках, даже в неглиже.
Умерли и кошки, и собака,
Новых я не заведу уже.
Покидаю мир я без одежды
И без шанса повторить все вновь,
Оставляя хрупкие надежды,
Что в итоге победит любовь.
В это так мне хочется поверить,
Даже через горечь на губах:
Пронесясь сквозь бури и потери,
Мир не сгинет в дантовых кругах.

ПО УЛИЦЕ ИДЕТ ПРОХОЖИЙ

По улице идет прохожий,
А в луже – на него похожий.
То дождь удвоил наши рожи,
То юмор марта налицо.
И кажется, что мир несложен,
Что к нам он даже расположен.
Весна, не отпускай ты вожжи,
Ты рук не разжимай кольцо.

КЛЯНУСЬ ВЫСОКИМ НЕБОМ

Клянусь высоким небом
И звездами на нем,
Жил не одним я хлебом
И не одним трудом.
Пусть поступью слоновью
Порой траву я мял,
Но, встретившись с любовью,
Я над землей летал.
И был я очарован
Планетой голубой,
Мне мир такой дарован
На миг, но все же мой!
Когда-то в нем останусь
Лишь атомом одним,
А значит, не расстанусь
И вечно буду с ним.

ВСЮДУ ПЫЛЬ, ПЫЛЬ, ПЫЛЬ

Всюду пыль, пыль, пыль.
Солнца гриль, гриль, гриль.
Среди роз, роз, роз
Много ос, ос, ос.
А у птах, птах, птах
В сердце страх, страх, страх.
Ведь разбой, бой, бой,
Много войн, войн, войн.
Взял разбег, бег, бег
Грозный век, век, век.
Круговерть, верть, верть,
Всюду смерть, смерть, смерть.

МОЙ ПРИЯТЕЛЬ

Мой приятель запечный сверчок,
Никогда я не видел тебя,
Только песню твою слышать мог,
Был незрим, но запомнил, любя.
Пел ты так, как журчал ручеек,
Был я дома, но будто в лесу.
С детства я заучил твой урок:
Пой и ни перед чем не пасуй.
Ведь найдется какой-то чудак,
Что услышит тебя и поймет.
Если это случится, то так
И тебе, как сверчку, повезет.

БЕГ В ЛЕСА

Лесом надышался и заснул,
Муравьиной сразу став добычей.
Это – добровольный мой загул,
Бег в леса от городских привычек.
Хоть на час покинуть нудный круг,
Окунуться в ипостась иную.
Что ж, кусай меня, мой мелкий друг,
Я стерплю, совсем не протестую.
Ведь к укусам мне не привыкать,
Много мастеров по этой части.
Это только с виду тишь да гладь –
Так искусно маскируют пасти.
Даже маленький в помаде рот
(Глазки и ресниц густая копоть),
Если ты не дашь им укорот,
Норовят куснуть, а то и слопать.
А завистник рьяный за спиной,
Наточив свои клыки резные,
Не вступив с тобой в открытый бой,
Со спины вдруг подберется к вые.
Потому так хочется в леса,
Потому так хочется покоя.
Сосны, ветер, птичьи голоса.
Сплю. Мне снится: я в ковчеге Ноя.

ОЖОГ

По улицам Тель-Авива бродят дикие кошки.
Недавно одна из них обожгла меня взглядом.
Не кукла-красавица с глянцем журнальной обложки
И не «поющие трусы» российской эстрады.
Смуглый худощавый ее нежный профиль семитский,
В глазах ожиданье хищницы, готовой к прыжку.
Привычен мне Тель-Авива яркий ковер персидский –
Уделять ли внимание этому пустяку?
Но уже сколько дней брожу по глухим переулкам –
Что мне от жгучего взгляда, на кой он мне сдался?!
А сердце почему-то стучит то глухо, то гулко,
Ожог от него до сих пор не зарубцевался.

НЕ ПЕЧАЛЬСЯ, ДУША МОЯ НЕЖНАЯ

Не печалься, душа моя нежная,
Зряшней радости больше не жди.
Мы, поклонники солнца заезжие,
Разменяли б его на дожди.

Их оставили, ветром гонимые,
Убегая от слез и тоски.
Мы с надеждою светлой, любимая,
Поменяли леса на пески.

Дети, внуки поднялись росточками.
Им самим разобраться, где жить.
Раскален мир горячими точками,
И не скоро он сможет остыть.

Серебрятся уже наши волосы,
Ни к чему нам о прошлом жалеть.
Где могильных надгробий лишь полосы,
Не звучит пустозвонная медь.

ЗИМА, МОРОЗА НЕТ

Зима. Мороза нет. Но день чудесный.
В дождливой пьесе солнечный антракт.
С бутылкой пива сумасшедший местный
Босой ногою отбивает такт.

Сегодня он не затевает споров
Со мной о Боге, о мирских делах,
И пуст в его тележке грязный короб,
Огрызки хлеба в нем – еда для птах.

Шабат всегда он строго соблюдает,
А тут еще такой прекрасный день,
И с улиц ничего не собирает,
Обычно тащит в короб дребедень.

День этот и для здешних птиц награда,
Слетелись мелкие из разных мест.
А этот короб – птичий Эльдорадо,
Как будто бы спустился к ним с небес.

Январь. Брожу по солнечному Югу
И радуюсь, как тот же самый птах,
Тому, что солнце вытеснило вьюгу,
Что пчелы копошатся на цветах.

Дожди еще придут, и будет серо,
И мой неадекватный визави
Мне объяснит: «Недостает нам веры!»
Отвечу: «Не хватает нам любви!»

НА ЛИСТЬЯХ МЯТЫ

На листьях мяты у моей халупы
Не блеск росы, а искорка слезы.
Что плачешь, мой пегасик глупый?
Хозяин жив, и тикают часы.

Да, срок придет, как у всего земного,
И механизма в пыль сотрется ось.
И запряжет тебя хозяин новый,
И не овса, стихов насыплет горсть.

Подружитесь вы с ним. Лишь малость,
Прошу тебя, забавный мой конек,
В часы и дни, что мне осталось…
Пока дышу… Еще хоть пару строк…

НА ОБЛАКЕ

Выпив кружку молока,
Закусив горбушкой хлеба,
Я жене сказал: «Пока!» –
И отправился на небо.

Там, на облаке своем,
В троне из пушистой ваты,
Рассуждаю о своем,
Ничего, что мокровато.

Главное, что ты – один,
Собираешь мысли в кучу,
Не мешает ни один
Рассуждать с небесной кручи.

Место я найти здесь смог –
Космос к облаку привязан,
Отдалил земной я смог –
Им дышать я не обязан.

Мне луны так дорог рог,
Ближе к солнцу – звонче песня,
В ледяных кристаллах грог
Ноосферы пью чудесный.

Вижу я в глубинах мель
Истины. О, озаренье!
Мне его дарует хмель
Поднебесного паренья.

Мир становится ясней.
Трон мой в тучку превратился.
Попрощаюсь-ка я с ней –
Вместе с дождиком спустился.

ПРО ЛЮДОВЕДОВ

В одном краю неведомом,
Просты, как буки-веды,
Там жили людоведы,
Совсем не людоеды.
И, приглашая в гости
Кого-то из людей,
Встречали их без злости
Так песенкой своей:

«Своих гостей мы солим,
Своих гостей мы перчим.
Своих гостей… не бойтесь,
Мы лижем, не едим…
Немножко их покрутим,
Немножко их повертим,
Но так, чтобы приятно
Им стало и самим.

Ведь мы – не людоеды,
Мы просто – людоведы.
Мы не едим, мы ведаем,
Мы ведаем на вкус.
У нас другие завтраки,
Другие и обеды,
Но вот лизнуть кого-нибудь –
Не одолеть искус!»

И гости приходили,
И гости ели с ними.
Встречали их с почетом,
Как самых дорогих.
Но то ль случалось что-то,
Вернуться, что ль, забыли,
Никто и никогда
Не видел больше их.

Когда вас приглашают
К кому-то просто в гости,
К тому, кто вам не близок, –
Вы знаете, не друг, –
То вспомните о крае,
Где жили людоведы,
И, может, не случайно
Вас пригласили вдруг.

ЗНАКОМЫЙ ШУМ ЛЕСНОЙ ДУБРАВЫ

Знакомый шум лесной дубравы,
Где ворожба лесных ветров
Похожа больше на забавы
Гуляк неведомых портов.

Им подпевают дружно птицы,
Хотя поют и вразнобой,
Не выделишь, какой певице
Достался голос золотой.

Забыв уже ночные шашни
Бурундуков и рыжих лис,
Ведут борьбу дневные пташки
За некий им известный приз.

А у осиного народа,
Хотя считают злым его,
Забот всего-то пень-колода –
Охрана дома своего.

В зеленый храм зайдешь, двуногий,
Что сам себя назвал царем,
Оставь гордыню на пороге,
Не оскверняй природы дом.

ЧЕЛОВЕК С ОГНЕМ ИГРАЕТ

Человек с огнем играет,
Посмотрите, вот чудак!
Он в огне себя сжигает,
А иначе ведь никак.
Говорит, что знает точно:
Жизнь без пламени – сера,
Чувство трусости порочно,
Жизнь – всегда с огнем игра.
Хоть его предупреждали,
Никого не слушал он,
Очень добрый лишь вначале
Огнедышащий дракон.
Не кусает, только лижет,
Но потом разверзнет пасть.
Подойти к нему поближе –
Значит навсегда пропасть.
Мы – дровишки для Вселенной,
Выбор в том, какая смерть:
Кто-то тлеет постепенно,
Кто-то предпочтет сгореть.

ПО-ХОЗЯЙСКИ ХОДИТ МАЙНА

По-хозяйски ходит майна
Возле моего окна.
Деловита чрезвычайно,
Птичьей грации полна.

Желтый клюв ее опасен
Для снующей мошкары.
Скоро вечер, день был ясен,
Солнце в рост, но без жары.

Хоть весна еще, но лето,
День-другой, войдет в права.
Птице не нужны советы,
Как ей жить. Решит сама.

В ГУСТОМ ВАРЕНЬЕ НОЧИ

В густом варенье ночи –
Полбублика луны.
Мы к сладкому не очень,
Мы жаждем тишины.

О, тишина! Отрада,
Приют души моей
Средь шумного отряда
Пустопорожних дней.

Поэт живет ночами
И умирает днем.
Погасшими свечами
Заснули музы в нем.

Лишь ночь одно спасенье,
Какой там, к черту, сон!
В тиши стиха рожденья
Услышишь чистый звон.

ИНОГДА, КОГДА ДРУГ УХОДИТ

Виктору Калиновскому
Иногда, когда друг уходит,
Тяжелей, чем уходит брат.
Так алмаз по стеклу проводит
След, его не сотрешь. Назад
Тебя не вернешь. Хоть вой!
Жили-жили, жили-жили,
Не успели, не договорили…
Ты зачем поспешил, дорогой?

СТРАННЫЙ ЧЕЛОВЕК

На бульваре, где детский и птичий галдеж,
Человек очень странный, на других не похож.
Не с наклеенным носом и в парике,
А в обычной одежде и… с книгой в руке.
Может, классика опус иль крутой детектив,
Он и книга вдвоем, и еще Тель-Авив.
Что он в книге увидел? Чем он в ней поражен?
Не от мира сего, он в нее погружен.
Старомодна привычка страницы листать.
Людям всласть электронные книги читать.
Телефонов, планшетов, компьютеров рой
Зазывает с витрин: «Мы с тобой, мы с тобой!»
Хитроумен удобства сомнительный бес:
Угадай, разберись, где прогресс, где регресс.
Информация есть, но ведь все по верхам:
Фоторолики, блоги, реклам мутный спам.
Книги, книги, как видно, прошли ваши дни,
Вы сиротами стали, родные мои.
Кто читал при лучине, а кто при свечах,
Кто в метро, кто в автобусе с книжкой в руках.
Не кричу я: «Пожар!» Книги, нет, не горят,
Но не с книжкой теперь – с телефонами спят.
Электронные гунны миллиардной толпой
Дружно книжную мудрость ведут на убой.
Редко вижу кого-то с книжкой в руках.
Впрочем, может, не прав я, не оправдан мой страх,
Потому что узрел еще одного:
Глянул в зеркало я – и увидел его.

ДОРОГА

Облака у горизонта, словно горы снежные,
В предвечернем мареве – глаз не отвести.
На машине катишься по шоссе нездешнему.
Если едешь к счастью ты, гор не обойти.
Свысока судить не стоит наши годы грешные,
Всякое случается на крутом пути.
Мобилайзер верный твой – это сердце вещее,
Что ведет машину, зная как его найти.
Облака преобразились в тучи, воды вешние
На землю обрушились, чтоб могла цвести.
Пусть дорога эта – жизнь – выдастся успешною:
Что хотел, сумеешь ты все же обрести.

ЭЙ, РЕБЯТА

Эй, ребята, садитесь на плечи мои. Кто на голову?
Тяжелы хоть, легки… Ничего, господа биологи,
Что я оптичьиваю стихи?
Гули-гули, ну впрямь как голуби.
Нету спора: хороши ли плохи –
Все красавцы из пернатого золота.
Не мешайте мне! Я прихармсливаю стихи.

НА МЫСЕ ДОБРОЙ НАДЕЖДЫ

Ну кто не любит путешествовать!
Я помню, в детстве так мечтал
Попасть под парус – в кругосветное,
Шептал: «Грот-мачта, кливер, фал».
Но детства улетели грезы –
Всех отрезвляют нас года.
От грез остались только слезы –
Не будет странствий никогда.
В стране, где жизнь всегда кипела,
Но только лишь внутри котла,
Держали крышку так умело –
Мечта в ней сбыться не могла.
Но иногда жизневращенье
Готовит нам крутой сюрприз:
Я – в Африке, прошу прощенья,
Смотрю на океаны вниз.
На маяке многометровом,
На мысе, что так знаменит,
Веселый Роджер поднят снова,
Над мачтой детства он парит.
И вот стою сейчас на мысе,
Два океана подо мной:
Хоть Атлантический, но тихий,
Индийский – с теплою водой.
Средь туристического гама,
Глаз к окуляру приложив,
Ищу, где путь Васко да Гама
В страну индусов проложил.
Не торопись с мечтой расстаться,
Пускай живет она в груди.
Все в этой жизни может статься,
И должно нам искать пути.
И не мыс Бурь гигантской коброй
Меж океанов, посреди,
Надежды мыс, Надежды Доброй
Хочу я видеть впереди.

