Сотворение человека
На шестой день сотворил Господь Адама, и спал Адам богатырским сном. И был Адам прекрасен во сне своём. И увидел Господь, что Адам – последнее и лучшее творение его. И захотел тогда Господь сделать Адама равным себе. Наполнил Господь душу Адама словами Любви. И вдохнул её в ноздри Адамовы, пока тот спал.
Беспокойным стал сон Адама. Да разве может спать тот, у которого в груди бушует пожар Любви?
Вскочил тогда Адам со своего ложа из полевых цветов и узрел Господа, Создателя Вселенной. И вскричал Адам в порыве Любви:
– Возлюблю Тебя, о Всесильный Господи, превознесу Тебя превыше всего во Вселенной!
Улыбнулся тогда Господь и спросил Адама:
– А разве большой это труд души твоей – любить Всесильного? Разве трудно любить того, от которого зависит жизнь твоя? Стоит ли приносить клятвы Любви тому, кто может в гневе своём превратить тебя в прах, из которого ты создан? Посмотри, все звери земные, все птицы, да вся Вселенная у ног моих и поют мне славу. Что же ты? Один из зверей, которых я создал уже много дней назад? Или ты раб? Ты ЧЕЛОВЕК, Адам, и вознёс я тебя выше Вселенной моей, и выше архангелов моих!
– Но грудь мою теснят Слова Любви, Господи. И кому, как не Тебе, я должен высказать то, что вложил Ты, Отец мой, в сердце моё.
И задумался тогда Господь, и сказал:
– Ты прав, сын мой. Я создам тебе жену, и вложу ей в душу Слова Любви. И узнаете вы друг друга по этим словам, и научитесь вы читать эти Слова в душах друг друга, и говорить их будете друг другу, и станете человеком одним.
И стало всё по слову Господа, И сотворил он Еву – первую женщину. Нетрудно было Адаму и Еве найти друг друга в Раю: ведь не было ещё других людей. И полюбили они друг друга, и читали сердца друг друга, и говорили друг другу Слова Любви.
С тех пор прошло много тысяч лет. И много стало людей на всей земле. И трудно теперь отыскать каждому Любовь свою. Но помнят люди, что сказал Господь первому человеку: «Научишься ты читать в душе её и узнаешь её». И ищут люди теперь того, в чьём сердце читать смогут.
Суд Божий
И было как будто из воздуха перед Евой возник прелестный юноша. Глаза его сияли небесным светом, а серебристые волосы волнами ниспадали до самых плеч.
– Кто ты? – спросила поражённая видением Ева.
– Меня зовут Змей, – ответил юноша, и речь его была нежна, как дуновение свежего ветра, как шелест листвы.
– А что означает твоё имя?
– Моё имя? – загадочно улыбнулся юноша и сорвал чудесный плод с древа познания, – моё имя означает «Свет Божественной Мудрости».
– У тебя такое чудесное имя, – проговорила Ева в раздумье, – но скажи, Змей, зачем сорвал ты плод с этого дерева? Ведь Господь…
– Ха-ха-ха, – заливисто рассмеялся Змей, – уже не раз слышал я эту сказку: запрещено от него есть, да? Как видишь, я каждый день съедаю по одному плоду, и ничего пока Он со мной не сделал. Да и не может сделать. Потому что я знаю все тайны Его, я вижу будущее, я могу творить, как и Он. Я равен Ему!!!
Плод, который держал в руках Змей, был прекрасен на вид. Он светился изнутри всеми цветами радуги. И от него шёл такой божественный аромат. И не было больше таких плодов на древе в этот день. Змей взглянул на плод как на святыню и поднёс его к своим губам.
Ева увидела по лицу Змея, что ему не терпится вкусить от этого плода.
– Постой-постой, не ешь! – закричала в испуге Ева. – Ведь ты уже столько раз пробовал их. Дай лучше его мне, прошу тебя!
Юноше, как показалось Еве, совсем не хотелось расставаться с этим чудом Эдема.
– Ну что ж, пусть будет по-твоему сегодня, – сказал Змей и отдал Еве плод, – но завтрашний съем уже я. Хорошо?
Ева уже не слышала слов Змея. Она обеими руками держала чудесное яблоко. И чувствовала в теле какую-то дрожь. Такую дрожь человек может испытывать в преддверии небывалого счастья. И это счастье пришло мгновенно. Как только Ева вкусила малюсенький кусочек волшебного плода, глаза у неё открылись. Тайн больше не существовало.
Ева увидела всю грандиозную мощь Вселенной, сотворённой Господом. Ева видела одновременно и Солнце, и Луну, и звёзды, и планеты. Она знала, что может, пожелай она только этого, перенестись на любую из них. Перед Евой открылось Само БУДУЩЕЕ!
– Адам, Адам, – позвала Ева своего мужа.
Но Адам не услышал. Он был увлечён важным делом, которое ему поручил Господь: Адам придумывал имена всем полевым цветам. Это было непросто. Для того чтобы дать ИМЯ, надо проникнуть во внутреннюю суть каждого цветка. И от Имени зависит, будет ли счастлив этот цветок и долговечен.
Огромная работа была уже проведена. Все звери получили прекрасные имена. У ног Адама лежала самка невиданной красоты животного. Она нежно тёрлась головой о колени своего хозяина. Чёрная, как ночь, шерсть её отливала золотом в лучах Солнца, глаза её блестели как два изумруда, а зубы сверкали жемчугом. И не скрывала она гордости за своё царственное имя, ибо отныне и вовеки веков звалась она теперь ПАНТЕРА БАГИРА!
– Адам, милый мой, отвлекись на секунду от работы, – это Ева стояла уже перед Творцом Имён.
– Ты, Ева? Я не видел тебя уже целую вечность! – в глазах Адама, когда он смотрел на Еву, всегда появлялись слёзы радости и восторга.
– Посмотри, что я принесла тебе.
– Ева… но ведь это запретный плод. Как могла ты сорвать его?
– Я и не думала его срывать. Это сделал Змей – один юноша. Он уже хотел его съесть, но я уговорила его отдать плод мне.
– О, Ева, кто бы ни был этот юноша, он жестоко обманул тебя. Люди, которые могут есть, здесь только мы, а тот юноша – наверное, ангел. Злой ангел. И нет у него тела. И не может он есть. Не миновать нам теперь гнева Господня.
– Адам, Адам, – покачала головой Ева, – оставайся таким же верным Господу человеком, как и был. А я буду тебе рассказывать о тех чудесах, которые вижу. Ведь теперь глаза мои открыты.
