Изамбар. История прямодушного гения
отрывок
Конечно, присутствие циркуля в Изамбаровой котомке указывало на зёрна, уже брошенные в почву его ума и обречённые дать всходы. Полагаю, моё мучительно двойственное отношение к Изамбару объяснимо и тем, что я всегда обожал в нём музыканта и ненавидел математика, и пока первый бодрствовал, а второй спал, моя ненависть не могла овладеть мною. Но безжалостно холодная, блестящая ножка циркуля высекла её яркую вспышку.
Я вдруг перестал ощущать неловкость, стоя под дверью мансарды и подглядывая за Изамбаром в замочную скважину. Прежде при одной мысли о том, что он меня заметит или почувствует моё присутствие, меня бросало в дрожь. Теперь мне стало безразлично, что он обо мне подумает. Его преступление в моих глазах было несравнимо больше, чем моё. Я считал себя правым, а свой гнев – праведным. Я даже не стал утруждать себя стуком. Евклид к тому времени был изучен и, по завершении всех необходимых выписок, возвращён учителю, а дверь – не заперта. Я открыл её и вошёл. И прежде чем Изамбар оторвался от своих чертежей и рассеянно уставился на меня, встал посреди комнаты.
«Да-да, – пробормотал он, вставая, – я совсем забыл… Пора в церковь. Сейчас, иду…»
«Неужели? – усмехнулся я ему в лицо. – С чего это вдруг? Ты не был там уже неделю!»
Изамбар всплеснул руками: «В самом деле?! Как нехорошо! Я ужасно виноват…»
Однако же я видел, что голова его всё ещё занята задачей, от которой я оторвал его.
«Ты ужасно виноват, – передразнил я, – но тебе совсем не стыдно! А всё оттого, что учитель души в тебе не чает. Другой бы выгнал тебя к чёртовой матери, да ещё и всыпал бы как следует на дорожку. Но старик любит тебя и всё тебе спускает. Интересно, каково это, когда с тобой так носятся! Недаром говорят: человек не ценит того, что имеет. Ты вот сидишь тут дни и ночи напролёт и делаешь, что тебе нравится, а старик внизу только и охает, как бы не заболел его бесценный и единственный, но уже и беспокоить тебя не смеет. А я, между прочим, да будет тебе известно, с тех пор как живу в этом доме, не пропустил ещё ни одной мессы. Наверное, будь у меня такой восхитительный голос и слух, мне бы тоже позволялось облагодетельствовать прихожан или лишать их удовольствия меня слышать, когда мне вздумается, по моему собственному усмотрению. Вот ведь парадокс! Или, быть может, мне следовало выучить греческий, чтобы стать такой же вольной птицей? Рутина будней – удел неучей. Образованный человек стоит на ступень выше. Так?»
Изамбар забыл о своей геометрии и смотрел на меня теперь уже с настоящим ужасом в огромных чёрных глазах.
«Нет, конечно! – воскликнул он с мукой. – О Господи! Что я натворил!»
«Об этом я могу рассказать тебе довольно подробно, – ответил я холодно. – Если только тебе действительно интересно. Говорить?»
«Да, – попросил он шёпотом, – пожалуйста…»
И я сказал ему, монсеньор, всё, что только мог. Вся моя ненависть хлынула и излилась в словах. Никогда и ни с кем я не был так откровенен. Мне хотелось сделать ему как можно больнее, снова увидеть слёзы на его глазах. Но такие, как он, плачут один раз в жизни – и только от любви. А я для него всегда был пустым местом. Как и в ту памятную ночь, он лишь мучительно удивлялся.
Я объяснил и доказал ему, что он вор, укравший у меня и учительскую любовь, и веру в свой талант. У меня, у которого не было за душой ничего, кроме музыки и моих жалких потуг в служении ей! Он же, одарённый от природы всем тем, о чём я не смел и мечтать, по сути, и не нуждавшийся ни в каком учителе, явился в этот дом с греческой книгой и циркулем в котомке, всегда готовый к отступлению.