КОРОТКИЕ ВСТРЕЧИ

триптих

1

В гастрономе возле киностудии,
Возле столика, что на одной ноге,
Пил парнишка кофе. Вышел в люди он,
Словно Пешков, деньги в кошельке.
Он с пятнадцати в рабочих значился,
Жизнь узнать – желание его.
Не нудил, что рано, не артачился,
Жаждал разобраться что чего.
Сочинения писал играючи
И стихом под Пушкина страдал.
В философии петлял по-заячьи
И читал, читал, читал.
Но оставил он стишачьи листики.
Может, вот оно, о чем мечтал, –
В универ, в акулы журналистики
Паренек дорогу протоптал.
Трое мужиков с бутылкой водочки
К столику внезапно подошли.
То ль актеры, то ли уголовнички –
Ноги сами к полу приросли.
Вдруг один сказал с хрипотцей легкою:
«Пей, парнишка, кофе, не спеши.
Пишешь ты стихи? – Рука за водкою,
Взгляд с прищуром. – Ну, пиши, пиши…»
Так парнишку оценил он походя
И не ждал ответа. «За почин!»
Выпил он с друзьями влет, без чоканья
И стремглав покинул магазин.
Сколько встреч таких, что забываются,
И про эту тоже позабыл.
Лишь потом – вот так порой случается –
Понял, кто тогда с ним рядом был.
Горизонты жизни размываются.
То был тот, кто выбрал вертикаль,
Что струной гитарною вонзается
В гриф небес, в заоблачную даль.
Годы шли, стихи почти заброшены,
А в почете речи и статьи.
Поздно рассуждать, что облапошенный
Сам собой, ты жизнь вот так прожил.
Я не знаю, может, и подсуден я –
Столько лет в себе талант глушил.
В гастрономе возле киностудии
Взгляд с прищуром: «Ну, пиши, пиши…»

2

Два Юры: Юрий Штерн и Юрий Кукин…
Коротких встреч мерцающий пунктир.
Один сюда приехал за туманом,
Другой, чтоб переделать этот мир.
Мы не были близки, но близки были
Их жизни ход и их парад планет.
Чуть больше времени, и, может быть, сдружились.
Был каждый для меня – авторитет.
Два Юры: Юрий Штерн и Юрий Кукин…
Мгновения, почти что ничего.
Ты вспоминаешь и страдаешь от разлуки
С талантом, личностью, с подобием Его.

3

А Женя Клячкин грустный был,
Как будто знал чего-то.
Поговорили мы чуть-чуть
Про общие заботы.
Он в Средиземном утонул,
Другой дружочек – в Красном.
И вот поди пиши стихи
О вечном, о прекрасном.

Все слагается из встреч, пусть скоротечных,
Я бы ими, не годами, мерил жизнь.
Первых, и вторых, и третьих встречных,
Кого любишь, кого ценишь, ты держись.

НЕДОЛГАЯ ЗИМА

Казимиру Камейше
Маночкой холодною небо кормит землю:
«Кушай кашку, маленькая, дорогая, ешь!»
С крыш свисают ниагары – ледяные кегли,
Так природа вновь склоняет зимний свой падеж.

У мороза нет причин не крепить дорожки,
Вот они покрыты все голубеньким стеклом.
Есть для дворников песок – вынь да и положь-ка!
Что ж, испытывать не будем крепость льда мы лбом.

Всех одела ты, зима, в белые халаты,
Но не признаем в тебе мы нашего врага,
Ведь под елочкой твоей Новый год припрятан,
С детства этим вот сюрпризом жизнь мне дорога.

Солнышко с деревьев всех враз слизнет косынки,
Уплывет зимы недолгой белый пароход.
Только в сердце лишь одном не растают льдинки,
Может, о зиме оно так память бережет.

ПОЧЕМУ ТАК БОЛЬНО?

Почему так больно? Кто мне скажет?
Почему так тяжко на душе?
Скоро узел жизненный развяжет
Вечности привычное клише.
Кто я? Пенный всплеск водоворота,
Отблеск лунный в омуте крутом,
Неизвестный кто-то или что-то
И ничто для тех, кто будет жить потом?
1968 г.

А ЕСЛИ Я СЕБЯ ПРЕДАМ

А если я себя предам,
Дай бог понять мне это,
Чтоб наказал себя я сам –
С самим собой вендетта.

Я стану кровник сам себе
И, не потупив взгляда,
Смирюсь, воздав хвалу судьбе,
Не попрося пощады.

ПРОЩАЙТЕ, ГОЛУБЫЕ АЙСБЕРГИ

Прощайте, голубые айсберги, литые леденцы Земли,
Веками волны вас соленые лизали – сдвинуть не могли.
Но климата язык сухой сумел расплавить вашу крепость,
Так человечества прогресс творит смертельную нелепость.
Простите, что мы вас не сберегли.

В КОМНАТЕ НЕ ПИШУТСЯ СТИХИ

В комнате не пишутся стихи,
Пишутся у ветра на коленях.
На сухих березовых поленьях
Чертиками пляшут огоньки.
Мне пока еще немного лет,
И не раскрутилась жизни лента,
Спят друзья в палатках из брезента
После песен, пива и котлет.
И, не зная, хороши они, плохи,
С лесом добрым в унисон дыша,
Без бумаги и карандаша
Сочиняю я неровные стихи.
1961 г.

ПОРОЙ НАМ БЛИЗКИЕ НЕМИЛЫ

Порой нам близкие немилы,
В них каждый жест и взгляд чужой,
Но вот дыхание могилы,
И тянемся мы к ним душой.
Дрожим над этой нитью тонкой
Со всем, что прожил, чем живешь,
Боязнью чахлого ребенка:
«Ты не оставишь, не уйдешь?»
Они добрее стали вроде…
Нет, это ты стал к ним добрей.
Мы растворяемся в природе,
И взгляд другой, и он – верней.

ОБЛАКА КУЧЕВЫЕ

Облака кучевые, собирайтесь до кучи,
Пусть прольются дожди, чем сильнее, тем лучше.
Пусть отмоют они государства и страны,
А потом воплотятся в леса и поляны.

Облака кучевые, нам без вас очень трудно.
Столько грязи и крови, столько войн неподсудных.
Смерть, она то и дело меняет одежды,
Облака кучевые, на вас вся надежда.

Облака кучевые, живительной влагой
Напоите людей настоящих отвагой.
Повенчают с дождем кровь свою человеки,
Чтобы жизнь на Земле не угасла навеки.

НОЧЬ ИЗ ЧЕРНОЙ ЗАМШИ

Ночь из черной замши
Шьет себе наряд.
В нем у великанши
Блестки звезд горят.
Для кого она так наряжается?
День от дикой ревности сужается…
Лишь поэт опальный
Знай себе строчит,
Так привык, нахальный,
Ночью он не спит.
На наряд он звездный покушается,
Может, для него ночь наряжается?

ХВОЙНЫЙ ВОЗДУХ…

Хвойный воздух вошел в мои поры,
Соль морская вошла в мою кровь.
Человек состоит из историй,
Что природой даны. Обусловь
Знанье точное этой природы,
Хоть частично в нее воплотись,
Прочитай ее тайные коды –
Проживешь гармоничную жизнь.

НА ВАХТЕ

Еще строфа, еще две строчечки,
И сигарету потушил…
Не спят поэты-полуночники,
Они на вахте добрых сил.
Им по ночам диктует чувство
Стихов магическую вязь.
Стиральный порошок искусства
С людских поступков смоет грязь.

Я ОПАСАЮСЬ

Я опасаюсь неулыбчивых людей.
Серьезность их порою не от Бога,
Они во власти топовых идей,
Им от начала до конца ясна дорога.
Расписан каждый месяц и квартал,
По мелочам придирчивы и строги,
И мы для них расходный материал,
Которым вымощены их дороги.

УСПЕТЬ БЫ…

Все так: стремятся в дальний космос люди.
Приветствую безудержный прогресс!
Неистово искать подобных будем,
Исследовать десятки тысяч мест.
На звездах, на планетах, в черных дырах
Вселенной этой и других окрест.
Но как бы крот истории не вырыл
Нам раньше яму. Хоть бы нам успеть
Дойти до сути, погасив раздоры,
В себя – ближайший космос – долететь.

ЕЩЕ ОДИН ДЕНЕК

Еще один денек ненастный.
Весна, нам твой сюрприз не нов.
Хотя пока еще неясно,
Кто там в компрессе облаков.
Не кажет личико светило,
Чьим патронажем мы живем.
То в лица брызнет дождик милый,
То прозвучит веселый гром.
Пока мы за порогом лета.
Когда наступит поутру,
Мы с грустью вспомним время это –
В ненастье добрую игру.

ЭТЮД

Речка.
Лодка.
Девушка.
Русая коса.
Чуть скрепят уключины.
Птичьи голоса.
Рыба плещет.
Солнышко.
Ветер в камыше.
Радостно.
Спокойненько.
Празднично.
В душе.

САМОЙ МАЛОСТИ

Я в краю живу, где пальмы царственно
Вперемешку с кипарисами растут.
Хороши пейзажи эти яркие,
Только память детства не сотрут.
Я с лесами породнился сызмальства,
Запах хвои у меня в крови.
Где же ты, зеленое неистовство
Первой и утраченной любви?
На судьбу не сетую, не жалуюсь –
Наша жизнь, она всегда права.
Только хочется ну самой малости,
Между сосен чтоб в лицо – трава.
Мои сестры, сосны корабельные,
Гривою зеленою встряхнув,
Пропоют мне песню колыбельную,
И забуду я про все, уснув.

БОЛЬНИЧНОЙ КРОВАТИ ПРИДАТОК

Больничной кровати придаток,
Желаньям своим вопреки,
Я буду лежать, как распятый
За общие наши грехи.

За все, что сделано нами,
Людской хаотичной толпой,
Толпой, что страшней, чем цунами
С губительной злобной волной.

За то, что, создав, разрушали,
Губили природу Земли,
За то, что молитвы, скрижали
Ничуточки не помогли.

Искать оправданья не буду
(С рожденья без перьев крыло).
Я верил грядущему чуду,
А чудо не произошло.

ПРОСЕЙ СТИХИ

Просей стихи, читательское сито,
Определи помол на вкус.
Рассортируй: одни для неофита,
Другие знатоку, про третьи промолчу-с…

Но нет, скажу: им для родных, знакомых
Жизнь уготована. Стих для своих.
А кто еще оценит, кроме
Родного человека, слабый стих?

БЕЗ МЕНЯ

Две таблетки, глоток. Ох, как жарко!
И уйду, никого не виня.
Я не смерти боюсь: просто жалко
Мне вас всех оставлять без меня.

Без улыбки моей и слезинки,
Что скатилася с пасмурных глаз.
Без того, что ворчал по старинке,
Без того, что спасал, но не спас.

Вы простите мои мне ошибки.
Я старался, я делал, что мог,
Был опорою вам и защитой,
Помогал и хоть в чем-то помог.

Говорят, что не должно еврею,
Но у жизни ведь путь непростой.
Иногда примерял я ливрею,
Иногда был в лохмотьях, босой.

Речи лились рекой, водопадом –
Властьдержащим мой нравился слог.
Им – трибуна, почет и награда,
Мне – миллион ненаписанных строк.

Выбрал сам, отпираться не будем –
Не сойти ведь с креста своего.
Человек – это то, то, что люди,
То, что люди хотят от него.

Я уйду, стану генною солью
У потомков в крови, не кляня,
Что забудут они: было больно
Мне за них, за них без меня.

ПО ЗЕМЛЕ МЫ…

По земле мы ни бегать, ни ползать
Не умели, как вы, никогда.
Наше время любимое – полночь,
Засыпают когда города.

Исчезают все шорохи, стуки,
Люди спят или делают вид.
Мы спасаем своим ультразвуком
Души тех, у которых болит.

Эти души всегда исцеляли,
Хоть никто и не знает о том.
И не гибли они, выживали,
Спасены неизвестным врачом.

Обладая недюжинным даром
(Он неведом людским докторам),
Мы его отдавали задаром,
Безъелейно, без «трам-та-ра-рам».

Ни похвал не искали, ни славы,
Улетали до первой зари.
Для людей мы всего лишь забава,
А по россказням их – упыри.

Только это давно было, в прошлом,
Нас изгнали из всех городов.
Впрочем, нам и самим стало тошно
От людских злодеяний и слов.

Без любви, без надежды, без веры
Жить хотели который уж раз.
И тогда мы ушли в пещеры,
Пусть теперь обойдутся без нас.

Мы частенько сидели на крышах,
Далеко-о было с них видать.
Мы, поэты, летучие мыши,
Разучились летать и спасать.

О, НАШИ ПРОШЛЫЕ ПИРЫ…

О, наши прошлые пиры в бурьянах!
На старых кладбищах и без стаканов…
Мы пили без закуски, из горла,
И по щеке невидимо слеза текла.

Мы – молоды, задорны и беспечны,
Казалось нам, что жить так будем вечно.
Алмазы наши были из стекла,
И по щеке невидимо слеза текла.

Метались, спорили, себя искали,
Хоть ошибались, но не предавали.
И сокрушались: жизнь вот так легла.
И по щеке невидимо слеза текла.

Как далеко те давнишние были!
Одни стихи и песни нас роднили.
Пыталась жизнь сломить, но не смогла,
Лишь по щеке невидимо слеза текла.

Мой друг зовет меня сегодня в гости,
Я жив, другие где-то на погосте.
Приеду, эх, как жизнь нас разнесла…
Прижмусь к твоей щеке, где та слеза текла.

НОЧЬ РЕСНИЦАМИ ЧЕРНЫМИ ХЛОПАЕТ

Ночь ресницами черными хлопает.
Июль. Зарницы, но без дождя.
Эти поздние летние хлопоты…
Звезды совами с неба глядят.

Копошатся людишки полевками,
Хоть охоты сезон открывай.
Интересно за самыми ловкими,
Кто запасся билетами в рай.

Кто соломку стелил своевременно,
Если падал, то знал, где упасть.
Обхитрил ты судьбу, житель временный?
Нет, открыта уж Космоса пасть.

Лгал, душою кривил, склок был мастером,
Все привык объезжать по кривой.
Вновь зарница по небу фломастером.
Совы смотрят. Они – за тобой!

Я ЗНАЮ

День к ночи тянется, минуя вечер,
Но все равно его не миновать.
Я руки положу тебе на плечи,
Прости, что не могу тебя обнять.
Все светлое, что нас роднит обоих,
Уж прошлое, его нам не забыть.
Последний лучик солнца на обоях
Как будто чертит слово «разлюбить».
Нам не дано грядущее предвидеть,
Но все же благодарна я судьбе.
Ведь знаю: ты сумеешь не обидеть
Меня – была я дорога тебе.

И СЛАДКО МНЕ

Я эту женщину не видеть не могу,
Пускай на расстоянье, хоть глазочком.
Я дальность словно близость берегу,
Есть прелесть и в любви такой заочной.

Что между нами? Взгляд и пару слов…
Все остальное – милые приметы
Полунамеков, сладких полуснов,
Несказанных вопросов и ответов.

Я жизнь ее порушить не хочу,
Любуюсь, как Джокондой на портрете.
А потому смотрю лишь и молчу,
И сладко мне, что есть она на свете.

ВЫГНУТЫЕ СПИНЫ

Выгнутые спины, где плавник серпом.
Любуемся дельфинами на пляже на морском.
Они играют в салочки, по-своему верещат.
Быть может, и русалочки на них с глубин глядят.
Им тоже порезвиться бы, попрыгать над водой,
Но нет такой традиции в пучине голубой.

Я ПРОЩАЮ СВОИХ ВРАГОВ

Я прощаю своих врагов,
Как прощают живые мертвых.
Я прощаю их молча, без слов,
Без стенаний, упреков горьких.

Я прощаю своих друзей,
Не всегда мне хранивших верность,
Кто, поверив посулам вождей,
Защищали подлость и серость.

Я прощаю любимых своих,
Те вначале пели сиреной,
А потом, как ударом под дых,
Завершали романы изменой.

Моцарт… Слышу печальный мотив,
Для души – последним чифиром.
Лишь себя одного не простив,
Попрощаюсь я с этим миром.

