Ино…
Говорят, что хозяева похожи на своих котов, да и на своих собак – тоже. Это, правда, не означает, что их владельцы вовсю гавкают и мяукают, но на глаз, бывает, и не отличить, где благородная морда брата меньшего, а где обыкновенная физиономия брата старшего. И некоторые фамилии иногда становятся для своих носителей фатальными. Мы это сами подтверждаем: «Ну что делать? Фамилии у них такие…»
В нашем случае фамилии обоих героев сыграли с судьбой заодно. В масть.
Лев Антониович (папа был Антонио) Иночленов сидел за столом у своего лучшего друга, художника Супрастина Аскорбиновича Нехватило, в его мастерской. Как ни странно, но за столом не было спиртного – только кофе и чай, а по разгорячённым лицам собеседников можно было подумать, что они скушали не один литр этого самого горячительного. Они восторженно смотрели друг на друга и слушали не перебивая. У них была одна общая страсть – любовь к женщинам. Оба без них жить не могли. Высказаться хотелось и тому и другому. Может быть, они виделись в последний раз. Льву надо было срочно исчезнуть из города. Он опасался за свою жизнь. Супрастин должен был помочь ему в этом. Ждали знакомого фотографа, который должен был сделать фотографии для нового паспорта. Художник ради друга решился «выправить» ему новую «ксиву», хотя этим никогда не занимался…
Ещё в позапрошлом веке богатый подмосковный купец Никодим Полупетров выписал из Италии, из Милана, и привёз в Россию строителей. Им предстояло построить ему дом в европейском стиле, который явился бы украшением небольшого уездного городка. Среди них находился и молодой, подающий большие надежды архитектор. Звали его Джованни Членовино. Это был Лёвин прадед. Купец не дождался конца строительства своего дома и отошёл в мир иной раньше. Дочка не стала достраивать семейное гнёздышко: жить было где. От папеньки досталось приличное состояние. Незаконченное строительство было продано, итальянцев рассчитали и отправили на родину. Но молодого архитектора Софья Никодимовна Полупетрова всё же оставила и прибрала к своим рукам. Больно он ей нравился: высокий брюнет с чёрными глазами, всегда улыбчивый, к тому же с манерами. Вышла за него замуж и стала Софья Никодимовна Членовино. Поначалу иностранная фамилия отторжения не вызывала, но, когда в округе, да и знакомые тоже, стали произносить её на русский лад, да с ударением на втором слоге, купеческой дочке это ой как не понравилось. Решила она как-то сменить фамилию, но не тут-то было. Всегда смирный Джованни наотрез отказался это делать: «Корни нашего рода идут от римских императоров! Не позволю! Что хочешь делай, но только не это. Ни одной буквы не дам выкинуть из фамилии! И менять фамилию на чужую я не намерен!»
Хитрый писарь, которого Софья Никодимовна немного облагоденствовала, не выбросив ни одной буквы, путём перестановки половинок фамилии превратил её в русскую – Иночленов! Тут и Джованни некуда было деваться: все буквы налицо. Так он стал русским и прародителем нового рода. У них родился мальчик, которого назвали Ваней. Иван Джованниевич. Жили они тихо, справно. Со временем Софью Никодимовну сильно разнесло, она подурнела и стала совсем скучной тёткой. Муж же, наоборот, как с цепи сорвался: гулять стал направо и налево. Успехом у местных городских красавиц пользовался бешеным. Его бурный южный темперамент перестал выносить тихую скучную жизнь с женой, и однажды он совсем пропал из города вместе с молодой опереточной актрисой.
Ванюшке в ту пору исполнилось десять лет. Вскоре началась одна война, потом – другая, затем и уклад всей жизни изменился. Купеческое наследство пошло на укрепление новой власти. Взамен их обрадовали маленькой, но отдельной квартиркой в полуподвале. Ваня пошёл в маму. Скучный, часто хворающий молодой человек совсем не интересовался женщинами и тяги к ним не испытывал. От папы ему достались только интерес к родине предков и чёрные глаза. Но жениться он всё-таки женился, чем обрадовал свою матушку. Если честно, то его женила на себе местная активистка – председатель профкома, где он работал. На одном из собраний местный остряк неудачно и грязно пошутил насчёт фамилии Ивана Джованниевича и получил яростный отпор от профсоюзной «богини». Она принесла словарь и зачитала, что член – это лицо, входящее в состав какой-нибудь организации, и в данном случае – член нашего профсоюза. А первая часть фамилии – «Ино» – происходит от слова «интернационал». Получается: интернациональный посланник в нашем обществе. И когда мы построим новое общество у себя, тогда поможем и рабочему классу Италии сбросить с себя оковы капитализма и начать строить светлое будущее у них, а потом и во всем мире. А издевательство над фамилией нашего товарища есть неприкрытое вредительство, и за это есть политическая статья. Всё. Никто больше даже не вякал в сторону Ивана.
