Мир праху твоему…
В 1912 году крупный астраханский рыбопромышленник Александр Аристархович Шмит и его очаровательная супруга Мария Андреевна отправились на отдых к давно манящему их Черному морю.
Южный берег Крыма встретил чету Шмитов очаровательным бархатным вечером с живописным морским закатом. Нежные облака переливались в темно-синем небе розоватым перламутром, солнце уже почти село, и морские волны с пушистой белой пеной легко и приветливо набегали на теплый берег, журча и шелестя прибрежным песком и мелкой галькой.
Александр и Мария прогуливались по набережной, довольно оживленной в это предвечернее время, и любовались окружающими красотами. На одной из скамеек они заметили художника, который, видимо, писал картину вечернего моря, но начало темнеть, и ему пришлось сворачивать свою живопись.
– Добрый вечер, – сказал Александр, подойдя к живописцу, а Мария, лишь улыбаясь, слегка наклонила голову для приветствия.
– Доброго здоровья, господа. Мое почтение. Отдыхаете здесь? – проговорил мужчина, продолжая протирать кисточки и убирая краски с мольберта.
Разговорились, и, когда весь реквизит художника был упакован, они все вместе двинулись вдоль по вечерней набережной, оживленно беседуя.
Художника звали Константин Алексеевич Коровин. Высокий, статный, с красивой бородой и усами, он производил впечатление человека в высшей степени довольного жизнью. Он обожал Гурзуф, подолгу жил здесь, имея роскошный дом с видом на морской простор и загадочные скалы.
Коровин был разговорчив, но немногословен, говорил по существу, в основном о красотах местного края, здешнем замечательном климате и о розах. Он очень любил эти нежные, прекрасные цветы.
– Обязательно приходите ко мне в гости! Я покажу вам свой розарий. Ах, он великолепен, уверяю вас.
И Шмиты пообещали навестить своего нового знакомого в ближайшее время. Все последующие дни супруги наслаждались отдыхом в Гурзуфе: море, солнце, восходы и закаты, красивая набережная, интеллигентная, хорошо одетая публика. Все это создавало атмосферу праздника и душевного комфорта.
Еда в местных ресторанах тоже была особенная: сочное с пряностями мясо, вкусные тушеные овощи, свежевыпеченный хлеб, янтарное масло, сыры и мед местного производства. Были отменные вина и, конечно же, фрукты. Особенно хорош был виноград! Лиловый Кардинал, розовый Тайфи и изумительная душистая Изабелла всегда со вкусом подавались на десерт в любом изысканном ресторане.
– Как замечательно в этом райском уголке, ты не находишь, Сашенька? – спрашивала мужа Мария Андреевна, глядя на розовый закат сквозь пелену легкой вуали на
изящной шляпке.
Он согласно кивал и смотрел на жену с любовью. Она была очень хороша, молода и утонченно красива. На щеках розовел привычный румянец, который придавал ее прелестному лицу здоровый вид.
И все же Александр Аристархович беспокоился о жене. Больше всего он волновался за ее некоторую потерянность в этой жизни. Ее занятия благотворительностью, которые она считала своим долгом, он не то чтобы не одобрял, но считал, что для дамы ее положения не очень комфортно посещать бедные кварталы и обители обездоленных людей: приюты и богадельни. Да к тому же это было небезопасно.
Он был уверен, что люди, которые живут в таких условиях, скорее всего, уже привыкли к отсутствию элементарных норм гигиены и санитарии, и никакая зараза их не берет. Но дама из высшего общества не должна пребывать в этих условиях ни минуты! И хоть Мария не часто посещала подобные места, риск подхватить инфекцию все же оставался.
Но об этом заботливый муж решил поговорить с женой по возвращении. А пока они наслаждались обществом друг друга, все свободное время посвящая прогулкам и посещению интересных мест. В один из вечеров они решили навестить Константина Алексеевича Коровина, как и обещали.
Искать его дом пришлось не долго. Экипаж доставил их к вилле со странным названием «Саламбо» сразу же, как только они назвали имя художника.