В ПОЛУСНЕ

В полусне, не коньячном, не водочном,
Как в затмении лунном ли солнечном,
Я живу, упуская детали.
Вижу главное? Тоже едва ли…
Просто двигаться надо к чему-то,
Что без карты и азимута
Ты найдешь в преломленье пространства.
Нет, не терпит наш мир постоянства:
Изменяются краски и звуки,
Заменяет вера науки,
Расплывается точное знанье,
Жизнь детей доверяют пиранье.
До сих пор в плену нефти и газа,
Мы хотим все быстро и сразу.
Ошибешься, скорее всего,
Будет медленно и ничего.
Как же выбрать правильный вектор,
Сплав эмоций и интеллекта,
Где ветра, что развеют туманы,
Полусон мой разрушат незваный?
В полусне, не в коньячном, не водочном,
Как в затмении лунном ли солнечном,
Я брожу, я ищу постоянно,
Но далёко до пенья осанны…

НЕ ДОСТАНУТ

Я хочу сидеть вне радости и горя
На брегу пустом соленейшего моря.
Может, здесь, на нем, нирвана станет явью
И ветра его не опозорят рябью.
У моей души от блогов дерматитик,
Я вдыхаю бром – и никаких политик.
Места нету здесь для чьей-то злобной страсти,
Соль излечит стресс и прочие напасти.
Никакие суперновости и вести
Не достанут здесь меня, вот в этом месте.

ОДИНОЧЕСТВО

Я каждый день встречаюсь с ней
В том парке, что полузаброшен.
Здесь вязь запутанных аллей,
Газон давно уже не кошен.
Лица суровые черты,
Спина чуток сутуловата.
Что в жизни пережила ты?
Какие у тебя утраты?
Твой возраст наложил печать
На суетливые движенья,
А ведь была когда-то стать,
Сверкали девичьи колени.
И юности бесценный дар
Несли привольно и беспечно.
Ах, этот золотой угар,
Мы думаем, он будет вечно!
А где тот шумный добрый дом,
Где детский смех и мужа ласка?
Там жили все к плечу плечом,
И это память, а не сказка.
Его проклятая война
Сожрала, да и сына тоже…

Девчонки замужем, страна
У них другая, ну так кто же
Остался рядом? Никого.
Она одна? Нет, старость тут же,
И борются: «Эй, кто кого?»
Без жалоб – не было бы хуже.
Я каждый день встречаюсь с ней
В том парке, что полузаброшен.
Нет дела у нее важней,
Чем покормить бездомных кошек.

ГРОМ РАЗБИЛ БОКАЛ НЕБЕСНЫЙ

Гром разбил бокал небесный
Голубого хрусталя,
Осчастливил мир окрестный,
Где леса, луга, поля.
Этого мгновенья ждали –
Бьют на счастие бокал
Для двоих в венчальном зале.
Вся природа – это зал.

Мир прекрасный, мир чудесный
Дождь божественным вином
Окропил – сюрприз известный,
Все мы думали о нем.
Мы его как гостя ждали,
Приглашали, чтоб пришел.
Умоляли, зазывали
И дождались: он пошел!

ОДНА МЕДАЛЬ

Соседа хоронили мы Степана,
И сердце мне щемило от вины.
В каком же мы долгу у ветеранов
Той самой необъявленной войны.
На пиджаке немодного покроя,
В котором дырочку проделывать не жаль,
Не орден, не звезда Героя –
Одна медаль, всего одна медаль,
Одна медаль…

Медаль он надевал не для парада,
Так каждый день носил ее с войны.
А нам казалось: что там за награда…
Не понимали мы ее цены.
Работал, жил и не просил покоя.
Знал по себе, как закалялась сталь…
Не орден, не звезда Героя –
Одна медаль. Всего одна медаль,
Одна медаль…

И если даже время лечит раны,
Оно не избавляет от вины.
Поклон вам низкий, наши ветераны
Той самой необъявленной войны.
Пусть общей памятью святою –
В музее места лучшего не жаль, –
Как орден, как звезда Героя, –
Одна медаль, всего одна медаль,
Одна медаль…
1975 г.

В ОКНО ВПОЛЗАЕТ УТРО

В окно вползает утро.
Пять часов. Но петухов
Не слышно голосистых.
Ворон охрипших рой готов
Руладой вас будить басистой.
А вслед десятки голосов
Пернатых с трелями и свистом…
Каков он будет – день? Каков?
Пусть будет радостным и чистым.

У РЕЧИСТЫХ РУЧЬЕВ РАКИТЫ

У речистых ручьев ракиты
Со времен еще наших дедушек
Не водой дождевой омыты,
А слезами брошенных девушек.

Листьев их резные ланцеты
Попривыкли десятилетьями
Всхлипы девичьи и фальцеты
Приглушать своими соцветьями.

Те приходят к ручьям, где ракита,
Не за грибом лесным, за ягодой.
Когда горе слезой омыто,
В тучах виден краюшек радуги.

НА ВЕСАХ ЛЮБВИ

Сегодня любишь, завтра ненавидишь. Весы, качели, парадокс.
В чугунный колокол любви случайно затесался ненужный серый грязный кокс.
Что, музыка любви? Даешь ты сбои? Подводишь нас, скрипичный ключ?
Был Мендельсон. И в танце было двое. И пенился в бокале солнца луч.
А кокс уже не серый, белый, звон свадебных колоколов угас,
И до друг друга никакого дела, и повести печальнее рассказ.
Без яда, без рапир – другие сроки, другое время на дворе.
Но крики, причитанья, склоки – так каждый день в твоем календаре.
Кто виноват в том? Женщина? Мужчина? Черт? Дьявол? Или божество?
В природе есть на все свои причины, но кто познает человека естество?
И если далеко нам до погоста, ты думаешь, как дальше будешь жить.
А это, в общем, очень просто, когда ты ненавидишь, уходить.
Да, не вернуть уж больше чувства, себя ты не заставишь полюбить.
Но нет, наверное, трудней искусства: любить, любить, но уходить.

ИСКАТЬ ОТПРАВИЛСЯ…

Шел человек по жизни, шел, насвистывал,
Шептал стихи, но не записывал.
Хоть смелым был, но не геройствовал
И жизнь любил со всеми свойствами.
Ее как книгу перелистывал,
Был вежливым, но не заискивал.
В любви любил любые вольности,
Опустим, впрочем, здесь подробности.
Хоть много знал, отнюдь не важничал,
По вечерам с друзьями бражничал,
А летом жил он жизнью дачною,
Казалась жизнь его удачною.
И вдруг сомненья мяч в одно касание
В момент перевернул его сознание.
Какой он в колесе по счету спицею?
А жизнь в руке задохшейся синицею?
Зачем живешь, скажи по честности,
Ты на Земле? Но без небесности.
Погряз в заботах повседневности
И стал рабом душевной лености.
Живешь ты по канонам племени,
Впустую тратишь кучу времени.
Лишь размышленья в одиночестве
Основа истинного творчества.
И человек себя искать отправился.
Надежда есть, узнаем мы: он справился.
Стихи он пишет. Если получается,
Душою к Вечности он прикасается.
Все меньше думает он о насущном хлебе,
Все чаще вместе с журавлями в небе.

АНТИ

Эдуарду Касперовичу
Мой товарищ живет в антимире.
Антиводку он пьет по утрам,
Просыпается в антиквартире,
С антипатией к антистихам.
Антимоний он не разводит,
И, античностью поражен,
Он в одежде своей антимоден,
По характеру – антипижон.
Он в общении антиважен,
По натуре он – антиплут.
Подытожив, давайте скажем:
Критик, будь к нему антикрут!

КОГО ЧУЖАЯ ЖИЗНЬ ИНТЕРЕСУЕТ?

Кого чужая жизнь интересует?
Тут как бы разобраться со своей.
Но Бог колоду вдруг перетасует,
И жизнь твоя окажется моей.

И станут близки мне твои страданья,
И я пойму, что дорого тебе.
Что изменилось? Только лишь названье,
Ярлык, где имя – бирка на судьбе.

Ты так бы жил, являл старанье,
Все делал в точности как я.
Являйте, люди, состраданье,
Поймите, мы – одна семья.

ТО ГОЛУБОЮ, ТО ЗЕЛЕНОЮ…

То голубою, то зеленою –
Меняет цвет волна морская.
Живу сегодня пляжной зоною,
В песке горячем утопая.

Под солнцем сладким тело греется,
Но есть во мне и жизнь иная,
Я в ней всегда, в ней гордо реет стяг
И за кормой волна крутая.

Она невидима, но значима
И с юности меня питала,
Хотя и сам себя подначивал:
«Что, атрибутов внешних мало?»

Забыть о показушной внешности,
Когда внутри кипит работа.
Она – одна ступенька к Вечности,
Пусть до кровавого до пота –

Корабликом бумажным брошенным,
Смешным солдатиком из воска,
Травой пробившейся и скошенной,
Мятущейся душой подростка.

Беседы бесконечны с книгами,
И спор до одури с друзьями,
Честь – добровольною веригою,
И творчества сизифов камень.

Эй, флибустьерство ранней юности,
На полусогнутых, но ходишь,
Лекарство от тупой бездумности
В самом себе пока находишь.

Не наслажденье жизнью сытою,
Не быстро вянущие лавры.
Так почему ж – слеза пролитая
Не сделавшего дела мавра?

НА КЛАДБИЩЕ ТИХО

На кладбище тихо. Лишь ветер и птицы.
Здесь душам приволье – могли б притулиться.
Надгробьев купе и людские останки –
Нет душ на кладбищенском полустанке.
Умчались в курьерских, а может, в почтовых,
Кто к станции – Небо, кто к станции – Слово.
По кладбищу ходит обходчиком память,
Звенит над камнями слезой и ключами.
Но не возродиться ни людям, ни душам –
Ни правильно жившим, ни в жизни заблудшим.

В ЛЕСУ КУКУШКИН ГОЛОСОК

В лесу кукушкин голосок
Порой стреляет вам в висок.
Вы спросите: «Что на веку?»
Услышите лишь раз «ку-ку»,
Потом молчанье, нет ответа.
Вы сплюнете: пустяк, примета.
Но на душе скребут так кошки!
Ужель остались жизни крошки?
Вдруг песню запоют дрозды,
И нет следа от той беды.
Взметнется шустрая сорока.
Нет, рано отпевать до срока.

КАКАО ПЛЯЖНОГО ПЕСКА

Какао пляжного песка
Согрело мне босые ноги.
Взываю к вам, морские боги:
Пускай быстрей уйдет тоска!

Воды лазоревая гладь
Обманчива, как все живое.
Прости, но я к тебе опять
Глушить тоску в густом прибое.

Так повелось, порой моря
Собой врачуют наши души.
Когда ржавеют якоря?
Когда они лежат на суше.

Ты вроде знаешь что почем,
Сильна инерции рутина,
И за собой тебя влечет
Однообразных дней дрезина.

Спасение, быть может, тут,
В песке у берега морского,
Освобождение от пут
Обыденного и мирского.

Какао пляжного песка
Босые ноги обжигало,
Бумажным парусом тоска
Все дальше в море уплывала.

ПОД СОЛНЦЕМ ПАСТЕРНАК ПОЛОЛ

Под солнцем Пастернак полол
На даче грядки,
Чтоб лук и пастернак взошел
После посадки.
Как сорный мусор из стихов –
Враз и мгновенно, –
Разил соцветья сорняков
Он вдохновенно.
Язычник языка Руси
По пояс голый,
Размах вселенский – гой еси –
В солнцерассоле.
Коль на земле и в небесах –
Не инородный,
На огороде и в стихах –
Год плодородный.

ЛЮБОВЬ – БЕСПЕЧНАЯ ПУШИНКА

Любовь – беспечная пушинка,
Ее подхватит ветерок,
Она девчонке на косынку
И парню на воротничок
Опустится легко, неслышно
И поменяет ход вещей.
Как будто это тот, кто выше,
Не довершил своих затей.
И подтвердит узор небесный
Сплетенье душ, сплетенье тел,
И каждый миг, он миг чудесный,
И злые силы не у дел.

ДЕТСКИЕ СТРАХИ УХОДЯТ

Детские страхи уходят,
Как обмелевшие реки.
Взрослые страхи приходят
И остаются навеки.
Страхи лавинами сходят,
Люди живут, но калеки.
Много уродов и родин
Сляпали вы, человеки.
И не животные вроде.
Мозга людского отсеки
Пусты, отчаявшись, бродят,
Ищут двуногие стейки,
Выпивки, выгоды, шкоды,
Жизни меняя на чеки.
Это – законы природы?
Космос смежил свои веки…

ГРУСТНАЯ ПЕСНЯ

То ли ветер, то ли дождь стучит по крыше,
То ли кровь уже кипит во мне.
Как тростинку, жизнь меня колышет
И когда-нибудь сломает по весне.

Может, я пришел сюда незваный,
Может, я чужой в своей стране.
Не дурманьте вы меня, туманы,
Кровь кипит пока еще во мне.

Но однажды жизнь откроет рану,
Потечет, как горькое вино.
Лучше поздно умереть, чем рано,
Только это, впрочем, все равно.

То ли ветер, то ли дождь стучит по крыше,
То ли кровь пока кипит во мне.
Как тростинку, жизнь меня колышет
И когда-нибудь сломает по весне.

ЕСТЬ ПТИЦЫ

Есть птицы, что поют по вечерам, –
Извечный ритуал прощания с закатом.
Ты внемлешь их призывным голосам
И вспоминаешь: сам был птицею когда-то.

Ты тоже пел, когда заката луч
Таинственно скользил за крыши городские,
А перед этим на тебя из туч
Спускались звонким чудом капли дождевые.

Волшебная небесная купель
Одаривала чистым вдохновеньем свыше,
Сама собой в тиши рождалась трель,
И женщиной своей тогда ты был услышан.

ДОЖДЬ

Дождь, хитрец, в каплях драгоценные камни попрятал –
Немного берилла, рубина, немного агата.
А потом их разбросал разом и сходу.
Вот и пойми ты дождя природу.
То он, скупердяй, месяцами ни капли, то щедрый –
Разбрасывает драгоценности, как щепотки цедры.
Он – из ювелиров самого знатного роду,
Становится кулинаром, чтобы готовить блюдо такое – погоду.
Этот шеф-повар всегда слегка подшофе:
Накормит, любишь не любишь, что ему твое «фэ»!
А впрочем, как правило, встречаем его с радостью.
Дождь при нашем климате – блюдо изысканной сладости.
Я рад и кланяюсь искренне, как самому великому вождю,
Хитрецу, ювелиру, кулинару, его высочеству дождю.

В ЦВЕТАХ НА ДЕРЕВЕ ЛИМОННОМ

В цветах на дереве лимонном
Все больше пчелы, мошкара
Довольствуется местом скромным –
По нраву листья и кора.

Стал воздух пряным и медовым,
И ты, вдыхая аромат,
Готов почти что к счастью снова,
Как много лет тому назад.

Потом сорвешь лимон, веселый –
Все окружающее в плюс,
Но сладость в нем забрали пчелы,
И кислоты привычен вкус.

ПУСТЕЛЬГА

Жизнью забитая пустельга
Иногда прибивается к людям.
На балконе – нежданное чудо,
Как полено, хоть бери и строгай.

Так прибился молодой соколок,
Сбежав от вороньих нападок.
Что у соколов хлеб сладок –
Это лишь воробьев кривотолк.

Хоть и гордый ты сокол, но мал,
Боятся тебя только мыши.
А тех, кто живет выше крыши,
Лучше бы ты, малыш, не замал.

Даже малая стая ворон,
Покинув деревьев кроны,
Их наследственные троны,
Нападет со всех сторон,

И не поможет острый твой клюв,
Если вокруг так много тупых.
Они не оставляют в живых,
Пропадешь, вовремя не свернув.

