Оправдание судьбы
Предисловие
Уважаемый Читатель!
Прими эти страницы не как подмазывание к признанным мэтрам (Боже упаси!), а некоторую пастораль в оправдание судьбы великого Остапа.
Я, как и все, наверное, испытывал горечь от трагизма завершения романов Ильфа и Петрова в манере соцреализма (так называемое наказание скверны в угоду цензуре).
Будем добры к Остапу Ибрагимовичу и наградим его счастливым будущим.
Мне же это дало возможность любования полифонией одесского сленга, порой его изобретая. (Ну на каком языке мира можно выстроить гениальную фразу «Вас здесь не стояло!»?)
«Не надо оваций! Графа Монте-Кристо из меня не вышло».
Остапа бил озноб. Оскорблённое ледяной купелью тело просило милости и грога. Силы оставляли желать лучшего.
– Проклятые многоборцы! Иезуиты-мошенники, – цедил он хулу на румынских налётчиков. – Взяли моду – грабить кого ни попадя…
В бредовом тумане еле доплёлся до единственного мерцающего оконца.
– Помоги, старец, страннику! – последнее, что он выдавил мужику в зипуне.
…Остап трое суток бился в беспамятстве, твердя околесицу из УК и плакатов «Даёшь!».
Спаситель оказался сердобольным бобылём и книжником от Евангелия. Закутал болезного в овчинный тулуп, поил отварами и горячим козьим молоком. Читал псалмы.
Остап на четвёртый день очнулся и подивился, увидев потолок в копоти и божницу с лампадкой: «Где я?»
– Оклемался, нехристь! На вот горячего хлёбова, да полежи ладом. Опосля побаем…
Остап в слёзной полудрёме вспоминал грешную свою жизнь в службе мамоне. Химера о белых штанах. Золотые цацки – беззубая фиксатая идея…
Наконец встал с лежбища:
– Спаситель мой! Дед Мазай, как же тебя величать от роду?
– Зови Михеем. А ты кто таков?
– Остап я. На комбинате «Уралуголь» работал комбинатором по добыче полезных ископаемых.
– Врёшь ты, пакли-то у тебя барские, работы не ведал. Да и золотой баран в подштанниках и деньга ненашенская – откель?
– Грешен я, Михей. Не расспрашивай – тошно. А тебя век не забуду, отблагодарю по-своему.
– Не глаголь напраслины, садись за стол, выкуси самодельной настойки да картохи с салом. Вот тебе и благие божьи радости.
…Впервые вышел на воздух, весна обрадовала теплотворной способностью и писком птах. Но – вдруг! В глубину обоняния прочно вдарил вонький навозный запах. Мозги как будто встали на место и захотелось морского бриза, замешанного на бензиновых выхлопах и заграничном одеколоне.
«В Черноморск! Прилипнуть к человеческой расе, наполненной сарказмом и юмором пополам с перцем».
– Как бы мне, Михей, до городка добраться да приодеться по-походному?
– Понесло тебя, шлындало! Ладно, мне туда по делам, враз свезу на кобыле.
Городишко Протыринск на отшибе империи был классикой глухомани. Жители в большинстве – топтуны за бугор да барыги. Из заштатных лохмотьев культуры выделялись лишь рынок, цирюльня «Лишнее – долой!» и цыганский театр «Ромалэ».
На базаре Михей разложил ходовую крестьянскую снедь, а Остап двинулся к вселенскому информатору – брадобрею. Йося, конечно, оказался потомственным местечковым долгожителем и виртуозно справлялся с ремеслом, наряду с этим решая любые прихоти заметных клиентов. При этом стригаль успевал рассказать вызубренную годами былину о службе у Будённого, сквозные ранения и нешуточные наградные в виде личного холодного оружия.
Валюта Бендера была конвертирована по сходному сговору.
В лавке напротив Остап приобрёл контрабандные башмаки и редингот с плеча джентльмена-берейтора. Вполне приличная одёжка для инсургента в изгнании.
Осталось отблагодарить лекаря. Шлялся по рядам рынка и выторговал старорежимный тульский самовар с вензелями графа Орлова. Распрощались весело до слёз, опрокинув полуштоф белого вина в шинке с ярким клеймом «Гоголь-моголь».
