Ангел милосердия
Роман. Отрывок
Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.
Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
Евангелие от Матфея 5:7:8
Ангел милосердия — голос сердца её автора
Книга «Ангел милосердия» ставит перед читателем фундаментальные вопросы: бьётся ли человеческое сердце в унисон с запросом времени и смогут ли писатели и учёные когда-нибудь ответить на него?
Во время чтения романа у читателя создаётся впечатление, что автор, глядя ему прямо в глаза, разделяет с ним горе и радость героев книги и свою внутреннюю мировоззренческую и ценностную боль:
милосердие – благороднейшее качество человека во все времена. Однако его так не хватает в современной жизни.
Читателю не нужно иметь специального психологического образования или быть профессиональным психологом с солидной информацией о психологии взгляда, чтобы понять искренность писателя. Всем хорошо знакома старая поговорка: «Глаза – зеркало души». Посмотрев в глаза человеку, мы можем увидеть его внутреннее состояние и истинные чувства.
Понять авторскую тайну в романе «Ангел милосердия» несложно: внимательный и наполненный смыслом писательский взгляд – это попытка проникнуть вглубь души героев книги. Древная пословица гласит: «Знаешь слово – знаешь дорогу». А каждый вопрос порождает новые вопросы. И автор ищет новые дороги. Всматриваясь пристально в глаза читателю и проникая в его душу, он вопрошает:
– Почему нынешние творцы крайне редко обращают свои взоры к возвышенному и прекрасному в человеке? Особенно к его милосердию?
– Почему сегодня в художественных произведениях, особенно в литературе и кинематографии, авторы скорее обращаются к антигероям?
– Почему они чуть ли не смакуют злодеяния и мерзости жизни?
Эти вопросы автора затрагивают самые сокровенные струны души читателя. Не зря говорят: что в мыслях – то и во взгляде человека. Умение смотреть в глаза собеседнику – это неотъемлемая составляющая профессиональной характеристики автора – дипломата с солидным опытом работы в системе Министерства иностранных дел Российской Федерации. Прямой, открытый взгляд – основной подход в романе «Ангел милосердия». И он мне очень понравился.
Благодаря этому, читатель уже с первых страниц книги сразу начинает верить автору. А если поверишь автору, книгу будешь читать с большим интересом и волнением и не заметишь, как дойдёшь до конца.
Подобно полотну «Крик», которое норвежский живописец и график, театральный художник, теоретик искусства Эдвард Мунк (12.12.1863 – 23.01.1944) создал в четырёх версиях в 1893 году, книгу «Ангел милосердия», в увлекательной форме рассказывающую о любви, жизни и смерти её героев, можно символично назвать «криком» души писателя.
Эдвард Мунк, как талантливый мастер своего дела, писал картины только тогда, когда чувства и эмоции переполняли его сердце. Настоящие творцы создают свои шедевры именно в таком состоянии.
Кто лично хорошо знает А.В. Щелкунова, давно заметил, что он пишет свои книги тоже в состоянии душевного подъема.
Сюжет книги «Ангел милосердия» автор долго вынашивал в своём сердце. Граф Николай Павлович Игнатьев – его дипломатический кумир, который занял значимое место в мировоззрении, в дипломатической и творческой карьере Анатолия Щелкунова.
И это не случайно. Фамилию Игнатьевых хорошо знают не только в России, но и во всём дипломатическом мире. Английский посол в Турции Генри Элиот в 1876 году следующим образом отозвался о супружеской паре: российском после Николае Павловиче Игнатьеве (29.01.1832 – 03.07.1908) и его супруге – Екатерине Леонидовне Игнатьевой (до замужества – княжна Голицына) (03.07.1842 – 20.05.1917):
«Эта опасная пара Игнатьевых стоит больше, чем несколько броненосцев!»
Время подтвердило правильность этой оценки.
У Игнатьевых была большая и дружная семья: пять сыновей и две дочери. Первого апреля 1869 года в Константинополе в семье Игнатьевых родилась дочь Екатерина, ставшая главной героиней романа «Ангел милосердия».
Эта книга – логическое продолжение исторического повествования Анатолия Щелкунова «Дипломат России», посвященного жизни и деятельности Николая Павловича Игнатьева.
Решение написать книгу о Екатерине Игнатьевой автору пришло несколько лет назад, во время посещения болгарского города Бяла перед памятником баронессе Юлии Петровне Вревской, которую Виктор Гюго назвал «Русской розой».
У Анатолия Щелкунова появилась мысль: собрать материал и написать книгу о графине Е.Н. Игнатьевой – славной дочери России, которая так же, как Юлия Вревская, до конца дней своих спасала жизни больных и раненых, отдавая им тепло своего сердца. Этой книгой автор хотел возложить к её могиле скромный, хотя и запоздалый «Венок любви и признательности».
Военные сёстры милосердия появились впервые на Крымской войне (1853–1856), известной в истории как Восточная война. Это был своего рода крестовый поход ряда европейских стран против России. Позже феномен фронтового милосердия проявился и в последующих войнах: Русско-турецкой, Русско-японской, Первой мировой, Великой Отечественной – и продолжается в наше время. Военные сёстры милосердия облегчали страдания раненых, утешали умирающих, часто становились для этих оторванных от родного дома несчастных людей последним напоминанием о нём.
Есть человеческие качества, которые во все времена вызывали восхищение и благодарность: милосердие, доброта и сострадание. Человеческая сущность особенно ярко и правдиво раскрывается в сложных жизненных ситуациях: в ходе войны, стихийных бедствий, болезней, социальных и политических катаклизмов. В истории немало примеров того, как человек путём самопожертвования приходит на помощь своим собратьям.
