Отец

 

Отца Татьяна побаивалась и любила всю свою двадца­типятилетнюю жизнь. А ещё она им гордилась, гордилась так, что совершенно искренне считала, что её отец – самый сильный, самый красивый и самый справедливый человек на свете. Само присутствие отца в доме приносило ей не­объяснимую радость и уверенность в полной защищённости и безопасности.

Отец не отличался сентиментальностью, никогда не об­нимал и не целовал своих детей, был с ними строг и очень требователен. Может, поэтому небольшие знаки внимания с его стороны воспринимались ею как высшее признание. Отец был несомненным главой семьи, кормильцем и до­бытчиком, суровым судьёй и настоящей каменной стеной, за которой Татьяне было так уютно и надёжно. Поэтому она ничего и никого не боялась. За её спиной стоял отец.

Сколько она себя помнит, отца в их посёлке все, от мала до велика, уважительно называли Михалычем. Когда-то давно, лет десять назад, односельчане избрали его предсе­дателем уличного комитета да так и оставили, привыкнув при малейшей беде бежать к Михалычу: он решит, поможет. Крупная, массивная фигура отца внушала доверие и почте­ние. А ещё страх.

Люди помнили, как отец остановил взбесившегося быка прямо посередине улицы, схватив его за рога и одним дви­жением скрутив ему шею.

Алкоголики, хулиганы, всякая мелкая шушера старались не связываться с отцом. Женщины приходили к нему еже­дневно с жалобами на своих непутёвых мужиков, и он, тяжело поднявшись, шёл за очередной жалобщицей – воспитывать её вторую половину.

Отец тушил пожар, когда загорелся дом соседа. Имен­но он стоял на самой высокой точке крыши и командовал остальными, куда лить воду, откуда что выносить.

Отец с голыми руками пошёл на пьяного мужика с топором, закрывшего в доме жену с грудным ребёнком, облившего входную дверь бензином и угрожавшего поджечь дом. Этот мужик уже долго бесновался, чиркая зажигалкой и упиваясь своей безнаказанностью перед собравшимися односельчана­ми. Никто не осмелился его остановить: вдруг действительно подожжёт. Срочно вызванный отец велел молодым парням выбить стёкла и вытащить женщину с ребёнком, а сам по­шёл на мужика, увернувшись от брошенного топора, успел перехватить руку с зажигалкой так, что тот зашёлся диким криком. Потом, когда приехала милиция, мужик, обливаясь пьяными слезами, просил прощения, молил отца спасти его от тюрьмы. «Михалыч, помоги! – кричал он. – Завяжу, Нинку пальцем не трону!»

Таких случаев Татьяна знала немало. После очередной разборки отец ходил мрачный, задумчивый. Матери о сво­их подвигах старался ничего не рассказывать: она давно и тяжело болела.

Отца не стало, когда Татьяне исполнилось двадцать пять. Умирал он тяжело и долго, молча. Силикоз лёгких – болезнь шахтёров, от которой в ту пору никто не мог вылечить. Со смертью отца рухнул привычный мир. И хотя она была уже взрослой девушкой, окончившей вуз и самостоятельно зара­батывавшей себе на жизнь, Татьяна физически ощутила, как из-под её ног уходит земля, исчез, растаял защитный кокон, спасавший её от всех невзгод. Она осталась одна. Вокруг были люди, но никто из них не мог заполнить гнетущую, тяжёлую пустоту в её душе.

Сразу повзрослев на огромное количество лет, Татьяна вдруг поняла, что почти ничего не знает о своём отце.

Это открытие изумило и привело её в замешательство. Почему так получилось, что отец никогда ничего о себе не рассказывал? Почему ей было достаточно просто того, что он есть, он рядом? Конечно, какие-то события из жизни отца, происходившие на её глазах, удивляли и заставляли задуматься, но ненадолго. Юная, беспечная жизнь быстро вытесняла все вопросы. А ведь был целый мир, в котором жил её отец до рождения детей. Как он жил в этом мире, что сделало его таким суровым, жёстким, неразговорчивым? О чём он думал бессонными ночами, выкуривая на крылечке одну папиросу за другой?