Вскоре молодая семья сделала Софью Никодимовну бабушкой. Та была очень довольна и с первых дней взяла воспитание внука в свои руки. Будущего строителя мирового счастья назвали Антонио. Он ещё не ходил в школу, когда его родители уехали по зову партии родной на север, оставив его с бабулей. Собирались на два года, а остались там навсегда.
Бабушка одна воспитывала внука, так же как и сына. Всё, что было в ней хорошего, перешло к нему. Внуков воспитывать всегда легче, чем сыновей: уже есть опыт, да и мудрости прибавилось. Одного не хватало – это мужского общения. Антонио с самого детства женщин понимал лучше, чем мужчин. Может, это и сыграло свою роль в проснувшейся тяге к женщинам, в отличие от папки. Ему было с ними просто интереснее. Никаких страшных конфузов, связанных с фамилией, судьба не преподносила. Так, по мелочи. Парень рос совсем бесконфликтным: отшучивался всегда. Бабушка успела дотянуть Антончика – так любила его называть – до института и со спокойной душой приняла упокоение, оставив любимому внучку отдельную однокомнатную квартирку…
И квартирка заработала на всю мощь, какую могли развить половые отношения студентов механического факультета местного института. В ту пору иметь своё отдельное жильё, да ещё в таком молодом возрасте, мало кому могло даже пригрезиться. Квартирка работала как многоцилиндровый двигатель внутреннего сгорания. Каждому цилиндру своё время, как и его поршню. Студенты – народ не только весёлый, но и дюже изобретательный. В начале месяца время, которое Антонио мог выделить своим друзьям (самому тоже надо было жить), разыгрывалось в лотерею. Так что притирка поршня с цилиндром проходила строго по расписанию. Антонио Иванович спиртного не употреблял и того же требовал от своих гостей. От соседей нареканий никогда не было: ходят себе и пусть ходят, лишь бы не пьянствовали и не выступали. На последнем курсе настал и его черёд жениться. Очень не хотелось одной красавице ехать по распределению в Сибирь. Но это была второстепенная причина, а основная – они нравились друг другу, если не сказать большего.
Ребёнок у них родился с гривой льняных волос. Назвали единодушно и сразу – Лев, несмотря на имевшиеся уже интересные имена. Мама вспоминала потом, что, когда его принесли ей первый раз кормить, он рыкнул.
Счастливый папа приехал в роддом забирать потомство с цветами, на украшенной машине, в указанное ему время, а ребёнка нигде не могли найти: пропал. Начался такой переполох, что не описать обыкновенными словами, только папиными. Маму отпаивали и приводили в чувство. Мальчика искал весь персонал. Мелькнула у папы даже такая мысль: «Украли!» Роженицы все повскакивали со своих мест и кинулись помогать в поисках. Потом одна из мам решила проверить свою дочку: а вдруг и её нет?..
Эта мама увидела удивительную картину: в кроватке дочери напротив лежал незнакомый карапуз и улыбался ей во все свои будущие 32 зуба. Дочка улыбалась ему в ответ. От такого зрелища и от нахлынувших чувств мама девочки даже расплакалась. Весь роддом сбежался смотреть. Когда мальчика стали вынимать из кроватки, у девочки из глаз потекли слёзы.
Если у папы Антонио тяга к женщинам только проснулась, то у сына эта тяга заработала с самого рождения.
В роддоме прошли настоящие разборки, но никто ничего не видел. Как смог попасть грудной ребёнок в чужую кроватку, да ещё этажом выше… Нянечки, уборщицы и сестрички вечером собрались в кабинете старшей медсестры, достали припрятанный графинчик чистого медицинского и стали друг друга пытать: может, кто чего видел или знает. Но даже «под этим делом» никто не сознался. Выдвигались самые нелепые и необычные мысли. Чистый медицинский закончился, а у них осталась только одна хорошая версия: мальчик Лев (все уже знали его имя) – ангел с крылышками. Эта версия имела право жить. К тому же ангел в роддоме – добрый знак.