Крымская война создала своих героев. В том числе – военных сестёр милосердия.
Как флотскому корабельному офицеру, мне довелось служить на ракетных катерах и подводных лодках в периода 1972–1983 гг. Я имел возможность ежегодно посещать город Севастополь. Ещё во время первого посещения я познакомился с символами города-героя – памятниками, увековечившими героический подвиг матроса Петра Марковича Кошки и сестры милосердия Даши Севастопольской.
В истории обороны Севастополя имя Даши Севастопольской (Дарьи Лаврентьевны Михайловой) стало легендой Крымской войны. Её памятник стоит рядом с монументами прославленным адмиралам В. Корнилову, П. Нахимову, В. Истомину, великому хирургу Н. Пирогову.
«Потерпи, любезный! Всё будет хорошо, миленький!» – так утешала раненых первая в мире военная сестра милосердия Даша Севастопольская.
Сестры милосердия тех лет – девицы и вдовы «благородного происхождения», аристократки. Они, по словам Николая Ивановича Пирогова, «безропотно перенесли все труды и опасности, бескорыстно жертвуя собою, с геройством, которое бы сделало честь любому солдату».
Графиня Екатерина Николаевна Игнатьева принадлежала к славной плеяде подвижниц милосердия, которая сформировалась в период развития сестринского движения в России.
Она по праву считалась одной из наиболее опытных сестёр милосердия, стаж благородной деятельности которой составлял более двадцати лет.
Катя служила в лечебнице Свято-Троицкой общины в Петербурге, работала сестрой милосердия в Военно-морском госпитале Тихоокеанского флота во Владивостоке, была на европейских и азиатских фронтах: в Китае, Болгарии, Польше.
В качестве сестры милосердия графиня находилась в Китае во время крестьянского восстания 1898–1901 гг., а затем в Маньчжурии, помогая раненым в Русско-японской войне.
Во время Балканской войны 1912-1913 гг. Екатерина Игнатьева добровольно отправилась сестрой милосердия в Болгарию.
На всех фронтах: в Азии и Европе солдаты любили Катю, как родную сестру, и называли её «Красным солнышком».
Во время Первой мировой войны она работала старшей сестрой милосердия военно-санитарной организации великой княгини Марии Павловны.
Катя познала, сколь непроста милосердная работа, свыклась с бесконечными ночными дежурствами, стонами и жалобами больных, от которых поначалу сжималось её чуткое сердце, она перестала бояться гноя и крови, но не потеряла силы духа. А когда Катя видела, что, благодаря её заботе и уходу, в человеке, который, казалось бы, уже отошёл в иной мир, затеплилась жизнь, он, длительное время прикованный к постели, начинает подниматься и ходить без посторонней помощи, она испытывала такое чувство радости и гордости за себя, за врачей и своих коллег – сестёр милосердия, что его, пожалуй, можно сравнить с ощущениями полководца, одержавшего на поле брани важную победу. Про себя Катя думала: «Господи! Благодарю Тебя, что мои усилия не прошли напрасно, что Ты даровал человеку новую жизнь! И я счастлива, что причастна к этому. Наверное, любовь к человеку способна творить такие чудеса».
Во время службы в Болгарии Екатерина Николаевна посетила село Граф Игнатиево, названное в честь её отца. В сельской церкви и по сей день хранятся подаренные ею канделябры.
В начале 1913 года Катя побывала в селении Шипка и сделала запись о своих впечатлениях в Книге посетителей храма-памятника Рождества Христова.
Это был для неё волнующий момент. Катя понимала, что оставленные ею слова прочтут многие. И каждый при этом будет вспоминать её отца, имеющего огромные заслуги в освобождении Болгарии и в строительстве этого священного для наших народов храма. На полях у подножья горы, на которой воздвигнут храм, богатыри прославленного русского генерала Михаила Дмитриевича Скобелева вместе с болгарскими ополченцами разгромили укрепления турок.
Ещё одним интересным и символичным моментом в романе «Ангел милосердия» является приведённое письмо матери Кати – графини Екатерины Леонидовны Игнатьевой, которое она написала 16 марта 1915 года Марии Бурмовой (1835–1916), супруге болгарского возрожденца, борца за церковную независимость, политика, государственного деятеля Болгарии Тодора Бурмова (1834–1906). Сообщая в нём о смерти Кати, графиня пишет: «Посылаю Вам последнюю фотографию моей дорогой покойной дочери, которая с такой радостью в 1912 г. приносила свои труды на облегчение Ваших доблестных раненых воинов…
Крепко верую, что настоящее недоразумение в политике Вашего правительства по отношению к Вашей Великой Освободительнице есть явление совсем преходящее, а не выражение народного чувства.
У могилы верного друга Болгарии верю и надеюсь на лучшее будущее».
Автор книги заключает:
«Читателю судить – насколько пророческими явились эти слова графини Екатерины Леонидовны Игнатьевой»
В наши дни это письмо графини Игнатьевой звучит как моральное завещание и историко-нравственное послание современным болгарским политикам и государственным деятелям:
«Не забывайте Русско-турецкую освободительную войну 1877-1878 гг. и помните Третье марта 1878 года!»
Тот же смысл содержит и запись Екатерины Николаевны Игнатьевой, которую она оставила в Книге посетителей в храме-памятнике на легендарной горе Шипка.
В 2018 году Россия и Болгария будут отмечать 140-летие Освобождения Болгарии от турецкого рабства.
Пусть эти два послания матери и дочери Игнатьевых звучат как колокол совести и памяти для нынешнего и будущих поколений.
Народ всегда мудрее своих правителей!
