Честь не знает границ: как рождается дружба народов
АБРЕК,
или О том, как мужество ингуша спасло жизнь смелого чеченца
В Притеречье жил абрек Саадулла. Любимец простонародья. Будучи по жизни очень смелым человеком, он всегда заступался за слабого и оскорблённого бесчинствующими царскими чиновниками. На его совести были судьи, прокуроры, приставы и даже глава одной из станиц. Саадулла был объявлен жандармерией ещё тогда во всероссийский розыск по подозрению в участии в налёте на Кизлярское казначейство в конце марта 1910 года в составе отряда легендарного абрека Зелимхана.
Сам Саадулла, будучи неграмотным, о намерениях жандармов не знал. Да и знай, не особо прятался бы от властей. Каждый абрек мечтал умереть в бою. И он знал, что в любое время может встретить смерть.
Как-то по своим делам Саадулла приехал в Ингушетию. В Назрани то ли из-за чёткой работы жандармерии, то ли по доносу тайных вездесущих филеров полиции он был задержан, арестован, затем осуждён на смертную казнь через повешение. И этот жуткий час настал.
В центре Назрани на видном месте соорудили эшафот, устроили виселицу и назначили день казни. Народу собралось достаточно. Руководил этой трагической церемонией сам начальник судебных приставов Назрановского округа полковник Князев.
Саадулле дали последнее слово. Абрек задумался и сказал:
– Ваша честь, господин полковник. О вас идёт слава как о честном и мужественном человеке. Горцам понравилась ваша справедливость. И всем абрекам было объявлено, чтобы мы вас не трогали. Сегодня, в этот трудный час, мне нужна твоя помощь. Дай мне двадцать четыре часа, поверив на слово, что я вернусь. У меня дома осталось неотложное дело. Не решив его, я не имею права умереть.
– Вот это да! – усмехнулся полковник. – Как я могу отпустить с эшафота осуждённого бандита под честное слово? Это неслыханная дерзость.
Пристав, где-то в глубине души уважающий горцев за их честность и почти детскую наивность, прошёлся по эшафоту, задумался и сказал:
– За такую твою откровенность и надежду на жизнь в безвыходном положении я могу сделать исключение из правил. Если в этой толпе зевак найдётся мужчина, готовый поверить тебе на слово и остаться вместо тебя в арестантах, зная, что через двадцать четыре часа его казнят, то я согласен. Прости, господин абрек, сам тебя без залога отпустить не могу. Ты не вернёшься – расстреляют меня. И пойдёт молва как о продажном офицере.
Саадулла подошёл к краю эшафота и крикнул в толпу:
– Ингуши, а может и чеченец в гостях, есть среди вас мужчина, кто поверил бы мне на слово и согласился бы быть повешенным, если я по каким-либо обстоятельствам не вернусь в назначенный час?
Не успел абрек закончить свою речь, от толпы отъехал всадник и соскочил на эшафот:
– Саадулла, да не будь ты беден душой, как мог такое подумать об ингушах. Вот тебе мой скакун и доспехи. Меня зовут Дахкильг. Если Аллаху будет угодно, пусть моя голова висит на этой шёлковой веревке. Бывай.
Удивлённый полковник с умилением смотрел на этих двух горцев. Ему было не понять, как один незнакомый джигит готов умереть за бандита, поверив ему на слово. Он приказал надеть наручники и кандалы на Дахкильга. Тем временем Саадулла, надев доспехи ингуша, ловко вскочил в седло скакуна – и поминай как звали. Удивлённая толпа не знала, что делать ей: расходиться или все двадцать четыре часа ждать развязки странного события. А время учётное пошло.
Когда тебе от него что-то надо – время летит пулей, а когда его торопишь – ползёт черепахой. Так случилось и здесь. Тревожные сутки мигом пролетели. Дахкильга привели на виселицу, подняли на эшафот, дали последнее слово, где он сказал:
– Помоги, Аллах, этому абреку свершить своё неотложное дело! У меня всё!
Полковник ещё раз прошёлся по эшафоту. Посмотрел на дорогу. С наблюдательной вышки ему доложили, что на пути к крепости Назрань всадника нет.
Пристав бросил золотой рубль палачу, и он на четвереньках пополз выбить табурет из-под ног Дахкильга.
– Не смей, грязная собака дотрагиваться до табуретки! – пригрозил ему мужественный ингуш. Повернулся в сторону площади и попросил прощения у сородичей, если где кого случайно обидел: – Передайте этому чеченцу-смельчаку, когда он вернётся, что я у матери был один, и пусть он её похороны возьмёт на себя. – Дахкильг подпрыгнул и сбил табурет из-под своих ног.
И в это время из толпы слышен был неистовый крик: «Пропустите! Ради Аллаха, дайте дорогу!» До виселицы оставалось метров сто. Саадулла на высоком скаку снял с плеча карабин ингуша и прицельно выстрелил. Верёвка оборвалась, и ещё не успевший задохнуться Дахкильг, словно юноша, соскочил.