Татьяна знала, что отец воевал в годы Великой Отечествен­ной. Был кавалеристом. Он и в мирной жизни ходил в галифе и хромовых сапогах, с нагайкой в голенище. О войне никог­да не вспоминал, своим участием не кичился, ветерана из себя не строил. Наливался весь какой-то мрачной тяжестью, глядя на экран телевизора, откуда вещал очередной герой, которому в войну было от силы лет пять. Татьяна понимала, что именно в эти тяжёлые военные годы случилось то, что перевернуло его жизнь. Но что именно?

Мать категорически не желала отвечать на вопросы об отце, пугалась этих разговоров. За всем этим крылась ка­кая-то тайна…

И Татьяна стала вспоминать… по крупицам, по зёрнышку: какие-то незначительные на первый взгляд встречи, эпизоды, реакцию отца на события военных лет, полное отсутствие наград. Почему?

Особенно отчётливо ей вспомнились два случая, про­изошедших с разрывом в несколько лет и только сегодня ставших осмысленными и понятными.

Татьяна училась в седьмом классе. Наступала осень. Родители задумались о покупке дочери сапог. Отец, взяв нужную сумму, пошёл с дочерью на рынок за покупкой. Купить сапожки для девочки её возраста в магазине было нереально. Обуви просто не было. На рынке продавали сапоги, изготовленные местными умельцами. За этими са­погами и отправились. Долго ходили по рядам: то сапоги не нравились, то цена не устраивала. Отец начинал потихоньку злиться. Татьяна это видела, но отступать от задуманного не собиралась. Ей нужны были не просто сапоги, а лучшие. Пробираясь сквозь толпу, она вдруг услышала истошный мужской крик:

— Михалыч, это ты? Живой? Михалыч, живой!

Обернувшись, Татьяна увидела, как к отцу бросился высокий седой мужчина, схватил его, приподнял, расцеловал, не переставая повторять:

— Свиделись! Господи, спасибо тебе! Свиделись! А я тебя искал, все эти годы искал!

— Сашка! Ты? Откуда ты тут взялся? – Отец стоял рас­терянный, опустив безвольно руки, и было видно, что он до глубины души взволнован.

 

А потом они, начисто забыв про Татьяну, на сапожные деньги купили водки, закуски и два дня пили у них в саду, в старом, покосившемся душе. Заходить туда было строжайше запрещено. Только ей, младшей дочери, полагалось находиться поблизости, никуда не отлучаться и по первому требованию нести к дверям душа воду, какую-нибудь еду, а к концу вто­рых суток сбегать к соседке тёте Гале за самогоном.

Двое суток из старого, полуразвалившегося душа доно­сились взволнованные пьяные голоса, что-то похожее на рыдание, с надрывом пелись великие песни великой войны и слышались ожесточённые споры, которые грозили пере­расти в нешуточную драку.

Мать, практически не встававшая с постели в последнее время в связи с обострением старых болячек, поднялась, хлопотала по дому. Постоянно готовила что-то, отправляла детей в магазин, поставляя в душ всё новые блюда и ни сло­вом не возражая отцу, отдававшему из этого самого душа команды одну за другой.

Великая пьянка закончилась так же неожиданно, как и началась. Ровно через двое суток обросшие, опухшие затворники явились в дом, привели себя в порядок, и отец проводил своего друга.

Сапоги Татьяне тогда так и не купили, зато отец после этой встречи ещё долго был невероятно добрым и внимательным. Он будто помолодел и немного отпустил что-то, что мучило и заставляло страдать его душу.

А второй случай запомнился потому, что Татьяна впер­вые увидела слёзы на лице отца. Это её поразило так, что она ощутила почти физическую боль. Спустя несколько лет после встречи с однополчанином, когда отцу исполнилось шестьдесят, на его имя пришло извещение, из которого следовало, что в местном почтовом отделении его ожидает ценная бандероль. Отец вернулся с почты взволнованный, быстро прошёл в самую дальнюю комнату и очень долго от­туда не выходил. Когда Татьяна с матерью всё же решились посмотреть, что происходит, увидели отца сидящим на полу; вокруг были разбросаны какие-то медали и ордена, в руках у него дрожал белый лист бумаги. Отец плакал.