Настоящая дружба между российским и болгарским народами была, есть и будет, несмотря на все перемены политических конъюнктур и близорукость политиков и государственных деятелей.
Правда жизни в наши дни очень горькая!
Автор книги совершенно прав, когда пишет, что сегодня продолжаются проявления звериной сущности в человеке, чьё сердце отравлено Крылатым Аспидом (греч. aspidos – «ядовитая змея»), чей мозг заражён злобой и ненавистью к другим людям. Аспида отождествляли с самим дьяволом! Каждый век даёт всё новые и новые свидетельства того, что человек – не только чудо природы, но и её чудовище – самое жестокое, самое злобное, самое беспощадное и ненасытное в своём зверстве.
В древних преданиях Аспидом называли чудовищного крылатого змея, который летал над землей и всюду сеял смерть. Убить чудовище обычным способом было невозможно.
Человечество до сих пор не может избавиться от современных Аспидов, которые живут во многих странах мира и имеют разные имена и разные лица.
Древние Аспиды боялись только гласа трубного. Чтобы человечество сегодня жило в мире, роман «Ангел милосердия» призывает трубные голоса, способные разоблачать сребролюбцев и войнолюбцев всех стран, бороться против идеологических манипуляций, лжи, мерзости, зла и коварства; двуличия и двойных стандартов, фальсификации истории; против предпринимаемых в последние годы попыток грубо или исподтишка подвергнуть исторической ревизии итоги Второй мировой войны, а также оправдать такие страшные и зловещие явления как нацизм, фашизм, османизм и неоосманизм, радикальный исламизм, русофобия, право на исключительность в мировом развитии и новый крестовой поход для обеспечения жизненных пространств и вторжения на чужие территории.
Художественными и историческими методами автор вновь подтвердил могучую силу механизмов психологической защиты, которые открыли Зигмунд Фрейд и его дочь Анна Фрейд, в первую очередь силу механизма сублимации. Многие всемирно известные произведения литературы, музыкального и изобразительного искусства, а также научные труды созданы именно благодаря успешному функционированию механизма психологической защиты. Одним из гениальных примеров, подтверждающих эту истину, является бессмертное творение Данте Алигьери «Божественная комедия».
При сублимации происходит превращение неприемлемого импульса в приемлемый, переадресовка энергии из одного канала в другой, т.е. переключение человеческой энергии на высоко ценимые в обществе проявления жизнедеятельности. Сублимация является одним из наиболее положительных механизмов адаптации личности.
Чтобы залечить незаслуженно нанесенную ей психологическую рану, Катя посвятила свою жизнь работе сестры милосердия. Её жизнь стала жизнью-легендой, жизнью-подвигом!
В заключение хочу подчеркнуть, что имена Кати Игнатъевой, Юлии Вревской и Даши Севастопольской, как и имена тысяч военных сестер милосердия, стали символом альтруизма, гуманизма и сострадания к боли других людей.
С детства и в течение всей жизни надо верить, любить, искать и найти братьев по разуму прежде всего на Земле, а потом искать их в Космосе.
В этом состоит смысл и содержание романа «Ангел милосердия» Анатолия Щелкунова.
Хочу пожелать успеха автору и его роману. Пусть его идеи и дух дойдут до сердец миллионов людей на Земле и умножат братьев по человечности, разуму, любви, альтруизму и добру!
Капитан I ранга в запасе, профессор, доктор психологических наук Илия Петров Пеев.
***
24 Мая 2017 г.,
г. Варна (Болгария)
Затаив дыхание, Катя слушала маменьку. Рассказ поглотил всё её внимание. Воображение девочки рисовало одну захватывающую картину за другой. То она представляла, как героиня рассказа – фрейлина императрицы, баронесса Юлия кружится в вихре танца на балах в Зимнем дворце, то вместе с ней, уже как сестрой милосердия, оказывалась на заснеженных сопках Болгарии, под свистом турецких пуль вытаскивая с поля боя раненых русских солдат и болгарских ополченцев.
– Маменька, – не сдержала своего любопытства дочь, – а была ли баронесса замужем?
– Да, милая Катенька, – улыбнувшись, кивнула Екатерина Леонидовна. – Когда Юлия окончила институт благородных девиц в Одессе, её отец – герой Бородинского сражения генерал Пётр Евдокимович Варпаховский получил назначение командующим резервной дивизии в Севастополе. Здесь Юлия познакомилась с бароном Ипполитом Александровичем Вревским и стала его женой. За большое мужество барон трижды был награждён золотым оружием с алмазами и надписью «За храбрость». Ты, дорогая, хорошо знаешь папиного товарища – генерала Михаила Дмитриевича Скобелева, который говорил о Вревском, что он один стоил четырёх конных дивизий. В Кавказской войне Ипполит Александрович был тяжело ранен. Через девять дней храбрый генерал умер на руках у своей юной жены.
Графиня помолчала и, вздохнув, сказала:
– Похоронив мужа в грузинском городе Телави, баронесса вместе с матерью и сестрой уезжает в Петербург. Его величество государь император проявил трогательное внимание к вдове прославленного генерала. Её назначают фрейлиной ко двору императрицы Марии Александровны.
Глаза девочки наполнились слезами. Графиня, поняв, какие чувства взволновали дочь, нежно взяла её головку руками и поцеловала. Этот материнский порыв ещё больше растрогал Катю. Екатерина Леонидовна не стала её утешать, так как знала, что дочь может разрыдаться и её трудно будет успокоить. Вытирая платком слёзы дочери, и, прижав её к своей груди, она с горечью в голосе произнесла:
– Такова доля русских женщин, миленькая… Ничего не поделаешь. В наше суровое время жёны теряют своих мужей, матери – сыновей…
Справившись с нахлынувшими на неё чувствами, Катя спросила:
– А как баронесса оказалась на войне в Болгарии?