– Нет, Ева, Господь сказал, что мы – один человек, и не можем мы быть разными, – с этими словами Адам взял яблоко из рук Евы и тоже ел от него.
И в этот момент задрожала земля. Загрохотал гром и засверкали молнии. Цветы поникли своими головками. Звери зажмурились и в страхе своём прижались к земле.
– Ева! Как могла ты нарушить запрет мой? – гремел с высоты Голос Бога.
– Это Змей искусил меня, Господи.
– Раскайся, Ева, и я прощу тебя.
Но Ева ещё не стала взрослой. Она ещё не могла покривить душой. Ведь её действительно искусили, и не было поэтому на ней вины. А раскаяться – это значит признать свою вину. Как же она могла солгать Творцу Вселенной?
– Нет на мне вины, Господи, это Змей искусил меня.
– Отныне изгнана ты из Рая! И нет у тебя больше жизни вечной. И умрёшь ты смертью в суровой Земле, – произнёс Господь свой приговор.
– Адам!
– Вот он я! Стою перед тобой, Господи!
– Ведь ты знаешь, возлюбленный сын мой, что ничего не сокрыто от Бога твоего!
– Я знаю это, Всесильный Отец наш.
– Ева дала тебе яблоко, и ты ел от него.
– Да, я ел от него.
– Раскайся, Адам, и я прощу тебя и не изгоню тебя из Рая.
– Но как я могу остаться в Раю без жены моей, Господи? Ведь Ты сам сказал мне, что сотворил её из дыхания жизни моей. И теперь она последнее и лучшее творение Твоё. Как же я буду жить без дыхания, Отец мой Небесный?
– Я сотворю тебе другую жену, ещё более совершенную, ведь знаешь ты, что нет для Господа твоего ничего невозможного.
– Отец мой, все Слова Любви моей, которые Ты вложил в душу мою, я уже отдал Еве, жене моей, все до одного слова отдал. Что же осталось у меня для другой женщины?
– Отныне вы оба изгнаны из Рая. И нет у вас жизни вечной. И жить вы будете… (Господь хотел сказать: «Сто двадцать лет». Но сжалился Он над творениями своими.) И жить вы будете… всего тысячу лет. И умрёте вы смертью в земле суровой.
И закрыл Господь перед Адамом и Евой ворота Рая. И не было им возврата, потому что поставил Господь перед воротами в Рай Архангела Гавриила с вращающимся огненным мечом.
И стали жить Адам и Ева на суровой земле. И был у них дом. И были у них сыновья и дочери. И пронесли они Слова Любви через тысячу лет. И передали их своим детям и детям детей своих. Поэтому и не оставил их Господь заботой своей, ведь не было у Него детей других. Так он себе больше и не сотворил никого. Не смог, наверное. И поняли тогда Адам и Ева, что такое Настоящее Счастье.
Снежинка
Рано утром маленький мальчик вошёл в тронный зал по зову королевы. На голове у него был берет, украшенный павлиньими перьями, которые свисали до самого пола. На поясе – короткая шпага с изумрудной рукояткой. На ногах – высокие ботфорты, пряжки которых были украшены золотыми колокольчиками. Минувшей ночью ему исполнилось пять лет – первый юбилей в жизни.
– Принц! – произнесла королева своим мелодичным голосом, – подойдите ко мне.
Мальчик приблизился к трону, преклонил колено и прижался лицом к краешку тяжёлого платья матери.
– Сын мой, – продолжала королева, – сегодня Рождество. Сохрани на всю жизнь мой подарок тебе, и пусть этот камень засияет в твоей короне, когда ты взойдёшь на трон своего отца.
Мальчик поднял голову. На протянутой к нему ладони королевы он увидел бриллиант – огромный камень, который ослепительно сверкал своими чудесными гранями.
Через несколько минут принц был уже во дворе замка. Ярко сияло солнце. День был чудесным. В воздухе кружились редкие снежинки. Камень теперь покоился на ладони мальчика.
– Как же он красив, как сверкает, какие у него правильные грани, и что в мире может быть чудеснее этого камня? – подумал мальчик.
Вдруг рядом с камнем на ладонь принца упала маленькая снежинка. Мальчик взглянул и на неё. О чудо! Снежинка была красивее. Тоненькие ледяные лучики, из которых она состояла, были сложены в невиданный по сложности и красоте узор. Куда там камню с его простыми гранями тягаться по красоте с этим творением? Но главное, снежинка тоже сверкала на солнце и не собиралась таять. Принцу казалось, что она играет с ним, позволяя любоваться собой. Забыв обо всех правилах дворцового этикета, мальчик вбежал в тронный зал.
– Мама, мама, посмотри на это чудо! Снежинка красивее бриллианта! Как это может быть?
– Ничего удивительного, – сказала королева-мать, – камень обработан рукой мастера. Рукой талантливого человека. А снежинку создал сам Господь. Разве может человек тягаться с Господом?
Принц ещё раз взглянул на ладонь. Но снежинка уже растаяла. На её месте была маленькая росинка чистой воды. Мальчик уже хотел заплакать, но королева не позволила ему.
– Вглядись в эту капельку, сын мой, и ты увидишь, что весь огромный мир наш отражается в ней. А мир этот наполнен не только светом неба, солнца, луны и звёзд, но и любовью.
И действительно, росинка сверкала всеми цветами радуги. Ведь во дворце было столько света! Он проникал отовсюду: через хрустальный купол, через огромные окна. И даже чудесный камин, украшенный фигурами рыцарей, освещал зал каким-то жарким светом, и мальчик увидел, что языки огня блёстками отражаются в росинке.
– Я хочу, – продолжала королева, – чтобы ты выпил эту капельку. Ведь снежинку сам Господь подарил тебе на Рождество. И пусть она станет символом твоего правления. Пусть в основе его будет любовь!
Принц снова вышел во двор. Уже вечерело. Он почувствовал: что-то изменилось в нём. Может быть, он стал старше? А может быть, совсем взрослым?
– Да-да, я повзрослел, – подумал принц, – или родился заново. Наверное, Рождество для того и придумано, чтобы человек всё время рождался и становился лучше. Когда я стану королём, не буду воевать и даже не позволю охотникам поднимать свой лук, чтобы выстрелить в зверя лесного.
Но изменился ли вместе с ним мир, окружающий принца? Нет, мир ещё не повзрослел. Неожиданно запели фанфары на башнях дворца, ворота распахнулись, и во двор под перестук лошадиных копыт ввалилась пёстрая кавалькада всадников. Это король-отец возвратился с охоты с богатейшей добычей. Через несколько часов начнётся Рождественский пир.