В удивлённой толпе раздался рёв: восклицания, причитания, восхваления Аллаха.
Саадулла вскочил на эшафот и крепко обнял своего кунака, безумно храброго ингуша. Снял с его шеи остаток верёвочного узла, едва ослабленного. Надел на него его же доспехи и вернул узду скакуна, сказав: «Не конь, а настоящий Бурак». А для горца нет лучше похвалы, чем сказать доброе слово о его скакуне.
Полковник Князев им не мешал. Ему невольно пришёл на память эпизод из воспоминаний генерала Богуславского, который был прикреплён царём к сосланному имаму Шамилю. И он грозному воителю Кавказа задавал самые каверзные вопросы. Однажды спросил:
– Имам, если не секрет, расскажи мне, в чём феномен ваших побед над многочисленной царской армией?
Шамиль ответил:
– Моё войско в основном состояло из чеченцев. А у них клич: «Не тот храбрец, кто думает о последствиях». Я тебе сейчас это покажу более образно. Со мной мой зять Хаджи, он, будучи аманатом, воспитывался в чеченской семье до двадцати лет. Нет, если вернулся с базара, лучше чеченца Умара позовите. Вот смотри, что сейчас произойдёт.
– Умар! – крикнул имам.
– Я весь внимание, – словно призрак предстал перед нами бывший абрек Умар.
– А ну-ка, застрелись!
– Именем Аллаха! – Умар поднёс пистолет к виску и нажал курок. Случилась осечка. Второй раз – тоже. Третий… Тут генерал выхватил из его рук пистолет и нажал на курок. Раздался выстрел. В зал заскочил взволнованный адъютант капитан Руновский. Шамиль лукаво улыбнулся и сказал:
– Теперь ваша очередь, генерал!
Я приказал Руновскому:
– А ну-ка, застрелись, капитан!
– За что, ваше высокоблагородие! – Руновский упал на колени передо мной и имамом….
Теперь подобную картину, вернее её часть, полковник Князев уже видел своими глазами. И представил себе, сколько сцен мужества было на Кавказской войне.
Саадулла, проводив Дахкильга, поднялся на табурет, надел петлю на свою шею и ждал команды пристава.
Более всех не подготовленным к такому повороту событий оказался полковник. На его мужественном лице забегали желваки, из глаз повалили слёзы умиления. Ему на ум пришла гениальная мысль, достойная восточных мудрецов. Князев посмотрел в толпу горцев, которая заняла всю огромную площадь, и крикнул:
– Вы все видели, как во время казни оборвалась верёвка?
– Все, все! – хором ответили ингуши.
Он подошёл к Саадулле и попросил его сойти с табурета. Снял с его шеи петлю и обратился снова:
– Солдаты и господа служивые! Вы все свидетели, как во время казни оборвалась верёвка?
– Да! – ответили военные.
Полковник торжественно произнёс:
– По закону Великой России за одно преступление дважды не вешают! Все свободны! И вы тоже, господин абрек!
Майдан заревел:
– Это настоящий урус! Да здравствует Великая Россия!
…Саадулла дожил до глубокой старости. И умер своей смертью. Не знаю, бросил ли он свои разбойные дела или нет. Но потомкам завещал, чтобы они чистому русскому верили, как своему старшему брату!
* * *
Необходимые разъяснения:
Абрек – восставший против беззакония власти.
Бурак – в ночь вознесения на небо пророк сидел на этом скакуне.
Аманат – ребёнок, отданный на воспитание в семью другого народа на Кавказе.
Урус – так называли чеченцы русских в старину.
Майдан – площадь.
Назрань – царская крепость, ныне второй город в Ингушетии.
Богуславский – генерал, ещё во времена Шамиля перевёл Коран с арабского языка.
Руновский – пристав Шамиля от жандармерии.
Об авторе:
Хасан Гапур (Гапураев Хасан Ризванович) родился в г. Аральске в 1950 году во время ссылки чеченцев. Образование высшее. Член Союза журналистов СССР с 1974 года. Журналист-международник с 2000 года, член Союза писателей РФ, автор 15 книг (поэзия, проза). Автор исторических романов «Шамиль – легенда газавата», «1овда» – трилогия на чеченском и два тома на русском языке; «Пожалей меня, пуля!» – роман, «Летучий отряд мюридов» – роман; «Воины жестокой судьбы» – роман о Великой Отечественной войне; «Спрут» – книга о коррупции в республиках Северного Кавказа; «С волчьей печатью» – книга фельетонов; «Лучше гор – только горцы» – сборник исторических очерков.
В периодической печати проработал 50 лет, во время двух чеченских войн одновременно был спецкором четырёх изданий. Всё время находился в пылающей Чечне. В настоящее время инвалид первой группы по зрению. Однако работает над романом «Именем народа» о Герое России Ахмате-Хаджи Кадырове.
Заслуженный журналист Чеченской Республики, Герой Труда национального возрождения России (общественная награда).