– Светская жизнь не очень нравилась Юлии. При малейшей возможности она стремилась покинуть Петербург. Путешествовала по Европе…
– А в Париже она тоже бывала? – загорелась любопытством Катя. На днях она учила на французском языке рассказ об этом городе.
– Да, родная, – улыбнулась графиня, вспомнив о своих впечатлениях во время недавней поездки с мужем во французскую столицу.
Пока Николай Павлович наносил визиты и проводил беседы с премьер-министром, министром иностранных дел и другими политиками, она знакомилась с достопримечательностями: посещала Монмартр, Нотр-Дам де Пари, Лувр, Люксембургский сад, Эйфелеву башню. Она любила Париж. Ещё до замужества несколько раз посещала его. После секундной паузы Екатерина Леонидовна продолжила:
– Там баронесса познакомилась с Виктором Гюго. Оттуда поехала в Баден-Баден, где встречалась с Иваном Сергеевичем Тургеневым, который был её давним и хорошим приятелем… А когда наши войска направились на Балканы, Юлия Петровна окончила курсы сестёр милосердия, продала своё орловское имение и снарядила санитарный отряд из добровольцев, в который вошла рядовой сестрой…
В воображении Кати возник образ баронессы, в котором легко угадывались черты Екатерины Леонидовны, по зову сердца многократно бывавшей в киевском госпитале, оказывая помощь раненым солдатам и офицерам, доставленным с полей сражений из Болгарии. Может быть, такая ассоциация возникла у неё потому, что Екатерина Леонидовна посещала госпиталь, облачаясь в одеяние сестры милосердия.
«Жаль, что я ещё маленькая, – подумала девочка, – я бы тоже, как мама или как Юлия Петровна, стала сестрой милосердия и лечила бы раненых».
Этот рассказ произвёл на Катю сильное впечатление. Он оставил в её памяти особые отметины. Мысленно она часто возвращалась к трагической жизни Юлии Петровны Вревской, которая, спасая раненых, сама стала жертвой тяжёлой формы сыпного тифа. Кате до боли в сердце было жаль баронессу. Иногда, оставаясь одна, она с детской непосредственностью плакала, потому что в её понимании было что-то несправедливое в том, что судьба так сурово обошлась с Юлией Вревской.
***
В детстве у людей случаются события, которые каким-то таинственным образом оказывают влияние на их будущее. Это может быть встреча с каким-нибудь человеком или увиденное произведение искусства, прочитанная книга, герой которой становится идеалом, чей-то рассказ или пережитая лично история.
Так произошло и с Катей. Образ Юлии Вревской для неё стал своеобразным символом, а имя нарицательным высшего проявления милосердия и любви человека к другим людям. Когда она оказывалась в церковном храме, то непременно ставила свечу «За упокой рабы Божией Иулии».
Непостижимые силы небес начертали линию судьбы Екатерины Николаевны Игнатьевой, в своих главных проявлениях очень похожей на жизнь её героини.
Она получила прекрасное домашнее образование. Её отец Николай Павлович и мать Екатерина Леонидовна большое внимание уделяли воспитанию детей. Катя была четвёртым ребёнком. Старший Павлик умер ещё в младенческом возрасте. Катя сполна насладилась сердечной любовью не только её родителей, но и брата Леонида и сестры Маши, которые были старше её, соответственно: на пять лет и два года. Двумя годами младше её был брат, которого, как и первенца, назвали Павликом. Самым маленьким братьям Николаю и Алексею было шесть лет и четыре года. Родительская любовь к детям удачно сочеталась с требовательностью. Николай Павлович Игнатьев был российским послом в Константинополе. С ранней весны и до поздней осени семья жила в посольской резиденции в районе под названием Буюк-дере на берегу Босфора.
Это было безмятежное время для детей. Екатерина Леонидовна, будучи сама высокообразованной, вместе со своей матерью княгиней Голицыной Анной Матвеевной, приходившейся внучкой великому Кутузову, постоянно занималась с ними. Несмотря на большую занятость работой, отец тоже ежедневно находил время, чтобы проверить, как идёт учёба у детей.
Часто родители с детьми совершали прогулки верхом на лошадях по девственному лесу, примыкавшему к резиденции. Иногда их сопровождал ординарец отца – болгарин Христо. Он был богатырского телосложения. В живописном черногорском одеянии, вооружённый длинным кинжалом и револьвером, которые грозно торчали за его широким поясом, он напоминал сказочного героя. Христо отличался добрым характером, и, как заметила Катя, очень любил детей. Он учил их болгарскому языку и просил называть себя «чичо Христо», что означает «дядя Христо».
Щедрая природа прибрежной зоны, благодатный климат полуденного мира будили детское воображение Кати, которое рисовало фантастические картины, навеянные древнегреческими мифами. Временами ей казалось, что за высокими кипарисами прячутся кентавры и наяды, а заросли лавра и дикого виноградника скрывают героев бессмертных творений Гомера.
На всю жизнь запечатлелись в памяти Кати вечерние часы на Босфоре. Лучи солнца окрашивают багрянцем тихую гладь пролива. В нём, как в зеркале, отражаются его берега: менее заселённый азиатский, покрытый хвойными и лиственными деревьями, и европейский – с его многочисленными строениями, которые поднимаются террасами вверх к вершине холма. Среди них своей монументальностью выделяются мечети с взметнувшимися к небу минаретами и остатки древних крепостных стен. Когда светило, похожее на расплавленное золото, медленно погружается в воды Пропонтиды, небеса расцветают нежными пастельными красками, изобразить которые под силу только самому гениальному художнику.