В детском саду тяга Льва к прекрасному полу переплелась с любовью к рисованию. Всё, что его трогало за его детское сердечко, переносилось на бумагу. Но трогало его далеко не всё. Однажды он показал папе свой рисунок. Бедный родитель просто ошалел: на фоне песочницы с грибком стояла маленькая кудрявая девочка в сандаликах, панамке набекрень и держала в руке горшок. Больше на ней ничего не было! «К… как… как называется эта картина?» – промямлил папа. «Мадонна с горшком!» – восторженно объяснил будущий Рафаэль.
Как-то в садике он нарисовал местного вундеркинда с зелёными соплями, текущими из красного носа. Многим ребятишкам портрет понравился: не все любят тех, кто больше их знает, даже в детстве. Вундеркинд в силу своей начитанности ответил почти сразу. Он обозвал Лёвку Иночленова «писькой марсианской», пояснив при этом всем желающим, как фамилия эта складывается. Это была первая обида на свою фамилию и последняя. Дома папа объяснил наследнику, что такой фамилией надо гордиться: таких больше нет. Только слабаки обзываются. К хорошим людям плохие слова не липнут. В дальнейшей жизни Лев Антониович никогда не обращал на это внимания. Только женщинам позволял пошутить над своей фамилией, да и то только в интимной обстановке, и близким друзьям.
В школе любимыми предметами Лёвы были рисование и физкультура. Он мечтал стать архитектором, как прадед, но имел разряд по единоборствам. Девчонкам он нравился. В старших классах у него был хороший друг, который по-дружески звал Лёву «хреном заморским», но без обид. За глаза, конечно, кто-то звал и по-другому…
Уже будучи старшеклассником, Иночленов-младший пережил развод родителей. Папа Антонио, оказывается, давненько смирно и тихо погуливал. Развелись без скандала. Мама переехала к своей подруге, оставив квартиру сыну с отцом. Сердобольная подружка с ходу познакомила её с богатым женихом. Они сразу поженились. У жениха оказался свой дом за городом. Скоро у Лёвы появился братик, но с другой фамилией.
Незадолго до выпускных экзаменов судьба экзаменовала молодого человека сама, причём очень жестоко: погиб отец. Какие-то люди в форме приехали к нему домой и привезли документы отца, его ключи от квартиры и портмоне, в котором находилась немалая сумма денег. Сказали, что он попал под грузовик недалеко от города. Завтра похороны. Приходить надо к полудню сразу на кладбище. Так как сын пока несовершеннолетний, то все заботы о захоронении берёт на себя государство. Назавтра он пришёл на кладбище один: матери не было в городе, а друзей он брать не захотел. Гроб открывать не стали, сказали, что при таких травмах это не делается. Кроме похоронной команды был только один ответственный за погребение от государства, но и тот сразу ушёл, как начали закапывать. Потом на оформленный могильный холмик Лёва прислонил к временному деревянному надгробию один-единственный венок – «От сына». Ещё не осознавая до конца, что случилось, Лёва, не отходя от могилы, дал себе зарок. Памятник здесь будет стоять лучше других, потому что он любил отца. Но всё равно какое-то непонятное чувство от всего произошедшего не давало закрыть эту страничку памяти отца в его сознании.
Сдав экзамены в школе, Лев Антониович Иночленов поступил на архитектурный факультет строительного института в соседнем городе. Квартиру его мама сдала знакомым, а деньги высылала ему каждый месяц. Студенческая жизнь так закрутила молодого человека, что о прошлом он почти не вспоминал.
Здесь быстро обзавелся друзьями. Многие из них хорошо рисовали, что их сближало духовно. Стали появляться и поклонницы. У Лёвы обнаружился интересный и уникальный художественный дар – изображать архитектурные памятники в виде знакомых представительниц прекрасного пола и так, чтобы их узнали. Легче всего это удавалось с Эйфелевой башней, под неё подходили почти все. А когда он нарисовал простую панельную пятиэтажку и все узнали в ней старосту соседней группы Элеонору, каждая будущая архитекторша посчитала своим долгом быть в этой галерее.
Проблем с учёбой не было. В рисовании тоже был прогресс: он стал писать с натуры. Один раз в комнату общежития, где он жил, пришли сразу три натурщицы. Какой-то студентик это зафиксировал, и у Лёвы появилось новое прозвище – Многочленов. Это только добавило ему гордости, а в институте – популярности.
В его группе кроме него была ещё одна неординарная личность – это Супрастин Аскорбинович Нехватило. Он не хотел стать архитектором, он мечтал стать художником. В институте оказался волею судьбы, не поступив в художественное училище. Мало того, что они быстро сдружились, они и думали одинаково и скоро стали не разлей вода.