Чуть позже Татьяна услышала разговор родителей: отцу была назначена пенсия. Вместе с этой бумагой в бандероли находилась ещё одна, из местного военного комиссариа­та, в которой сообщалось, что отец признан невиновным и реабилитирован. Ему возвращены воинское звание и все награды, полученные в годы войны.

После этого события отец запил, он пил почти неделю, и мать ни словом не упрекнула его. Она приказывала детям раздеть отца, удобно уложить на диване, расстегнув все верхние пуговицы на его одежде, и следить, чтобы у него была вода и чтобы он не задохнулся.

Отец умер в возрасте шестидесяти двух лет, прожив всего два года после получения злополучной бандероли. Все эти два года молчал о том, что за послание он получил. Медали и два ордена были отданы детям для игр, в руки он больше их не брал.

Попытки Татьяны узнать у матери причину такого его поведения были безуспешны. Мать тоже молчала.

Позже, разбирая к ремонту все шкафы и тумбочки, Та­тьяна обнаружила небольшой листок с адресом того самого дяди Саши, который провёл двое суток в их душе. Она со­общила ему о смерти отца и попросила написать о том, что же произошло с отцом в далёкие военные годы.

Ответ пришёл неожиданно быстро. Дядя Саша писал, что ему тоже пришла бандероль, в письме сообщалось о том, что он также признан невиновным, ему возвращены все звания и награды. Приказ командующего фронтом был от­дан в 1945 году, но до адресатов дошёл только через сорок лет. Военный комиссар приносил извинения и ссылался на то, что архивы в годы войны были утеряны, только спустя десятки лет удалось обнаружить нужные документы. Дядя Саша все эти годы обращался в разные инстанции, выезжал в архивы, слал запросы и не уставал верить, что когда-ни­будь найдутся доказательства, которые восстановят честные имена его и друга.

В письме он сообщал, что вместе с отцом Татьяны окон­чил кавалерийское училище. Одиннадцатого мая 1939 года начался один из самых крупных военных конфликтов с уча­стием Советского Союза. Их, молодых офицеров, направили в распоряжение 8-й Дальневосточной кавалерийской дивизии для участия в боях на реке Халхин-Гол. Оба были ранены, попали в госпиталь, представлены к наградам за храбрость, проявленную в боях, получили лейтенантские погоны.

По выздоровлении обоих направили в один из кавале­рийских корпусов. Воевали рядом почти два года, получали новые звания, награды. Были молодыми, храбрыми, рвались в бой. В первые месяцы войны кавалерийские дивизии по­падали в немецкие окружения и уничтожались на террито­рии Белоруссии. Не миновала эта участь и друзей. В одном из боев тяжело ранило Александра, а отец Татьяны был ранен в ногу и придавлен убитым под ним конём. Пока он выбирался, искал друга и тащил его с поля боя, немцы про­рвали оборону, и оба молодых офицера оказались в плену. Избитые, истекавшие кровью, они смогли ночью выбраться из сарая, куда их поместили вместе с сотнями таких же мо­лодых бойцов, укрыться в яме с нечистотами и просидеть там ещё сутки, пока немцы не покинули село, продвигаясь вперёд с невиданной скоростью. Выбравшись, друзья ушли в лес, где скитались ещё несколько дней, пока не попали в только что созданный партизанский отряд. Всё это время отец Татьяны либо тащил своего друга на себе, либо помогал ему передвигаться с помощью немудрёных приспособлений, палок-костылей. В отряде они вымылись в настоящей бане, поели, получили новую одежду и были осмотрены врачами. Планировалось, что, как только они окрепнут, их передадут командованию ближайшей дивизии. Командир отряда, вы­слушав их историю, поверил сразу: таких молодых парней, отчаянных, смелых, он уже спасал. Во время отступления советские офицеры часто попадали в плен к немцам, бежали раненые, полуживые. Их выхаживали в таких же партизан­ских отрядах, в деревнях, пряча в подвалах и сараях. Парни набирались сил и снова отправлялись на передовую.