***
За несколько месяцев до начала русско-турецкой войны семья Игнатьевых переехала в своё имение Круподеринцы в Киевской губернии. В начале апреля Николай Павлович выехал в Кишинёв, где царь объявил войну Турции, залившей кровью провинции балканских славян, стремящихся освободиться от чужеземного ига.
Почти ежедневно, когда дети заканчивали учёбу, они под руководством бабушки садились за написание писем отцу, который находился в Главной ставке его императорского величества. Это были своеобразные отчёты о выполнении ими заданий по различным предметам. Леонид писал о том, как он готовится к поступлению в Пажеский корпус в Петербурге, который в своё время окончил Николай Павлович и которым когда-то руководил их дед генерал Павел Николаевич. Девочки, стараясь не наделать ошибок, писали целые рассказы на французском или немецком языках, доказывая тем самым своё усердие в учёбе. А Павлик посылал отцу свои рисунки.
Николай Павлович часто переносился мысленно в Круподеринцы и с нетерпением ожидал вестей из дома. Он непременно находил ободряющее слово для любимых деток в своих письмах. В одном из них он пишет: «Мике спасибо за милый рассказ на немецком языке. Если сама писала, то очень изрядно. Благодарю Катю, Павлика и Леонида. Не теряю надежды, что старший сын захочет доказать своим правописанием и изложением, что он действительно старший и тринадцатилетний мальчик! … Скажите Мике, что я надеюсь, что в старости найду в ней полезного и учёного секретаря».
Тёплыми весенними вечерами дети, мать и бабушка собирались на балконе дома, откуда открывался восхитительный вид на окрестности, чарующий своей нежной малороссийской красотой, и дружно пели «Коль славен наш Господь».
В конце июля в Киев стали поступать раненые с фронта. Екатерина Леонидовна сочла своим долгом посещать госпитали, оказывая по возможности помощь страдальцам. Обозы с больными и ранеными проходили и мимо их Крупки, как они любовно называли своё имение. Екатерина Леонидовна вместе с домочадцами поила и кормила их. У неё даже было желание выехать сестрой милосердия в один из госпиталей в Бухаресте. Но лишь по настоянию мужа она осталась с детьми: ведь бабушка Анна Матвеевна одна вряд ли сумела бы с ними управиться.
Екатерина Леонидовна с детьми и Анной Матвеевной находилась в Киеве, когда пришла радостная весть о взятии русскими войсками Плевны. Город, словно в престольный праздник, расцвёл флагами. Лица людей засияли улыбками. Ликование детей трудно описать словами. За обедом не умолкало «Ура!» То дети, то прислуга выражали свой восторг. После дети дружно затянули «Боже, царя храни» и церковный гимн «Славен Бог!».
Вскоре после плевенской победы для поправки здоровья в Круподеринцы вернулся отец. Походная жизнь не могла не отразиться отрицательно на его организме. Но, несмотря на это, он был полон энтузиазма, которым заражал всех домочадцев. Дети ни на шаг не отходили от него. Он много рассказывал о войне, и в его рассказах сквозила уверенность, что теперь туркам невозможно будет остановить наступление русских войск. Мальчики беспрестанно расспрашивали его о сражениях, о вооружениях турок и русских войск, о том, как был пленён Осман-паша.
В начале декабря семья получила радостное известие: отца Николая Павловича государь за долголетнюю безупречную службу на благо Отечества удостоил наследственного графского титула.
Когда пришло известие о взятии русскими Адрианополя, Николая Павловича срочно вызвали в Петербург. Александр II наделил его специальной миссией – заключить с турками мирный договор. Он, не мешкая, выехал в Адрианополь. И вновь в Крупке с нетерпением ожидали писем с фронта.
После того, как в Сан-Стефано, небольшом городке вблизи Константинополя, был заключён долгожданный мир, Николай Павлович вернулся в своё имение. Проведённые два года всей семьёй в Крупке, до нового назначения Игнатьева министром в Петербурге, было счастливым временем для детей.
Порой, глядя на их забавы, Екатерина Леонидовна думала: «Ну до чего же прекрасная пора – детство! Человек, как губка, впитывает в себя новые знания. Он только начинает понимать, сколь сложен мир. Но ещё не осознаёт себя его составной частью. Он как бы со стороны наблюдает за происходящим вокруг. Ему кажется, что если и встречаются какие-то трудности, то они легко могут быть преодолены с помощью родителей, самая главная забота которых – это уберечь здоровье своих чад. По мере их взросления нарастают и трудности. Детская память не хранит долго обид».
Иные считают это наивностью. Но это не что иное, как отсутствие жизненного опыта. Своим чувствам дети предаются без остатка. Если им кто-то нравится, то они наделяют его чуть ли не идеальными чертами. Как правило, в детстве человек доверчив: все люди кажутся ему добрыми и без злобных намерений. Поэтому большинство детей, несмотря на различие в характерах, обычно не предполагают, что кто-то может им навредить или сделать худо. Только по прошествии определённого времени и только когда человек столкнётся со многими трудностями и неприятностями, он начинает осознавать, сколь сложна и противоречива его жизнь и жизнь подобных ему, сколь многими нитями он связан с другими людьми и что далеко не все его знакомые готовы добром отвечать на добро.
«Как бы хотелось, – неотступно преследовала Екатерину Леонидовну мысль, – чтобы наши дорогие детки меньше встречали на своём пути людей злых, недобросовестных и подлых. Пусть на их жизненном пути не встретятся те испытания, которые довелось пережить нам с Колей. Пусть отгремевшая только что война будет последней, и никогда они не испытают горечи потерь близких и родных, как это выпало сегодня на долю многих и многих людей в России».