Полёт змея
Давайте знакомиться. Я – Павел Густомясов. Мне восемь лет, и я учусь во втором классе. Никогда не угадаете, какая у меня кличка в школе. Меня называют Пашой. Да-да, я Паша, и ударение не на первом слоге, а на втором. Паша в переводе с турецкого означает «генерал». Меня так называют не только потому, что я самый сильный мальчик в классе, но ещё и потому, что я отличник по всем предметам. Помню, как-то ещё на первом уроке наша учительница, прочитав в журнале мою фамилию, сказала:
– Ну, Густомясов, фамилия-то у тебя аппетитная!
Все в классе засмеялись. А я ей отвечаю:
– Тогда приятного вам аппетита, можете меня съесть.
Весь класс как расхохочется, а учительница обиделась, а потом и говорит:
– Нельзя грубить старшим, Густомясов!
Я тогда подумал: «А младшим, значит, грубить можно», но ничего не сказал. Ох уж мне эти взрослые. Шуток совершенно не понимают.
Сегодня чудесный день. Солнце такое праздничное, на улице тепло. Первый день каникул. В табеле у меня только отличные оценки, и за это мама подарила мне летающего змея. Очень мне хотелось посмотреть, как этот змей будет летать. Они ведь только в сказках летают, а в жизни ползают по земле. Утром я сам проснулся, и даже мама удивилась, что меня не нужно будить.
– Пашенька, я ухожу на работу, – сказала мама, – слушайся бабушку, помоги ей по хозяйству. А вечером я вернусь, мы прочитаем инструкцию и пойдём запускать змея. Хорошо, масик?
Я пошёл в свою комнату, ещё раз посмотрел на змея. Он висел под потолком, развернув свои огромные пёстрые крылья. Я слегка подул на него, и змей затрепетал. Казалось, он ожил и хочет поскорее взвиться в воздух. Нет, я не мог ждать маму, терпение у меня уже кончилось. «Сам запущу змея», – подумал я, ведь мы с мальчишками запускали бумажные самолётики из окон школы, и они отлично летали. Неужели я со змеем не справлюсь?
Недалеко от нашего дома есть большая площадка перед пожарной частью. Вот туда-то я и направился со змеем. Ох и жарко же сегодня. Ну прямо лето вернулось. Хоть бы слабенький ветерок подул, стало бы чуточку прохладнее. А вот и площадка. Пожарники, как всегда, разгуливают около своих машин. Целый день бездельничают. Как им не надоест? Ну да ладно, работа у них такая. Взял я своего змея снизу за брюшко и изо всей силы бросил его вперёд и вверх. Пролетел змей совсем немного и камнем рухнул на землю.
– Ха-ха-ха, – услышал я чей-то хохот.
Оборачиваюсь. Это мой друг Борька увидел, как я запускаю змея, и заливается от хохота.
– Ну что, не хочет твой змей лететь?
– Не хочет, – говорю.
– Это потому, что ты его неправильно запускаешь.
– А ты знаешь, как правильно запускать змея? – спрашиваю.
– Знаю, конечно, – сказал Борька и зашагал домой.
Ох уж этот Борька. Если чего не умеет делать, никогда не признается.
Вечером пришла мама с работы и прочитала инструкцию. Моя мама хорошо знает немецкий, и для неё это дело плёвое. Пошли мы снова на площадку уже с мамой. Было прохладно, а ветер поднялся такой, что я змея еле в руках удерживал. Он так и норовил вырваться и полететь. Пришли. Мама взяла змея за крылья, подняла над головой. Крылья змея надулись ветром, теперь уже и маме трудно его держать стало. Змей сердился, что его не отпускают, даже крыльями на ветру угрожающе хлопал.
– Пашенька, отойди подальше и натяни верёвочку. Я отпускаю змея! – сказала мама.
И в этот момент змей взвился в воздух. Теперь я понял – змею для полёта нужен сильный ветер. Я потихоньку отпускал верёвочку, и змей поднимался всё выше и выше. Уже и верёвка кончилась. В моих руках была только пластмассовая ручка, к которой эта верёвка была привязана. Ну и сильный же был змей. Он парил в небе и с земли уже казался совсем маленьким треугольничком. Я боялся, что он вырвется у меня из рук. Но я же вам говорил, что никто из мальчишек со мной не сравнится по силам. Ну так куда этому змею со мной справиться?
– Пашенька, Пашенька, бросай скорее верёвку, – вдруг закричала мама. Она бежала ко мне и хотела схватить меня. Только теперь я заметил, что оторвался от земли. Мамина рука скользнула по моей ноге, но поймать меня ей не удалось. Я глянул вниз. Теперь уже мама казалась мне совсем маленькой. И не только мама. Даже здание пожарной части стало быстро уменьшаться в размерах. Далеко внизу остались крыши домов и кроны деревьев. А змей уносил меня всё выше и выше к облакам.
Минута – вот и облака уже где-то внизу. Казалось, будто я лечу над снежной пустыней. Земли не было видно совсем. Солнце светило ослепительно, но было холодно. Мои руки начали мёрзнуть. Я вспомнил, как мы с мамой когда-то летели на самолёте и лётчик объявил: «Температура за бортом минус сорок градусов». Да, для такого холода я одет слишком легко. Тут, пожалуй, понадобилась бы шуба. Вдали я увидел какой-то чёрный предмет. Он становился всё больше и больше. Тогда я понял, что этот предмет движется ко мне. Вскоре стало ясно, что это огромная птица. Ну конечно, я узнал её. Это орёл. Я видел его на картинках в энциклопедии для школьников. Как же он красив. Голова у него белая, как снег, клюв жёлтый, загнутый вниз, взгляд смелый, а перья чёрные и сверкают на солнце.
Ещё несколько взмахов мощными крыльями, и орёл завис около меня. Смотрит так внимательно. Наверное, познакомиться захотел. И вдруг трогает меня крылом за плечо и говорит маминым голосом: «Пашенька, вставай, я уже давно пришла с работы, а ты спишь. Разве ты забыл, что мы хотели запустить с тобой змея?»
Тут я открыл глаза и понял, что и полёт мой, и орёл мне приснились.
– Ой, мама, какой чудесный сон мне приснился! Я летал на змее и видел орла.
– Ну и, понравилось тебе летать на змее? – спросила мама с улыбкой.
– Нет, не понравилось. Змеем нельзя управлять. Он несёт меня туда, куда сам захочет, а если ветер ослабнет, он камнем упадёт на землю, и я вместе с ним. Что тут хорошего?
