Наглость – второе счастье
Мы дружим с Татьяной с первого класса. Как на торжественной линейке взялись за руки, а затем приземлились за одной, первой, партой, так и дошагали с ней, ни разу не поссорившись до окончания университета. Надо сказать, что Татьяна очень яркая во всех отношениях личность. Первое – это одежда, здесь вообще не было никаких ограничений её извращённой, в хорошем понимании этого слова, фантазии. Мысли – об этом вообще отдельный разговор. Потому что как оригинально она ворочала своим серым веществом, можно было только позавидовать. Так как я со своим медленным пошаговым мышлением едва поспевала за её искромётностью и оригинальностью, просто виртуозностью изложения. Своей непосредственностью, даже в некоторой степени наглостью завораживала она окружающих, не отпуская от своей персоны ни на секунду. Мне, наблюдавшей со стороны, всегда казалось: выйди она сейчас на минуту или замолчи на одно мгновение, и люди потеряются в толпе от одиночества, не связанные одной идеей, или как порванная нить, рассыпавшая свои бусинки. Они закатятся куда-нибудь под столы и диваны и будут прозябать там, в пыли, пока умелая рука Татьяны не соберёт их воедино. Вот поэтому её, нет – нас, и приглашали на всевозможные мероприятия как свадебных генералов. Тогда веселье шло полным ходом. Она своим вниманием не обходила никого. А многосотенные свадьбы – это вообще её конёк. Я ей говорю:
– Тань, а чего ты вообще пошла учиться на экономиста? Из тебя бы ТАМАДА с большой буквы получился незаменимый. Ты не там тратила свои драгоценные годы.
– Из-за тебя моя дорогая, из-за тебя. Ведь ты у нас ни бэ, ни мэ.
Да, поверьте мне, это всё не мои слова, я вообще человек по натуре скромный, стеснительный и немногословный. Это всё она, это с её подачи я научилась находить какие-то слова и худо-бедно излагать на чистом листе бумаги. Как говорится – бумага всё стерпит. Я больше похожа на её неказистую тень, что не всегда выглядит как её обворожительная хозяйка. Серая мышка – вот это для меня. Сколько бы она ни вела пропаганду по облагораживанию моей внешности, на что я решилась, так это надеть покороче юбку, а иногда, на праздники, – брюки. Да, надо сказать, что от мальчиков у неё отбоя не было. Они ходили за ней толпами как в школе, так и в университете. Страдающие, плачущие на моём плече бурными потоками солёной воды – я только и успевала, что сушить свою очередную, в мелкий цветочек, кофточку. Сколько через мои руки прошло печатной и писанной от руки корреспонденции в её адрес – немыслимо. От стихов на восьми страницах формата А4 до поэм вообще необъятных размеров. Один написал фантастический роман. Почему фантастический? Да потому что мечта его так и не сбылась.
И вот как-то, собираясь на очередную презентацию, она вдруг обратила на меня своё пристальное внимание. У меня даже мурашки по спине – нет, не поползли, а затопали копытцами, как черти. Она нагло и бесцеремонно разглядывала мою не совсем ещё одетую фигуру, но что её взгляд при этом выражал, вам не передать. Серая мышка попыталась немедленно спрятаться в любимую норку и не высовываться оттуда – ни-ког-да. Моя единственная ценность во всём организме – это выразительные серо-зелёные глаза. Вот их-то я и прикрыла от ужаса, только представив, что вся эта наглая энергия обрушится на меня и если не закоротит, то уж точно утопит в потоке накопившихся эмоций, вовремя не растраченных на другой объект. Выплеск оказался настолько бурным, что меня даже качнуло, словно я на «Титанике» не в лучшую его пору. Попытавшись как-то от неё защититься, только и успела прикрыть руками два малюсеньких пупырышка, что так почётно назывались – женская грудь. Стараясь как-то защититься от неё, ещё и глаза закрыла. Но её поток уже был переадресован, направлен на мой гардероб. Слегка приоткрыв один глаз, я с опаской наблюдала, как она вышвыривает мои кофточки и юбочки из брюха ни в чём не повинного комода. Она как тигр была готова разорвать мои вещи и даже от перевозбуждения рычала что-то себе под нос. Затем, очень внимательно глядя на эту разноцветную кучу барахла, спросила:
– И это всё? – Можно подумать, что за столько лет она не знала, что у меня есть из одежды. – Так-так… – Танька энергично двигалась по моей маленькой комнате на своих высоченных шпильках. – Жди здесь и никуда не уходи, – наконец выдохнула она из себя, как струйку дыма.
Можно подумать, что я вот так всё брошу и побегу куда глаза глядят.
Она появилась через пару часов с необъятных размеров пакетами, в которых что-то приятно шелестело, словно ворох пожелтевших осенних листьев. Я даже на мгновение представила – платье из жёлтых листьев (любимого бабьего лета). Но внутренности пакета оказались такими крутыми шмотками, что мои глаза увеличились втрое.