«Старик учил нас отдаваться музыке без остатка, – говорил я. – Ты обманул и его, и нас. За те пять уроков ты навсегда завоевал его сердце и подал нам пример, которому мы неспособны следовать, но лишь восхищаться. Если бы мы знали, что для тебя всё это – не более чем очередное увлечение! Ты – баловень судьбы. Ты не знаешь цены тому, что имеешь, как капризный ребёнок богатых родителей. Люди обожают тебя за твои таланты, и ты безнаказанно делаешь всё, что тебе вздумается. Пока ты сидишь тут со своим циркулем, в церкви нас спрашивают о тебе каждый день. И что мы должны отвечать? Но тебе нет дела до людей, жаждущих слышать твой голос! Тебе наплевать и на учителя, который всё ещё не понял, что пригрел на груди змею, и продолжает считать тебя музыкантом. Боюсь, когда старик узнает правду, пережить это ему будет трудно. Лучше бы тебя не было вовсе. Без тебя мы жили дружной семьёй, учитель любил нас всех, никого не выделяя, а мы не доставляли ему серьёзных огорчений. Если бы не ты, глядишь, мы бы ещё вышли в люди ему на радость. А теперь, по твоей милости узнав меру собственной бездарности, остаётся только удавиться. Ты посводил с ума весь город, погубил всех нас и разбиваешь сердце учителю, и всё это – между делом, почитывая свои книги, забавляясь с циркулем и ничего не замечая, потому что для тебя тут нет ничего особенного – привычные пустяки! Но для простых смертных, к коим ты, конечно, не относишься, твои пустяки и капризы оборачиваются горем. Вот что ты натворил и, очевидно, будешь творить всегда! Ты не можешь иначе».
Кажется, монсеньор, тогда я сказал это намного грубее. Я не помню точно тех слов. Помню лишь, как моя ярость сменилась наслаждением, когда изумление в его глазах окончательно переплавилось в страдание – при таком выражении лицо Изамбара становилось особенно, утончённо прекрасным из-за разительного контраста между безмятежно спокойными чертами и жуткой, всепоглощающей глубиной зрачков.
«Как это ужасно! – произнёс он после тяжёлого, вдумчивого молчания. – Я и представить себе не мог… Если бы я знал, то никогда не стал бы… Мне лучше уйти. Ведь если я уйду, вам будет легче? – Изамбар воззрился на меня робко-вопросительно. – Тогда я перестану мешать вам? Со временем вы забудете меня, как если бы я умер».
«Ты действительно думаешь, что тебя можно забыть?» – спросил я с вызовом. Но он ухватился за эту мысль, как утопающий хватается за соломинку:
«Меня не будет рядом, и вы заживёте, как жили прежде, словно я вам приснился. А я… Я надеялся, что мне не придётся делать выбор. Но я ошибся. По всему выходит, я должен выбирать одно из двух. Я уже думал об этом. Я люблю музыку и люблю математику. Мне было трудно. Но ты помог мне. Ты объяснил мне то, чего я сам никогда бы не понял. Спасибо!»
Он сказал это слово, монсеньор, так, что у меня дрогнуло сердце, и посмотрел тепло, почти с любовью: «Я выбираю математику. И, пожалуй, пойду в монахи…»
«Куда-а?» – переспросил я, полагая, что ослышался. Чего-чего, а уж такого поворота я никак не ожидал.
«Постригусь в монахи, – произнёс Изамбар уже уверенно, воодушевляясь своим решением. – Я слышал, недалеко от Долэна есть обитель с огромной библиотекой. Там собрано множество греческих книг. Я пойду туда».
Я сразу догадался, от кого он мог это слышать: конечно, от звонаря, а тот, в свою очередь, – от прежнего каноника!
«Вот только учитель! – прибавил Изамбар сокрушённо. – Что скажет учитель?»
