Львы, Зизи и белая ночь
Во что бы то ни стало я запишу эту историю! Нет, не просто запишу – поведаю ее вам!..
Крошка Зизи жила в этом городе так давно, что львы, «не уложенные спать» своими создателями, устали стоять на мраморных, чугунных и гранитно-бетонных лапах, которые теперь страшно гудели (более всего по ночам, когда наступало время блуждающего нерва). Страшно гудели – гу-у-у… Львы устали стоять и пристроились поудобнее – легли, каждый на своем историческом посту.
В белые ночи такое вопиющее нарушение устава было особенно заметно. Но львы об этом не думали. Они крепко спали. А Крошке Зизи не спалось. Каждый год, как только наступали эти странные белые ночи – ошибка природы, наша Крошка впадала в меланхолию. И ей хотелось грустить, очень хотелось. Ей непременно хотелось напялить на себя что-то неприлично старомодное, нафталинное, антресольное. А кто ее остановит? Уж точно не львы, упавшие в сладкие объятия Морфея.
Итак, что это может быть? Капот, плюмаж, несколько слоев шуршащих юбок, кофта с воротником жабо и, конечно, черные атласные перчатки по локоток. На ногах милые бабушкины туфельки начала прошлого века, с овальными пряжечками, замшевые к тому же.
Разноголосица? Моветон? Отнюдь. Образ еще не дополнен дамской сумочкой, полинялой, но еще позволяющей своей хозяйке быть кокетливой. Преинтересно и содержание ридикюля. Тут и щетка-расческа с зеркалом, и щеточка для полировки ногтей (или когтей – львам), и ароматная пудреница, и веер, и карне де баль (к чему?.. к кому?..), деньги без сдачи на трамвай туда и обратно, деревянный мундштук (Зизи не курит!), лорнет (?!), ну и губная помада в тюбике.
В таком образе вышла наша Зизи навстречу очередной белой ночи. Хотела она, правда, взять с собой еще и ведерко черной краски – заштриховать немного белую ночь, да в левой руке – ридикюль, в правой – ничего…
Начать Зизи решила с Набережной. С небрежной Набережной. Люди, семечки, бутылки, свежие и несвежие газеты – все располагалось в порядке ночного хаоса. Нашу героиню это не смущало. Как раз она смущала весь этот хаос. Публика, упорно не желавшая покидать высвеченный причудами природы город, вовсе не была готова к встрече с нашей Крошкой. Самое меньшее – презрительное «фи-фу». Иные прохожие так старались, прыская от смеха, что их почтенная слюна долетала до гардероба нашей бедной Зизи. Львы, будто чуя это во сне, негромко рычали. Но ни люди, ни звери не знали, что старомодница Зизи под ремешком прекрасных филигранных наручных часиков держала накрахмаленный платок. За ним Крошка и потянулась, но рука ее зависла на полуслове. Так прошло минут несколько. В это время Зизи перелистывала странички своей памяти, силясь отыскать что-то радостное, радужное.
– О, нет тебе пары! – вещали со всех сторон соседи. – С кем же ты думаешь на Ноев ковчег, если что?
– А наша река, она выходит из берегов, да? – наивно беспокоилась Зизи.
– Дурочка!.. – единственный ответ.
Опомнившись, дуреха Зизи решила идти дальше.
Навстречу, как назло, приближалась немолодая полноватая цыганка, блестя в белой, но все-таки ночи́ драгоценными зубами. Приближалась она, угрожающе шелестя множеством сальных юбок, обляпанных ляпистыми цветами даже более, чем временем, маслом и жиром от рук страстных поклонников бессмертного танца. (Юбки Зизи тоже шуршали, но то был стеснительный шорох камышей у пруда детских воспоминаний.) Грузно колыхаясь и сверкая зубами и передними глазами (а у цыганок глаза есть и на затылке, или вы не знали?), ромалэ налетела на Крошку, как… Перефразируем классика: «Темна и громадна, грозна и могуча, несется цыганка тяжелою тучей»[1].