Однако на этот раз всё оказалось сложнее. В отряд прибыли сотрудники НКВД, забрали ещё не окрепших друзей и увезли. Законы военного времени были не просто суровы – часто они были жестоки. После долгих изнурительных допросов оба были признаны виновными, направлены в офицерский штрафбат. Отец Татьяны был трижды ранен, из госпиталя снова возвращался в свой штрафной батальон, хотя и мог служить в обычных частях. Дослужился до командира взво­да. Александр воевал рядом с ним все эти годы. Командир штрафного батальона не раз направлял представления на обоих друзей об освобождении из штрафбата, но они остава­лись без ответа. После окончания войны друзья разъехались. Александр уехал в Сибирь, отец – на Урал, работать в шахте, поднимать разрушенное войной народное хозяйство. Оба прожили жизнь с ощущением вины и обиды.

Дядя Саша пережил отца всего на несколько месяцев.

Татьяна обратилась в местный военный комиссариат и из очень скудных сведений, полученных там и потом в област­ном архиве, поняла, какой тяжкий груз нёс её отец всю свою жизнь, тяжкий и совсем не заслуженный.

Она узнала, что отец, капитан 8-й конной дивизии, уча­ствовавший в бою за важный, стратегический населённый пункт на территории Белоруссии, был ранен, попал в плен. Находился в плену ровно три дня, сбежал, прибился к пар­тизанскому отряду. Именно в это время появился приказ Сталина № 227 от 28 июля 1942 года о создании штрафных батальонов для офицеров, находившихся в плену. Согласно этому приказу, таких офицеров после тщательного рассле­дования НКВД отправляли в штурмовые батальоны на срок до шести месяцев. Кто на допросах не смог доказать, что не сдался добровольно и не перешёл на сторону врага, того отправляли в лагеря или назначали высшую меру – расстрел. Были созданы специальные тройки по проверке офицеров, бывших в плену. Советская армия отступала, воинские части находились в окружении, многие офицеры попадали в плен вместе со своими частями. Практически каждый офицер, попавший в плен, тогда считался изменником Родины, не­зависимо от причин и обстоятельств, даже если находился в плену один день или час.

Штрафные штурмовые батальоны воевали дерзко и смело, их направляли на самые горячие участки фронта. Желание вернуть офицерские погоны, реабилитировать своё имя было лучшей мотивацией. Свою вину офицеры искупали кровью. После ранения из штрафбата могли отчислить и перевести в другую часть. Офицеров штрафных батальонов не пред­ставляли к наградам, о существовании и нахождении в них полагалось помалкивать.

По приказу командующего фронтом капитан Карелин, отец Татьяны, и старший лейтенант Бурков были освобож­дены от наказания и отчислены из штрафбата в начале 1945 года. Им были возвращены все награды и звания, они были признаны невиновными. Этот приказ более сорока лет про­лежал в архивах.

Александр Бурков писал дочери своего друга, что он спас ему жизнь и Татьяна должна гордиться своим отцом. Капитан Карелин был храбрым, отважным воином, верным другом и хорошим человеком. А в последнем письме признался, что все эти годы он и отец Татьяны свято верили своему вождю, шли в бой с его именем, ни секунды не сомневаясь, что он не виновен в их сломанных судьбах. Это всё война, будь она проклята! Это всё война…

Прошло много лет с тех пор, как Татьяна получила по­следнее письмо от дяди Саши. И сейчас, вспоминая об отце, она понимала: да, война. На войну можно списать многое, да и списано много. А люди? Все те, кто в течение сорока лет получали запросы от командира штрафного батальона, от не прекращавшего добиваться правды старшего лейтенанта Буркова? Получали запросы, равнодушно складывали их в ящики, не пытаясь сделать свою работу, потому что нужно было искать, тратить силы, время. Ведь архив в конце кон­цов был найден, и не через сорок лет… Нужно было только ответить на запросы двух офицеров много лет назад. И всё было бы иначе. Равнодушие – вот что сломало судьбы двух офицеров, преданных своей стране. И война… конечно же, война… Именно война расставила всех по местам: трус, под­лец, герой, сторонний наблюдатель, спокойно и равнодушно взирающий на боль, смерть, сломанные судьбы.