…Железнодорожная теплушка напомнила Остапу криволинейные разъезды по неотложным делам. Он обожал натужно пыхтящие «овечки», даже заметил, что пульс устанавливается резонансно стуку колёс – уверенный и умеренный. Само собой, всплыл собственный перл из пролетарской газеты
«Пахарь-Трубадур»: «О, поезда рельсовый стукот, мельканье платформ и стихий, убогость попутчиков, скука и жажда писать стихи…» (Рупь двадцать – единственный гонорар новобранца от лирики…)
Верхняя полка надёжно изолировала от любопытства лапотников, а бабки на частых полустанках утоляли голод варёной картошкой с луком, пирожками с молитвой и молоком прямо из-под вымени. Душа возвращалась в окрепшее тело и просила одностороннего движения вперёд.
Тупик следования обрадовал бесконечно – Одесса! – городу возвратили историческое имя.
…Было как раз утро, и Бендер походкой фланёра бесцельно двинулся, впитывая суть и запахи любимого города. Встречные лица казались знакомыми, и чудилось будущее в солнечных зайчиках. «Встану на прикол, исправлю новый паспорт с еврейским отчеством – ну почему бы в Одессе не быть наполовину иудеем? Растворюсь в этом весёлом народце».
На одном из переулков приостановился в раздумье и был сразу окутан облаком внимания.
– И шо вы топчете эту пыль Адесы? – обратилась полнокровная южанка, убедительная фигурой. На руках сидел красавец-кавалер со шпорами – кочет.
– Ищу угол, мадам.
– Таки ви уже ж тут. Имейте смелость, проходите до двора, и я ангажирую вам место с удобствами. За деньги не спрашиваю, вижу глазами, шо не шлёма, боже упаси. – И протянула руку: – Тётя Мира.
– Бендер. Остап Бендер.
Кукольный дворик, как декорация из Шолом-Алейхема, был смачен, игрив и весел. Лестницы, входы-переходы, истёртый плитняк под ногами, плети винограда и верёвки с разноцветным бельём. Ну и псина дворовой родословной, едва скосившая глаз на незнакомца.
– Вот ваш апартамент, Ося. Щас выпьем кофею с французскими булками, а уж к вечеру – встречный ужин, по-семейному. Мы, адеситы, такая порода, у нас не бывает отдельно.
Комнатка показалась сносной, главное – чистой и светлой. Остап порадовался плодотворному дню и задремал. Первый раз в жизни привиделись кони на лугу, запах сена и перманент облаков…
Раздался стук, и дверной проём заполнила внушительная фигура небритого мужика в робе.
– Здрасьте вам, таки вы и есть Бендер! Я имею вам сказать, шо я тоже Бендер, тильки наоборот – Андрон. Есть мнение обсудить нашу подноготную. – И вынул из кармана сосуд с вином.
– Рад встрече! Только я что-то не припомню единоутробного однофамильца.
– Уже сиди, достань стаканы и не спрашивай вопросы. Тетя Мира разберётся в половых связях адеситов. Всю жизнь повитухой скоблилась.
Вино было терпким, пахучим и, главное, – веселящим. На вопросы однофамильца о судьбе и ремесле Остап отделывался прибаутками. Из которых более всего развеселил анекдот:
Одесса, причал, белый лайнер, у лееров – капитан в белоснежном кителе с трубочкой «Данхилл».
Внизу на пирсе одесский босяк.
– Послушайте, кэп, вам кок не нужен?
– Нет, не нужен.
– Может, боцман нужен?
– Не нужен.
– Ну тогда – лоцман?
– Спаси господи!
– Счастливый человек! Я б тебе наработал!
– Ха-ха! А знаешь ли ты, братан, шо «бендер», как ни странно, – словечко наше, портовое. Я, кстати, и биндюжу у порту. Подваливай чуть чего, работа найдётся.
– Знаете, Андрик, ум у меня лукавый, если не сказать – изощрённый, то-сё. Гавань и дымы пароходов не моя прихоть.
– Таки не полощите мине извилины, у порту полно всяких писарей. Найдёшь мягкое место и начнёшь шевелить мозгами.
– Я подумаю…
Спустились к ужину. Первая встреча – мужчина греческого обличья и невзрачного роста весело смотрел на ботинки визави.