Люди порой боятся ее:
Мол, принесла плохую весть,
Изволив к ним на балкон сесть.
И гонят ее, пусть никто и не бьет.

Жизнью забитая пустельга
На балкон села к хорошим людям.
Мы тебя гнать никогда не будем,
Нам бы укрыться где от врага…

ЗИМНИЙ ГОРОД

Владимиру Соломахе
Зимний город белобокий,
С оперением сороки,
Не поперчен, но просолен,
Крыши – в ледяных консолях.
В нем ворчат автомобили:
«А про нас вы не забыли?»
Хоть его проворненько
Убирают дворники,
Здесь и там лежит снежок.
Слепишь кругленький снежок,
Бросишь им в приятеля,
Модного писателя:
– Что, товарищ, не готов?
Слишком, парень, ты суров,
Улыбнись, зима пришла.
Вот такие вот дела.

МОЛОДАЯ МОЛОДОМУ ГОВОРИЛА ЧТО-ТО

Молодая молодому говорила что-то.
Был обычный паренек, частью стал пехоты,
Лез под пули, на штыки яростно бросался,
Оказался без руки, но живым остался.
И хотела бы она все вернуть обратно,
Может, был бы он целей в этой битве ратной.
Не вернуть уже слова те, что улетели.
Притерпелись и живут, спят в одной постели.

В Таганроге
из русского рэпа

Таганрог. Жаркий полдень. Плюс сорок почти. Даже стаи бродячих собак с улиц сгинули. Не найти одиноких прохожих. Город все, что ли, покинули?.. Иль сидят по домам, на работах пыхтят: «Ух, жара!» Я на улицу вышел. Погостил – собираться пора.
Вдруг вдали вижу: зонтик плывет голубой, приближается не спеша. А под парусом этим в раскаленном аду одуванчик-старушка бредет чуть дыша. Вот уж рядом, глаза – голубей голубого, как парус зонта. В них живинка, и глубина неземная, и природная простота, чистота.
Что подвигло ее в пик сверхжаркого дня в это пекло пуститься в поход? Шпарит солнце шрапнелью лучистой. А старушка бредет и бредет. И ни возраст преклонный, ни помехи погоды не сбивают бабулю с пути. Проследил. Интересно. Оказалось, все просто: лишь до почты стремилась дойти.
Я узнал: каждый день она ходит знакомым маршрутом, и не год, и не два, и не три. Сын пропал, и давно. Она: «Не пишет он почему-то…» Почтальонше: «Внимательней посмотри!» То ли в точке горячей, то ль в тюрьме, то ли где-то он исчез, не оставив следа. Но не верит она. Ожидает упрямо, что откликнется. Потому и приходит сюда.
Что ей солнце, жара – материнской любви и надежды ведет ее лучик. Ожидает письма, которого никогда, никогда, никогда не получит.

ГОРОДСКИЕ С УМА СШЕДШИЕ

В нашем городе босиком, растрепан, слегка сутулится,
Не в палате номер шесть, а свободно, как все остальные, ходит по улицам
Человек, на лице которого выражение счастья.
Он оборван, бос, не страшны ему никакие ненастья, другие напасти.
Вспоминаются годы былые, за горизонт ушедшие:
Много раз встречал я тех, кого называют просто – городские сумасшедшие.
Не с моего ума сошли они, и, может, мне нет дела?
Но почему-то их судьба необычная меня по-настоящему задела.
Будто остались с времен, когда жили на улицах хиппи.
Бог или сама природа внедрила в сознание их особые чипы.
В Средние века или раньше жили такие вроде бы,
На Руси, помним из истории, этих людей называли – юродивые.
Дураки по виду, а на деле как шут короля Лира:
Умнее иных королей так называемая отрыжка нашего мира.
«Мозги у них набекрень, – говорим, – не нам в этом копаться».
По виду – да, а на самом деле никто не хочет в душах их разобраться.
Если в мире больном люди больны, это как раз нормально,
А здоровые люди в мире больном? Именно это и выглядит аномально.
Увидишь такого, дашь ему сигаретку, как напутствие.
Уйдет, взглянув в ответ, – в глазах его тебе сквозит неподдельное сочувствие.

ПЕСЕНКА С ПОЖЕЛАНИЕМ

Наших предков могилы никто никогда не упомнит,
Даже стра́ны меняли свой облик и в землю навечно ушли.
Шар земной для Космоса маленький, для нас он огромный,
Только память о них мы в легендах пытались хранить как могли.
Все ж давайте любить больше тех, кто живет с нами рядом,
Современников, временем нынешним с ними объединены.
Станет меньше раздора и ссор, все закончится ладом,
Чтобы вместе с планетой не сгинуть во время последней войны.
Не предайте семьи, друзей и любимое дело,
Пусть надежда и вера ваш род на века сохранит,
Чтобы дом наш, Земля, и дальше в пространстве летела,
Чтобы каждый живущий на ней был свободен и сыт.

НАПРАСНО ТРЕБОВАТЬ ЛЮБВИ

Напрасно требовать любви
У тех, кто вас не любит.
Глухого, как ни позови,
Не дозовешься. Губит

Нас то, что чувства мы свои
Изводим до сожженья.
Когда на сердце льда слои,
Не встретить отраженья.

Не просто нелюбим – не мил,
Судить за то не станем.
Кто не любил, тот не любил,
Но мы не перестанем.

ПОЖЕЛАНИЕ

Без устали работают больничные каталки.
Кого на операцию, кого-то сразу в морг.
Колеса славно смазаны, никто не ставит палки.
О жизни хочешь попросить? Здесь неуместен торг.

Плывут они уже не в бой больничным коридором,
Так возвращается домой израненный солдат.
Он на щите иль со щитом? Оставьте ваши споры –
В пути туда, откуда нет пути уже назад.

Он был силен, а здесь уже беспомощный и слабый.
Обрывки слов, отрывки снов – и больше ничего.
И он босой, и смерть с косой, а может, голой бабой,
Еще шажок, еще глоток – добьется своего.

Но если все же выйдешь ты отсюда ненадолго,
Благодари судьбу, живи на полных парусах.
Пусть жизнь сейчас лишь ручеек, не так, как раньше, – Волга,
Живи! А споры на потом. Доспоришь в небесах.

АССОЦИАЦИЯ

Желтая акация
Под густым дождем…
Есть ассоциация –
Это мы вдвоем.
Ты, такая нежная,
Солнца тихо ждешь,
А пришел невежливый
И нахальный дождь.
Сразу же – «родная»,
Сразу же на «ты»,
Щедро поливая
Листья и цветы.
Никого не слушай,
Не шепчи: «Не трожь!»
Цветы солнце сушит,
Их спасает дождь.

ВОЗВРАЩУСЬ В БЕЛАРУСЬ Я СТИХАМИ…

Я у Красного моря сегодня грустил,
Хотя день был обычен – солнечен, светел.
Может быть, потому, что в одной из пустынь
По дороге сюда я аиста встретил.
Я таких на Полесье раньше видал,
В деревнях, на колесах, что гнездами стали,
Сколько раз надо мною он пролетал,
Мы, ребята, всегда их своими считали.
Но откуда он здесь? Оказалось, что вот:
Красноклювые белые птицы
Каждый год совершают такой перелет,
Чтобы в Африке где-то гнездиться.
А затем и назад, в свою Беларусь,
Где любовно их буслами кличут,
С остановкой в пустыне, короткою пусть,
Что чужие, в них пальцем не тычут.
Я у Красного моря недолго грустил,
Так подумав: «Я, аисты, с вами
Совершу перелет, хватило бы сил, –
Возвращусь в Беларусь я стихами».

ВОСПОМИНАНИЕ

Речного жемчуга неровное драже
Твою так шею мило обрамляет.
Ты предо мной предстала в неглиже,
Вот-вот – и нитка жемчуга растает.

Такому ангелу не надобно прикрас,
Знаком я с каждой клеточкою тела.
Тебя в тончайший ласковый атлас
Природа так божественно одела.

Ужель достался мне такой бесценный дар?
Я кожу эту чуткую целую.
Не мог Всевышний обойтись без чар.
Где чары взял, чтобы создать такую?

У жизни для всего отмерен четкий срок,
Но сколько б это волшебство ни длилось,
За женщину, что полюбить я смог,
Спасибо, Господи, явил ты милость.

Речного жемчуга неровное драже
Чужую шею мило обрамляет.
Его увидев, вспомнил о тебе,
Но образ твой все тает, тает, тает…

ВЫБОР ПОСТАРЕВШЕГО СУЛТАНА

В моем гареме ты уже одна –
Наложница, наперсница, жена.
Не трачу на других любовный пыл,
Хотя и ходоком известным был.
Вот выбор постаревшего султана:
Теперь одна лишь для него желанна.
Чтоб к этому прийти, потребовались годы,
Свобода в том, чтоб отказаться от свободы,
Найти не только плоти торжество,
А истинно душевное родство.
Полсотни лет ты с женщиною про́жил,
Вы на сиамских близнецов похожи,
Понятны каждому и взгляд, и слово,
Один никак не может без другого.
В семье бывает все: и соль, и сахар,
Порою кто-то князь, а кто-то пахарь.
Но важен дар, переданный судьбой:
С тобою рядом человек родной.

О ЧЕМ ВОРКУЮТ ГОЛУБИ НА РАННИХ КРЫШАХ?

О чем воркуют голуби на ранних крышах?
Куда крадутся по ночам худющие коты?
Что шепчет нам на ухо голос тот, что свыше?
Ответы так таинственны и так они просты.

Нас призывает солнце к жизни продолженью,
Весна свирелит музыку желанную любви,
У птиц, зверей, людей охотничьи движенья,
Что было единицею, стать парой норовит.

Мы рады подчиняться этому закону,
Такая математика заложена в крови.
Не понял ты ее? К последнему вагону
Спеши, беги, давай быстрей, лови его, лови!

Я У ЦЫГАН СИДЕЛ В ШАТРЕ

Я у цыган сидел в шатре,
Такое дело.
Я пил вино, я слезы лил,
А скрипка пела.

О чем-то пела о своем,
Я врать не буду.
Но разрывало душу мне
Такое чудо.

Как будто знала обо всем,
Что с нами было.
Любимая моя давно
Меня забыла.

Гуляла осень за шатром,
И дождь, и слякоть.
Осталось только пить вино
И горько плакать.

Спасибо скрипке и смычку,
Мне легче стало.
Так музыка забыть тебя
Мне помогала.

Я СТАВЛЮ НЕЖНОСТЬ ВЫШЕ, ЧЕМ ЛЮБОВЬ

Я ставлю Нежность выше, чем Любовь
К ребенку, женщине, всему живому.
И, убеждаясь в этом вновь и вновь,
Все больше этому я верю слову.

Любовью ведь желание зовут,
Инстинкт деторожденья и влеченье.
Тела друг друга мнут, и трут, и трут,
Чтоб захлебнуться в пике наслажденья.

Родник, луна в дорожке на воде,
Цветного луга запах густопряный,
Спокойствие и светлость, что везде,
Мне ближе извержения вулкана.

А что такое Нежность? Это грусть,
Печаль и радость, трепетность и светлость.
Живут в одном сосуде, будет пусть
Не броска нам на глаз ее приметность.

От сердца к сердцу ласковой волной
Душе подарит щедро безмятежность.
И хоть не навсегда она с тобой –
Прекрасна жизнь, которой правит Нежность.

КОГДА МЫ С ТОБОЙ

Когда мы с тобою вдвоем,
Неважно, какая эпоха,
И жизнь наша – малая кроха –
Весь мир заслоняет собой,
Когда мы с тобой…

Когда мы с тобою вдвоем,
Пускай осуждают нас люди,
Мы слушать их мнений не будем,
И взгляд нам не нужен чужой,
Когда мы с тобой…

Когда мы с тобою вдвоем,
Поют по-особому птицы
И явь – или нам это снится? –
Что стала вдруг ночь голубой,
Когда мы с тобой…

Когда мы с тобою вдвоем,
А это ведь было недавно,
Так было безумно и славно,
И я вспоминаю порой,

Когда мы были с тобой,
Когда мы были с тобой…

СИРЕНЕВЫЙ СИТЕЦ СИРЕНИ

Сиреневый ситец сирени
Напомнил мне платье твое…
Нам дождь мимолетный весенний
Узоры из капель плетет.
Ты в простеньком платье прекрасна
(Вернуть бы нам юности шик).
Влюблен ли? Пока мне не ясно.
Быть может, к цветам я привык.
Как будто вдохнул я сирени
И в этом цветочном раю
Не жажду уже изменений
И воли мечтам не даю.

СЧАСТЬЯ МИГ

А. А.

Районных городочков знакомый всем типаж,
Трава, река, маентков разрушенных пейзаж.
Поэту и актрисе по нраву был ландшафт,
И выпили охотно они на брудершафт.
Судьба у них по-своему у каждого строга,
Их свел художник Сутин. Невдалеке луга
Виднелись за рекою, и жаворонок пел,
И незачем бежать им, и нету срочных дел.

Художник свою славу во Франции обрел,
Но в городке под Минском родился как «посол»
Окраины России, в Париже долго жил,
Мир внутренний свой сложный в картины воплотил.
Смотрели на картины актриса и поэт
И думали о разном. Сквозь окна летний свет
Стремился на полотна, а зал был невелик,
И каждого по-своему коснулся счастья миг.

Неспешны разговоры на травке у реки,
Слова необязательны и паузы легки.
Да надо собираться, не торопясь, но все ж.
«Мы встретимся?» – «Быть может». – «Кто знает это, кто ж…»
Живут ведь в разных странах, то там порой, то тут,
Но жизнь объединяет в один крутой маршрут.
Как славны эти встречи, и дружеский привал,
И вкус хмельного виски с тех губ, что целовал.

ВЕКТОР ЛЮБВИ

То я вновь припадаю к земле,
То я в небо опять улетаю.
Сердце место находит в стреле
Журавлиной курлычущей стаи

И уносится в смутную даль,
К ней летит, журавлями ведомо,
В нем лишь светлая грусть, не печаль,
Ожидание нового дома.

Притяженье земное, прости,
Что твои нарушаем законы.
Если в небе мы торим пути,
Все равно бьем земные поклоны.

Мы себя поднимаем так ввысь
И все дальше и дальше от детства.
Шепчет память в ушко: «Обернись!» –
От нее никуда нам не деться.

Я обнял бы поля и луга,
Обернулся бы тропкой лесною,
На озер голубых берега
Входит юность девчонкой босою.

Вновь я вижу палатки, костры,
Звук гитары, слезу на реснице…
Не вернешь золотой той поры,
Может только она лишь присниться.

Знаешь, в мире всегда ты не прав,
Если злобой живешь, не любовью.
Жить любовью – таков наш устав,
Пусть сменяется прошлое новью.

Детство, юность – в цепочке одной
Вместе с зрелостью и с сединою.
Если быть – то всегда лишь собой,
Не игрушкой пустой надувною.

Нам хранить дано вектор любви
Ради жизни на нашей планете.
С ней рождаешься, с ней и живи,
Без нее даже солнце не светит.

С нею лишь сохраним мы свой дом,
Чтоб его не смывали потопы.
Я тебя, Любовь, вижу во всем,
Парашют наш – Земля, а ты – стропы.

ОБЛАКА БЕЛОЙ ВАРЕЖКОЙ

Облака белой варежкой в мыльной пене
Самолета крыло настойчиво трут и трут.
Лайнер в душе воздушном ловит мгновенье,
Когда крылья его вновь зеркальный блеск обретут.