Не бойся врагов: в худшем случае они могут тебя убить – бойся равнодушных…

 

Адвокат

Так тяжело ещё никогда не было. Наталья Александровна, обхватив руками пульсирующую в висках голову, сидела за рабочим столом, не в силах сдвинуться с места. Она понимала, что нужно встать, выйти в зал и продолжить су­дебное заседание. Нужно сделать всё, чтобы это дело было рассмотрено сегодня, откладывать нельзя, потерпевшие – дети. Допрашивать пяти- и семилетних мальчишек вообще сложно, а по такому делу просто невыносимо. А это придётся сделать ещё раз…

Школьная любовь Светланы и Алексея длилась больше двух лет, и родители откровенно побаивались, что их дети могут школу не окончить, поскольку оба ходили ошалевшие от счастья и об учёбе думали меньше всего. Но, слава богу, школьные проблемы остались позади, свадьба была сыгра­на, и у молодых началась новая, самостоятельная жизнь. Родители, объединившись, купили им небольшой домик на окраине города. Светлана с головой погрузилась в создание семейного гнезда, Алексей пошёл работать на завод. Через год родился первый сын – Павел. А спустя ещё два года появился Пётр.

Молодые родители с большой ответственностью подошли к воспитанию сыновей. Оба много читали, смотрели специ­альные передачи, старались посвящать детям всё свободное время, занимались их развитием, приобщали к спорту. Мальчишки росли здоровыми, общительными и счастли­выми. Бабушки и дедушки внуков видели редко, поскольку Светлана и Алексей были уверены, что «старики» никакого положительного влияния на детей оказать не могут. Заласкают,

избалуют, испортят. У них мальчики, нужна не только лю­бовь, но и дисциплина. Поэтому детей воспитывали сами.

Павлу исполнилось шесть лет, когда Светлана стала замечать перемены в его поведении, какое-то нездоровье. Сын ходил подавленный, бледный, постоянно хотел спать. Светлана по­вела мальчика к врачу. Осмотр ребёнка ничего не дал, врач посоветовала больше гулять, пить витамины и пояснила, что, видимо, Павел просто боится школы. Это бывает с домашни­ми детьми, которые недостаточно общались со сверстниками в обычной жизни.

Действительно, именно в шесть лет Светлана стала водить Павла на подготовительные занятия в местный Дом детского творчества и видела, что он там совсем другой – неуверен­ный, неспокойный…

Павел был больше привязан к отцу, Пётр – к матери. По­этому Светлана, рассказав мужу об очередном визите к врачу, попросила его быть с Павлом чаще вдвоём, поговорить по душам, узнать, что его так тревожит и расстраивает. Алексей согласился беспрекословно.

Какое-то время Павел опасений не вызывал. Зато очень удивлял младший сын. Он замкнулся, всё время жался к ма­тери, стараясь не отходить от неё ни на шаг. Обеспокоенная Светлана, посоветовавшись с матерью, с подругами, пришла к выводу, что Пётр так себя ведёт, переживая за старшего брата. И потом, в прочитанных ею книгах часто упоминал­ся так называемый кризис пяти- и семилетнего возраста, видимо, этот кризис и настиг её мальчиков. Она понимала, что Алексей тоже переживает за сыновей, видела, как он старается больше времени проводить с детьми.

Муж всё чаще, забрав детей, уходил с ними на приро­ду – в ближайший реденький лесок, где они слушали птиц, валялись на траве, купались в мелкой речушке и возвращались усталые, голодные и, как выражался Алексей, перезаряжен­ные. В книгах по детской психологии такие прогулки счита­лись самым лучшим лекарством.

Это летом. Но наступила зима, в небольшом городке зим­них развлечений не было. Поэтому семья развлекалась как могла дома: смотрели телевизор, играли в настольные игры, читали, продолжали готовить к школе Павла и потихоньку подтягивали к этим занятиям Петра. Конечно, в большей степени с детьми занимался Алексей, Светлана хлопотала по хозяйству. Ей хотелось каждый день радовать своих муж­чин – в доме не переводились сладости и всякие деликатесы, приготовленные её руками. Заскакивая в большую комнату, она с удовольствием наблюдала, как оба её сына, лёжа на диване с отцом, слушают его рассказы о дальних странах и удивительных путешествиях. Алексей много знал и умел увлечь сыновей.

Её собственные отношения с мужем немного изменились. Алексей уже не смотрел на жену влюблёнными глазами, не делал ей неожиданных подарков, часто засыпал в гостиной на диване, не пытаясь перебраться в спальню. Светлана в заботах о семье не сразу это поняла. А осознав, тут же себя успокоила – он тот же, прежний, просто устаёт и трево­жится за детей. Он так их любит. Так боится сделать что-то неправильно, обидеть, поступить несправедливо. Она полно­стью ему доверяла, не переставая удивляться его терпению и удивительной способности быть с детьми на равных, в то же время оставаясь непререкаемым авторитетом.