– Вот вырастешь, – сказала мама, – и будешь строить самолёты, которыми можно управлять.
– Нет, – сказал я, – когда сидишь в самолёте, полёта не чувствуешь. Помнишь, мы однажды летали с тобой? Ничем этот полёт не отличается от поездки в автобусе. Я построю машину, которая будет точной копией орла. Я буду сидеть на спине моего орла и управлять мощными крыльями. Я полечу в далёкие страны, увижу весь мир. Мама, хочешь, я и тебя возьму с собой?
Мама посмотрела на меня и улыбнулась. Конечно, она хочет. Ведь путешествовать любят все.
Бизнес по-еврейски
И был вечер, и было… что-то интересное по телевизору… Ах, да, какой-то решающий матч… Между кем? …В последнее время всё чаще где-то на двадцатой минуте игры Семён Давидович, хоть и был страстным болельщиком, начинал медленно погружаться в сладкую дремоту. Честно сказать, он даже любил подремать в кресле у телевизора, но только не во время футбола. Но, поди ж ты, видно, годы брали-таки своё.
***
Григорий по-деловому взглянул на собравшихся в тесной кухне родственников и строго спросил:
– Кто из нас, по-вашему, Остап Бендер?
– Конечно, ты! – поспешил заверить его двоюродный брат Лёня. – Не томи, говори уже.
– Так вот. На чём, спрашиваю вас, погорел товарищ Бендер?
– На дурацких затеях, конечно, – съязвила по привычке невестка.
– Ещё одно слово, и я попрошу свидетелей покинуть зал суда, – сверкнул Григорий глазами в сторону Лёнькиной жены.
– Вот тебе, – показала Нюра родственнику понятный всем нам с детства трёхпальцевый вариант, – это вы ко мне на кухню притащились, а не я к вам. Вот отправлю вас в вонциммер, там и дед будет к вашим услугам.
– Ладно, оставайся, – примирительно сказал новый Бендер, понимая, что ещё не назрело время участия в собрании СД, как Григорий называл Семёна Давидовича.
– Дядя Гриша, ты хотел рассказать, на чём ты когда-то погорел, – включился в разговор девятилетний Максим, который считал себя вполне зрелым членом семейного совета.
– Не я, а тот, прежний Бендер. Так вот, он погорел на том, что взял в свою команду чужаков, а они его кинули. В нашей команде будут только свои: я, Лёнька и Семён.
– И я, – потребовал своей доли Максим.
– И ты, конечно, – включил Григорий племянника в список учредителей.
– Ближе к телу, Гриша. Чем заниматься будем? – заёрзал на стуле Лёня.
– Именно, ближе к телу. Всех приезжих евреев хайратить будем.
– А если они уже семейными приедут? – не успокаивался Лёня, у которого была типичная для нашего народа склонность к анализу.
– Ну, тогда бекантить, – ответил Гриша снова по-немецки потому, что он уже давно всё продумал, – за знакомство десятка, за свадьбу полтинник с каждой пары. Ну, а теперь, не грех и выпить за процветание нашей фирмы.
– Поддерживаю единогласно, – ответствовал Лёня, наливая себе и брату по рюмке прозрачного, как слеза, винца из неизвестно как оказавшейся в руках бутылки, – осталось только название ей придумать.
– Вот увидишь, Лёнька, скоро будем при деньгах… – прорицал новый Бендер, – …и при крутых деньгах, – уточнил он, закусывая бананом из вазочки с фруктами.
– Мама, – зашептал Максим, – а зачем дяде Грише крутые деньги?
– Известно зачем, – тихо ответила мама, – хочет курятник завести.
– А что он будет делать в курятнике? – продолжил Максим своё занятие по самообразованию.
– А будет там директором работать.
– Директором курятника? А откуда ты знаешь?
– Все мужики хотят быть директорами курятников, и чтобы курочек побольше.
– И папа тоже?
– Папа твой тоже, да вот ему, – Нюра снова показала теперь уже папе слегка переделанный кулак, – чёрта с два получит он у меня курятник.
– Ну тогда, если тебе не нужно, может быть, ты мне его дашь? – осторожно попросил Максим.
– Тебе ещё рано об этом думать. А сейчас пойди лучше потерзай деда. А то одни фирмы открывают, другие с телевизором спят, а ишачить у плиты мне приходится.
Мужчины ещё что-то планировали и чем-то закусывали, а Юный комбинатор, до макушки наполненный свежей информацией, вприпрыжку отправился на приём к деду.
– Де-ед! Де-е-ед! – услышал сквозь сон Семён Давидович.
– А? Что? – встрепенулся болельщик и увидел «своё наказание» – внука, – Максим, ты же видишь, что я смотрю футбол. Как не стыдно?
– Во-первых, мама сказала, что храпеть сидя вредно, – авторитетно заявил Максим, которому, как и всем нам, разговор всегда доставлял истинное наслаждение, – …а во-вторых, ты так и не объяснил мне, почему Бог изгнал Адама и Еву из рая.
– Опять за рыбу грош! – развёл руками дедушка, – я же говорил тебе, что они согрешили. Бог заповедал им …
– …не есть. Знаю. Всё это сказки для детей. Мне известно совсем другое.
– От дяди Гриши, небось? – съехидничал Семён Давидович.
– Неважно, – отпарировал совсем взрослый Максим, – так вот, дядя Гриша утверждает, что, если уж мужчина и женщина грешат, так совсем не тем, что вместе позавтракали.
– А чем, позволь тебя спросить? – медленно произнёс Семён Давидович, чувствуя мелкую дрожь в теле – явный признак приближающегося семейного скандала. – Так что он наплёл тебе, этот Мефистофель?
– Дядя Гриша сказал, что он в этом деле шпециалист…
– Шпециалист? Так и сказал?
– Да, дядя Гриша, когда волнуется, часто на немецкий переходит.
– Волнуется прохвост? Наверное, когда рюмку дёрнет?
– Нет, дядя Гриша с папой открывают фирму…
– Фирму??? – глаза Семёна Давидовича округлились, и ермолка, которую он вот уже два месяца носил не снимая, гневно шлёпнулась на стол.
– Да, фирму! А тебя они берут консультантом.
«Творят, что хотят, – бормотал в крайнем раздражении дед, – и плевать этим барбосам, что я из-за них никакого влияния на внука не могу оказать». Пальцы Семёна Давидовича, которые в минуты его волнения жили своей самостоятельной жизнью, распечатали импортную упаковку и отправили под язык хозяину таблетку испытанного валидола.