Размышляя об этом, Екатерина Леонидовна не могла предположить, что пройдут годы, и обстоятельства жизни в России подвергнут их с мужем и детей таким искушениям, справиться с которыми под силу только людям недюжинной воли и жизнестойкости.
***
Летом 1878 года в Берлине делегации великих стран подписали мирный трактат, который изменил условия Сан-Стефанского договора. Он разорвал на несколько частей Болгарию, созданную благодаря подвигу русского воинства и дипломатическому таланту посла Игнатьева. Известие, пришедшее из германской столицы, повергло Николая Павловича в уныние. Он тяжело переживал поражение русской дипломатии, так бездарно уступившей алчному Западу победу, завоёванную громадными жертвами русских людей.
В судьбе каждого человека часто бывает так: налетят на него, как весенняя гроза, тяжёлые испытания, покажется ему в этот момент, что он с ними не справится. Но пройдёт некоторое время – и вновь засияет над его головой солнце, изменится настроение, и человек обретает обычную уверенность и надежду на лучшее будущее.
В середине года Екатерина Леонидовна в восьмой раз разрешилась от бремени. Семья Игнатьевых пополнилась новым членом. Родился мальчик, которого нарекли в честь святого равноапостольного киевского князя Владимира. Он стал всеобщим любимцем. Каждый из детей старался уловить минутку, чтобы одарить Вовочку своей душевной теплотой. Мальчик встречал каждого смеющимся беззубым ртом и живыми беспорядочными движениями ручек и ножек. Казалось, его радости не было предела. Катя называла его не иначе, как «Наш ангелочек». Он вызывал у неё ассоциацию с серафимами, которых она видела изображёнными на иконе в храме Рождества Пресвятой Богородицы, сооружённом её родителями в Крупке.
Зиму семья провела в Одессе. Это не самое лучшее время в городе, о котором Пушкин писал: «Там всё Европой дышит, веет, всё блещет югом и пестреет разнообразностью живой…» Иногда откуда-то врывался резкий, порывистый ветер. Небо затягивали тяжёлые тучи, похожие на серую, только что выбеленную стену. Море, оправдывая своё название, высокими тёмными волнами злобно набрасывалось на берег, как будто мстило ему за какую-то провинность. И всё-таки мягкий климат, обаяние морского дыхания, ясное небо с ярким светилом, хотя и не дарующим в эту пору летней благодати, напоминали Кате счастливые дни пребывания в посольской резиденции на берегу Босфора. В вечерние часы во время одной из семейных прогулок над морским побережьем, глядя на небо, озарённое непередаваемой красоты закатом, она предалась романтическим мечтаниям. В её воображении возникли картины несущегося к берегу наперекор северно-восточному ветру белоснежного корабля, с палубы которого должен сойти молодой капитан. У причала его будто бы ожидает очаровательная дама с милой улыбкой и глазами, полными радости от предстоящей долгожданной встречи.
Придя домой, Катя поделилась этими мечтаниям с Микой, которая созналась, что и ей чудилось нечто похожее. Девочки были очень дружны. По мере взросления они всё менее отличались друг от друга. В их внешности всё отчётливее проступала красота их матери, покорившая немало молодых сердец в петербургских салонах. Нередко они поверяли друг другу сокровенные мысли. И это сближало их ещё больше. Часто начнёт говорить о чём-то одна из них, вторая выслушает и признается:
– Я тоже именно об этом хотела тебе сказать.
Или заметит кто-нибудь из них во время прогулки какую-то нарядную барышню, увидит привлекательного молодого человека, то непременно в дальнейшем в их разговоре обнаружится, что и другая сестра обратила на них своё внимание.
Вероятно, такова природа человека. Если люди примерно одного возраста в течение длительного времени бывают вместе, читают одни и те же книги, у них складывается общий взгляд на какие-то явления и предметы. В их речи можно заметить одни и те же выражения и обороты. Они начинают понимать друг друга с полуслова. Близкими становятся их симпатии и антипатии.
Екатерина Леонидовна давно заметила это. Рассказала об этом мужу. В дальнейшем родители старались ничем не нарушить гармонии их отношений. И если, к примеру, справляли одной из них новое платье, то непременно заказывали и другой не одинаковое, но близкое по стилю и покрою. Благодаря этому между девочками не было ни в чём соперничества и резких разногласий, даже в мелочах. Внимательное, заботливое отношение друг к другу становилось чертой их характера. И нет ничего удивительного в том, что все, кто в дальнейшем знакомился с ними поближе, неизменно отмечал их доброжелательность, готовность по возможности помочь нуждающимся людям.
После очередного посещения церковного храма Катя призналась Мике:
– Какую замечательную проповедь сегодня прочитал отец Илларион!
– Я тоже хотела тебе сказать об этом, – заметила сестра. – Все прихожане так внимательно его слушали. У некоторых на глазах я даже заметила слёзы.
– Как будто сейчас слышу его голос, призывающий: «Будьте милосердны. Забывайте себя ради других…»
– «Старайтесь сеять добро и счастье, – подхватила Мика. – Не забывайте Того, Кто Первый и Высший Защитник ваш и Покровитель на земле…»
В этот момент в воображении Кати отчётливо возникла картина, как сквозь окна храма льются золотистые лучи солнца, в которых ярко сияет позолота алтаря и икон на амвоне. Высокий, худощавый священник ровным и проникновенным голосом говорит о прекрасном, самоотверженном чувстве людей, объемлющем любовью весь мир.