Только однажды её сердце непривычно заныло, сбилось. Войдя в комнату, где муж, лёжа на диване с обоими мальчи­ками, увлечённо рассказывал очередную историю, Светлана поразилась выражению лиц детей – оно было испуганным и каким-то страдальческим.

А ещё ей не понравился Алексей, зло и недовольно по­вернувший к ней голову.

Правда, через минуту всё изменилось, и Светлана легко нашла объяснение – видимо, муж рассказывал детям что-то страшное, необычное, испугавшее их. Она решила поговорить с ним. Дети ещё маленькие, нужно очень аккуратно выдавать им информацию. Пусть подрастут, повзрослеют.

Муж выслушал её замечания молча. У неё же после этого разговора осталось ощущение неясной тревоги, возникшего непонимания, будто маленькая трещинка наметилась в их безоблачных отношениях. Светлана старательно отгоняла от себя грустные мысли, стараясь не поддаваться плохому настроению, не паниковать. Они так долго вместе. Могут же быть и у них небольшие проблемы, всё наладится.

Приближался Новый год. Светлана целыми днями мыла, стирала, вылизывала свой дом, чтобы он сверкал и сиял на праздник и чтобы в праздничные дни на уборку не отвлекать­ся. Уставала так, что была не в состоянии вечером заглянуть к детям, надеясь на мужа: он всё сделает как нужно, накормит и уложит. В этот вечер тоже свалилась без сил, уснула, не дождавшись Алексея. Проснулась внезапно от тревожного чувства приближающейся беды. Вскочила, кинулась к де­тям, услышала плач и слабый стон Пети. Влетев в гостиную, увидела вроде бы привычную картину: муж и дети, лёжа на диване, смотрели телевизор. Но было в их положении что­то необычное, и выражение лиц мальчиков… как тогда… в первый раз. Не отдавая себе отчёта, Светлана резким дви­жением скинула простыню… И задохнулась… закричала…

Алексей и оба сына под простыней лежали абсолютно голые… и было понятно почему.

Выхватив детей, накинув на них какое-то тряпьё, не одева­ясь, Светлана кинулась вон из дома. При этом с поразитель­ным хладнокровием закрыла входную дверь на ключ, а прибе­жав к соседям, вызвала милицию. Она защищала себя и своих детей, поэтому быстрые и единственно правильные решения принимались почти неосознанно, инстинктивно.

Соседи рассказу Светланы не поверили, слишком возбуж­дённо и малопонятно она объяснила причину своего появления. Прибывшим сотрудникам милиции рассказали, что Алексей очень хороший отец, любящий своих детей, не конфликтный, внимательный и положительный во всех отношениях. Видимо, у Светланы проблемы со здоровьем, с психикой.

Алексей всё-таки был задержан. Поведение жены объяснил просто – шесть лет сидит дома, устаёт с детьми и хозяйством, ревнует его постоянно, вот ей и мерещится всякая ерунда. Держался он спокойно, уверенно. Волнение выдавали руки – он постоянно их прятал, они мелко дрожали. Дрожь возникала внезапно и никакими усилиями её нельзя было прекратить.

Светлана на допросах вела себя иначе: она рыдала, не могла точно объяснить, почему заподозрила неладное так поздно, её колотило, допрос приходилось проводить в при­сутствии врача.

Мальчики пояснили «тёте следователю», что папа давно, уже больше года, играл с ними в эту игру. Он их раздевал, раздевался сам и проделывал всякие штуки. Говорил, что они должны всё это уметь, только тогда быстро смогут повзрослеть и стать «настоящими мужиками». Маме нельзя было об этом рассказывать, ведь она женщина, она не должна была знать, что они делают во время прогулок или дома, когда её нет. Чаще всего папа «это» делал с Павлом, а Петру приказывал смотреть и потом, когда он подрастёт, обещал научить и его. Иногда отец мог ударить, если они делали что-то не так. Они его боялись, не могли ослушаться. Потом всегда покупал игрушки, сладости, ходил с ними в зоопарк или в кино на «мультики».