Я хотел заметить, что он мог бы подумать об учителе и раньше, но Изамбар вдруг кинулся к выходу и помчался вниз по лестнице. Он всегда был лёгок на ногу. Я и глазом моргнуть не успел! А через миг обмер и чуть не задохнулся. До меня вдруг дошло, чем всё это может кончиться! Ведь Изамбар со своими понятиями об учителях, которых он набрался Бог знает где, то ли у греков, то ли у арабов, никогда не заявится к досточтимому, чтобы попросту сказать ему «прощай»! Он непременно повалится учителю в ноги, покается в грехах, попросит простить его и отпустить с миром. И если мастер не позволит ему уйти, Изамбар останется. Какой монастырь без учительского благословения?! А досточтимый, скорее всего, отпускать его не захочет. Он спросит, с чего вдруг «дорогому мальчику» взбрела в голову такая блажь. Одно случайное слово Изамбара – и учитель поймёт, чья это работа. И, вероятнее всего, на дверь будет указано мне.
Я поспешил Изамбару вдогонку.
Покаяние было в самом разгаре. К сожалению, я не имел возможности видеть, как оно выглядело, а только лишь слышать, но почти уверен – не обошлось без коленопреклонения и целования учительских рук. Изамбар поведал досточтимому о своих прежних весьма серьёзных занятиях математикой, к которым он хотел бы вернуться, освободив себя от мирской суеты монашескими обетами и оградив монастырскими стенами, если только дорогой учитель на это согласится. О причинах своего решения юный Орфей не обмолвился ни словом, вопреки моим опасениям. Учитель, в свою очередь, удивил меня ещё больше, не став негодовать на предателя, кричать и топать ногами.
«Я знал, что это случится, дорогой, – услышал я, оторопев, ласковый, растроганный голос старика. – Могу ли я роптать, когда сам обещал тебя Богу? Да, мой мальчик, я обещал Ему тебя, если Он избавит наш город от мора, а тебя – от смерти. Бог исполнил мою молитву, но поймал меня на слове. Значит, так тому и быть».
Учитель спросил Изамбара, в какое аббатство он собрался, и когда тот ответил, очень обрадовался, поведав ему, что кроме библиотеки там прекрасный орган, по преданию – древнейший во всём королевстве, и содержится в отличном состоянии.
И ещё учитель сказал ему: «Я хочу, чтобы ты помнил, дорогой, чему я учил тебя: ты – не обычный человек. Это правда, от которой не спрячешься ни за монастырскими стенами, ни за монашескими обетами. Я не смею удерживать тебя в твоём бегстве от мирской славы. Но тебе не убежать от себя самого. А там, как и здесь, вокруг тебя будут люди. Люди обычные. Не думай, что я пытаюсь внушить тебе гордыню. Просто я страшусь, отдавая тебя Богу: таких, как ты, Он любит, но не щадит».
«Я не забуду, дорогой учитель, – ответил Изамбар. – Я никогда тебя не забуду и всё, чему ты учил меня, сохраню в своём сердце».
Он подарил учителю свой чудесный четырёхструнный инструмент без имени и сказал, что теперь досточтимый мастер может назвать это диво как хочет и сумеет легко приручить его мягкие струны.
Расставшись с учителем, Изамбар взял обе свои книги и отправился на колокольню, а я – за ним вслед. Он вручил другу эти сокровища на добрую память и стал прощаться. И долговязое серолицее чучело обхватило его своими громадными клешнями и вдруг зарыдало в голос, горько и безутешно.