Студент Нехватило был из потомственного рода фармацевтов. Ходили слухи, что их предки втирали свои мази даже Петру Первому, почему Супрастина так и назвали – в честь медицинского препарата. Сам он разбирался в лекарствах не хуже отца, настолько, что мог приготовить то, о чём родитель не в силах был даже подумать.
Маленькому Супрастинчику тоже с детства доставалось от необычной фамилии. «Эй, Нехватило! Тебе не хватило? Давай мы тебе сейчас добавим! Гы-гы». Пацаны бегали за ним, он – от них, потом наоборот. Всем было весело! Рисовать он тоже пристрастился в детском саду. В школе его уже считали будущим художником. Любил рисовать девчонок в разных нарядах. Однажды школьный хулиган, с которым все боялись связываться, увидел эти картинки. Как только он не обзывал и не издевался над будущим художником. До слёз довёл. Но сила оказалась на стороне искусства. Три постоянные его модели были самыми здоровыми в классе. Их даже звали «три богатыря»: Лида, Света и Таня были выше всех на голову. Так вот, они поймали этого хулигана, взяли в круг и принялись за перевоспитание: просто не выпускали его из круга и щипали, как общипывают курицу. После такого ощипа перевоспитанный ученик стал даже предлагать Супрастинчику свой пончик во время обеда.
В институте все модницы хотели, чтобы Супер (так его стали звать студенты) поучаствовал в создании их неповторимого стиля одежды. Он, конечно, многим помогал в этом, но больше любил без одежды…
На третьем курсе Супрастин ушёл из института и стал свободным живописцем. От какого-то дальнего родственника он получил по завещанию старенькую художественную мастерскую, куда и заселился. Жил там, творил там, любил там…
Лёва окончил институт уже без друга. Пришло время и ему определяться в этой жизни. Здесь предлагали работу; в родном городке оставалась квартира; одна очень симпатичная девушка звала с собой в столицу. Выбор был, но сначала надо было, конечно, съездить к маме и маленькому брату – они жили там же, в его родном городе. Так он и сделал.
Мраморный памятник стоял неухоженный, но Антонио Иванович глядел с него как живой. Два года назад Лёва по своему рисунку заказал его местным мастерам и сейчас любовался им. Действительно, как он и пообещал сам себе в тот день, памятник смотрелся лучше других.
Заканчивая свои мытарства с оформлением квартиры, он шёл по коридору городской администрации, где находились все службы, какие были в городе, вплоть до прокуратуры и ОВД. Оставались две подписи – и квартиру ему можно продавать как законному владельцу. Его остановил приятный женский голос:
– Лев Антониович?
– Да! – ответил он и стал внимательно рассматривать стоящую перед ним женщину.
Это был его тип женщины. Высокая, стройная, в деловом синем костюме брюнетка с короткой стрижкой и большущими чёрными глазами не мигая смотрела внимательно на него. Щёки её покрылись румянцем, и она негромко сказала:
– Нам с вами надо обязательно поговорить, обязательно надо!
– С превеликим удовольствием! – ответил он и нутром почувствовал приближение чего-то непонятного и важного.
Единственное, что его смутило, – это её возраст. Она казалась старше его, но годы выдавали свою хозяйку только морщинками вокруг глаз.
– Возьми! – прошептала брюнетка и передала Лёве запечатанный почтовый конверт, следом добавила так же тихо: – Приди! Прошу тебя! Буду ждать! – и улыбнулась такой зовущей улыбкой, что ему почему-то вспомнилась Клеопатра. Вот так, улыбаясь, наверное, она уводила в ночь своих любовников, а утром их находили обезглавленными.
В конверте лежала записка: «Лев! Дорогой! Я жду тебя очень. Надо тебе многое сказать. Жду! Сегодня в 18 часов у меня. Кира». Дальше адрес.
«Она знала, что наша встреча состоится, раз заранее написала. Да… это судьба! Давно меня так не колотило перед встречей с женщиной», – думал приглашённый.
Он бы мог прилететь к указанному адресу на тех «крылышках» – из роддома, но пошёл пешком. В 18:05, держа в руках букет цветов, он звонил в её квартиру…
Молодой человек давно усвоил несколько истин своего поведения в этой жизни. Одна из них была: если кому-то от тебя что-то сильно нужно, а ты не против, – сделай, что просят (исключая зло). Тебе это зачтётся на небесном экзамене. Была пятница. От Киры он ушёл в воскресенье вечером.
Про эти два дня и две ночи лучше было бы снять фильм (желательно с Безруковым и Моникой Беллуччи в главных ролях), со всеми страстями, которые легче показывать, чем описывать.