И тогда солнца луч в них радостно глянет,
И в овальных окошечках сполох полыхнет,
Пассажирам беспечным бок подрумянит.
Лишь мгновенье – и опять в облаках самолет.

НЕ ПОВЕРНЕШЬ НАЗАД

Гладь речная, наливная и черемуха над ней
Белым медом, белым маем, стаей белых лебедей.
Эти лебеди уносят в детство давнее меня,
Где в реке темнеют плесы,
Где в лучах сверкают росы,
В небе жаворонки звенят.

Ширь морская, колдовская с белым парусом на ней,
Ветер волнами играет, этой нет игры древней.
А бездонные глубины волшебством своим манят,
Шлют прибой многоголосый –
Реквием по всем матросам,
Чей покой они хранят.

Тишь лесная, навесная, стрелки шишечек над ней
Прямо в небо улетают, чтоб проснуться у корней.
Корни, корни, припадаю к вам я, голову склоня.
Кто меня, как шишку, бросил
Прямо из весны да в осень?
Жизнь не повернешь назад.

НЕ ПРОСТО ДОЖДЬ ИДЕТ ВО МНЕ

Не просто дождь идет во мне –
Идет и плачет.
И только знаем мы с дождем,
Что это значит.
Небесной чистою слезой
С тобой прощаюсь,
Недолго были мы вдвоем,
И в этом каюсь.
Не суждено нам вместе быть,
Но ты прощаешь,
Дождем волшебным голубым
Меня спасаешь.
Минуты эти так горьки,
Не будет встречи,
Не будет взгляда и руки,
Не будет речи.
Не просто дождь идет во мне –
Идет и плачет.
И знаем только мы с тобой,
Что это значит.

ДЛЯ ВАС Я БЫЛ ТАКИМ, КАК ВСЕ

Для вас я был таким, как все,
С заметными изъянами,
Любил порой дразнить гусей
И знаться с обезьянами.

Косее зайца был косой
И трезв трезвее стеклышка.
Вы понимали, что со мной
Нельзя не встретить горюшка.

Но тем не менее порой
Мы были очень близкими,
Я худшему давал отбой
И лучшее выискивал

В себе. И значит, повезло
(Расстались, судьбы разные).
Добро со мной, исчезло зло,
В любви добро – заразное.

МОИ ПЕСНИ

Я звонкие песни придумать хочу,
В них посвисты ветра, рулады пичуг.
В них плещутся волны, грохочет прибой,
В них радость, любимая, встречи с тобой.

Гитара, давай, в этом мне помоги,
Без них бы, наверно, давно я погиб.
Мне близки они, хоть мотивчик простой,
В них радость, любимая, встречи с тобой.

Чтоб песни сложились, возьми и влюбись,
И светлыми станут они, словно жизнь.
И ты, дорогая, со мною их пой,
В них радость, любимая, встречи с тобой.

ГРОМ И МОЛНИЯ

Моя жена и я
Как гром и молния.
Всерьез ведь не хохочет,
Рокочет и грохочет,
И… пауза моя –
Сверкает молния!
Семья не без вождя
В преддверие дождя.
Но кто же все же вождь,
Не знает даже дождь:
То ли, как гром, страшна
Красавица жена,
То ль норовистый конь,
Я – молнии огонь.
Но подрастают дети,
Все чаще солнце светит,
И никаких дождей,
И никаких вождей.
И забываю я,
Кто гром, кто молния.

ПО БЕРЕГУ МОРСКОМУ

По берегу морскому, где линия косая,
Девчонка шаловливая бегает босая.
Прибоя взбаламученная пена
Ей подиум высокий и арена.
Принцесса в мокром платьице из ситца,
Она не думает пока про принца.
Чиста и грациозна, как котенок.
О, сколько видел я таких девчонок!
Мечтают, тянутся к добру и свету,
Но разбросает жизнь потом по свету.
За счастьем едут, а живут в борделе,
Где деньги косят на девчачьем теле.
А есть такие, что с пути собьются,
Родят ребенка, бросят и сопьются.
Другие, встретив принца-наркомана,
Закончат все, порезав вены в ванной.
…Я на девчонку с радостью невольной
Смотрю. А сердцу больно, очень больно.
И, с опытом своим печальным споря,
Молюсь, чтобы она не знала горя.

ПУСТЬ ЛЮБОВЬ ПОБЕЖДАЕТ

На одной шестой части суши
Красно-белая круговерть.
Красных – к стенке,
Белых – к стенке,
И черствеют души, пропадают души.
Не любовь,
Не любовь,
Не любовь.
Побеждает смерть, смерть, смерть.

Даже годы слезы не сушат,
Сердце – птицей, загнанной в клеть.
Белых – к стенке,
Красных – к стенке,
Это ярость душит, это злоба душит.
Не любовь,
Не любовь,
Не любовь.
Побеждает смерть, смерть, смерть.

Только время пожар потушит,
Люди! Стойте! Больше не сметь!
Красных – к стенке,
Белых – к стенке,
Не губите души, возрождайте души.
Пусть любовь,
Пусть любовь,
Пусть любовь
Побеждает смерть…

НИЧЕГО УЖЕ ВЫ НЕ ПОМНИТЕ

Ничего вы уже не помните,
Ни улыбки моей, ни слезы,
Как метались тени по комнате
От нагрянувшей майской грозы.
Освещали нечастые молнии
Вашей кожи волшебный атлас,
И вздымалась кровать наша волнами,
Вы просили спасти – я вас спас.
Я ведь тоже тонул, но мы выплыли,
Хоть глубок был любви океан.
Завлекли нас сирены, но хриплыми
Стали их голоса, и обман
Явью стал. Уходили по берегу,
Вы зачем-то нахмурили бровь:
«Все прекрасно, но я не уверена,
Что нам надо встречаться вновь».

В БЕЛОРУССКОЙ ДЕРЕВНЕ

В белорусской деревне вам стол непременно накроют.
Угощенья простые, но все ведь от доброй души.
Чем есть, в доме накормят, и даже напоят,
И покажут всем видом, что гости для них хороши.
А уехав, о слове одном буду думать я: «шчыра» –
Белорусское слово, но ввел бы во все языки.
Эти люди без фальши, и слово без фальши, и мира
Вдруг картина другая, коль эти живут старики.
Знаю, в этой деревне уже никогда я не буду,
Много стран я объеду, и много дорог я пройду.
Только этой душевности, «шчырасти» я не забуду.
Отведи, Бог, прошу я, от этой деревни беду.

ПРИВЕТЫ ДОЖДЯ

Друг другу писем мы не пишем
И не встречаемся давно.
Но я порой твой голос слышу…
Ах, это дождь стучит в окно.

Осенние его приветы
Мне словно весточки твои.
Не важно, что не знаю, где ты,
Но в них признания в любви.

Пусть мудрецы вещают важно,
Что все пройдет, что все пройдет…
Расстались мы, но мне не страшно:
Любимый мой, как дождь, придет.

Он снова постучит в окошко,
Я растворю его скорей,
И будет только жаль немножко
Потерянных в разлуке дней.

Любовь не терпит заверений,
Не нужно ей и громких фраз.
Достаточно, что дождь осенний
Привет негромкий передаст.

Не отыскать потом дождинки
Ни в лужице, ни в ручейке.
И высохнут мои слезинки,
Их не увидишь на щеке.

Друг другу писем мы не пишем
И не встречаемся давно…

МНЕ ТЕБЯ СРАВНИТЬ БЫ НАДО

Мне тебя сравнить бы надо
С черным горьким шоколадом.
Может, для кого-то где-то
В радость сладкая конфета.
Мне дороже во сто крат
Горький черный шоколад.
Неподдельный, настоящий,
Потому успех твой вящий
У таких людей, как я,
Что устали от вранья,
От конфеток этих мятных,
Сладко пахнущих, приятных,
От пустышек-леденцов,
Кто на все всегда готов.
Ничего, что горьковат
Этот черный шоколад.
Не найдешь во мне ты страха,
Потому что сам не сахар.

ВИНОГРАДНЫЕ ГРОЗДЬЯ

Анатолию Костину

Виноградные гроздья пока непрозрачны,
Им на солнышке добром еще зреть и зреть,
Зелены, словно гадкий утенок, невзрачны,
Но надеюсь, сумеют, успеют поспеть.
И в краю этом, все же далеком от юга,
Срежет кто-то тяжелую чудную гроздь,
Зная: в этом не только природы заслуга,
Чуду он помогал, чтоб оно удалось.

НА БАЛКОНЕ

Я сижу на балконе на восьмом этаже,
Надо мною стрижи круги нарезают,
А в руках у меня свод стихов Беранже,
И я делаю вид, что его я читаю.
Хоть я в городе, воздух прозрачен и чист.
Поездов отдаленных слышны перестуки.
Со стихами моими в книжку вложенный лист –
В них почувствуешь грусть – наперсницу скуки.

Я писал их как будто на крутом кураже,
Строчки шустро с пера стрижами слетали,
Но в итоге веселый лишь поэт Беранже,
На страничке моей – слезинки печали.
Мне наполнить, как он бы, бокальчик вина,
Мне б его оптимизма впрок поднабраться.
Понимаю, конечно, что моя в том вина:
За людей щемит сердце глупое, братцы.

ВЕТЕР ВЕЧЕРНИЙ

Ветер вечерний взмахнул опахалом,
Сладких цветов он принес аромат.
Друг мой сердечный, да что с нами стало?
Грустью наполнен тенистый наш сад.

Были тогда мы с тобой помоложе,
Счастье делили одно на двоих.
И до сих пор объяснить мы не можем,
Как потерялись средь будней шальных.

Помнишь ли ты до сих пор наши встречи?
Нет, не вернуть ничего уж назад.
Только в окно заглянул снова вечер,
Ветер былого принес аромат.

ПО ЛОГОЙСКОМУ ТРАКТУ

Николаю Захаренко

По Логойскому тракту в раздумье я ехал к поэту.
Он в деревне живет одиноко, вдовец, не бобыль.
Знал его по стихам и по прозе, хотелось при этом
Разобраться: в стихах его вымысел, сказка иль быль.

Вдоль Логойского тракта опушки лесов молчаливы.
Если в них ты зайдешь, доберешься до диких лесов.
Направляясь к поэту, чьи стихи так прекрасно-тоскливы,
Не готовил ему я любезных, приветственных слов.

Хорошо посидели за чаркой мы с ним и за чаем.
В доме полный порядок, хотя без хозяйки живет.
Разговор откровенный, мужской, и все ж замечаю,
Что скольжу вдоль опушек, а в лес он зайти не дает.

И когда по Логойскому тракту я ехал обратно,
Понял, прав он: теперь лишь в стихах его жизнь.
Хочешь знать о поэте? Не ищи в биографии пятна,
Есть стихи. Коль по нраву – вот их ты, читатель, держись.

ВО ДВОРЕ У ПОЭТА

Во дворе у поэта давно притулилась рябина.
Рядом яблони крона, и рябина почти не видна.
Во дворе он родном, но рифмует «рябина – чужбина»,
Одиноко поэту. Никогда не вернется жена.
Почему он в тоске? Почему душа так несчастна?
Или это уже не душа – половинка ее…
Когда жили вдвоем, были целым одним, что неясно?
Назовите: любовь и судьба, остальное вранье.
Неподдельна тоска его в строчках стихов, да и в прозе.
Воскрешает талантом: иногда вот она у окна.
Глянет он: где, родная моя, ты, почившая в бозе?
Там рябина за яблоней, как всегда, почти не видна.

ОН ЕЩЕ НЕ ПРОСНУЛСЯ

Он еще не проснулся. Знакома картинка.
Стала сизой ночная уже пелеринка,
Что дома покрывала, деревья, дорожки.
На прогулку выходят собаки и кошки.
Начинается птичий галдеж утреранний,
В нем вороны и голуби явят старанье,
И зигзаги стрижей все узорнее, ниже
Над землею, скоро дождик летний забрызжет.
На работу спешит одинокий прохожий,
Начинают машины урчать: «И мы тоже!»
Жило в нем ты, мое беспокойное племя,
Я вернулся в него на короткое время.

В ЯГОДАХ

Я чернику с голубикой привечаю,
С детства ягоды любил я собирать.
Так давно в другой стране по ним скучаю,
Но сегодня я в лесах родных опять.
Снова дарят мне они свои подарки –
Ягод сладостный, душистый приворот,
Слаще меда, крепче даже грешной чарки,
Как в помаде, голубой и синий рот.
Лес встает, как встарь, все ввысь зеленым храмом
Хвойных стен его святое божество.
Будь ты для него Иваном иль Абрамом,
Примет все равно тебя как своего.
Хоть на миг, на час хочу с природой слиться
И вобрать в себя ее смолистый дух,
Разучиться проклинать людей и злиться,
Поддержать огонь добра, чтоб не затух.
Я чернику с голубикой привечаю,
Словно с детством повстречался я опять.
В ягодах ни лет, ни зим не замечаю,
Видно, годы вправду повернули вспять.

ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ СЕЗОНА НЕДОЖДЕЙ

Шесть месяцев сезона недождей, шесть месяцев сезона сухостоя.
Полета три часа – и чудо-то какое: черным-черно и небо грозовое.
И он пошел! В миллиарды капель дождь!
Венец любви – сверхсладостная дрожь
По телу пробежала. Это ложь,
Что любим мы лишь небо голубое.

ПОЧЕМУ ЖЕ ЛЕТО ТОЛЬКО БАБЬЕ?

Почему же лето только бабье?
Нам досталась осень, мужики.
Ветер баламутит лужи рябью,
Гонит в небе птичьи косяки.

Поделитесь с нами летом, бабы,
Ведь недолог век у мужиков.
С виду сильные, без вас мы слабы,
Превратимся быстро в стариков.

Вместе от души мы попируем,
Лето – и ему не прекословь.
Обретая молодость вторую,
Мы найдем последнюю любовь.

Почему же лето только бабье?
Нам досталась осень, мужики.
Ветер баламутит лужи рябью,
Гонит в небе птичьи косяки.

НА МОРЕ ШУМ ЛЕСА Я СЛЫШУ

На море шум леса я слышу,
Шум моря со мною в лесу.
В них грудь моя вольно так дышит,
Сберечь бы в себе их красу,
Чтоб даже средь каменных будней
На улицах и площадях
И в гуще толпы многолюдной
Жить так, как средь рыб, среди птах.

БЛАГОСЛОВЕНИЕ БУДДИЙСКОГО МОНАХА

Благословение буддийского монаха
Я принял неожиданно для всех.
Пришло спокойствие, не стало больше страха,
Как будто сердце заковал в доспех.
Не буду больше я ни строить и ни рушить,
На мир с улыбкой доброй посмотрю.
Монах лишь повод – мудрость лечит души,
С ней в ноосферу дверь я отворю.

ПЕЙЗАЖ

Так в этот был пейзаж влюблен
На озере одном,
Что снился по ночам мне он
В спокойствие своем.
Кристально чистая вода
И золотой камыш.
Стремился вновь попасть туда,
Но жизнь не повторишь.
Когда пришел на берег тот,
Увидел: он чужой.
Пожух камыш, растет осот
Над гиблою водой.
И ничего не изменить,
Реальный мир жесток.
Я постарался все забыть,
Вернувшись на Восток.
Но в снах своих пейзажа вновь
Восстановил черты.
Так первая живет любовь,
Когда ей верен ты.