– Ты сейчас дядю Гришу не узнаешь, – тем временем продолжал Максим, – он косички себе отпустил и бороду. У него такая огромная шляпа на голове и красивый чёрный костюм. В общем, дядя Гриша стал крестоносцем.
– Крестоносцем? У него, что, крыша поехала? – продолжал свирепеть дедушка.
– Дед, ты опять ничего не понял. Крестоносцы – это те, которые одежду из «Красного Креста» носят.
«Очередной Гришкин перл, – дошло до Семёна Давидовича, – не удивлюсь, если этот балбес издаст книгу под названием «Афоризмы тунеядца».
– Ну, и кому он собирается показывать свою новую физиономию? – прорычал Семён Давидович, чувствуя, как его пальцы от избытка солидарности сжались в грозную и внушительную конструкцию.
– Дядя Гриша сказал, что его фирма будет евреев хайратить и бекантить.
В следующую минуту задыхающийся от гнева дедушка бросился на кухню громить оппозицию.
– Ну, и как ты, разбойник, на этот раз хочешь меня использовать? – обратился он к вдохновителю и организатору семейных беспорядков Григорию.
– Прежде всего должен заметить, – начал спокойно Гриша, – что у разбойника имеется хорошая еврейская голова. Поэтому сядьте, уважаемый Семён Давидович, и слушайте меня, как говорится, ушами.
Как ни странно, но уверенность и сила, которыми дышали слова этого нового еврея, остудили голову старого забияки. Между тем Григорий продолжал:
– Поскольку наш сотрудник Максим, без сомнения, уже ввёл вас в курс дела, то первое задание вам от фирмы «Грилеон» – это дать объявление в газету «Кол шофар».
– Помнишь, папа, как весь твой институт гудел, когда ты добывал для него заказы? – заискивающе пролепетал Лёня.
Да, было время, когда Семёна Давидовича родной проектный институт носил на руках, а чьё-то меткое «семёновские миллионы» не сходило с уст сотрудников. Семён Давидович, этот матёрый волк или, как говорят здесь, старый заяц, мгновенно оценил ситуацию: «А ведь не дурак этот Гришка. Только вот зачем ему пейсы понадобились?»
– Проект письма мне! – приказал СД, чувствуя, что к нему возвращается азарт молодости. Уж кто-кто, а Семён Давидович был непревзойдённым мастером почтового жанра словесности. Когда-то его письма сражали наповал чиновников в министерствах, а доклады на партсобраниях вышвыривали из зала всех недоброжелателей, которые потом обходили Будённого, именно так называли Семёна сотрудники десятой дорогой.
– Старый ростокский еврей, – начал Григорий, – осветит своей мудростью ваш жизненный путь.
«Так вот для чего ему понадобился этот маскарад», – пронеслось в голове Семёна Давидовича.
– Пожалуй, лучше будет так, – включился в творческий процесс старый специалист, – …праведник из Берлина осветит своей мудростью…
– Гениально, – взвизгнул Лёня, – нужно только уточнить: праведник из Берлина реб Шалом…
– Почему Шалом? – удивился директор Гриша.
– Имя такое есть еврейское. Чем плохо? – промямлил Лёнька.
– «Шалом» по-еврейски «привет». У нас что, праведник с приветом? – строго спросил шеф, – …лучше пусть будет Шломо. Такое имя уж точно есть.
– Дополнение внесено, – констатировал секретарь собрания, – поехали дальше.
– Только один ваш звонок, – продолжал Гриша, – и реб Шломо, который проводит в молитве всё своё время…
– Не-не-не, не пойдёт, – замахал руками Лёня, – если он всё время проводит в молитве, значит, от него толку не будет.
– Ладно, чёрт с тобой, …который проводит в молитве соответствующее ей время.
– Я записал так, – вмешался Семён Давидович, – … который исполняет все 613 заповедей.
– Отлично! – оценил Гриша снайперский выстрел своего дядьки, – продолжаем: выслушает вас и решит все ваши семейные проблемы.
– Поможет решить проблемы вашей мятущейся души, – записал СД.
– Гениально! И в заключение, – продолжал директор, – …реб Шломо даёт десятилетнюю гарантию родства соединённых душ и счастливой семейной жизни.
– Готово, – подытожил секретарь собрания учредителей.
– Теперь осталось только позвонить в общину и продиктовать текст объявления. Дай-ка мне последний «Шофар», – попросил Лёньку шеф.
– Да вон он, на тумбочке, – нервно показал пальцем Григорий засуетившемуся подчинённому, – Нюрка ещё на него бутылку поставила. Наливай, кстати.
Пока Лёнька наполнял рюмки, лицо босса, обращённое к странице объявлений, наливалось если и не бешенством, то, по крайней мере, яростью вепря.
– Гришуня, ты что, портрет тёщи там увидел? – участливо спросил брат.
Через секунду Григорий вскочил так, что отлетевший стул чуть было не сшиб с ног стоявшего сзади Максима. В одном кулаке он сжимал несчастную газету, а в другом – свой рыжий пейс.
– Нет, вы только посмотрите, куда катится эта Германия! – взревел Григорий. – Мошенник на мошеннике сидит… и что теперь? Из-за вот таких проходимцев я должен всю жизнь крестоносцем ходить?
Казнь газеты закончилась тем, что она больно ударилась о наполненные рюмки и оказалась лицом прямо в луже разлитого на столе алкоголя. И тем не менее последнее слово в этой истории сказала именно она. Когда полный негодования Великий комбинатор помчался в Пеннимаркт за успокоительным средством, учредители тревожно склонились над столом и на представившейся их взору странице в тихом ужасе прочитали:
«Праведник из Иерусалима реб Элазар бен Шимон
зажжёт в вашей душе свет Торы, мудрости и любви. Если ваше тело разрывается от страданий и одиночества, а душа требует детского визга и других радостей семейной жизни, позвоните немедленно по тел. +49(0)561/6907704, и дано будет вам!»
Играем в евреев
– Дед, расскажи мне ещё раз свою сказку.
– Какую ещё мою сказку? – удивился Семён Давидович.
– Ну ту, которая про Моисея и фараона.
– Ах вот какую, – дошло наконец до непонятливого дедушки.
Уже раза четыре рассказывал Семён Давидович внуку об исходе евреев из Египта. Видно удалось-таки ему, на свою голову, посеять во внуке интерес к Торе. Теперь прощай, спокойная жизнь.
– Сколько можно одно и то же рассказывать, Максим? – попытался было Семён Давидович урвать себе хоть часок личной жизни, – тем более и не сказка это, а наша история.