Краткое содержание могло быть таким. Кира Львовна Гордеева ещё совсем недавно работала в прокуратуре. Замужем не была и, похоже, не собиралась. С самого детства фамилия наложила свой отпечаток на её судьбу: она была гордой и хотела быть «гордее» всех. Во как. Охотники усмирить её гордыню множились с каждым годом, но все терпели неудачу. И вот несколько лет тому назад она встретила Антонио Ивановича. Ей не надо было замуж, она захотела, чтобы он стал отцом её будущего ребёнка. Но он внезапно трагически погиб. Она должна была вести дело о его смерти и знала, как это случилось. Дело официально не открывали, а всё, что у неё было, забрали и уничтожили… Три года она не могла прийти в себя, а два года назад случайно на кладбище увидела Льва и сразу решила, кто всё-таки будет отцом её сына (она была уверена, что родит только мальчика). Целых два года Кира жила в ожидании этой встречи и была убеждена: что не успел сделать отец – то получится у его сына. И вот двое суток у него получалось, получалось, получалось… В самом начале этой безумной страсти случился казус. Кира оказалась совсем невинной девочкой. Лёву это так ошарашило, что от удивления у него напрочь пропала мужская сила… на некоторое время. На следующий день они вспоминали про это с улыбкой. В ней даже проснулось животное половое любопытство. «Слухи ходят, что у Иночленовых там всё по-другому. Покажи мне», – попросила Кира Лёву. Тот быстро встал с кровати и, как художник, живописал в разных ракурсах то, о чём она его просила. «Да вроде как у всех». – «А ты откуда знаешь?» – «На картинке видела!» Целый час они хохотали не в силах остановиться. В воскресенье он предложил ей выйти за него замуж, но она вежливо отказала ему. У неё вся будущая жизнь была просчитана и разложена по полочкам. Одно его условие она никак не могла отвергнуть. Когда родится ребёнок, надо отправить папе телеграмму с двумя словами: «Да!» и именем. Фамилия будет маминой. Остальное – по обстоятельствам.
Перед самым уходом Иночленова-младшего Кира как-то задёргалась, порывалась что-то сказать, но молчала. Потом всё-таки не выдержала и сунула ему тонкую папку с какими-то бумагами: «Не могу держать в себе! Ты должен знать! Тут всё – правда. Не хотела же отдавать сначала. Извини!»
Дома, раскрыв папку, Лёва увидел два листа. На одном Кира изложила своё видение их дальнейших взаимоотношений с теми самыми «полочками». Лист был озаглавлен «О нас». Многое из написанного она ему уже озвучила. «Значит, так тому и быть! – подумал он. – Когда только успела?» И взял другой лист.
Этот лист отличался от первого тем, что текст был напечатан и без всяких заголовков…
«Правда о смерти Антонио Ивановича Иночленова заставляет меня взяться за перо. Это письмо написано через три года после его гибели и только для одного человека. Лев, сразу прошу у Вас прощения. Эта правда, наверное, меньше всего нужна Вам. А нашему городу она вообще не нужна. Такого скандала город бы не выдержал. В тот злосчастный день я была дежурным следователем прокуратуры. Вечером позвонил начальник и приказал нам с судмедэкспертом срочно ехать домой к заместителю прокурора: там труп. Сам начальник подъедет следом. Мы прибыли на место быстро. В квартире уже находился работник прокуратуры – это был сосед снизу. Он услышал сверху сильный шум и крик жены заместителя прокурора. Дверь оказалась незапертой, и он вошёл. В спальне, у самой двери, лежала без сознания жена зама. Сам он сидел рядом и пьяными глазами смотрел, как из-под опущенного до пола кроватного покрывала красной змейкой вытекла кровь и пряталась в складках коротенького цветного халатика, накинутого на голое тело прокурорши (эти слова соседа я помню до сих пор). Когда он приподнял это покрывало и матрас с простынёй, его самого чуть удар не хватил. На полу под кроватью лежал мужчина в одних плавках. Остальная одежда была зажата в обеих его руках. Грудная клетка мужчины была раздавлена, как будто он побывал под трактором. Судмедэксперт зафиксировал его смерть и долго отделял кроватную панцирную сетку от рёбер пострадавшего. Ни милицию, ни скорую помощь прибывший начальник вызывать не стал. Я не могла даже разговаривать, а только смотрела на лицо погибшего. Это был Антонио Иванович, Ваш отец и человек, который мог подарить Вам братика. Из показаний