– Девла, девла, гожо, гожо!
Назвав Зизи красавицей, златозубая, однако, издала нечто вроде лошадиного смеха. Львам где-то во сне это не понравилось. Но они не проснулись.
– Будущее я предсказывать умею, – вволю насмеявшись, прогремела цыганка, – но вот чтобы так запросто встретиться с прошлым! А-ха-ха-гы-ы-хи! – И грубая немолодая лошадь тронулась дальше подметать Набережную своим «а-ля повато».
К несчастью, цыганское ржание привлекло к Зизи нежелательное внимание изрядно набравшейся труппы некоего экспериментального театра, которая на зависть всем отметила несостоявшуюся премьеру одной трагикомедии. Трупписты и труппистки почему-то были уверены, будто Крошка Зизи – отбившийся член их крепкого коллектива. Да, ей пришлось отбиваться словами и ридикюлем, пока она просто-напросто не перестала быть интересной для хмельной мельпомены.
Устав от столь пристального внимания на Набережной, Зизи решила свернуть в Кофейный переулок. Но тут!! Из-за угла на нее выскочило… выскочило некое подмышечно-карманное существо, в полумраке напоминающее городскую коллекторную крысу (только хвост с кисточкой, а сбоку – бантик). Трясясь от возбужденного испуга на том, что следовало бы считать и называть лапами, это стало излучать такие звуковые волны, что в далеких, сказочных для Зизи морях дельфины забились в предсмертной агонии…
Зизи никогда не любила собак. Ни собак, ни кошек. Она любила только львов. Но они спали.
А исчадье на пару со своими пожилыми, однако же подтянутыми (читатель, это не комплимент!), безразличными к людям и к дельфинам хозяевами свернуло на Набережную, оставив Зизи в покое, в относительном покое.
Сердечко Крошки билось. Тук-тук-тук, тук-тук-тук, тук-тук-тук.
В Кофейном переулке оказалось несколько тише, но… ноздри Зизи, как назло, стали разрывать крепкие запахи. Это был, конечно, коньяк, а еще кардамон, корица и прочие «к»… Зизи захотелось чихнуть: «А-а-а-а…» Она снова потянулась за платком, но внезапно одернула себя. «Пч-хи! Пч-хи!» Вот так, быстро и звонко. Этот звук наша Крошка успела спрятать в изящный кулачок, оставив тем самым свой платок все таким же накрахмаленным.
Боясь, что раз-другой может перерасти в аллергию, Зизи решила вернуться на Набережную. Другого пути у нее не было.
В кабаках, в переулках, в извивах,
В электрическом сне наяву…[2]
Нет, другого пути не было. И не надейся, малышка, встретить в этих подворотах «бесконечно красивых» – это не их адрес. А на Набережной?..
А на Набережной игристая компания вчерашних блестящих студентов (и завтрашних посредственных служащих) пыталась… взгромоздиться на одного из уснувших львов!
«Ах ты, белая ночь! И не стыдно тебе?! Да-да, тебе! Это ты ангажируешь. Это ты соблазняешь. И без тебя люди собьются с пути (уже сбились!), неужели не видишь?!» – сокрушалась наша Крошка. Как бы то ни было, свой ридикюль, переполненный горечью, гневом и старым дамским хламом, Зизи обрушила не на белую ночь, а на бедовые ученые головы. Сражалась она потешно, зато отважно и за правду! (Интересно, что лев так и не проснулся.)