– Ну тогда давай поиграем, – осторожно попросил внук, установив тем самым маленький нехитрый капканчик на свободное время родного деда.
– Во что? – поинтересовался дед, не подозревая, что опасно приблизился к силкам внука.
– В евреев.
– Как мы можем играть в евреев, если мы и есть евреи?
– Очень просто. Дядя Гриша так и говорит: «Евреи только то и делают, что играют в евреев».
Ох уж этот дядя Гриша, духовный антипод Семёна Давидовича, или, как говорили на его предыдущей родине, урод, без которого семья полной не бывает. Проклятый бездельник, ходит сюда регулярно, как в синагогу, и совращает внука. Вот и сейчас как доказательство сатанинской сущности Григория со стороны кухни раздались раскаты хохота этого вредителя. «Наверное, рассказал очередной похабный анекдот», – подумал Семён Давидович и посмотрел на внука. «Не отвертеться», – решилось как-то само собой в голове дедушки, потому что он никогда не забывал, в кого пошёл-таки его внук. Семён Давидович аккуратно сложил свежайшую рекламу предрождественского «Практикера» и поинтересовался:
– Ну, и как мы будем играть?
– Йе-э-э-с! – издал Максим победный клич, радуясь тому, что капкан наконец сработал, – я сейчас позову дядю Гришу, – и, прежде чем опомнился дедушка, вылетел на кухню.
Через минуту упирающийся Гриша, знал ведь проходимец как «любит» его Семён Давидович, и сияющий Максим стояли перед бушующими бровями праведника. Хотел было Григорий пролепетать что-то вроде «Не ради корысти своей, а токмо…», но передумал. Комната была чересчур полна Семёном Давидовичем, чтобы шутить. Только и смог Григорий развести руками, дескать, не по своей воле он пришёл, притащили, мол. Тем временем Максим поставил табуретку и по-деловому, даже не предполагая встретить возражения, усадил Гришу, а потом сам взгромоздился в папино кожаное кресло, которое здесь известно под именем «Шефзессель».
– Какие же будут правила игры? – проявил первым вынужденную активность дед.
– Ага, какие? – поддакнул начавший успокаиваться Григорий.
Максим строго посмотрел на партнёров и произнёс:
– Играем в евреев, господа! Я – фараон. Ты, дед, – Моисей, а ты, дядя Гриша, – мой советник и зовут тебя, э…э, Нострадамус.
– Почему Нострадамус? – спросил Григорий.
– Потому что я – царь. Кого хочу, того и беру советником.
– Но он был евреем, – не унимался Григорий.
– Ну и что? Ты ведь сам говорил, что при умном царе всегда был на службе умный еврей.
– Да и жил он в другое время.
– Эй, слуги, – хлопнул в ладоши фараон, – сейчас же принесите мне из оружейной башни меч-кладенец.
Слуги в лице того же Максима опрометью бросились исполнять приказ своего повелителя. Через секунду деревянный меч, папин подарок по случаю семилетнего юбилея сына, был водружён на плюшевый пуфик перед троном.
– Нострадамус, если ты будешь хорошо служить мне, я тебя награжу, а если будешь спорить со мной, – Максим глазами показал на меч, – прикажу…
– Понял, – прервал его Григорий.
Семён Давидович тоже понял, что игра началась, но был спокоен, ведь наперёд известно, кто станет победителем.
– Нострадамус, кто этот человек и зачем он пожаловал ко мне? – поинтересовался фараон и указал на стоящего перед ним Моисея.
– Это Моисей, Ваше Величество. А зачем он пришёл, пусть он сам скажет, – Григорий кивнул Семёну Давидовичу – говори, мол.
– Меня послал к тебе Бог евреев с поручением, – гордо произнёс Моисей.
– Какое поручение дал тебе Бог евреев?
– Я пришёл к тебе, повелитель Египта, и прошу по-хорошему, отпусти евреев, народ мой!
– Нострадамус, как мы ответим на это наглое заявление?
– Я весь горю от возмущения, Ваше Величество. Евреи уже четыреста лет живут и трудятся в Вашей Великой державе. Да, мы используем их на работах повышенной трудности. А чем, скажите, мы должны занять их, если они здоровы как буйволы, а подъёмных кранов пока не изобрели. Нет, я просто категорически против того, чтобы отпускать евреев. Они наши рабы – вот пусть и работают.
– Нострадамус, но ведь ты же знаешь, – зашептал фараон, – что если мы не отпустим евреев, то этот Моисей напустит на нас целых десять заповедей, и мы все от этого помрём.
– Не десять заповедей, а десять казней, Ваше Величество, – поправил Нострадамус.
– Ну хорошо, десять казней, – согласился фараон. – Что же нам делать? Если отпустим, кто будет работать? Мы с тобой? А если не отпустим, то помрём. Ну придумай что-нибудь. Еврей ты или не еврей?
– Уже придумал, Ваше Величество. Тогда давайте отпустим евреев, но потребуем у Моисея выкуп. Вот только какой? Может быть, Вы, Божественный повелитель Египта, что-нибудь подскажете?
– Я знаю, какой выкуп. Пусть Моисей объяснит нам, почему он хочет забрать евреев из Египта и что он будет с ними делать, – провозгласил своё решение фараон.
– Вот-вот, и пусть докажет нам, – подхватил мысль своего повелителя Нострадамус, – что евреям станет от этого лучше.
Моисей прекрасно понял ход Нострадамуса. Давно этот паразит вынашивал планы отхлестать Семёна Давидовича за все обиды и разоблачения. Вот теперь, кажется, ему это и удастся. Но ставки, как говорится, сделаны и вызов принят. Повинуясь своей старой привычке возглавлять начавшееся движение, каким бы оно ни было, Семён Давидович стал в позу обвинителя, поймал краем глаза отражение своего благородного профиля в зеркале, ещё больше расправил плечи и обрушил на египетское самодержавие речь пророка:
– Ты, фараон, превратил мой народ в своих рабов!
Нострадамус хотел было встать на защиту повелителя: не фараон, мол, надо говорить, а Ваше Величество, но потом воздержался. Стоит ли? Сегодня евреи исходят, завтра заходят, а отношения с Семёном Давидовичем и так хуже прокисшего пива. Тем временем разошедшийся Моисей продолжал:
– Евреи гибнут в Египте от непосильного труда и стонут от ударов бичей твоих надсмотрщиков, фараон. Бог наш избрал еврейский народ из всех народов. Поэтому я требую – отпусти народ мой, чтобы мог он служить Богу своему.
– Ваше Величество, – прошептал Нострадамус, – а Вы знаете, чем собирается Моисей кормить евреев в ближайшие сорок лет?