жены заместителя прокурора (начальник приказал их не записывать) было установлено, что погибший мужчина был её любовником. Муж был в командировке и должен был вернуться завтра, а пришёл сегодня, пьяный. Хотя он больной и не пьёт совсем: нарушение обмена веществ, весит сто пятьдесят килограммов. Как он открыл дверь в таком состоянии – никто не понял. Она успела только накинуть халатик, спрятать любовника под кровать и опустить за ним покрывало. Муж, даже не сняв обувь, кое-как добрался до кровати и со всего размаха бухнулся на неё. Судмедэксперт сказал, что Антонио погиб моментально. Человека просто расплющило. Потом пришли какие-то люди, забрали труп и стали убирать в квартире. С ними был и врач, который приводил в чувство супругов. Потом начальник снял нас с судмедэкспертом с дежурства и отправил домой. Утром мы подписали какие-то бумаги, и нам в категорической форме было заявлено о неразглашении любой подробности вчерашнего происшествия. Вечером полупьяный эксперт поделился со мной своим выводом: чтобы так деформировать человеческое тело, надо минимум уронить на него груз не меньше тонны. Значит, если от тысячи килограммов отнять вес заместителя прокурора – сто пятьдесят, то получится восемьсот пятьдесят килограммов. Чего? Ответ: рогов. Эти рога и сгубили несчастного любовника. У судмедэксперта было довольно странное хобби – писать эпитафии на своих пациентов. На этот случай он написал:
“Погиб под тяжестью рогов,
Самим собой произведённых!”
Простите меня ещё раз за то, что пишу эти слова. Так было.
Заместителя прокурора больше никто не видел: его в тот же день перевели в другой город, а потом – на Дальний Восток. Следом переехал жить в другое место судмедэксперт. Прокурор с почестями ушёл на пенсию (его даже наградили орденом). Я перешла из прокуратуры в жилищный отдел городской администрации. Там до сих пор и работаю юристом.
Великодушно извиняюсь, если причинила Вам боль. Отец говорил, что больше всех на свете любил Вас.
И ещё прошу об одном: когда прочитаете письмо… сожгите его!»
Впервые в жизни Лев ни с кем не хотел делиться своей болью. Страничка памяти отца была дописана до конца…
Оставив матери доверенность на продажу квартиры, он уехал туда, где учился в институте. С Кирой он не стал встречаться. В её письме было всё расписано, так что он знал, когда как поступить. Второе письмо он сжёг.
На работу Лев устроился в небольшую архитектурно-строительную фирму. Ему ещё в институте нравилось проектировать коттеджи, частные дома, богатые дачи и даже современные замки. Платили очень хорошо. Заказчикам нравилось. От прадеда, наверное, ему достались талант архитектора и нестандартное мышление. Киру он пытался не вспоминать, но не всегда удавалось. Как тут не вспоминать, когда через девять месяцев пришла телеграмма: «Да! Лев Львович!»?
Маленький Львёнок появился на свет в том же роддоме, где и его папа.
На второй день после родов Кира стояла у окна в коридоре послеродового отделения, смотрела на улицу и потихоньку осознавала, что такое счастье…
Вдруг рядом, на стоявшую возле стенки скамеечку, плюхнулась запыхавшаяся пожилая нянечка со стопкой чистого белья в руках. Она немного отдышалась и, ласково глядя на Киру, спросила:
– Родила?
– Да! – улыбнулась ей молодая мама.
– Молодец! Если мы не родим, кто тогда родит, а? – Нянечка подмигнула ей правым глазом. – Кто получился?
– Мальчик получился.
– Тоже хорошо. В хозяйстве пригодится. Как нарекли крошку?
– Лев! – гордо сказала Кира Гордеева.
– Ну, ты ещё скажи, что папа Николай, а твоя фамилия Толстая. Или нет?
– Нет. Фамилия у меня другая, а по отчеству получился Лев Львович.
– Как-как? Я не ослышалась?.. Львович?
– Да, так и есть!
Нянечка чуть привстала и внимательно посмотрела на Киру, потом опять присела, положила стопку с бельём рядом с собой и почесала затылок. Заметно было, что она о чём-то задумалась или что-то вспоминает. Затем, видимо решившись, она крепко взяла молодую маму за руку и потянула за собой.
– Пойдём, девонька моя, пойдём! Покажешь мне его!
– Кого? Сына, что ли?
– Его, родимого, а кого же ещё?!
– Я даже не знаю, где он. Мне всего два раза приносили…
– Я знаю где! – засеменила по коридору нянечка, сильнее сжимая руку молодой мамы и увлекая за собой.
В дверь отделения для новорождённых они попали беспрепятственно.