Итак, я молча, как подопытный кролик, сидела на пуфике возле зеркала, а Татьяна как удав, не мигая, смотрела на меня. Внезапно её руки пришли в движение, и на моё лицо стало наноситься всё, что только можно. Кремы, тени, помада ровными мазками художника ложились на отведённые для этого места. Словно две стрекозы, ресницы уже порхали над моими и без того очаровательными глазками. Накладные ногти, как у крупного хищника, накрепко оккупировали кончики моих полупрозрачных пальчиков. На голове – не то что я упала с сеновала, а слегка прошёлся ураган, разметавший по степи соломенные пряди. Доспехи в виде невообразимого платья дополняли лодочки, носок которых бежал впереди меня почти на метр, да ещё «пышногрудый» бюстгальтер выпирал вперёд двумя полусферами. И это чучело смотрело на меня из зеркала, как нечто с того света. Желание было одно: немедленно завесить зеркала в доме. Но моя подруга гарцевала вокруг меня словно на коне, цокая от удовольствия кончиком языка.
– И что же я, дура такая, тебя раньше-то не приодела! Давно бы все мужики твоими были. Вот ещё бы язык тебе развязать. – И, заглядывая мне в глаза, рассмеялась. – Может, пытать тебя, иголки под ногти, ха-ха-ха. Так, сообрази, пожалуйста, на лице наглую морду, и пошли.
Ей смешно, а я вообще дар речи потеряла. Стою и боюсь шелохнуться – вдруг всё это попадает или с лица посыплется, облупится как штукатурка и грязным снегом упадёт к чьим-нибудь начищенным ботинкам.
Зал огромный, народу ещё больше. Хорошо стоят, если б лежали, то уж точно штабелями по трое. Если по двое, места бы не хватило. Стол шведский, оно и понятно: на шару – всегда приятнее. Мы как всегда в самом центре, но теперь не только на ней, но и на мне были сфокусированы любопытные взгляды. Танька трещит без умолку, а меня только в нижнюю часть тела шпыняет, и от этого я почти улыбаюсь. Бокал шампанского лёгким головокружением отозвался ещё и в ногах. Падать я, конечно, не падала, но мне было хорошо. Я даже осмелилась бросить несколько взглядов на молодых парней. Мои «стрекозы» при этом изящно, нахально-призывно порхали вверх-вниз. А на лице я пыталась изобразить наглую, да какое там, хотя бы что-то подобие сама не знаю чего, морду. И, кажется, мои попытки увенчались «Никой». Я уловила на себе нечаянно откуда-то из-за колонны брошенный, стесняющийся смотреть напрямую, взгляд. «Наверное, такой же, как и я», – мелькнуло у меня в темечке взрывом пузырьков от шампанского. Взгляд затравленного щенка или даже брошенного под пытками щипков, полученных в задненижнюю часть ноги. Таким же другом, как и моя подруга Танька. Как ни странно, она тут же уловила этот обоюдный выстрел. Хотя в это время рассыпалась бисером по полу перед очередным женатым олигархом. И как она быстро собралась на ниточку, одному Богу известно. Но она тут же, схватив меня за руку, потащила, к столбу на экзекуцию. Пристегнув меня к нему чуть ли не наручниками – для верности. Быстро сообразила мило-обворожительную мину в направлении молодых людей и повела стремительную атаку набором витиеватых слов и фраз. Я понимала, что все имеющиеся снаряды уже ложатся точно в заданную цель, потому что друг «щенка» уже бил перед Татьяной копытом, но и не забывая при этом подёргивать за ошейник подопечного. Отчего водимый только мило и застенчиво улыбался, ковыряя кончиком туфли по мраморному полу. Видя такое поведение, и моя подруга решила в очередной раз всколыхнуть мои чувства, ущипнув так, что я от неожиданности вскрикнула. Обратив тем самым на себя ЕГО сочувствующий взгляд.
Домой нас привели под конвоем. Мне даже показалось, что они продолжали праздновать своё знакомство прямо в подъезде, чтобы у нас не было другого выхода. Ведь не прыгнет же он или я с восьмого этажа. Посидев много минут молча, решили взбодриться коньячком, любезно подсунутым нашими заботливыми друзьями. Постепенно притираясь, доползли до спальни. Но так как мне всё время что-то мешало, решилась принять спасительный душ. Думая при этом: «Ну не понравлюсь ему, что поделать. Всё равно до утра никуда не денется…» – захожу в спальню ну в чём мать родила, зажмурив глаза, – а-а-а, будь что будет.
От неожиданности он даже вскочил, опрокинув рядом с кроватью стоявший стул. Я от страха открыла глаза: испугался.
– Слава Богу, а я-то уж думал… – и, не договорив, крепко прижал меня к себе. Совсем не испугавшись моих непушистых, соломенных ресничек и маленькой, как у девочки, груди.
Спасибо нашим преданным и ради нас на всё идущим друзьям. Мы встретились и не расстаёмся по сей день.
Об авторе:
Любовь Николаевна Чурина родилась в 1954 г. Окончила дошкольное педагогическое училище.
18 лет работы с детьми, затем 15 лет в кукольном театре. За работу с детьми награждена серебряной медалью. Свой первый рассказ написала в 2005 году.
Кандидат в члены Интернационального Союза писателей с 2013 г.
Номинант Московской литературной премии, номинация «Рассказ» – «Твоих волос божественная россыпь».
Номинант Международной литературной премии им. Набокова; обладатель диплома премии Антуана де Сент-Экзюпери.
Номинант Лондонской литературной премии.
Пенсионер.