– Чем?
– Манкой!
– Какой ужас! – прошептало в задумчивости Его Величество. – А откуда ты знаешь?
– Так ведь я же Нострадамус.
– Правильно… Слушай, Нострадамус!
– Я весь внимание, мой господин.
– Выкуп с Моисея мы получили?
– Полностью, Ваше Величество.
– От казней спаслись?
– Истину глаголете, Солнцеликий.
– Моё решение таково: завтра же отдаём евреев этому Моисею, и пусть ведёт их, куда хочет. А через неделю они к нам сами прибегут.
– Как, – удивился Нострадамус, – и нам не придётся посылать за ними нашу доблестную армию?
– Конечно, нет. Зачем же терять армию? Просто я по себе знаю, больше недели только на одной манной каше они не выдержат.
– Обе-е-еда-а-ать!!! – повисло над головами домочадцев безоговорочное меццо хозяйки очага.
Ровно через пять минут дорвавшийся до рюмки Нострадамус держал торжественную речь в честь фараона:
– Гениальный политик, воистину говорю вам, не тот, у которого волки сыты и овцы целы, а тот, у которого, кроме всего этого, овцы ещё и выгодно проданы. Куда там царю Соломону до нашего драгоценного царя всея Египта, – и, уделив секундное внимание до краёв наполненной рюмке, пропел:
– Многая ле-е-ета-а-а!
Но ему это было простительно. Ведь жил-то Нострадамус сразу во все времена.
Разговор с дедушкой
– Дедушка, скажи, ты хороший еврей?
«Планета» медленно и неохотно отклеилась от носа Семёна Давидовича. Не то чтобы ему не хотелось разговаривать с внуком, просто однообразие эмигрантского быта как-то отдалило азартного в прошлом мастера философских поединков от любимого дела. Да, вопрос внука застал его врасплох, но одновременно какой-то приятный тёплый огонь появился в жилах и забил громким пульсом в голове. Наверное, такое испытывает боевой конь, когда он, чувствуя за секунду сигнал к атаке, бьёт землю копытом.
– Плохих евреев не бывает, Максим, – сказал дедушка, едва сдерживая дыхание. – Даже в самом последнем еврее всегда можно найти…
– Нет, подожди, – перебил его внук, – значит, ты хороший еврей? – и воткнул деду в грудь свой указательный пальчик
– Несомненно! – отрезал дед.
В его голове уже звучали фанфары, а перед глазами расстилалось поле битвы. Память, как верный адъютант, быстро и без суеты разложила перед фельдмаршалом-дедом книги, книги, книги.
– Значит, – заключил внук, – кусок сала к тебе в рот без молитвы не полезет?
Семён Давидович вскочил как ужаленный и забегал по комнате. Все планы были разрушены, войска приведены в смятение. «Ах ты, щенок! Ах ты… провокатор!» – проносилось в голове стратега. Ещё никому не удавалось напасть на Семёна Давидовича с тыла. Требовалось время на перегруппировку сил. «Провести глубокую разведку, может быть, даже боем, не упускать инициативу и перейти в решительное наступление», – отчеканил внутренний военный советник. Чётко, голосом заботливого наставника, положив свою трудовую ладонь на миниатюрное плечико внука, Семён Давидович проговорил:
– Скажи, Максим, почему ты задал мне этот странный вопрос?
– Вчера приходил дядя Гриша и сказал, что наш папа хороший еврей.
– Он это тебе сказал?
– Нет, маме. Просто я сидел рядом и слушал.
– Ну и что было дальше?
– Дядя Гриша выпил рюмочку водки и понюхал рукав. А потом сказал «Ах да, лэхаим».
– Да, силён дядя Гриша в иврите, – заметил Семён Давидович – ну, и что потом?
– Потом дядя Гриша сказал, что у нас сало было вкуснее, чем здесь.
«Ну, погоди, свиноед!» – заначил угрозу Семён Давидович, невольно сжимая кулаки в карманах брюк.
– Дальше! – потребовал информации дед тоном месткомовского работника.
– Дядя Гриша сказал: «Вот, бывало, мы с твоим Лёнькой дадим банку, а под неё кусочек чёрного хлебца с сальцем и с помидорчиком…» А мама говорит: «Так ведь Леонид у меня свинину не ест». А дядя Гриша: «Так ведь сало – это же почти и не свинина. Вот потому я и говорю, что Лёнька – хороший еврей. Кусок сала без молитвы в рот не возьмёт, не полезет ему сало в рот без молитвы, понимаешь?»
– Вот пусть этот Гришка только появится, – вырвалось у Семёна Давидовича на бегу вокруг стола, – да я его…
– Ну вот, дед, ты уже сердишься. А ведь дядя Гриша очень добрый человек. Научил меня в крестики-нолики играть. Хочешь, покажу?
– Я ему покажу, покажу, – бормотал Семён Давидович, уже не слушая внука, – ведь запрещено нам есть свинину. Запрещено, понимаешь?
– Кому это нам? Старым дедушкам? Вот дядя Гриша и говорит, что тебе здесь скучно живётся.
– Чего? – встрепенулся дед как от аммиачной понюшки.
– Дядя Гриша сказал: «Лёнькиному папе, конечно, здесь скукотища, не разгуляешься». А мама говорит: «Чего ему не разгуляться, каждый день часа по три гуляет: до Варнемюнде и обратно пешком. Ты же знаешь, что наш дед гуляет сам по себе, как кот». А дядя Гриша: «Да я не о том. Вот идёт дед в шпаркассу или в магазин, а там ему: «Чего изволите? Извините! Вам сейчас или потом? А может, быть домой прислать?» Опять же автоматы кругом железные, кнопку нажал – получи. Не с кем ему скандалить! Вот что!»
– Ну и что мама ответила?
– Мама убрала бутылку со стола, потому что дядя Гриша всё время подливал себе в рюмочку. Мама как увидела, что он перестал рукав нюхать, так и убрала.
– Дядя Гриша не возражал?
– Нет, он даже сказал: «Энтшульдигунг. Что это я тут кулаками стучу?»
– Он что, ещё и кулаками стучал?
– Да, когда сказал, что тебе не с кем скандалить. Вот дома ты, бывало, пойдёшь в сберкассу, подойдёшь к окошку и говоришь: «Хочу, мол, 50 рублей с книжки снять». А тебе кассирша отвечает: «Сейчас денег нет. Мы вам на завтра закажем». А ты голову в окошко засунешь, чтобы лучше кассиршу видеть и как заорёшь на неё: «А вы мне книгу покажите, где написано, что вы имеете право мне сразу не дать». Так она с перепугу и даёт.