– Номер, какой номер?
– Мальчик номер 42! – ничего не понимая, испуганно ответила та, которая и явила на свет мальчика под таким номером.
Нянечка отпустила её руку и начала пристально осматривать новорождённого со всех сторон. Он не спал и тоже с любопытством зыркнул на существо в белом халате, которое вдруг встало на цыпочки и задом осторожно попятилось к двери. Молодая мама с удивлением смотрела, как нянечка вышла и прикрыла за собой дверь. Вскоре раздался радостный нянечкин вопль, который заглушил звук быстро удаляющихся её же шагов:
– Ангел! Ангел вернулся! Радуйтесь! Надежда Петровна… Надежда Петровна, ангел вернулся!..
Через некоторое время в коридоре послышался приближающийся топот шагов нескольких человек. Дверь распахнулась, и на пороге появилась Надежда Петровна (она работала в роддоме старшей медсестрой более тридцати лет) в сопровождении нянечки и нескольких медсестёр. Осмотрев младенца и поцеловав его в щёчку, начальница вынесла своё заключение:
– Да-а-а! Это он – наш ангел! Хранитель нашего роддома! – и, обращаясь ко всем, сказала: – Вечером все ко мне в кабинет!..
Так начиналась жизнь нового представителя рода Иночленовых, но под чужой фамилией…
После того как Лев узнал о нелепейшем и ужаснейшем конце своего родителя, он поклялся не иметь никаких сердечных дел с замужними женщинами. Но такие благородные действия со стороны местного Казановы не у всех имели понимание. Одна из отвергнутых дам поставила его на кон. Она поспорила со своей замужней подружкой, что та ни за что не добьётся сердца обаятельного архитектора. Денежки были поставлены солидные.
Началась игра. Подружка оказалась азартной и хитроумной. Под видом заказчицы она познакомилась с объектом (если так можно его назвать) и заинтересовала архитектора своим якобы будущим лжекоттеджем. Это выглядело очень правдоподобно. Лёва поверил, поинтересовавшись, конечно, перед этим её семейным положением. Она убедила его, сказав, что слова «муж» для неё не существует ни под каким соусом. Взять да и проверить паспорт заказчицы: там бы он увидел мужа без всяких соусов. А муж был очень интересным типом. Местный авторитет по кличке Шито-Крыто был негласным хозяином этого города. Жена его занималась только собой и любила авантюрные развлечения, можно сказать – экстремалка. Муж её любил по-своему, но следил за ней на всякий случай профессионально. Словом, Лёва наказал ту отвергнутую даму второй раз – теперь финансово. Жена авторитета своего добилась. Об этой измене Шито-Крыто узнал быстро и велел изловить этого «Моржохренова», чтобы из его «петушиных косточек сделать шашлык для любимого пса». Характер у авторитета был очень вспыльчивым, но раз сказал, значит, скоро псина выразит хозяину свою благодарность за вкуснейший внеплановый банкет.
Судьба в этой игре была на стороне Лёвы. Женщины до того коварны, что сами не могут до конца понять себя и свои поступки. Отвергнутая как узнала, что архитектору светит такая дикая расправа, сразу сообщила ему, что его ждёт. В ответ получила благодарность и заверения в том, что он, как должник, сделает всё, чего она пожелает, но позже… Седьмое небо мелькнуло в глазах ранее отвергнутой…
Пока фотограф не появился, Лев во все глаза рассматривал достопримечательность своего друга. Окрашенная белой масляной краской часть стены между окнами была вся почти (пустые места ещё виднелись) исписана и разрисована разноцветными красками. Хотя обстановка не располагала к восприятию художественных и иных шедевров, друг художника давно здесь не бывал и сейчас не сводил взгляда со стены. По сути, это была книга почётных посетительниц мастерской, хотя хозяин разрешал в ней расписаться всем дамам.
В самом центре стены сиял алым цветом контур сердца, нарисованный широкой полосой. Внутри контура – сердечко поменьше, всё истыканное целыми и сломанными стрелами. Поверх раненого сердечка наискосок шла надпись:
«Супрастин – ты СУПЕР!»
Анжела
Чуть ниже, справа, в обрамлении жёлтых лучиков большими синими буквами выведено:
«ЗДЕСЬ БЫЛ Я – ЛЮДОВИК 14».
ЛЮДОК из 14 кв.
Было и такое:
«Супр – ты гад! Потому что не берёшь меня замуж».
Подпись неразборчива.
«Нехватило – это мило,
Но всё равно мне не хватило…»
Евгения Беспредельная
Под этой подписью стояло:
«Кому и не хватило, а мне так хватило, что дух перехватило!»