Тот явно был местной знаменитостью, и публика, которая посещала его дом, тоже была таковой. Встретили Шмитов более чем радушно.
– Как я рад, как я рад! Проходите, гости дорогие, – громко сказал Коровин, встретив чету у порога.
Они прошли в красивую залу, и их сразу же представили двум другим именитым гостям, которыми оказались Федор Иванович Шаляпин и Илья Ефимович Репин.
– Знакомьтесь, знакомьтесь, господа! Это мои новые друзья с легендарной фамилией Шмит, Мария Андреевна и Александр Аристархович. Прошу любить и жаловать.
Знакомство прошло быстро и оживленно. Все сразу заговорили об искусстве, о живописи и о последних работах друзей-художников. Затем Константин Алексеевич пригласил всех в сад показать свои чудесные розы в их цветущем великолепии, а позже взору гостей предстали и изумительные работы художника – розы в вазах. Картин было несколько, и они были настолько хороши, что, глядя на них, казалось, что в комнате тоже пахнет розами, как и в вечернем саду.
Федор Иванович Шаляпин оживленно хвалил картины своего друга и стал расспрашивать о его манере писать. Разговор зашел о «широком мазке», мастером которого являлся Коровин, и они даже немного поспорили с Ильей Ефимовичем, который был реалистом в живописи, и его картины всегда отличались почти фотографической точностью.
– Тонко, тонко пишете, голубчик. Ничего не могу сказать! – говорил Коровин. – Вы выписываете свои произведения с точностью до мельчайших деталей. Я восхищаюсь вашими полотнами. Клянусь! Но я – другой. Пишу, как чувствую, одним махом. Я живу красками, я их ощущаю почти физически и в данный момент точно знаю, куда и какую положить.
В разговор вступил Шаляпин, который подвел черту, громогласно объявив, что все манеры живописцев хороши, если их картины нравятся людям. Затем он обратился к Шмитам, которые внимательно слушали обсуждения и при этом продолжали рассматривать полотна, некоторые из которых были развешаны на стенах, и многие еще стояли на полу, прикрытые белой материей.
– Вы к нам из каких краев прибыли? – спросил он с интересом.
– Мы из Нижнего Поволжья, город Астрахань, помните такой?
– Я не верю своим ушам! – воскликнул Федор Иванович. – Это ж надо – земляки! Я знаю Астрахань с детства, о котором, впрочем, лучше не вспоминать.
– А что так? – спросил Александр Аристархович.
– Понимаете, всего не расскажешь. Мы трудно жили, а точнее сказать, выживали. Но не сломались, нет! Я ведь совсем недавно приезжал с концертами в ваш город, и в девятьсот девятом, и в девятьсот десятом году. И знаете, ни обиды, ни злобы. Какая-то тихая, грустная радость. Только и всего.
– Как же, мы помним эти концерты, – вдруг оживленно сказала Мария Андреевна. – Это же сенсация была! Мы даже на пристани вас встречали! Вы же на теплоходе «Грибоедов» прибыли, не так ли?
– В первый раз да. И был удивлен! Город похорошел! Я очень, знаете ли, Кремль люблю. Это для меня настоящее произведение зодческого искусства. Красавец!
…И к белым и ясным ночным облакам
Высокий и белый возносится храм
С качнувшейся чуть колокольней…
Шаляпин продекламировал стихи, воздев вверх холеные руки.
– Да, прекрасно! Это ваша поэзия? – неожиданно спросил Илья Ефимович Репин, который до этого был молчалив.
– Ан нет! Это Хлебников Велимир, чудак, каких мало! Но поэт! Этого не отнять. Пишет так, что хоть песни пой с его стихов. Вы не находите?
Этот вопрос был обращен ко всем присутствующим, и они живо подтвердили его слова. Имя поэта-авангардиста Хлебникова было в то время на слуху.