Проведённые медицинские экспертизы в отношении обоих сыновей доказывали вину Алексея, не оставляя ни­каких сомнений.

Алексея арестовали. Его родители, потрясённые случив­шимся, отказались оплачивать адвоката для сына, не хотели его видеть, внуков и сноху поддерживали как могли.

Алексей во время следствия вину свою отрицал, показания менял чуть ли не ежедневно – то его оговорила жена, то он стал жертвой детских шалостей, то утверждал, что у Свет­ланы психическое заболевание и она не впервые обвиняет его в каких-то страшных вещах.

Время, проведённое в следственном изоляторе, изменило его до неузнаваемости.

Из благополучного, молодого, сильного мужчины за месяц с небольшим он превратился в затравленного, злобного, бо­лезненного, неухоженного человека неопределённого возраста.

Наталья Александровна готовилась к рассмотрению уго­ловного дела основательно. Заранее оповестили коллегию адвокатов, органы опеки, вызвали врачей, экспертов.

Судебное заседание было закрытым. Никаких слушателей, любопытных и посторонних.

Войдя в зал, Наталья Александровна обвела присутству­ющих взглядом. Светлана и оба мальчика здесь, на месте все приглашённые. Сейчас доставят подсудимого. Нет адвоката. В эту минуту в зал вошёл председатель коллегии адвокатов Иван Серафимович Найдёнов. Высокий, крупный, седовла­сый, в прекрасно сидящем на его ладной фигуре костюме, он вызывал несомненное уважение уже одним своим видом. Пояснил, что является адвокатом подсудимого по назначе­нию, и прошёл к столу.

Наталья Александровна облегчённо вздохнула. Иван Сера­фимович, один из самых профессиональных и уважаемых юристов, бывший следователь, после ухода в отставку ставший самым востребованным и высокооплачиваемым адвокатом, обладал редким и абсолютно незаменимым качеством для человека этой профессии – он был справедлив и честен.

Было ясно, что Алексею здорово повезло.

Обрадовавшись и одновременно немного оробев от присутствия в зале профессионала такого уровня, Наталья Александровна приступила к рассмотрению уголовного дела.

Алексей, увидев адвоката, повеселел. Он сразу заявил, что вину не признаёт. Его оговорила жена. Она за годы сов­местной жизни «обабилась», перестала за собой следить, не вызывала у него никаких романтических чувств, поэтому, ревнуя и пытаясь отомстить за его холодность, придумала всю эту историю и подговорила детей. Он детей любит, они любят его и относятся к нему даже лучше, чем к матери. Потому что именно он, отец, зарабатывал на всю семью, посвящал детям всё своё время и благодаря ему они живут, ни в чём не испытывая нужды.

Показания Светланы он почти не слушал, записывая что-то на листочке. Всем своим видом показывая, что ему неинте­ресно ничего из её рассказа.

Свидетелей по делу было немного, все они твердили о доб­ром и чутком характере Алексея, его любви к детям и семье.

Из напускного спокойствия подсудимого выбили пока­зания старшего сына. Мальчик подробно рассказал всё, что происходило между ним и отцом. Бледный, тоненький, испуганный, он медленно, с трудом подбирая слова, отвечал на вопросы председательствующего и прокурора. Отвечал, не скрывая правды, потому что не мог в силу возраста по­нимать, как эта правда скажется на судьбе отца. Он твёрдо знал, что обманывать взрослых плохо. Так его воспитали. Старался быть большим. Не плакал. Не понимая, почему отец за решёткой, рассказывал, как папа помогал ему стать «настоящим мужчиной», как они скрывали это от матери, потому что она женщина и не поймёт. Рассказал, что младший брат присутствовал и иногда принимал участие в их играх.

Алексей этой правды не выдержал, не выдержал вида сына. Вскочив в самом неприятном моменте, он закричал:

– Павел, что ты делаешь? Зачем ты всё это им расска­зываешь? Мы ведь с тобой договорились. Ты же сам этого хотел, добровольно, я не заставлял тебя! Скажи им, скажи! Ведь не заставлял, ты сам! И Пётр сам хотел быть с нами.