– И на каком внутреннем рынке ви приобрели этот шик-модерн?
– Скажем, вблизи румынской границы. Подпольный импорт.
– Вас весело надули. Таки это моя работа. Я – сапожник-виртуоз Геракл Спартакиади. Так что имейте в своём виду…
И уже стол был накрыт, и дворяне сидели, сомкнув плечи, человек восемь. Мира представила новичка – Остап. Он встал:
– Милые одесситы! Будьте любезны, примите странника. Мытарь я, а душа захотела причала и крова. Спасибо и здравия желаю! Всего помаленьку!
В ответ поднялся мужчина, объёмный в талии. Багровый носище и обноски рясы выдавали попа-расстригу, каковым он и был.
– Чада мои! Возлюбим Спасителя и калика перехожего. Поделимся хлебами и кровью Христовой. Отче наш, хлеб наш насущный даждь нам днесь. Аминь…
Застучали стаканы, и субстанция южного виноградного самодела ринулась разгонять кровь. Манна небесная по-южному была полезной и сладостной – гора золотистой скумбрии соперничала с румяным каплуном в ожерелье всячины витаминов. Гимн Привозу…
Остап старался соответствовать едкому одесскому юмору, получая одобрение застолья.
– А вот ещё анекдот, – сказал он. – Двое евреев сошлись душами в купе поезда дальнего следования до Магадана. «Так ви уж потом найдите мине, коли будете в Одессе». – «И как же я стану вас искать без наличия адреса?» – «Это ж просто, как пареный овощ. Заходите на Ришельевскую и кричите «Абрамович!». Все окна откроются, одно будет закрыто. Там живу я, моя фамилия – Кацман».
Застолье тянулось неспешно и конкретно. Беседа велась в стиле джаза – брошенные вскользь тема или новость обрастали мясом импровизаций. Внимания к Остапу хватало, всем непременно хотелось выведать секреты мужчины в расцвете. Тем более присутствовала скромная племянница загадочного молчуна с орлиным профилем – Софья.
– Это большой авторитет, Бенцион Грохот, – шепнула тётя Мира.
Родственные связи Бендеров не обнаружились, зато вся дворовая шара наперебой предлагала новосёлу помощь – справить одесский паспорт.
Грохот промолвил:
– Ша, народ! Будьте уж так любезны, не чешите мине мозги. Сделаю Осе ксиву, будто брат Андрона. Станет тоже Менделевичем.
Кувшины равномерно и прямолинейно опустошались. Гуляли до сумерек. Остап стал своим среди своих…
Бендер заснул сном праведника, чудились море и покатые волны, обнимающие телеса. Племянница Софа наспех обнажала женские прелести. Почти не стыдливо… Сон холостяка…
Рано утром Андрон вежливо разбудил:
– Пойдём до порта, и сделаешь медосмотр своими глазами. Шо не ясно – ставь прямые вопросы.
Мощь и чугунная музыка приморского монстра даже как-то припугнули Остапа. Пароходы гудели без всякой на то причины, а краны-журавли беспрерывно разгоняли облака. Десятки людей изображали броуновский хаос, не поддающийся разумению.
«Филькина грамота для гуманитария с философским уклоном, чёрт побери». Андрон Бендер сказал:
– Видишь, Ося, кирпичную халабуду, на которой штандарт с рыболовными крючками? Это и есть управдом порта. Зайдёшь – ищи легенду Адесы – дядю Пашу. Все шахеры и махеры под его надзором. И не делай удивление, что он простой вахтёр. – И кореш отвалил на свою тяжкую портовую повинность.
Остап с ходу опознал серого кардинала черноморского торгового узла. Убедительный мужчина с жёстким взором громовержца под кустами бровей.
– Шо зыркаешь, матросик, или имеешь свои проблемы? Таки говори прямо, пока я не устал.
– Добрый вам денёк, дядя Паша! А направил меня к вам Андрон Бендер, закусывали вчера совместно с Беней Грохотом.
– Ну-ну. И шо вы имеете высказать, я пока не очень знаю?
– Хочу получить местечко, чтоб шелестели бумажки под ветерком из дальних стран.
– Таки ступай в отдел перевозок, скажи, мол, дядя Паша направил. Там командует из флотских – Фёдор Кушаков, так что сразу ощутишь дух военно-морских сил. Получишь стол со стулом – таки не забывай.