Эта встреча и этот интересный вечер надолго останутся в памяти Марии и Александра. Яркие люди, увлеченные своим искусством и творчеством, были открытыми, полными жизни и такими радушными, что так и хотелось начать что-то творить самому.
– Как хорошо, что мы посетили этот дом, как ты считаешь? – спросила Мария Андреевна, оставаясь немного задумчивой после визита.
– Конечно! Творческие люди очень богаты своим внутренним миром. Мне иногда даже жаль, что я не поэт и не художник.
Мария улыбнулась и прильнула к мужу.
– Ты у меня и так хорош, – сказала она нежно и с грустью подумала о том, что скоро им отправляться в обратный путь.
А там их ждали повседневные будни. Лето шло к концу, пыль и зной, духота и беспросветная череда дней, которые мало отличались один от другого.
– Ты, Машенька, не грусти. В следующем году я хочу свозить тебя в Париж. Вот где жизнь кипит и бурлит! Я хочу побывать с тобой на Монмартре и в Соборе Парижской Богоматери, побродить по берегам Сены, по красивым парижским улочкам и пройтись по Елисейским полям! Мы поедем, я обещаю тебе, дорогая моя. Ты должна увидеть эту красоту.
– Следующий год тысяча девятьсот тринадцатый, несчастливое число, – полушутливо сказала Мария, слегка надув губки.
– Ну вот еще! Предрассудки! Мы обязательно поедем в Париж. Это будет счастье, я уверяю тебя, моя прелесть.
***
Но не суждено было сбыться этой мечте Александра Аристарховича Шмита. Горе постигло его семью вскоре после возвращения из Гурзуфа.
Сначала заболел он. Его одолела лихорадка, сильная температура держалась несколько дней, но его недуг прошел за пару недель, и он стал постепенно приходить в себя. Пока он болел, Мария Андреевна была дома и присматривала за мужем: вовремя дать микстуру, поменять белье, проследить за приготовлением диетической пищи, проветрить спальню мужа – все эти обязанности легли на ее плечи, и она справлялась с ними прекрасно с помощью одной из горничных.
Но как только мужу полегчало, она вздохнула свободно и решила возобновить благотворительную деятельность. Мария стала просить мужа вступить в Астраханское благотворительное общество, как и его давний знакомый Иван Иванович Губин, по инициативе которого в Астрахани была открыта богадельня для престарелых и одиноких людей. В основном это были бывшие ремесленники, старый и немощный рабочий люд, оставшийся без присмотра. Был в городе также и женский ночлежный дом.
Александр Аристархович Шмит не отказал жене в этом благородном начинании, но отложил решение этого вопроса на потом.
– Очень много дел скопилось, Машенька. Дай мне с ними сначала разобраться, а потом я посмотрю, что можно сделать.
Но Мария Андреевна была поглощена этой идеей и после беседы с Губиным решила лично посетить и богадельню, и ночлежный дом. Эти приюты для престарелых, беспомощных и бездомных людей произвели на нее тяжелое впечатление. Она беседовала со стариками, мужчинами и женщинами, расспрашивала об их житье-бытье. Они не жаловались на жизнь, но со здоровьем у большинства из них было «очень неблагополучно», как выразилась сама Мария.
В этот ноябрьский день стояла переменчивая погода, дул пыльный ветер, от которого пересыхало и першило в горле, пощипывало глаза. Ее платье, руки и волосы после хождения по этим неблагополучным местам казались грязными и несвежими. К тому же каждый норовил поздороваться с барыней непременно за руку. Она не отказывала никому, но перед уходом домой Мария Андреевна попросила смотрительницу и хозяйку женской ночлежки дать ей возможность вымыть руки.
Та пригласила ее в свой неказистый кабинет и распорядилась принести таз, кувшин с водой и мыло, а также чистое полотенце. Когда в комнату вошел молодой мужчина довольно неопрятного вида, Мария очень пожалела, что прибегла к этой услуге, но отказываться было неудобно, и она подставила руки под струю теплой мутной воды. Обмылок вызвал у нее брезгливость, и она им опрометчиво не воспользовалась. Полотенце было старое, плохо простиранное и, конечно, неглаженное. Но выбора не оставалось.