Драться с Зизи никто не стал. Все просто смеялись…
«Безразличная молодежь. Безразличные старики. И такие все… подтянутые. Что за время наступает? Наступило? Как на пружинах, как на рессорах…» – такими были мысли Крошки Зизи, удалявшейся от людей. Чтобы успокоиться, ей все время приходилось теребить филигранное, в пару к часикам, колечко. И совершенно неудивительно, что оно в конце концов сорвалось и… упало в приоткрытый люк. В городе Зизи шесть тысяч люков. Но у нее нет шести тысяч филигранных колец! Есть одно золотое, три простых серебряных да дюжина медных, от которых пальцы зеленеют, как у болотной лягушки. А город Зизи действительно стоит на болоте…
Кольцо упало. Но Зизи не чертыхнулась – она не умела. (Что ж, давайте и мы не будем.)
Не упавшие в канализацию филигранные часики показывали полночь. Крошка Зизи зачем-то ускорила шаг, и робкие камыши старинных юбок заговорили наперебой. Шла бы она и шла, пусть и не зная куда, да ее внимание привлек силуэт. Зизи приняла решение остановиться и подойти поближе, не забыв при этом споткнуться о саму себя (что случалось довольно часто, пусть это и первое упоминание). Поднявшись и оправившись, наша Крошка вгляделась.
У парапета стоял он. Стоял и читал стихи. Вслух. Кому? Себе, белой ночи, львам. Его голос был похож на замшу с туфелек Зизи – мягкий и сухой, определенно приятный. Нотки в голосе – как лимонная цедра – давали горьковатые, но свежие брызги. Рядом с водой его поэзы казались еще свежее. «Чьи стихи?» – совсем не больно кольнуло Зизи. Поближе, глупышка. Подойди поближе.
Подошла и узнала их. Конечно, узнала:
Безумная ночь опустилась
Над пепельно-нежной Невою,
И крылья торжественных ростров,
И легкие мачты – как тени,
Как сны, отраженные в снах[3].
Ах, Лозинский… Забытый Лозинский…
И Зизи окончила стихотворение дрожаще-уверенным голоском:
И все, что прошло, только снилось,
Мы снова как дети с тобою,
Мы – светлый затерянный остров
В спокойных морях сновидений,
Мы – остров на светлых волнах[4] .
Он стоял спиной к Зизи, полностью поглощенный своей меланхолией. Но нотки ее голоса и старинных духов заставили прийти в себя. Он обернулся.
О, он был первым, кто не рассмеялся при виде нашей Крошки, даже не улыбнулся… Что вы! Он был рад видеть ее, видеть здесь и сейчас. И да – еще один меланхолик! По одежде ясно: в меру темная, в меру мятая, в меру гр… чистая. Рубашка – навыпуск, один ботинок расшнурован (а быть может, не зашнурован вовсе?). И как он дошел сюда на одном ботинке без приключений? А никак. С приключениями. Но это уже совсем другая история.
В глаза бросалось, что он тоже очень давно живет в этом городе. И знаете, он сегодня хотел взять с собой ведерко черной краски. Почему-то не взял. Тогда где же он так вымазался?..
Зизи протянула свой накрахмаленный платочек и смело произнесла:
– Меня зовут Зизи, а вас?
[1] Из стихотворения Владимира Григорьевича Бенедиктова «Туча». В оригинале звучит следующим образом:
Темна и громадна, грозна и могуча,
По небу несется тяжелая туча…
[2] Из стихотворения Александра Блока «В кабаках, в переулках, в извивах…».
[3] Отрывок из стихотворения Михаила Лозинского «Белая ночь» (предпоследняя строфа).
[4] Отрывок из стихотворения Михаила Лозинского «Белая ночь» (последняя строфа).
Об авторе:
Родилась в Ленинграде в 1987 г. Живет в Санкт-Петербурге. По образованию педагог, юрист. Пишет стихи и прозу для взрослых и детей. Тяготеет к пейзажной лирике.
Участвует в подготовке и проведении литературно-музыкальных встреч, квартирников.
Печаталась в ряде коллективных сборников поэзии и прозы. Вышел в свет первый сборник стихов. Состоит в Интернациональном Союзе писателей.