– Это святое. Учёл… Остап зашёл в присутствие с некоторым волнением. За станками горбатилась мелкая конторская плесень,
а на трибунном холме директорствовал человек в ладном капитанском кителе. На столе стояло несколько телефонов и морские безделушки – секстант, подзорная труба и компас с картушкой. Обширная мазня за спиной, изображающая траурную морскую стихию, подчёркивала величие одесского адмирала.
– Кто таков? Ко мне! Рапортуй коротко, – сказал главный.
– Остап Бендер от дяди Паши. Желаю служить отечеству.
– Ну-ну. Сиди денёк смирно, присмотрись. Завтра принесёшь матросскую книжку, то есть паспорт.
Непрерывно звонили телефоны, большой начальник истязал микрофон басовым рокотом и тут же бросал суровые взгляды на подчинённую мускульную силу. Подкильная зелень подхватывала бумажки со штемпелем босса и вылетала с предельной прытью. Отработанная морская дисциплина.
Остап весь день сиднем прослужил морскому ведомству, стараясь ухватить методы портовой бюрократии. Одно было ясно – это стихия, далёкая от конторской болотины, прежде изученной. «Придётся шевелить корой головного мозга. Пароли – связи – расчёты».
К вечеру Остап возвратился в пенаты. За столом Бенцион раскидывал пасьянс, а рядом Мира квохтала с разноцветным куриным прелюбодеем. Прелестница Соня в ситчике с васильками кивнула с улыбкой, а псина Энгельс вяло поздоровался.
– Добрый вечер, односельчане, – сказал Остап.
– Здрасьте вам, – кивнул Бенцион. – Заработал на булку с мармеладом?
– Пока в трюмы пароходов не заглядывал, так что закусим, как правильные миряне. – И выставил баклагу с винищем и связку тарани.
– Добре, хлопец! Ксиву подтянут попозже. – И шёпотом: – Скажу по моему секрету – не затевай макли, помимо Паши и Капитана. Своё получишь, наши люди. Что непонятно – спрашивай. Да, и уж будь любезен, найди вечерок, проводи Софу до синематографа, засиделась с книгами да пяльцами. Наших фраеров до двора не терплю.
– Ну как вам не стыдно, дядя Бен, – зарделась девица.
– Ша, детка! Остап смутился:
– Бенцион, я Софочки крупнее в годах. Да и ухажёр неловкий, одно слово – холостяк.
– Я сказал, ша, дети, я так решил.
– Понял. Попользуемся виноградной влагой и побудем живы!
За неделю Остап вынюхал все географические закоулки портового хозяйства и поручкался со всеми старшинами складских и транспортных рот. Более или менее сложилась картинка разделки на кусманы и объедки пирога, начинённого отечественной деньгой и разноцветной валютой ближнего и дальнего зарубежья.
Капитан стал как-то необъяснимо милостив к новому работнику. Особенно после того, как Остап передал маржу с ямайского галеона в виде весомых молекул винного трюма.
Бенцион за ужином угощал общество ямайским ромом.
«Ага, ясно», – сообразил Остап.
Аккуратная девушка София изредка бросала робкие вопросительные взгяды на Остапа.
Дядя Бен изрёк:
– Да идите уж, детишки. Вечерок нашёптывает.
…Фильма демонстрировала клоунаду Чарли Чаплина, оттого была полезной для склада ума и гормонов счастья. Неспешный променад по приморскому парку добавил взаимный интерес. Пока – туманный.
Возвратились в темень. Соня поспешно обласкала дядю и убежала. Тогда Бенцион с ухмылкой выдал:
– Запомните, юноша. Великий перфекционист Бенедикт Спиноза подучивал нас, мужиков: «Любое амурное дело надо доводить до конца».
– А я-то думал, что Спиноза – лекарь по позвоночникам, – отшутился Ося.
– Плохо ты, парень, зубрил в церковно-приходской. Поди, розги не гуляли по хребтине.
– Это так. А за науку благодарю. Только эту девочку – невинность во плоти – стесняюсь даже за руку взять.
– Всему своё время… Вообще, я хочу иметь крепкого зятя. И ещё. В Адесе нужно уметь жить. Большие возможности – это не всегда уголовка.