От предложенной чашки чая Мария вежливо отказалась, слегка лишь пригубив еe, сослалась на нехватку времени и покинула ночлежный дом в весьма удрученном состоянии.
«Нужно как-то улучшать условия жизни этих несчастных людей», – думала она по дороге домой.
Но как улучшать – этого она не знала и не представляла. Поэтому решила еще раз поговорить с мужем и попросить его помочь разработать план данного улучшения и рассчитать его стоимость, чтобы с этими бумагами обратиться в Красный Крест. Ну и предложить посильную материальную помощь.
Как только Мария Андреевна переступила порог своего дома, она сразу же приказала приготовить ей ванну с горячей водой и попросила стакан холодного квасу. Выпив его с жадностью и до дна, она пошла снимать грязные и пыльные одежды, после чего отправилась мыться. Но уже лежа в горячей пене, женщина вдруг почувствовала сильное головокружение. Сердце ее учащенно билось, стучало в висках, а к горлу подступила тошнота.
«Это, наверное, от горячей воды», – подумала Мария и решила позвать горничную, но сил на это у бедняжки не хватило. Сильная, неукротимая рвота заставила ее перегнуться через край ванны, при этом тело ее сотрясалось от судорог.
Болезнь одолела несчастную в считаные часы. Когда в дом вбежал обеспокоенный Александр Аристархович, он застал жену в крайне тяжелом состоянии. Она лежала в кровати с пожелтевшим, вмиг исхудавшим лицом, с посиневшими губами и запавшими глазами. Александр испугался.
Врачи, за которыми послали немедленно еще до его приезда, уже хлопотали вокруг больной с огромной клизмой и туалетными утками.
– Что с ней, доктор? Отравление? – спросил взволнованный муж.
– Не могу сказать пока, но не советую вам, милейший, вступать с женой в личный контакт. Мы отдали пробы на анализ. Ждем результат.
Но он оказался крайне неутешителен и прозвучал как приговор – холера.
***
Мария Андреевна Шмит умерла, не приходя в ясное сознание и не дожив до следующего утра, от полного обезвоживания организма и сгущения крови. Болезнь остановить не удалось, лечебные средства оказались бессильны, организм не справился.
Горе, которое постигло несчастного любящего мужа, нельзя описать простыми, человеческими словами. Оно тут же сломило и даже сломало его. Он кричал так, что из соседних домов повыскакивали люди и пришли к ним во двор, чтобы выяснить, что произошло. Но узнав, сразу же спешили восвояси, дабы не подхватить проклятую болезнь.
Дом Шмитов, их двор и все постройки подверглись дезинфекции, всю одежду Марии Андреевны сожгли, а жителей дома и прислугу изолировали в их же помещении на несколько дней.
Но больше случаев холеры в их доме выявлено не было. Все отделались лишь испугом, а Александр Аристархович потерял жену.
Он проклинал свою недальновидность и отсутствие настойчивости, не мог простить себе того, что не запретил ей ездить по этим грязным и неблагополучным местам, полным инфекции и антисанитарии. Он так истерзался в своем горе, что на похоронах жены чуть было не потерял сознание.
Похороны были пышные, народу пришло много. Кто-то искренне сочувствовал несчастному мужу и сопереживал. А кто-то пришел просто из любопытства, чтобы взглянуть на чужое горе со стороны и лишний раз убедиться, как страшна смерть, которая не щадит никого: ни богатых, ни молодых, ни красивых.
– Все мы под Богом ходим. Царство ей небесное, – перешептывались светские дамы.
Мужчины с непокрытыми головами скорбно склоняли головы и, молясь, время от времени осеняли себя крестом.
– Не приведи, Господи, горе-то какое! – говорили они и, часто поглядывая на несчастного Александра Аристарховича, в большинстве своем сочувствовали ему.