Я ПИЛ В ОДНОМ ИЗ ЛУЧШИХ РЕСТОРАНОВ

Я пил в одном из лучших ресторанов –
Лесу сосновом бывшей родины моей.
И не считал стаканов и бокалов,
Поверьте, не было того вина хмельней.

Деревья плыли в волшебстве нарядов,
С иголочки была зеленая парча.
А леший думал, я – искатель кладов,
И за моей спиной тихонечко ворчал.

А клад-то мой – рябина с бузиною
И сосны, ели, сладкий пересвист дрозда.
Измерить трудно мерой золотою
То, что ушло, ушло из жизни навсегда.

А навсегда ль? Порою мне приснится
Тропа туристская, твой взгляд из-за плеча.
Заехав на часок, могу напиться
Из добрых, тихих рук хрустального ключа.

Но все ж когда я здесь, то пью вино я,
Знакомо все вокруг, свое, почти как встарь.
Лишь сосны плачут золотой смолою,
И слезы их напоминают мне янтарь.

ЗВЕРЬКА, ЖИВУЩЕГО ВО МНЕ

Зверька, живущего во мне,
Я очень берегу
И знаю про него один,
Другому – ни гу-гу.
Не просит он ни есть, ни пить,
Бесплотен, словно дух,
Он очень в музыку влюблен,
Что услаждает слух.
И потому готов внимать
Мелодии любой,
Была бы только для него
Напевной и родной.
Доволен он – доволен я,
Ведь я люблю его,
А может быть, и ваш зверек
Похож на моего?

ИДУ ВДОЛЬ КАШТАНОВ

Иду вдоль каштанов,
И дождь моросит.
Вам, может быть, странно,
Что сердце парит?
Я в городе этом
Родился и рос
И здесь стал поэтом.
Тогда в чем вопрос?
Вернешься порою
На круги своя,
Иллюзий не строя.
Родные края
Тебя повстречают
Горячей волной,
Хоть годы умчались,
Но город – родной!

КЛЕВЕРА, КЛЕВЕРА…

Клевера, клевера позабытых лугов,
Где коса не свистела годами.
Этот запах медовый неброских цветов,
Разнесенных хмельными ветрами
По округе, по ближним полям и лесам,
Он в больших городах незаметен,
Но прорвется из детства к моим адресам,
Как заветная память о лете.

Клевера, клевера позабытых лугов,
Я все чаще о вас вспоминаю,
Когда вижу цепочку скользящих годов,
Что сбиваются в плотную стаю
И летят по маршруту, известному нам,
В край, где будем мы все без возврата.
Мне успеть бы вернуться к медовым цветам,
Полной грудью вздохнуть, как когда-то.

***

 Николаю Захаренко

Затерялся в деревеньке он в лесах,
Но а я-то точный адрес знаю.
Выпить водки на березовых бруньках
Был готов, приехав к Николаю.

Знал наверняка: мне очень будет рад,
Яблочками белового налива
Можно закусить хоть сорок раз подряд
Беленькую местного разлива.

Постараюсь чуть ему развеять грусть,
Строчкою порадую иль песней.
Жизнь короткая такая, ну и пусть.
Чем она, что есть еще чудесней?

Он останется, а я вернусь домой
С солнцем ослепительным брататься.
Вспоминаю и мечтаю так порой…
Отчего так тяжело собраться?

ЭТИМ ЛЕТОМ СЛОВНО В ОСЕНЬ

Этим летом словно в осень
Я по улицам брожу,
Редко вижу неба просинь,
Ветер тащит туч баржу.
Пузырятся всюду лужи,
И асфальта глянец тускл.
Хоть и дождь, мне зонт не нужен,
Капли пробую на вкус.
Летний дождь мне послан небом
Как бесценный добрый дар,
Если б здесь сегодня не был,
Был бы там, где солнца жар,
Где царят ветра сухие,
Где молитвы о дожде
Лишь зимой, порой пустые.
Нет дождя – и быть беде.
Минск, твоя мне непогода
По душе, я кайф ловлю.
Дождь в такое время года!
Не стихай, тебя молю.

ЩЕНОК

Какая боль, когда тебя не любят.
И не спасает даже то, что любишь ты.
Щенок на рынке ждет, что вот-вот купят,
Но до людской не достучаться доброты.

Чего же ждал комочек тот упрямый?
Да просто ласки и заботливой руки,
Подозревая в каждом запах мамы
И веря в то, во что не верят старики.

Но песика неведомой породы
Не брал никто у пьяненького продавца.
Тут дождь пошел, он плюнул в неба своды,
Щенка оставил и пошел попить пивца.

И не вернулся, загулял, наверно,
Скулил щенок, забившись в угол от дождя.
Дрожал и чувствовал, что дело скверно,
Как все сироты, что без матери, отца.

Его не взял я, в этом тоже каюсь,
Проездом там бывал, запутавшись в делах.
Ждет дома пес, встречает, улыбаюсь,
Но тот щенок порой в моих бывает снах.

***

Пока есть те, с кем можно созвониться,
Назначить встречу и поговорить,
Жизнь не окончена, она продлится,
Общаться – это ведь и значит жить.

ОТСТАВНИК

Жизнь провел на полигонах
И в военных городках.
Поздно думать о миллионах
И лазурных берегах.
Что ему еще осталось?
Ордена, медали есть,
И еще такая малость,
Называют ее честь.
С нею он не расставался,
Смолоду ее берег.
Для своей страны старался,
Да поможет ему Бог.

ПОБИТЫЙ МОЛНИЕЙ ОРЕШНИК

Побитый молнией орешник,
Обычный вроде с виду куст.
Так человек нормальный внешне,
А изнутри порою пуст.
Живет благополучно вроде,
Оброс делами и семьей,
Но как случается в природе,
Орех расколешь – он пустой.
Столкнешься с кем-то из элиты,
В большие кабинеты вхож,
Поймешь, что молнией побитый,
И стороною обойдешь.

ПОКЛОНЮСЬ Я ПРОШЛОМУ

Поклонюсь я прошлому за все, что было,
Если даже ранило, но ведь не убило.
Пусть дрожала под ногой порой земная твердь,
Шел вперед, не унывал и умел терпеть.

Поклонюсь дням нынешним, пока они со мною,
Морю, лесу, небу и тому, что стою.
С миром и природой я в ладу всегда,
Мы не подведем друг друга никогда.

Поклонюсь я будущему за все, что еще будет.
Коль придется помереть, хоть кто-то не забудет.
Подставлял свое плечо другу и девице
И прошу не горевать, будем веселиться.

ПРЯДИ ИВЫ ВЕТЕР ТРЕПЛЕТ

Пряди ивы ветер треплет,
Дождь пузырит тихий пруд.
Хоть на сцене лето, реплик
Осени немало тут.
Видно, режиссер-природа
В классику вплетает новь.
Изменяется погода,
Встречу осени готовь.
Раньше жил календарями,
Знал, что будет, наперед,
Но меняет сцены в драме
Каждый новый странный год.

СТРЕКОЗЫ ПОРХАЮТ ИГРИВО

Стрекозы порхают игриво
Над сонной озерной водой,
Их зрители – грустная ива,
Осока, камыш золотой.
Полеты неведомы рыбам,
Себя не поднять из глубин.
Природа сделала выбор,
Менять его нету причин.
Их зависть к другому не гложет,
Кто в воздухе, кто-то в воде.
Тут каждый живет, где он может,
И только людишки везде.

Я ТИШЕ ТРАВ, Я БЫВШИЙ ВЕТЕР

Я тише трав, я бывший ветер,
Мне больше их не колыхать.
Сам как трава живу на свете,
Сумел ей стать годам под стать.
Когда-то вместе с облаками
Гулял у солнца на виду,
Но успокоился с годами
И молодого ветра жду.
Пускай придет, порывист, чуден,
Напомнит молодость мою,
Он запоет, ударив в бубен,
И я тихонько подпою.

СУХИЕ ВЕТВИ – ЮБОЧКА ДЛЯ ПАЛЬМЫ

Сухие ветви – юбочка для пальмы,
Зеленые – и руки, и вихры.
Я не приметил их бы, не отчаль мы
Из края, где везде вокруг боры
И рощи, ивы плачут над рекою,
Сюда, где солнце слепит, как пожар.
Здесь потихоньку привыкаю к зною,
Природы южной принимая дар.

ШТРИХИ ДЕТСТВА

Бумажные кораблики
С печальною судьбой.
Мы – капитаны-зяблики
В стихии дождевой.
Босые, дружим с лужами,
Газеты – паруса,
Вчерашние, ненужные,
Но с верой в чудеса.
Их отправляли в плаванье
По быстрым по ручьям,
Но руки – наши гавани –
Привет шлют всем морям.
О, эти игры детские,
Приметы простоты!
Как сохранить естественность,
Природу чистоты
В сумбуре вящей взрослости,
Премудростей житья,
И пошлости, и косности,
Что губят твое «я»?
Пускай не мореходами
Известных всем имен,
Мы плыли лужеходами
Без флагов, без знамен.
Кораблики бумажные
То там, то тут снуют,
А моряки отважные
Фарватер берегут.
До самого до вечера,
Пока журчит вода,
Плывут они доверчиво,
Считают – навсегда.

Кораблики раздавлены.
Не ветром, так водой.
И капитаны-зяблики
Отправились домой.
Не будет много сказано
О странствиях лихих.
То свято, что не названо,
Такой вот детства штрих.

***

Приветствую тех, кто в дождливый день берет с собой очки от солнца.
Как равно и тех, которые, когда светит солнце, выходят на улицу с зонтом.
И хотя, казалось бы, вы на разных полюсах, спорить не о чем.
Живите так, как вам хочется. Не задевая других.

МЫ В ДЕТСТВЕ

Мы в детстве, это ведь не странно,
Смесь попугая с обезьяной,
Слова чужие повторяем,
Чужою мимикой играем,
И до горячей до слезы
Мы бытия твердим азы.
Потом в нас шустрый петушок
Попробует свой голосок,
Прерывистый и с хрипотцой,
Но все же голосок-то свой.
И за ступенькою ступень
Изучим нужное и хрень.
И, словно зерен полный колос,
Свой взгляд мы обретем и голос.
Хотелось бы, чтоб без обмана, –
Не глас козла и взгляд барана.

ВЕЛИКИХ МЫСЛИ, ЧТО НЕТЛЕННЫ

Александру Айзенштадту
Великих мысли, что нетленны,
Казалось, освещают путь.
Но люди слабы, вздорны, бренны,
Зубрят их, не вникая в суть.
И ни заветы, ни советы
Не помогают осветить
Путь в будущее. Мало света.
Как жили, так и будем жить.

БОГОМ БАБОЧКА ЗАБЫТАЯ

Богом бабочка забытая
Бьется в белое стекло.
Дверь в палату приоткрытая…
Время жизни истекло.
На ходу качалка шаткая,
В капельнице спит раствор,
Простыня крахмально-гладкая,
И потушен монитор.
Впереди замена быстрая:
Не упомнишь, кто сосед.
Комната стерильно-чистая,
На стекле пыльцовый след…

НА ОЗЕРЕ

Вот камыша, что с ветром кореш,
Шуршащий шорох,
Переходящий в легкий шелест.
И сполохи лучей в прозрачной глади,
Что отражаются от водяного зеркала,
Не греют воду, только ее гладят,
Переливаются и озорно посверкивают.
До рыб почти не достают, идущих в нерест.
Кувшинки – перевернутые купола –
Плывут, с небесным курсом сверясь,
И цапля клюв свой мирно ладит
К охоте. Время настает.
Не для забавы, пропитанья ради.
Будь осторожен, водяной народ.

БЕДОВАЯ ЮНОСТЬ

Бедовая юность, до разрыва аорты,
Ты не знаешь, куда же тебя понесет,
Любишь кошек, собак, лошадиные морды
Так целуешь, как будто их это спасет.

И в лесах, на озерах в палаточном рае
Ощущаешь себя настоящим собой,
В них живешь, как хотелось бы, не привирая,
Не ловча, не пытаясь смириться с судьбой.

Кто-то там расписал твою жизнь до остатка,
Кто-то знает, кем станешь, где место твое.
Непонятно ему: ты не ищешь достатка,
Что известно про душу, где птица поет?

Нас пытались засунуть в анкетные графы,
Но к природе и в книги сбегали стремглав.
Лишь по виду покорны, рожденьем не графы,
Но и все ж настоящие принцы дубрав.

Преуспели не все в этом жизненном дерби,
Но пытались, стремились, живем только раз!
Хулиганы, туристы и книжные черви,
Улыбаюсь всегда, вспоминая о вас.

ГРОМ ГРЕМЕЛ

Гром гремел и с гулким звуком
В глубине небесной гас,
Солнце сморщенным урюком
В облака сбежало враз.
Только гром порой обманщик –
Нет ни молний, ни дождя,
И отложишь зонтик, плащик,
Про грозу стишок твердя.

НАЧАЛО МАЯ

Мы вспоминаем павших, что прекрасно,
Но забываем о живых.
О выживших, не менее причастных
К победам. Вспомним их,
Плативших дань здоровьем, кровью,
Пустивших молодость в распыл.
Они простят вину сыновью:
Тот вроде помнил, но забыл…
Но все равно обида гложет,
И он забыть, забыть не может
Про каждый распроклятый год –
Осколком вспоротый живот,
Мозг друга на своем лице,
Гниющих запах ног – гангрена,
О замполите-подлеце –
Ну, в общем, все обыкновенно,
Что происходит на войне.
…Ты дожил? Радуйся весне.
Тяжел в медалях старый китель…
Не мертвые, живые, нас простите.

ПОКАПАЛ ДОЖДИК И ПРОШЕЛ

Покапал дождик и прошел,
А ты с зонтом, как с парашютом.
С небес спускаешься шутом,
Землю и небо перепутав.

По лужам – как по облакам,
Что тоже превратятся в лужи.
И если нужен дождь стихам,
Поэту точно зонтик нужен.

РАЗНЫЕ ПЧЕЛЫ

Ты пчела, и я пчела,
У нас разные дела.
Есть различье между нами:
Я всегда тружусь ночами
Среди заливных лугов,
Где нектар ночных цветов
Собираю, солнца нет,
Их ласкает лунный свет.
В эти тихие часы
Нет пока на них росы.
Жаром солнца не придавлен,
Чист нектар и не разбавлен.
…Говорю тебе раз в сотый,
Мы с тобою – в разных сотах.
Ты живешь без недосыпа,
И твой мед – сплошная липа.

ДА, НЕ БЫЛ Я НА ТОЙ ВОЙНЕ

Да, не был я на той войне,
Родился в год послевоенный,
Но все равно живет во мне,
Проникла с кровью прямо в вены.

И в наши детские бои
Она проникла слишком явно:
«Чужие» есть, и есть «свои»,
И не была игра забавной.

И ненависть, и гной, и пот,
И пули свист, вой бомб, разрывы…
Она всегда во мне живет,
Война, а с ней ее нарывы.

СТИХИ ПЕРЕКИПАЛИ, НЕ РОДИВШИСЬ

…они перекипают во мне, не родившись,
потому что я не в силах делать две вещи зараз:
воевать и писать.
Эммануил Казакевич
Стихи перекипали, не родившись,
И не являли миру образ свой.
Поспать часок бы, с головой укрывшись,
Потом опять заняться бы войной.

Но и во сне бурлят десятки строчек,
Сон краток, но еще короче стих.
И ничего не вспомнить, кроме точек,
В окопе. Среди точек огневых.