Весна особенно благодатна в Одессе. Весь город наполнен нежным благоуханием цветущих акаций и каштанов. Море блестит живым серебром. Оно, словно магнит, притягивает взоры. Его дыхание возбуждает нервы. В это время расцветают и улицы города. Они наполняются разноязыкой публикой в ярких, красочных одеяниях.
Игнатьевым не удалось вполне насладиться волшебным очарованием весеннего города. Из столицы пришло сообщение о повелении царя срочно явиться в Царское село. Николая Павловича ждало новое назначение. Император предложил ему пост министра по делам имуществ.
***
Игнатьев активно включился в новую деятельность. Но проработал он в этом качестве недолго. После убийства Александра II террористами, которых в то время называли революционерами, новый царь Александр III назначил Игнатьева министром внутренних дел.
С этого момента граф постоянно был занят работой. У него почти не оставалось времени для семьи. Екатерина Леонидовна и дети испытали радостные чувства, когда он объявил им, что летом 1882 года они едут во время его отпуска в Париж. Начались волнующие сборы в это путешествие.
С восшествием на престол нового императора в Петербурге поменялась мода. С учётом симпатий молодого самодержца при дворе популярными стали русские народные мотивы. Царь и придворные поменяли свои туалеты, изготовленные по модным французским лекалам, на костюмы и платья, пошитые в русском стиле.
Девочкам не хотелось отстать от новых веяний. Они, как заправские модельеры, засели за рисунки воображаемых нарядов.
– Маменька, – обратилась старшая к Екатерине Леонидовне, – мы с Катюшей думаем, что лучше всего нам сшить светло-серые платья. Этот цвет нейтральный. Он подойдёт к любой погоде.
А Катя дополнила:
– Если мы выберем репсовый материал, то он будет выглядеть празднично.
– Я, пожалуй, соглашусь с вами, – ободрила их графиня.
Они показали свои рисунки Екатерине Леонидовне и бабушке, которые стали внимательно их рассматривать. На первый взгляд рисунки были похожи. Их отличали лишь детали отделки. Екатерина Леонидовна поняла, что дочери предварительно обсуждали различные варианты, прежде чем прийти к какому-то взаимному решению.
– Мне нравится, что низ платья вы хотите оформить тремя воланами, – похвалила она рисунки. – Только его горловину и манжеты я бы посоветовала отделать белым гофре из шёлка или атласа.
Немного подумав, графиня, чтобы не обидеть Катю, спросила у неё:
– Катенька, а тебе не кажется, что лиф платья, украшенный красивым бантом из голубого шёлка, как предлагает Мика, будет делать его более элегантным?
– Правильно, – согласилась та. – И его можно закрепить симпатичной брошью. Ты ведь нам купила две бирюзовые броши ещё в Константинополе.
– А какие туфли вы предлагаете? – поинтересовалась Анна Матвеевна.
Девочки растерянно посмотрели на неё. Они, занятые рисунками, об этом не подумали. Екатерина Леонидовна пришла им на помощь:
– Недавно в Пассаже я видела высокие светло-коричневые ботики на шнурках. Вам в них будет очень удобно. И выглядят они нарядно.
Сёстры с благодарностью встретили предложение матери.
– А теперь, – попросила Екатерина Леонидовна, – подумайте над тем, в чём поедут удивлять Париж Павлик, Николай и Алексей.
– Разве Лёня не сможет поехать с нами? – с сожалением в голосе спросила Маша.
– Он будет на выпускных сборах Пажеского корпуса, – ответила мать.
На следующий день дочери показали ей рисунки новых одеяний мальчиков. Павлику они предложили строгий френч со стоячим воротником и множеством серебряных пуговиц сверху вниз по центру.
– Мы считаем, что френч нужно сшить из тонкого шевиота. А по цвету материала наши мнения разошлись. Катя считает, что он должен быть тёмно-синий. А я – за чёрный, – пояснила Мика.
Екатерина Леонидовна и Анна Матвеевна поддержали мнение младшей дочери. Бабушка высказалась за то, чтобы сшить френч ещё и белого цвета. Для Николая и Алексея были предложены белые косоворотки, отделанные по вороту, груди, рукавам и низу полосками аппликации красного цвета, напоминающими русские узоры. Рубахи должен подпоясывать такого же цвета пояс, а светлые брюки заправляются в сапожки чёрного цвета. Когда подготовленные дочерьми рисунки показали отцу, он одобрил их. После этого приступили к изготовлению новых нарядов.
***
Наконец настал долгожданный день отъезда. Всем семейством Игнатьевы прибыли на Варшавский вокзал. Здесь же был и Леонид: ему предоставили для проводов краткосрочный отпуск. Павлик, Николай и Алексей старались ничем не выказать своего волнения. Им хотелось продемонстрировать, что они уже совсем взрослые. Волнение Анны Матвеевны передалось Екатерине Леонидовне и девочкам. Вскоре после того, как отъезжающие заняли свои места в вагоне, прозвучал гонг отправления поезда. Он быстро набирал скорость, а стоявший на перроне Леонид смотрел ему вслед, пока последний вагон не скрылся в утреннем тумане.
Почти в течение всего светового дня дети не отходили от окон вагона. Им нравилось наблюдать за тем, как мимо пролетают живописные селения и хутора Псковщины с куполами и колокольнями церквей, возвышающимися над хатами. Затем потянулись заповедные белорусские леса с непроходимыми болотами и сияющими небесным светом зеркалами таёжных озёр.
«Наверное, вот здесь обитают лешие и русалки», – поделилась Мика своей догадкой с сестрой.