Ожесточённо заявил жене:

– Это всё ты виновата! Ты, сволочь, научила их так го­ворить, ты сама детьми не занималась, свалила всё на меня, вот и получай!

 

Окончательно добил его допрос маленького Петра и за­ключение судебных медиков. Один из экспертов присутство­вал в зале суда и, будучи допрошенным, подробно разъяснил выводы экспертиз и проблемы со здоровьем, которые могут возникнуть у детей. Особенно серьёзными могут быть проб­лемы с психикой.

Алексей, бледный до синевы, озлобленный, потерявший человеческий облик, бесновался в клетке, обвиняя и жену, и детей, угрожал им расправой, говорил, что никто не до­кажет его вину, а в колонию он не пойдёт всё равно, знает, чем это для него закончится, лучше умрёт.

Поняв, что улик против него более чем достаточно, раз­вернулся к своему адвокату:

– А ты что молчишь? Тебе за что деньги платят? Защищай давай! Иначе я тебе такое устрою, что на всю твою паскудную жизнь хватит.

Никакого раскаяния, только желание освободиться, вый­ти из этого зала и отомстить. Отомстить жене, детям, всем, кто его опозорил, вынес на суд его личную жизнь. Судьба детей, семьи уже не волновала. Волновало одно – спасти свою шкуру, любой ценой.

Наталья Александровна посмотрела на Ивана Серафимо­вича. Он сидел, низко наклонив седую голову, будто в тяжё­лом раздумье, принимая важное для себя решение.

Потом попросил слова. В наступившей тишине его голос звучал глухо и абсо­лютно спокойно.

– Я отказываюсь от защиты подсудимого в связи с возник­шей личной неприязнью. Я не буду защищать этого человека. То, что он сделал со своими детьми, чудовищно и не может быть прощено. А то, что он сказал в ходе судебного заседания, его позиция по отношению к совершённому, не даёт мне мо­рального права требовать для него снисхождения. Я думаю, за месяц, проведённый в следственном изоляторе, ему в до­ступной форме объяснили, что с ним будет в колонии. Это хуже любого наказания. Однако он, видимо, не до конца всё понял. В его положении никакой адвокат ему не поможет, только Господь Бог.

Иван Серафимович смотрел на подсудимого, не отводя взгляда до тех пор, пока тот не забился в угол, испуганный и жалкий.

Помолчав, адвокат продолжил:

– Я знаю, что грубо нарушаю закон. Прошу суд меня простить. Готов понести наказание в связи с этим. Закончив речь, он медленно собрал свои бумаги и по­кинул зал. Наталья Александровна, ошеломлённая этим невидан­ным решением, объявила перерыв. Срочно нужен другой адвокат. В его отсутствие рассмо­треть дело нельзя и нельзя больше его откладывать.

Как отнестись к поступку человека, фактически сорвавшего судебное заседание? Переступившего через все этические нормы и правила адвокатской деятельности?

Но, вспоминая, как осел на скамью Алексей после слов своего адвоката, как затравленно смотрел на жену и детей, какой ужас отразился в его глазах, когда адвокат покинул зал, она подумала: «Возможно, именно этот поступок пробудит в душе подсудимого что-то человеческое».

Он должен раскаяться. Должен умолять жену и детей простить его. Вряд ли без этого он сможет теперь жить.

Об авторе:

Тамара Михайловна родилась 13 августа 1953 года в городе Коспаш Пермской области. В 1976 году окончила Тамбовский государствен­ный педагогический институт по специальности «История и обще­ствознание», а в 1986-м – Всесоюзный юридический заочный институт по специальности «Правоведение». Стаж работы в судебной системе 31 год. Написаны и опубликованы следующие рассказы: «Мать», «Из­гой», «Ревность», «Букет для федерального судьи», «Цыганочка с выхо­дом», «Чёрные риелторы», «Адвокат», «Нинка», «Юрочка», «Клятва», «Внук», «Дворник-миллионер», «Профессор», «Валентина», «Лёха Крест». Изданы книги: «Люди и судьбы (2019), «Судьба правит всем (2023).

Член Интернационального Союза писателей. В настоящее время про­должает активную творческую деятельность.

Опубликовано в альманахе «Российский колокол» № Осеннее равноденствие 2024.
Размещено на сайте 26.01.2024 в 15:09.