УЖЕ ДОРОГИ НЕ ТЕЛЕЖНЫ

Уже дороги не тележны,
И от авто рябит в глазах,
Но дали есть еще безбрежны
И тропки тайные в лесах.

Когда уйдешь, рюкзак за плечи
И мысль, как кепку, набекрень,
О вечном да о человечьем,
А о насущном думать лень.

ПОСИЖУ ПОД ЦВЕТУЩЕЙ Я ГРУШЕЮ

Посижу под цветущей я грушею
В тишине, никуда не спеша,
И к незлобному сердцу прислушаюсь,
Убеждаясь, что жизнь хороша.

Все бегом и бегом, и, умаявшись,
Вдалеке от земной красоты,
Впопыхах, второпях ты листаешь жизнь,
А страницы ее все ж пусты.

Все поступки, желания мелочны,
Так обыденна их круговерть,
Да кому интересны те перечни?
Спишет главный бухгалтер все – смерть.

Ты лови золотые мгновения
И в природе на миг растворись,
Моментально отбросишь сомнения
И поймешь, за что любишь ты жизнь.

СКАЖИТЕ ИХ

Мне пожелали: «Добрый день!» –
И он действительно стал добрым,
Гляжу глазами сытой кобры,
Исчезла будничности хрень.
Возникли праздника черты,
Не всенародного, но все же.
Мне личный праздник нужен тоже
Средь суеты и маеты.
Как мало надо слов простых,
Чтоб сделать нашу жизнь светлее.
Я не прошу вас быть добрее,
Всего-то дел – скажите их.

КАК ЭТИ Я ЛЮБЛЮ МГНОВЕНИЯ

Как эти я люблю мгновения:
Еще не схлынул солнца жар,
Сторожкие ветра осенние
Гостить заходят на бульвар.

Пока лишь только дуновения,
Не рвут, а гладят желтый лист,
Притворные в своем почтении,
Не заглушают птичий свист.

Не доставляют огорчения,
Не прерывают променад
И делают часы вечерние
Еще прекрасней во сто крат.

ИНОГДА ДУМАЕШЬ: «ТАМ БУДЕТ ХОРОШО»

Иногда думаешь: «Там будет хорошо».
Хотя знаешь, что там ничего не будет.
Но хочется уйти со спокойной душой,
Зная: будет хорошо здесь близким людям.

И с этой хрупкой надеждой забрезжит свет
В той пустоте, где тьма вечно пребудет.
Не так страшно, что тебя уже больше нет,
Если они есть и им хорошо будет.

О СЧАСТЬЕ

Где ты, мое еврейское счастье?
Белорусское счастье, русское счастье?
Не могу я разбить вас на части,
Просто светлые дни и ненастье
Незаметно так слились в одно, и давно.

Ни при чем государства и власти,
На Земле нашей беды, напасти
У людей без различия масти,
Всюду рядом зубастые пасти,
То ли сном наяву, то ли страшным кино.

Лучик солнца успел все ж украсть ты –
Есть стихи, внуки светлы, горласты.
Кто вопит там: «Не нашей ты касты!»?
Одинаково склеим все ласты.
Я пытался в будущее открыть окно.

ДЯДЯ БОРЯ

Дядя Боря, дядя Боря…
Люди думают: «Простак!»
Никогда ни с кем не спорит,
Улыбается, чудак.

С кожею на «ты», с мехами,
Потому что он – скорняк.
Никогда жене Нехаме
Не пеняет, что не так.

Все работа и работа,
Непонятно, когда спит.
Внуки бегают, босота,
Хоть мешают, дед простит.

Нож скорняжный и булавки –
Аккуратно все лежит.
Рядом на кургузой лавке
Тора, чистенький талит.

Перерывы на молитву
И короткий перекус,
Вновь за нож, острей, чем бритва,
Кож шматки на разный вкус.

В Минске он скорняк известный,
Знают все, но не сдают.
Жены, дочки знати местной
У него обновки шьют.

Был малыш я, непонятной
Мне казалась жизнь его:
Притирался к суррогатам –
Жить как хочет большинство.

И в цепочке из историй,
Что как будто ждут суда,
Дядю Борю, дядю Борю
Вспоминаю иногда.

…Сотню лет прожил он с Богом
И работой – все, что знал.
И в Нью-Йорке в синагоге
Умер. Тот его позвал.

МЫ БРОНЗОВЕЕМ НЕ ОТ СЛАВЫ, А ОТ СОЛНЦА

Мы бронзовеем не от славы, а от солнца
И привыкаем к вам, пустынные ветра.
А глянешь в зеркало и вдруг увидишь клонца:
«Уже не я, совсем не тот, что был вчера».

Вот так среда нас изменяет понемногу,
Не только внешний, но и внутренний наш мир.
Не все я знал, когда отправился в дорогу,
Но в пьесе личной ты не Гамлет, а Шекспир.

Пиши и переписывай ее построчно,
Пока не убедишься, что уже достиг
В картинах воплощения идеи точной:
Мир без навязанных ходулей и вериг.

ЧИНИЛИ ЗЕРКАЛО ДУШИ

Я жил среди лесов, и там порою
В глуби родной природы, что так хороша,
Я чувствовал, что сердце ноет,
Трепещет, словно ласточка в руке, душа.

Казалось бы чего – вокруг раздолье,
Живи и радуйся, что ты пока живешь.
Но сердцу не прикажешь, сердцу больно,
Какой-то воли просит, вынь да и положь.

А может быть, глаза в том виноваты?
Поправить надо было зеркало души…
Их облака прикрыли б вместо ваты,
Спирт одолжили бы соседи-алкаши.

Я климат поменял – почти в пустыне,
У моря. Солнце, пальмы, люди – хороши.
И здесь, спасибо доброй медицине,
Поправят доктора мне зеркало души.

…Готово! Но опять вдруг сердце стынет,
Хотя хрусталики из чудного стекла.
Чинили зеркало. А душу кто починит?
Чтобы она сама себя любить могла.

ЦВЕТОЧНЫЙ ГОРОД

Не краскою, как сказкою, индиго,
А солнца позолочены лучом.
Любуемся мы их роскошным видом –
Цветами в городе моем морском.

Он преподносит каждому, кто ходит
По улочкам тенистым поутру,
Букет такой, что сердце колобродит,
Шальным крылом трепещет на ветру.

Хотя в нем царственно синеет море,
Не обыграть ему парад цветов.
Цветы с морскими волнами не спорят,
Они и сами волны всех цветов.

Над морем чайки, а в цветах колибри
В кафе цветочном чай цветочный пьют,
Они молчат, но чайки говорливы:
То верещат, то арии поют.

И кажется, кто мир цветов порушит?
Что саду-городу без жалости грозит?
Но иногда цветы сирену слышат,
А иногда ракета к ним летит.

Я КРЫЛЬЯ ПОДРЕЗАЛ

Я крылья подрезал своей душе неоднократно.
Она рвалась наверх, подрезав аккуратно,
Я дальше в мире жил с самим собой.
Душа рвалась под купол голубой
И родину духовную искала,
Где родилась, жила, ей было мало.
А я ее в полет не отпускал,
Поденно жил и крылья подрезал.
Лишь много лет спустя добралась до астрала.

КАКИЕ ДОБРЫЕ В ИЗРАИЛЕ СОБАКИ!

Какие добрые в Израиле собаки!
Когда выводят на прогулку их,
Встречаются без лая и без драки,
Как принято: свои среди своих.
Но у людей другие здесь манеры,
На все имеет каждый свой резон:
В вопросах власти, государства, веры,
Считает, прав всегда лишь только он.
Баталии жестокие ведутся,
Кто властью облечен, тот обличен,
Но просят спорщиков скорей заткнуться
Ракеты, что глядят с чужих сторон.

Я СЧИТАЛ СНАЧАЛА

Я считал сначала, что обойдусь без слов:
Можно быть поэтом и не писать стихов,
Просто думать летом о белизне снегов,
Наслаждаться чудом женского лица
И дарить удары морде подлеца.
Можно быть поэтом и не писать стихов,
Убегать от яви и не бояться снов,
Как цветок, не ведать, где его пыльца,
Живность, что прибилась, не гонять с крыльца.
Но потом я понял, что не уйдешь от слов:
Можно быть поэтом и не писать стихов,
Но наступит время, и ты услышишь зов,
Что не отвертеться. С музой – до конца.
До петли, до бритвы, до куска свинца.

ПРО СКРИПКУ ДЕДА

Не Страдивари, не Гварнери,
Дед вспоминал о ней с улыбкой,
А впору плакать о потере –
В шестнадцать лет он сделал скрипку.

Не то что дел скрипичных мастер,
Всего-то лишь столяр искусный,
Создал себе кусочек счастья,
Пускай с мелодией и грустной.

Не сразу мастерство освоил,
Прошел провалы и ошибки,
Но сделал! Так их стало двое –
Не расставался он со скрипкой.

Старался и наладил дело –
Без нот, нацелив только ухо.
И скрипка все-таки запела,
Хоть музыкант играл по слуху.

Под богоданным небом штетла
Привычные к стамеске руки
Мелодией дарили светлой,
Волшебные творили звуки.

Был в штетле каждый день тревожный
(Сейчас мы больше все с улыбкой).
Амбал заезжий, краснорожий
Разбил ту дедовскую скрипку.

…Полсотни лет спустя без позы
Дед вспоминал, ведя беседу,
С усмешкой доброй. Я же слезы
Глотал. Мне жалко было деда.

Я МОГ БЫ ЖИТЬ В ПЕЩЕРЕ

Я мог бы жить в пещере, шаманить над огнем.
«Но нет, – сказал мой предок, – пойдем другим путем!»
А мог бы жить в Египте под стражника бичом.
«Но нет, – сказал мой предок, – пойдем другим путем!»
Мой предок к Моисею: «В Европу мы придем?»
Ответил, заикаясь: «Пойдем другим путем!»
И вот живу в Израиле, казалось, все путем,
Но каждый день я слышу: «Пойдем другим путем!»

ОТ ДРУЗЕЙ В ПОЭТИЧЕСКОМ ЦЕХЕ

От друзей в поэтическом цехе
Мне не надо поддержки иной:
Клятв в любви, заверений в успехе –
Просто молча кивни головой.

Я тогда зашагаю упруго
И на многое буду готов.
Иногда ведь молчание друга
Стоит тысяч похвал от врагов.

Я и сам не горазд на презенты
(Шубу шить из фальшивых песцов),
Жестом можно расставить акценты –
Понимаем друг друга без слов.

Просто радостней сердце забьется,
Коли ясно: в десятку попал.
Если друг, промолчав, улыбнется,
Он улыбкой своей все сказал.

В ОКРЕСТНОСТЯХ ИЕРУСАЛИМА

В окрестностях Иерусалима
луна, как белый ослик, бродит,
с друзьями-звездами заводит
свой бесконечный светлый спор:
кто для Земли заветней светит,
чтоб путь ее был чист и светел,
печали чтоб бежали мимо
и миновал людей раздор.

В окрестностях Иерусалима,
хоть раньше здесь ты был иль не был,
поймешь, что сердце ближе к небу,
а истина всего лишь в том,
что, как бы путь твой ни был труден,
ты верь, что люди это – Люди
и власть добра неоспорима,
а счастье сыщет, где твой дом.

В окрестностях Иерусалима…
В окрестностях Иерусалима…
В окрестностях Иерусалима…

В СВОЙ БЫВШИЙ ДОМ КОГДА ВЕРНУСЬ…

В свой бывший дом когда вернусь я строчкою одной,
Мальчишка, что меня не знал, поймет: «Да, он родной!»
Он повторит ее не раз, смакуя каждый слог,
Он совершит, что я не смел, что сделать я не смог.
И если я своей строкой ему помог хоть раз,
То от забвенья я себя его устами спас.

СПОР

В месте, где израильские горы
(Называют эти так холмы),
Собрались не то чтоб ладить споры,
Чтобы выпить, ну, как вы и мы,

Несколько не очень уж носатых,
Но с чертами крупными лица,
Пару лысых, пару волосатых
Истинно еврейских мудреца.

Снедь возле бутылок разложили,
Выпили, потом еще разок
И неспешно так заговорили,
Не сойдясь во мненьях, где же Бог.

Уверял один: «Везде и всюду.
Он – природа, в каждом он из нас».
А другой сказал: «Не верю в чудо.
Человек важней всего сейчас».

Третий, взглядом чистым меря гору,
Объяснял товарищам своим:
«Лучше поучите, други, Тору
И поймете, кто есть Элогим».

А четвертый наливал и слушал,
Не впервой ему был этот спор.
Кто в нем прав, чьи аргументы лучше?
Но и он ввязался в разговор:

«Что хочу сказать, мои вы братцы,
Будет очень короток мой сказ:
До большого Бога не добраться,
А вот сын его – один из нас.

Ясно, что не тот, кого распяли.
Дух его пронесся сквозь века,
Возрождаясь каждый раз в астрале
И вселяясь в ЧЕЛО-ВЕ-ЕКА!

Дух бунтарский, дух добра, и света,
И смиренья, к ближнему любви.
Ищите вы верного ответа –
Всяк ответ замешан на крови».

Каждый был из спорящих солдатом,
Знал, какого цвета кровь из ран.
Будут мудрецы всегда распяты
Под ликующие крики прихожан.

Но они, давая мыслям волю,
Жизнь свою не делали пустой,
Со страной, и с радостью, и болью
Были вместе связкою одной.

…Продолжались долго эти споры,
Градусы крепили правоту.
Все же дело не дошло до ссоры,
Закрепляя спора чистоту.

Все закончилось с последней стопкой,
И, не доказав друг другу ничего,
Разошлись по каменистым тропкам
Четверо из сыновей его.

ПУСТЫННЫЙ ВИНОГРАД

Пустынный виноград…
Я гроздь его сорвал
В оазисе – еврейском поселенье.
Живущим здесь сердцам веленье:
«Вас Бог сюда послал,
И нет пути назад!»

У каждого здесь сад,
Он сам его сажал.
Ты понимаешь, слыша птичье пенье
Под негустой неброской сенью,
Нашел он, что искал,
И нет пути назад.

Нет, пули не страшат
Тех, кто лозу растил
Среди белесых и сухих каменьев.
Их жизнь – не оставлять творенья,
Не ослабляя сил,
И нет пути назад.

Тем этот мир богат,
Что виноградный сок,
Его творцы – одной цепочки звенья,
И может, в том для нас спасенье:
Послал людей тех Бог,
И нет пути назад.

МЫ ДОБРОВОЛЬНО В КАНДАЛАХ

Мы на невидимых галерах,
Мы к ним прикованы давно.
Бывало, пили мы без меры
Из чаш игристое вино.
Но в рабство взяло нас призванье.
Мы добровольно в кандалах.
Теперь рабы – вот наше званье.
Гребем на совесть, не за страх.
И в нашем рабстве добровольном
Присутствует нюанс один:
Ты, без сомнения, невольник,
Но в то же время господин.
Ты раб и капитан галеры,
А ход ее то тих, то быстр.
Усталости здесь нету веры.
Ты сам в себя вонзаешь хлыст!
И пусть на ней не тридцать весел,
Мое весло – мое стило –
Скользит по листикам белесым.
Следит, чтоб нас не унесло.
Коварно ты, стишачье море.
Тебя попробуй одолей.
Как трудно, с гениями споря,
Держаться лоции своей!
Они ведь тоже на галерах
Пластались, жизни не щадя.
Дано ли нам в такие сферы
Попасть? Поймешь, лишь восходя
К тем незапятнанным высотам,
Что без подсветки маяки.
Ты знаешь, непроста работа.
И будни будут нелегки.
Достигни их. Побольше веры.
Желанья, помыслы чисты.
Твои незримые галеры
Войдут в заветные порты.