Была среди провожавших Марию в последний путь и Анастасия Захаровна, давняя поклонница Шмита, некогда отвергнутая им. Ее никто специально не приглашал, но она не смогла пропустить такое событие и раз или два даже подходила к Александру, сочувственно жала ему руку и промокала набегавшие на ее глаза слезы.
– Держитесь, мой милый. Вы сильный человек, и вы это горе переживете. Да поможет вам Бог! – говорила она то ли искренне, то ли по-заученному, но он ее не слышал, да и не замечал, скорее всего.
Впрочем, как и всех остальных. Похороны дались ему очень тяжело. И как ни старался он держаться из последних сил, проявляя свое врожденное благородство, все же горе одолевало его с такой силой, что он часто срывался, начинал рыдать и причитать:
– Не покидай меня, родная моя… как же я буду жить без тебя теперь, один на белом свете, один…
Его успокаивали кто как мог, и на какое-то время это помогало, но прошло не менее года, прежде чем Александр Аристархович смирился со своей утратой. И ровно через год на могиле жены он воздвиг необычайной красоты памятник.
Мария стоит в полный рост, опираясь локтем на черную надгробную плиту, в белом одеянии до пола. Правую руку она грациозно прижала к груди, держа крест, в левой руке – небольшая веточка. Голова покрыта легкой ниспадающей накидкой.
Но самое запоминающееся во всем ее мраморном облике – это, пожалуй, глаза. На ее одухотворенном, красивом лице они как будто сияют каким-то особым блеском и даже отсвечивают в темноте.
Сочетание черного и белоснежного мрамора делает этот памятник особенно величественным и запоминающимся.
Не оставляет никого равнодушным и надпись на надгробье:
«Мир праху твоему, дорогая незабвенная жена…»
На камне указаны дата смерти и возраст – тридцать пять лет. Самый расцвет жизни, зрелая молодость, красота… Все это оборвалось в одночасье, ушло в небытие, но остался живущим на земле людям этот величественный памятник как напоминание о том, что ничто не вечно под луной. И белоснежный, слегка светящийся в темноте мрамор будет вечно хранить память о красоте и силе духа этой прекрасной женщины.
Муж ее был сердечно благодарен всем, кто почтил память его дорогой усопшей жены и тем, кто выразил соболезнование в постигшем его горе. Но сердечную боль было не унять еще долгие годы.
И сама история на этом не закончилась. По городу стали распространяться слухи, что не оставляет мир земной красавица Мария Шмит и является порой ее дух в местных краях, легкий, полупрозрачный, неземной.
Правда это или нет, судить не берусь. Только говорят, что боялись путники проходить ночами мимо кладбища, на котором возвышался этот необыкновенной красоты памятник, а видно его было издалека. Поговаривают, что завораживала мраморная красавица мужчин. Кто увидит ее ночью, тот пропал. Ни сна, ни покоя ему не будет. И даже несчастную Анастасию Захаровну обвинял народ в том, что якобы по ее указке глаза Марии были покрыты фосфором, дабы придать ее облику нечто демоническое.
Но легенды легендами, а красота – вечна. И увековеченная в камне, озаренная любовью и страданиями любящего человека, эта красота всегда будет напоминать нам о том далеком времени, когда в чести были семейные ценности, любовь к ближнему, искренность и преданность в отношениях близких людей.
Об авторе:
Лариса Александровна Джейкман (Скрипченкова) родилась и выросла в г. Астрахани. Там же получила высшее экономическое образование, и началась ее трудовая деятельность в разных городах России. Попутно с основной работой Лариса окончила заочные курсы английского языка. Время не любит, когда его тратят впустую, считала она.
Мир огромен и интересен, его надо познавать. И писать обо всем, что волнует и не дает покоя. Так начались пробы пера: стихи, а затем проза.
Первая книга Ларисы Джейкман вышла в 2004 г., когда она уже проживала в Англии. С тех пор издано более десяти её произведений, написано несколько песен на её стихи. Широкий круг читателей, общение с ними, неиссякающий интерес к жизни вдохновляют автора и поддерживают её творческий потенциал