– Ну, болтун, ну, враг!
– Дедушка, ты ведь сам просил, чтобы я тебе рассказал, а теперь болтуном меня называешь.
– Да я не тебя, я Григория. Что ещё он наврал?
– Что ты каждый магазин и каждую столовую в городе пометил.
– Это как? Ах да, понятно. Ну я этому дяде Грише ноги-то из ж… из задницы повыдергаю!
– Ты хотел сказать «из ж…»?
– А ты откуда знаешь?
– Мама так и сказала дяде Грише: «Если дед всё это услышит, он у тебя ноги из…»
– Не надо! – успел Семён Давидович выхватить палец из носа и показать его внуку.
– …вырвет, – закончил внук прерванную мысль.
– Нет, не для этого мы избраны, – задумчиво произнёс Семён Давидович, – не для этого.
Теперь уже сбитый с толку внук смотрел на деда широко открытыми глазами. А в это время Семён Давидович ощутил страшный стыд. Как мог он, такой умный человек, ничего до сих пор не сделать, чтобы единственный его внук не начал катиться по дороге этого Гриши? Рука его привычно потянулась к книжной полке, на которой стояла запылившаяся Тора. Ведь в ней, как известно, есть ответы на все вопросы.
Самый считающий народ в мире
– Вы с к-какой целью едете в Италию? – спросил руководитель и как-то рассеянно подчеркнул мою фамилию в списке туристов.
– Ну… посмотреть, пофотографировать…
– А, так у вас ч-чисто отдых?
– Да-а… – протянул я, хотя и не понимал, зачем ехать в Италию отдыхать, если отдохнуть можно и в родном доме отдыха. Но, наверное, на профессиональном языке туристическая поездка и отдых – это одно и то же.
– П-почти вся группа едет на отдых, – подытожил руководитель результаты какого-то опроса и закрыл папку с документами, а также собрание туристов, где я почему-то оказался единственным представителем.
Автобус наш являл собой саму изысканность. Снаружи это был чёрный «Мерседес», что говорило само за себя, и, естественно, мы внешне смотрелись как заправские туристы из Европы. Это вам не «Икарус» с надписью «Совтрансавто», обитателей которого узнают за версту и без всякой интуиции знают, что идут русские «чистить» Германию или другую страну. Нет, это уже не те хищники с горящим взором. Теперь к нам обращаются на немецком, предполагая, наверное, что мы немцы, а это почему-то очень лестно нашим сердцам. И мы отвечаем на ломаном, как наша система образования, английском, и, хотя нас совершенно не понимают, мы всё равно рады даже и такому общению. И, чего греха таить, гордимся своими способностями, особенно, если кто-то из своих услышит наше «thank you very much» или «danke schön».
Ну а внутри? Внутри автобус был тоже нашей копией, то есть копией того, что у нас внутри. Внутри он был похож на прекрасно оборудованный продовольственный магазин. По-европейски – супермаркет. На всех вешалках между окнами висели гроздья из палок копчёной колбасы. На всех полках для головных уборов разложены банки с самыми аппетитными консервами в мире. Вместо занавесок на окнах красуются живописные пакеты с бутербродами, термосами, свёртками, благородными напитками и т.д. и т.п. и другие, и прочие ням-ням. Одним словам, автобус по всем статьям был приведён в боевую… точнее, туристическую готовность. А что? Мы готовились прожить в нём не менее недели.
И всё-таки, несмотря на внешний блеск и внутренний чудо-запах, каждый из туристов, откинувшись в кресле, медитировал в полусонном состоянии на тему «А зачем я поехал в Италию?» Ведь поехал-то на «последние», как говорится. Ну, может быть, не очень последние… Ну, предпоследние… Но всё-таки свои денежки! Ну даже если и не совсем свои… Но ведь всё равно «кровные». Это же за неделю штука баксов улетит! И от этой мысли волосы дыбом, руки потеют… Нет, не привык русский человек к потерям, да ещё таким невосполнимым. Да и нет для нашего человека невозможного. Смириться с потерей баксов? Никогда! «Отбить поездку во что бы то ни стало!» – постановляет наш внутренний ревтрибунал.
Вот теперь на душе светло, сон как ветром сдуло. Что может быть прекраснее нашего человека, обретшего цель? А если одна цель объединяет коллектив наших людей? Разные профессии, разные национальности, разные возрасты. Пол, а, может, полы, тоже разные, а цель единая! Так и хочется вспомнить златоуста Николая Тихонова: «…Гвозди бы делать из этих людей…»
– М-минутку в-внимания, – это руководитель на пятый день пути вспомнил о микрофоне. – К-кто хочет посетить Б-Болонью?
– А что там? – осмелился кто-то полюбопытствовать.
– Оптовые с-склады… обувь, сумки…
Осадка автобуса значительно ниже паспортной… Потрясённые болонки за опустевшими прилавками ошалело провожают глазами наших миллионеров.
– Как удачно, ну как удачно съездили, – медитируют в полудрёме туристы.
– Всё пойдёт… За два номинала пойдёт!..
Автобус мчится теперь в облаке приподнятых мыслей, и, наверное, от этого он даже стал легче. Огромная скорость по автостраде… Кондиционер неустанно гонит свежий воздух ликующим сердцам.
– М-мы уже не успеваем в Рим, В-Ватикан работает только до восьми. Ночью пересекаем границу с Венгрией и возвращаемся домой. Н-народ, возражений нет?
Народ безмолвствовал.
Об авторе:
Родился 6 мая 1954 года в России в г. Южно-Сахалинске (остров Сахалин). В 1960 году его семья переехала из Южно-Сахалинска в г. Харьков. В 1961–1971 гг. учился в средней школе № 18 г. Харькова, в 1971–1977 гг. – в Харьковском политехническом институте им. Ленина. Получил диплом инженера-электрика.
С 1977 по 1978 г. работал на электростанции ТЭЦ-3 г. Харькова. С 1978 по 1980 г. служил в Советской Армии в зенитно-ракетных войсках в должности офицера. С 1980 по 1992 г. работал преподавателем физики, электротехники и электроники в различных учебных заведениях города Харькова. С 1985 по 1990 г. учился в Харьковском педагогическом институте и получил диплом учителя математики. С 1992 по 2000 г. работал заместителем заведующего психолого-педагогической лаборатории и возглавлял производственный кооператив «Школа–семья». В 2000 г. с семьёй эмигрировал в Германию.
Женат. Имеет сына 1987 года рождения.