Прекрасная незнакомка
«Регламентом, приёмом и отношением к себе – удовлетворена вполне».
С любовью из министерства
«Супрастин! Ты излечил меня от аллергии на эту жизнь – теперь я снова с вами…»
Валюшка Брыкастая… она же Валька Грудастая…
Были простые подписи:
«Светка-конфетка», «Наташка-чебурашка» и тому подобное.
Самый философский автограф был оставлен в самом низу, чуть выше плинтуса. Его могли написать лишь лёжа на полу, и читать надо было согнувшись пополам:
«Как я низко пала… Где моя былая гордость?.. Что есть мечта о замужестве?.. Надо просто жить, и всё!»
Ленусик
Льву, как архитектору, очень нравилось:
«Если любовь – здание, то ты, Супрастин, – шпиль на этом здании!»
Дама с Нотр-Дама
Чтобы не терять время, художник поработал над будущим образом человека с новым паспортом. Из блондина сделал рыжеволосого типа с бакенбардами. Он работал с одним театром, поэтому и грим, и парики у него были. Приехал фотограф. У Супра был паспорт местного бомжа и алкоголика, который занимал у него деньги на пропой. Этим паспортом решили воспользоваться. На худой конец можно выправить бомжу новый паспорт, сказав, что старый утерян.
Получилось великолепно. Подкопаться было невозможно. Главное – выбраться из города, там и настоящий паспорт заработает. Влияние авторитета распространялось только на этот город. Дальше была не его сфера.
Друзья утрясли меж собой всевозможные нюансы. За квартирой должен был присматривать и сдавать её в аренду художник. Ещё Лев попросил его уладить кое-какие дела, оставшиеся у него в городе.
Затем поймал такси и уехал в неизвестность…
Два раза гаишники с братками проверяли его паспорт при выезде из города, но получилось, как в любимом выражении одного из героев нашего повествования: «…всё было шито-крыто!».
По делам фирмы Лев Антониович ездил в Милан, где у них с местными архитекторами были совместные проекты. В последний раз итальянская компания даже предложила ему остаться и поработать на неё по контракту. Тогда он пообещал подумать. А вот сейчас решился. Виза была ещё открыта…
На родине своих предков Лёва хотел отыскать хоть какие-либо следы оных. Он этим занимался помимо основной работы, но никого так и не смог найти. Зато у него проснулся интерес к языку.
Через некоторое время он получил письмо от Супрастина, который между делом сообщил ему печальную новость: один человек, известный в определённых кругах и недавно ставший депутатом, взорван в своей машине вместе с женой. Совершивших это злодеяние не нашли. Никаких следов, лишь одно известное в определённых кругах выражение…
В рукописном письме Киры, озаглавленном «О нас», было интересное и гордое условие. До шестнадцати лет, если всё-таки у неё родится сын, он ничего не должен знать об отце. А после пусть решает сам. Лев Антониович принял это условие, но в душе надеялся на судьбу. И фортуна не смогла от него отвернуться. А тоска-кручинушка так скрутила гордое сердце молодой мамы, что Кира не выдержала и написала отцу своего сына письмо, хотя до шестнадцатилетия было очень далеко. Вот оно:
«Мы, Кира Львовна – мама, Лев Львович – сын, очень-очень хотим жить в своём загородном доме, похожем на замок. Этот дом должен построить самый близкий нам человек!» Дальше стояли подпись Киры и какая-то непонятная закорючка, выполненная карандашом…
Бывает же такое!..
Об авторе:
Хотя автор родился в Павлодаре (Казахстан) «холодным летом пятьдесят третьего…», всю сознательную жизнь провёл в Новосибирске, который покидал только два раза: срочная служба в Венгрии и три с половиной года работы на Камском автозаводе в Набережных Челнах.
С 1987 г. был руководителем городского клуба любителей творчества Высоцкого «Нерв». Стихи начал писать в пять лет, в шесть лет бросил, но мозговая извилина, ответственная за творческую деятельность, сохранила страсть к писательству до настоящего времени.
Первая книга, «Записки племенного кота», вышла в 2016 г. В ней автор в увлекательной и необычной форме посвящает читателя в таинства судьбы шотландского племенного кота Жана Клода на фоне нашей, не совсем безгрешной жизни. В 2019 г. вышло продолжение – «Записки последыша», – где Клодыч, сын Жаника, помогает человечеству в борьбе за выживание. А в 2017-м вышел сборник рассказов «Век бы мне Парижу не видать!».