– Я чту параграфы кодекса. Предпочитаю – вольные фантазии по части финансовых приёмов.
– И шо ты нафантазировал? Возник в Адесе, как Адам в костюме нараспашку.
– Так случилось, дядя Бен. Как-нибудь под настроение поделюсь.
– Ну-ну…
Остап продолжал весело трудиться. Легкий нрав и умение ладить с людьми углубляли авторитет.
Штемпелёванные бумаженции Кушакова имели огромную силу в порту. Офицеры разнокалиберных сухогрузов, рангом карго, непременно посылали приветы Кушакову, так что Остап приобрёл приличный саквояж. Посчитал, неудобно же таскаться с хрустом в кармане. Усвоил, что взаимоуважение портовых коммерсантов испокон крепилось вескими доводами.
…Соня провожала Остапа на службу завтраком и непременно снаряжала обеденный тормозок. Отношения с умненькой красулей и светлым человечком Остап берёг от всякой поспешности и пошлости. Боялся признаться самому себе: «А ведь она мне нравится».
Вскоре вечерние променады по Одессе стали ритуалом общения. Соня делилась излюбленными по жизни местами – закоулками, двориками, домами, деревьями.
Конечно, Остап понимал, что интерес к нему непрост. Но Соня была так естественна в общении; чувствовалось – здесь нет места женским уловкам и тем более – притворству. Он был растерян. Кажется, влюбился. Это ещё более усилило осторожность и деликатность к девушке.
Наладилась весенняя теплынь, и Соня настояла пойти на море.
Уж на окраине встретился босоногий мужичок.
– Это наш молдаванский херувим, я его зову Бестужев-Рюмин.
– Вот тебе раз! Почему?
– Беззаветно любит вино и не боится холода. Но всегда с невинным вопросительным знаком во взоре: «Подайте, мол, сердце остановится».
Остап обогатил человека трояком.
…Спустились к бухточке.
Вечер сгущался и сулил нечто – неимоверность. Взаимное обаяние достигло апогея.
Соня тихо промолвила:
– Время прощаться с невинностью… – Скинула платье и нагая вошла в воду. Подала призывный знак: «Иди ко мне».
Остап влетел в море. Соня обхватила шею и обвила Остапа ногами.
– Буду твоей сейчас и навсегда!
– О-о, Дива моя!
Далее всё превратилось в безумие. Время остановилось. Мозги отключились. Вблизи Тритон и Нереида смаковали зрелище, перенимая опыт двуногих. Луна залилась краской.
…И на берегу не могли разомкнуться. Соня приросла к суженому, твердя: «Мой, мой, мой…»
Вернулись за полночь. Обратную дорогу Остап нёс девушку на руках, так и встретились с дядей Беном. Дремал под луной.
– Шо, деточки, нагулялись? Остап сказал:
– Бенцион, прошу руки вашей любимицы.
– Да отдам даром, тильки деньги на бочку вина, – пошутил.
– Столько злата нет за пазухой.
– Так шабашь по-хорошему, до семи пядей во лбу.
– Это с удовольствием.
Ночь в остаповской каморке была почти бессонной. Тела безотрывны. Ласки безумны. Губы склеились. Кровь билась по общим жилам.
Утром разбудил вежливый стук.
– Это я, тётя Мира. Принесла кое-таки на завтрак. Ося, тебе ж почти не надо до порта, уже ж Бенцион созвонился.
До обеда выспались. Остапа накормили, и он всё-таки сбежал на работу. Заполошный портовый пульс уже вошёл в привычку. Острый ум аналитика от финансовой бюрократии жаждал познания всех выигрышных шахматных комбинаций.
Кушаков нашептал подчинённому:
– Остап, дружище, жду послезавтра на именины всю вашу бранжу – Бена, Миру и вас с Софой.
– Спасибо, Фёдор Фёдорович, будем. Всенепременно. А для меня, признаюсь, чрезвычайно лестно.
Остап сломал голову, что подарить безбедному боссу.
Дома пришла идея: «О господи, это ж ясно, как затмение
солнца в полночь».
– Мой друг Горацио, милый, спасай! – забежал он в ателье башмачника. – Сотвори шедевр в угоду Капитану.