«Изамбар, Изамбар, мой маленький серебряный колокольчик!» – по-бабьи причитало оно, а Изамбар целовал щетинистые щёки, гладил угловатые плечи и шептал что-то в раковину большого глухого уха. И я снова завидовал звонарю жгучей чёрной завистью, не переставая изумляться: дружба этих двоих всегда казалась мне чисто умственной, а в безобразном серолицем существе, нелюдимом и угрюмом, и вовсе трудно было заподозрить сильные и глубокие человеческие чувства. В вое и причитаниях, что неслись над крышей собора, мне чудилась смутная тревога за того, по ком они звучали. Как будто звонарь оплакивал своего последнего и самого дорогого друга. В какой-то миг я испытал желание присоединиться к его плачу и явственно осознал, что Изамбар уходит от нас навсегда, и я, так же как и звонарь, больше уже не увижу его. Тогда мне захотелось не то что выть – кричать так, чтобы содрогнулись и небо, и земля. Я понял, что люблю Изамбара сильнее, чем его звёздный приятель, – мне не утешиться плачем, не излить тоску в вое – я не смогу жить без него! Я умру! В моей жизни не будет ни капли смысла. А ведь он покидал этот город, по которому я день изо дня два года бродил за ним безмолвной тенью – он уходил отсюда из-за меня!
И я понял, что пойду за ним и дальше.
Он не взял с собой ничего, кроме ковриги хлеба. Надел свой старый выцветший плащ, простился со всеми, включая и меня, и отправился прочь из города, где его любили, навстречу неведомому. Истинный странник, он сделал это легко, без сожаления, с грустной улыбкой.
По залитым солнцем улицам за ним гурьбой бежали гальменские ребятишки. «Куда ты, Изамбар? Ты уходишь насовсем?» – кричали они, провожая его до самых ворот. И он назвал по имени каждого и каждому сказал «прощай».
Я подождал, пока детвора разбежится, и вышел из города с первым ударом вечернего колокола, думая о том, что друг Изамбара звонит теперь по нему, и по нему будет вздыхать народ в соборе, и украдкой заплачут девушки. А обо мне никто не станет жалеть. Старик учитель лишь махнёт рукой. Наверное, он обо всём догадался и никогда меня не простит.
Об авторе:
Я родилась в Ленинграде 26 мая 1972 года. Первое стихотворение написала в 8 лет, но задолго до этого начала сочинять сказки. Посещала секцию прозы во Дворце пионеров им. Жданова у Нины Алексеевны Князевой и Михаила Борисовича Кононова. Ежегодно становилась победителем и лауреатом конкурса «Творчество юных», городских олимпиад по литературе. Стала также победителем поэтического конкурса «Имя» и вошла в Союз творческой молодёжи Санкт-Петербурга. Участвовала в драматургическом конкурсе «Действующие лица» с пьесой «Прометей, или Божественная трагедия». В 2008 году самостоятельно выпустила два первых поэтических сборника: «Золотая печать» и «Лабиринт». В 2013 году в «Своём издательстве» (СПб) вышел мой третий поэтический сборник «Евангелие листопада», а также сборник сказок «Дух пустыни» и моя книга «Магия образа. Феномен Джордано Бруно». Мой роман «Изамбар. История прямодушного гения» выпущен издательством «Крылов» в 2008 году (под творческим именем Иванна Жарова). В 2016 году издан поэтический сборник «Богиня и Ветер». Фактически готова к печати также и первая часть моей трилогии «Затонувшая Земля» в жанре фэнтези.
Осенью 2013 года мною изданы также два сборника поэтических переводов с испанского языка: «Любовь похожа на дорогу» (песенная поэзия Виктора Хары в переводах Марты-Иванны Жаровой) и «Чилийская песенная поэзия в переводах Марты-Иванны Жаровой» (СПб, «Своё издательство»). На протяжении ряда лет провожу творческие встречи, посвящённые музыкально-поэтическому наследию Виктора Хары и других выдающихся представителей движения «Новая песня Латинской Америки», а также авторские творческие вечера.
С 2017 года являюсь членом РСП, в 2016, 2017, 2018 годах мои поэтические тексты публиковались в ежегодных альманахах «Поэт года» (номинант национальной литературной премии «Поэт года»), в 2017 и 2018 годах – «Стихи», в 2018 и 2019 годах – в альманахе «Антология русской поэзии». В 2019 году подборка моих стихов опубликована в сборнике «Поэтический мотив» (Издательский дом «АРТ-Сияние»). Награждена медалями «Владимир Маяковский. 125 лет» и Пушкинской медалью.
С 2019 года – кандидат в члены ИСП.