ГЛАЗАМИ РЕБЕНКА

Мы приехали в Израиль – море, солнце, красота,
На базарах, в магазинах здесь такая вкуснота.
Фрукты сами во рту тают, овощей хоть пруд пруди,
И хозяйки выбирают – слева, справа, посреди.
И что важно: овощ тот же, ну а вкус совсем другой.
Взять хотя бы лук обычный – ну и сладкий он какой!
Да, конечно, все иначе, только мама что-то вдруг…
– Мама, почему ты плачешь? Здесь такой ведь сладкий лук.

Я В ТОЙ СТРАНЕ, ГДЕ СНЕГ КАК ЧУДО

Я в той стране, где снег как чудо,
Где каждый камень осиян,
Живу, но все же не забуду:
Сугробов белые верблюды,
Зимы извечный караван.

Ни там, ни здесь нет превосходства
Ни в старине, ни в новизне.
Различье есть, но есть и сходство,
Оно – не кровь, не первородство –
Те чувства, что живут во мне.

ВЫ, ПОЭТЫ БОЖЬЕЙ МИЛОСТЬЮ

Вы, поэты Божьей милостью,
На мосту, что без перил,
Строчки шьете в мегаполисах
С разрешенья высших сил.
Шаткий этот мост качается
Между зыбким «от» и «до».
Нету страхового полиса,
Вас от жизни ждет УДО.
Оглянитесь, взгляд попристальней:
Город, дом, привычный быт –
Нету их. Лишь степь раздольная,
Волчий глаз во тьме горит.
Ваших строчек швы неровные
Не прижились в городах.
Крепостным вы дайте вольную,
Или в степь уйдут в бега.
Ведь стихи – они что мячик:
Теннисный покинув корт,
В жизни здешней бесполезные,
Потому балласт за борт!
Города бурлят, тусуются,
У людей здесь жизнь проста,
И не зрит их взгляд болезненный
Ни степи и ни моста.
Ну, смелей, с мосточка узкого
Сходу головой вперед.
По обычаю по русскому,
Час настал. Степь отпоет.

ВЫКОРМИВ, ВЫПУСТИ ПТИЦУ СТИХА

Выкормив, выпусти птицу стиха,
Пусть налетается вволю.
Знать не дано: соловья, петуха
Пустишь гулять по раздолью.

Выпустил – власти твоей над ним нет.
Коль по душе будет людям,
Строчки запомнят. А что же поэт?
Ладно, о грустном не будем.

С НИМИ СВЯЗЬ…

Какие имена! Кручёных, Хлебников.
Стихов непонятых геном.
Привет, поэты-бессребреники,
Умельцы сложного в простом.

Немало ваших вольных опытов
Исчезло в море бытия.
Ваш ритм стихов наполнен топотом
Пегаса, странного коня.

Лабораторны ваши опусы,
И большинство сдано в архив.
В статьях о вас все больше пропуски,
Другая жизнь, другой мотив.

Рождается в ночах бессонных
Стихов совсем другая вязь.
Незримы Хлебников, Кручёных,
Но в подсознанье – с ними связь.

ПОЭТЫ ДЕЛАЮТ ЗАРЯДКУ

Поэты делают зарядку,
Макают в чай сухарь из слов
И пьют его потом вприглядку,
Лишь растворив их до основ.

И, получив такое пойло,
Поняв, что вот уже пора,
Пегаса позовут из стойла,
Чтоб пригубил, и – со двора.

И понеслись по горным кручам,
И по лесам, и по морям.
То в пропасть, а то прямо к тучам,
И в космос, и к другим мирам.

Закончив свой пролет-пробежку,
Пегаса – в стойло, сам – к столу.
А музу – добрую консьержку –
С почетом где-нибудь в углу.

И все, что чувствовал и видел,
Страдал и был душою чист,
Все, что любил и ненавидел,
Легло на скромный белый лист.

ДАЖЕ САМОЕ НОВОЕ СЛОВО

Даже самое новое слово
Постареет, уйдет на покой.
Все равно повтори его снова,
Пусть немного побудет с тобой.

Вы уйдете не вместе, не разом,
Ты – сначала, оно поживет
На вершине. Потом скалолазом,
Что сорвался с гряды, упадет

В словари, в глубину фолиантов,
Для ценителей и знатоков,
Для искателей прошлых талантов,
Для копателей прошлых веков.

Как оно тебя греет, как светит!
С этим словом ты будто паришь,
Для того чтобы через столетья
Улыбнулась ученая мышь.

НЕ СЧИТАЙТЕ ЗВЕЗДЫ

Не считайте звезды, не считайте,
Все равно их всех не перечесть.
Вы одну давайте выбирайте,
Берегите, словно вашу честь.

И она хранить вас тоже будет.
Не секрет, что в жизни впопыхах
Путаются неплохие люди
В звездах, странах и своих делах.

Пусть она горит высоким светом,
Знаком добрым среди долгих лет.
Если звездным дорожить заветом,
Звездный в жизни выпадет билет.

ВЕЧНАЯ ПРИВЯЗАННОСТЬ

И Пегас опустил свои крыльица –
За бугром исчезает кириллица.
Здесь другие у букв начертания.
Попривыкнешь? Лишь нужно старание?
Вот латинский, иврит, вязь арабского –
Не изменишь характера рабского.
Растворились в крови эти буковки,
Бережем, как тюльпанные луковки.
В каждой вкус молока материнского,
Ты прости изощренность латинского.
Здесь другая у букв геометрия,
Только к старой привязан до смерти я.

СТИХОВ ПИСАНЬЕ НА РУСИ

Стихов писанье на Руси –
Дворянская причуда.
Поэты все на небеси,
Что сотворили чудо.
Люд грамоты азы постиг
И выбрал почудесней –
Ушли в народ стихи из книг,
В пословицы и песни.
Причуда стала ремеслом,
Поэтов нынче много.
Из строчек, рифм – гигантский ком,
И редко стих от Бога.

ЗА ПОБРЯКУШКАМИ ДАВНО УЖ НЕ ГОНЮСЬ

За побрякушками давно уж не гонюсь.
Медали, грамоты, дипломы, званья –
На ниточке стекляшки. Радуйся, зулус,
Зажги костер и начинай гулянье,
Чтоб разменять таланта своего
Златые слитки на стекло и водку
И, как индеец, доброй музе-скво
Вручить презенты – ленточек ошметки.
Стихов – на волю выпущенных птиц –
Касается все это очень мало.
Не перед теми падаешь ты ниц.
Награды сгинут. И талант. Как не бывало.

НЕ КУПЛЮ Я УЖЕ СОБАКУ

Не куплю я уже собаку,
Тяжело друзей хоронить,
Погуляю один по парку,
Чтобы хлебом птиц покормить.
Птицы – все же дальние други,
А собака – это семья.
Улетят далеко пичуги,
И один, без собаки я.
Фотографий осталось много,
Дети помнят, а внуки нет,
И порой глажу пса чужого –
Тоже радость, ею согрет.

Я – ПАСЕЧНИК

Я – пасечник. Слова мои, как пчелы,
В себя вбирают мыслей, чувств нектар.
И в голове моей, как кот ученый,
Блуждает то, что называют – дар.
Невидимой цепочкой нейроклеток
Привязан он к сознанью моему,
И через них проходит скорость света,
Подвластная лишь сердцу и уму.
Добро и свет – вот суть того нектара,
Из них рождается душистый мед,
Который мил и молодым и старым, –
Его народ поэзией зовет.

ГДЕ ТЫ, ПАРУС МОЙ ВЕРНЫЙ – НАИТИЕ?

Где ты, парус мой верный – наитие?
Я готов, я жажду отплытия.
Золотое руно верных слов
В гуще прочих искать я готов.
Каждый день буду плыть неустанно
По волнам-словесам океана
И чесать с восхищеньем потылицу –
До чего же влюблен я в кириллицу!

БЕЛЫЙ ОСЛИК С ИМЕНЕМ СУДЬБА

Белый ослик с именем Судьба
По тропинке семенит к закату.
Неба высь зовуще-голуба,
Тропка то бугриста, то поката.

Спешиться не можешь, не сойдешь,
Распрощаться не дано с Судьбою,
С нею до тех пор, пока живешь, –
Ослик белый, небо голубое.

Ты вези, Судьба, не уставай,
Я – наездник все же не из худших,
Не спешу пока ни в ад, ни в рай,
Ни в другой приют для душ заблудших.

Хоть блуждал порою среди звезд
Мыслями, душою и стихами,
Ослик по земной тропинке вез –
Звезды высоко над головами.

И его за это не корю,
Наших душ земное притяженье
Взглядом в Космос я благодарю.
Белый ослик, продолжай движенье.

В КАНАВЕ ПРИДОРОЖНОЙ…

Давай о человечестве радеть
С бутылкою в канаве придорожной.
С хорошим человеком потрындеть
О времени, о мире нашем сложном,
Проблемы мировые порешать
На уровне «высоком», без оглядки
И знать, что не заложат кореша:
Ведь с ними нам играть не нужно в прятки.
Одной не хватит – сбегать за другой
И, должное отвесив каждой твари,
Прийти к согласию: раз мир такой,
В канаве нам сподручнее, чем в баре.
Не в баре, в бочке думал Диоген,
Философы не требуют комфорта.
Ни классов им не нужно и ни сцен,
Без Бога обойдутся и без черта.
Бывает, вступят в спор и с тем, и с тем,
Перемешав привычные картишки.
Для обсужденья нет запретных тем,
И мысли иногда, а не мыслишки.
Пусть не войдут в печатные труды,
А сразу вознесутся в ноосферу.
Садовники не кушают плоды.
Пророки не пиарят свою веру.

СЕГОДНЯ Я, КАК РИМСКИЙ ГРАЖДАНИН

Сегодня я, как римский гражданин
(Хоть в паспорте моем стоит другое),
Отбросил «блуд труда», себе я господин,
Досуга радостной иду тропою.

На ней раздумий скорбные плоды,
Писаний многочисленные строчки.
Хоть я в среде людской, но выпал из среды,
Как дождь из туч и как вино из бочки.

Забыл я о наживе, о тельце,
Что золотом нас манит постоянно.
Мой дом – моя собачья будка на крыльце,
Мой парк – лопух и заросли бурьяна.

Под сводами дворцов не видно звезд,
Не видно неба и в цехах фабричных.
И римский гражданин, и каждый блудный пес
К простору неба одинаково привычны.

Работать, чтоб питаться, чтобы жить,
Нас с детства наставляют, приучают
И человека превращают в злую сыть,
Не только волчьей ведь она бывает.

Мы пашем, сеем, жнем и водку пьем,
Придатками машин в цехах синеем,
И забываем, для чего мы все живем,
И распрощаться с этим не умеем.

Но если повезло и удалось
Сквозь заросли работ, труда прорваться,
Стоишь, как радостный и постаревший лось,
Уткнувшись мордой в волшебство акаций.

И вот он здесь, пленительный досуг,
Пусть жизни на него уж не осталось.
Успел, пока не завершен последний круг.
Спасибо, Господи, за эту малость.

СПАСИ МЕНЯ, ДЕРЕВЬЕВ ТЕНЬ

Спаси меня, деревьев тень,
От солнца знойного. Жестоко
Светило Ближнего Востока,
В его лучах сгорает день.

Он сотней запахов пропах:
Дезодоранты, кремы, мази.
Что будет вид их безобразен,
Вселяет солнце людям страх.

В домах кондиционеров власть,
На улицах – зонты деревьев.
Мне ближе этот способ древний
Укрыться, чтобы не пропасть.

Знал точно, дерево мне друг,
И не считал рабом, слугою,
А этой знойною порою –
Дом для меня и для пичуг.

Природы дар – деревьев сень –
Нас выручает многократно,
Листва живительна, приятна.
Спасай меня, деревьев тень!

Я – С ЯРМАРКИ УЖЕ

Я – с ярмарки уже. Душа согрета,
Что не пустой, с товаром дорогим.
Мои стихи в авоське интернета
Везу, чтоб щедро раздарить другим.

Не перепродаю, берите даром,
Коль по сердцу придется вам строка.
Своим я не торгую Божьим даром
И отдаю, не глядя свысока.

Певунья птица вовсе не гордится,
Что петь умеет. Может – и поет!
И если я сумел вам пригодиться,
Мне повезло, не даром жизнь пройдет.

ДИАЛОГ

– Скажите мне, а вы уверены,
Что идеалы не потеряны,
Что лучшему уже не сбыться,
А потому не стоит биться?
Что дело то, что вроде правое,
По виду только очень бравое,
Оно давно на ладан дышит,
И все решает кто-то свыше.
– Я думаю, не все пропало
И жизнь пуста без идеала,
И, до конца ему служа,
Мы не оставим рубежа.
Злу на Земле не утвердиться,
Должно ведь что-то измениться.
Чтоб род людской не извести,
Я предлагаю жить по совести.

НИЧЕГО НЕ ОБЕЩАЮ

Ничего не обещаю,
Ничего не попрошу,
Мудрых истин не вещаю,
Птичкам хлеба накрошу,
Накормлю котят, собачек,
Небу, морю поклонюсь.
Может, кто по мне заплачет,
Загодя я извинюсь.
И уйду незримой тропкой,
Как уходят все подряд.
Вечною вселенской топкой
Звезды над людьми горят.

ЛОШАДКА

Лошадка ходила по кругу,
И всадник на ней гарцевал.
Лошадка к нему ну как к другу,
А он лишь досыл посылал.

Осаживал влево и вправо,
В работу включал шенкеля.
Наездник в погоне за славой
С осанкой лихой короля.

То рысь, то галоп, ох, достали
Поводья: то мчаться, то стой!
Все здорово! Вот и медали…
В конюшню, к себе на постой…

Загон полон пищи овсовой.
С чего же в глазах ее боль?
Страдает, ведь доброго слова
Ведь так и не молвил король.

Я ВИЖУ ПРИЗНАКИ СТРАДАНИЙ

Я вижу признаки страданий
Еще до появленья их,
Как архитектор облик зданий
На мятых чертежах сырых.

И оттого порой во взгляде
Моем сочувствие сквозит
К тому, кто так до жизни жаден.
Обрыв под ним. Не устоит.

Об авторе:

Роман Айзенштат. Родился в городе Минске в 1946 году. Трудовой путь начал с 15 лет, перепробовав много профессий. Окончил университет, работал журналистом. Был удостоен серебряной и бронзовой медалей ВДНХ СССР. С 1991 года в Израиле. Автор 12 поэтических сборников. Печатался в России, Белоруссии, США, Украине, Израиле. На его стихи написано много песен профессиональными композиторами и бардами, они переводились на немецкий, английский и белорусский языки. Был среди победителей различных конкурсов и фестивалей, отмечен рядом наград, в том числе медалью «За выдающийся вклад в развитие русской литературы и искусства» журнала «Российский колокол», медалью «За заслуги в культуре» имени Адама Мицкевича. С 2021 года – академик Академии литературы и коммуникации (Франкфурт-на-Майне, Германия). Роман Айзенштат – член Союза русскоязычных писателей Израиля, член Ассоциации композиторов и авторов Израиля, член Интернационального Союза писателей.

Опубликовано в альманахе «Российский колокол» № Премия Бодлера - 2021.
Размещено на сайте 10.03.2022 в 21:44.