– Это ж будут греческие сандалии, – затопал от радости Гера, – роскошные лапти патрициев!
Дом Кушакова, как и предполагал Остап, стоял по-над морем и прирос задней стеной к замшелому утёсу. Фасад глазел окнами на море. Поразил отсутствием вычурности, но красная черепица крыши была продырявлена рубкой с иллюминатором. Ностальгия морехода.
Лестница из плитняка спускалась к пляжу. Небольшая шаланда с парусной мачтой.
Адмирал в простой матросской робе раскинул объятья.
– Пожалуйте, граждане дорогие. Спасибо, что пришли. – При этом расцеловал Софью. – Давно не виделись, крестница!
Рассадил всех на веранде.
– Остап, на минутку. – И повёл в дом.
Внутри было всё просто и разумно, без шика.
– Фёдорыч, хочу сказать, это не жилплощадь, это – жилище. Кров. Убежище от мирских сует. Завидую по-хорошему.
– Не завидуй, Ося, посмотри в окно – рядом гарное место для твоего дома. Берёг для сына, но он прирос к Владивостоку. Ходит кавторангом на добром пароходе с пушечками.
– Спасибо, учту, только пока не представляю громады расходов.
– Поможем с Беном. Пойдём к команде.
У проворной горничной всё было готово – стол был яств. Рядом на полянке взаправдашний грузин ворковал над мангалом. Хлёсткий мясной духман напрочь истреблял прохладу бриза.
Первым встал Бенцион:
– Фёдор! У тебя ж было суровое полотно жизни сплошь посередь солёной водицы. Правильное сегодня – ты дед двух матросиков. А будущее сулит здоровьице – таки пьёшь сутками… морской кислород с брызгами. – Все засмеялись. – Да, и презент – новая рабочая роба! – И достаёт бухарский халат.
Расцеловались. Веселье раскачивал сам Фёдор Фёдорович:
– Пейте, люди добрые, и закусывайте, и ни в чём себя
не ограничивайте! По рангу попросил слово Остап.
– Мы с Соней определили подарок для вас и преподносим… преподносим… – Соня открыла коробку. Капитан зашёлся в хохоте. – Дежурная обутка эмира с Молдаванки, кирзачи на босу ногу.
И тут началось правильное застолье. Экзотических напитков была тьма, но одесситы упорно пользовались местным вином. Ртутная плотность влаги способствовала пищеварению, углубляла ясность во взоре и прыть языка.
Остап пошутил:
– Шо-то мине нашептало до ушей, шо этот нектар называется «Авраам Дюрсо»! Не так ли, адеситы?
…Чуть позже подвалил дядя Паша с семейством и вручил другану пиратский сундучок. Во внутренностях сидела диковинная раковина. Сказал:
– Йо-хо-хо и бутылка рома! – При этом молодецки намахнул именно этого флибустьерского пойла. – И учти, Фёдор, внутри этой загогулины живёт чёртик по имени Федерико. Он пьёт исключительно ром.
…Остап с Соней уединились и спустились на берег.
– Вот наше будущее подворье, подарил Фёдорыч, – сказал Остап.
– Я так мечтала о своём доме. Ты не ведаешь – я богатая невеста.
– Меня не волнует твоё приданое, я выстрою гнездо будущим детям самолично.
– Ты – мой! Между прочим, с первой секунды. Я тогда поразилась, меня унесло почти до обморока. Почувствовала себя женщиной во плоти. Стала вакханкой до нашей любви в море. Вот и всё.
– Ты – чудо, ангел с небес! Люблю… Когда вернулись, Крутолобые курили в беседке. Поманили Остапа.
– Ося, – обратился Капитан, – ты крепко освоился в деле – это видно. Серьёзные отношения с Соней – радуют. Но! Чтобы довериться тебе окончательно, поясни, из какой стати возник в Адесе молодец без чемодана и отчества.
– Джентльмены! По жизни я скиталец, перекати поле. Случайные деньги мелкими аферами, не задевшие УК. Одно серьёзное мероприятие – растряс крысу в амбаре Минфина. Удумал бежать за границу. Был нагло обобран румынскими опричниками – еле унёс ноги. Неделю томился в бессознательном состоянии у сердобольного старца и вернулся в Одессу. Теперь всё! Выстрою дом у моря, женюсь на Сонечке и буду планово размножаться…
– Добре, сынок! – сказал Бен. – Пошукай там кувшинчик, шоб утолить жажду старых бродяг, не забывая себя.
Остап понял сигнал, это было одобрение будущего. Главное, он не слукавил.
– Что тебе нашептали отцы? – спросила Софа.
– Это наши мужские лясы. Главное, ты у меня есть.
– И – буду! … Одно из поручений Капитана насторожило Остапа.
– Послушайте, Ося, на рейде под погрузку зерна застрял «румын». Шо-то твои «заклятые друзья» меня удивляют, уж больно послушно ждут очереди. Опять же матросики, яки цыгане, шляются по кабакам, связи вынюхивают. Биндюжники нашептали.
– Очень интересно, Фёдорович! У меня с этой сигуранцей свои макли. Ты знаешь.
– Вот что. Сейчас созвонюсь с таможней и главным гвардейцем порта. Заявитесь официозом на сухогруз. Ведите себя благородно, но въедливо. Чую, пахнет.
Наутро триумвират на таможенном катере подвалил к борту парохода. Таможенник Павел Верещукин предъявил ордер на досмотр. Владел английским: «Мистер Кэп, сэр, ё шип энд карго документс плиз!»
Кэп сказал:
– Скажите по-русски, я понимай. Моя мазер работала посудомойкой Царского стола, а фазер, румынский гусар, – служил охранником Царского Села. А вот и документс.
– Вел, а это что за личность за спиной?
И тут Остап опознал рожу обиралы – он, гадёныш, грозил наганом – там, на границе. Остап подмигнул Верещукину: «Паша, проверь этого мерзавца».
Капитан, не знавший термина «мерзавец», пояснил:
– Это есть эмиссар высокого ранга, господин Чинушеску. Помощь голодным африканским детям.
– Тогда вам не стоит беспокоиться. Позвольте досмотреть груз.
– Это невозможно, сэр. Печати канцелярии двора.
– Выбирайте, мистер. Или досмотр, или арест судна. Вы на территории СССР.
– Вел! Эмиссар проводит. Всё, что найдёте, – его личный груз. Николае Чинушеску, склонив повинное чело, повёл делегацию в трюм.
…В закоулках донного хранилища обнаружились схроны под амбарным замком. Нашли много занятного – мешки с марихуаной и гашишем, обилие контрабандного спиртного в бочках (занятный сюрприз детишкам Африки!). В каюте королевского импортёра тоже было нечто интересное – коллекция вылупленных цыплят Фаберже в фальшивой позолоте (?).
– Вы арестованы, сэр! – приказал портовый гвардеец. – В суде объяснитесь.
Управляющий порта приказал разгрузить контрабанду, пароход отправить в дальнее плавание по месту приписки. Несолоно хлебавши…
(Забавное совпадение и сплетение судеб. Николае Чинушеску был осуждён и отправлен на каторгу комбината «Уралуголь.)
Из приказа:
«…а ниже перечисленным работникам порта объявить благодарность за бдительность и безупречное служение товарищу Сталину и, в частности, всей диктатуре пролетариата. Это и прочее занести навечно в личное дело отличившихся товарищей».
***
Соня родила двух сорванцов, назвали – Илья и Евгений. Нянчить помогала Мира…
У Остапа случилась завидная карьера – стал начальником одесского порта. Счастливо избежал оговоров и репрессий.
Побратимы добрались до пенсионного возраста. Плавно окунулись в новое развлечение – игральные карты. Особый смак находили в расплатах – звоном медяков.
Звон азарта…
Об авторе:
Александр Васильевич по образованию – инженер. По статусу – пенси
онер. По складу ума – пересмешник. По характеру – экстраверт. Неутомимый читатель. Почитатель яркой и точной прозы – А. С. Пушкин, С. Д. Довлатов, И. Э. Бабель. Обожает абсурд и гротеск (Курт Воннегут и др.).
Следует заветам И. А. Бунина: «А совсем, понимаете ли, просто. Уж чтобы проще некуда! Существительное, глагол, точка. Как басня. Как молитва. Как сказка – «случилось соловью на шум их прилететь»».
Печатался в Свердловске-Екатеринбурге, Москве, Тюмени. Издана книжка рассказов в Петербурге.