Когда проезжали через Польшу, Катя увидела вдали от железной дороги замок. Он напомнил ей о трагической истории любви запорожского казака Андрея к красавице панночке, дочери польского воеводы, рассказанную великим Гоголем в повести «Тарас Бульба». Много раз она перечитывала эту историю и каждый раз не могла сдержать слёз от жалости к её героям. Тогда ей и в голову не могло прийти, что через много лет судьба забросит её в эти края.
– Мика, дорогая, посмотри, как красив этот очаровательный городок! – позвала она к окну сестру. В этот момент поезд проходил по утопающей в зелени Саксонии.
Панорама действительно была сказочной. Весь городок был в ползучих гирляндах цепких роз. Прихотливыми изгибами вились они по разноцветным стенам домов затейливой архитектуры с балкончиками и башенками. Алые, пурпурные, бледно-розовые, фиолетовые и белые цветы украшали окна и балконы почти каждого строения.
– Папенька, папенька, – обратилась Маша к отцу, – а как называется эта река?
– Эльба, – пояснил он и добавил:
– Это, пожалуй, самая красивая река Германии.
Над рекой возвышались невысокие белесые горы, которые окутывала таинственная дымка, поднимающаяся с поверхности реки. Небеса отражались в её зеленовато-синих водах. Небольшие, изящные пароходики не спеша разрезали водную гладь.
– Вот здесь, у подножья этих гор, Лорелея каждое утро моет свои золотые волосы, – пошутил Павлик, с озорным блеском в глазах посмотрев на сестёр.
Он не отказывал себе в удовольствии иногда пошутить над ними. Их просыпающийся романтизм, увлечённость французскими романами и немецкими сентиментальными повестями и стихами частенько становились предметом его милых розыгрышей.
– А в том замке на горе, – кивнул он на развалины когда-то грозной крепости, – жил Зигфрид.
– Милый братик, а ты на этот раз оши-и-и-бся… – также в шутку возразила Маша, с хитрой улыбкой растягивая последнее слово. – Зигфрид жил не здесь, на Эльбе, а на Рей-й-й-не-е-е…
– Молодец, Маша, – похвалил её отец. – Ты права. Павлик, наверное, забыл Песнь «про громкие деянья былых богатырей»?
– Да нет, паа-а, — стал оправдываться Павлик. – Я помню «Песнь о Нибелунгах». Я просто хотел проверить девочек…
***
В Париж поезд прибыл ранним утром. Российский посол в знак особого уважения к Николаю Павловичу лично приехал на встречу. Он с подчёркнутой учтивостью поприветствовал Екатерину Леонидовну и Анну Матвеевну, оказал внимание детям министра и пригласил его в свою карету. Ему хотелось поговорить têt-á-têt с прибывшим из Петербурга высшим чиновником о новостях в русской столице и рассказать, что происходит во французских политических кругах. Остальные разместились в другом экипаже. Путь до отеля занял не более получаса. По дороге дети с нарастающим любопытством взирали по сторонам, стараясь не пропустить ничего примечательного. То, что читали они об этом чарующем городе на уроках французского языка, теперь во всей красе открылось их взорам. Посол пригласил гостей в свою резиденцию на обед, который носил интимный характер: на нём присутствовала только супруга посла и семья графа. Мужчины за столом продолжали разговор о политике, дамы обсуждали новости в культурной жизни обеих столиц, а дети, стараясь не нарушать приличий, молча, знакомились с подаваемыми французскими яствами.
Ещё до прибытия в Париж Николай Павлович, много раз бывавший во французской столице, предложил детям начать знакомство с городом с посещения Нотр-Дам де Пари. Немного времени прошло с того момента, когда Катя, а до неё Мика, закончила читать книгу великого Виктора Гюго, в которой трагические события разворачиваются вокруг этого знаменитого собора. Любуясь его архитектурным великолепием и слушая рассказ об его истории, Катя пыталась мысленно представить отдельные сцены романа. Вполголоса, чтобы не отвлекать других от созерцания витражей и скромного, но величественного убранства храма, Катя обратилась к сестре:
– Мика, я сейчас подумала о том, какими прозорливыми были стихи Квазимодо, которые не поняла Эсмеральда. Помнишь: «Не гляди на лицо, девушка, а заглядывай в сердце. Сердце прекрасного юноши часто бывает уродливо. Есть сердца, где любовь не живёт».
Мика удивлённо посмотрела на неё и не нашлась, что ответить. Катя в последующем много раз вспоминала эти слова, когда не сложились отношения у Мики и её первой романтической увлечённости – князя Шаховского. Не могла она предположить, что и ей жизнь уготовила испытание – самой убедиться в том, что есть сердца, в которых не живёт настоящая и верная любовь.
Другим переживанием, которое осталось у неё надолго, было посещение Гранд-Опера. Уже при подъезде к зданию театра Павлик обратил внимание девочек на обилие декоративных элементов на его фасаде. Их поразило великолепие и роскошь интерьера. Но особое удовольствие дети и их родители получили от оперы. В этот вечер давали «Риголетто». Поистине триумфальным был успех итальянской певицы Аделины Патти в роли Джильды.
Через два дня граф и его семья были приглашены на ужин к барону Гро, с которым Игнатьев поддерживал давние приятельские связи, сложившиеся у них много лет назад во время совместного пребывания в качестве посланников в Китае. Анна Матвеевна осталась в гостинице с малыми детьми.
Кате понравился барон своей учтивостью. Изящным комплиментом он встретил Екатерину Леонидовну, тепло поприветствовал девочек и крепко пожал руку Павлу. При этом каждый из них назвал своё имя. Всем своим видом барон излучал радушие. Представив гостям свою супругу, показавшуюся Кате немного чопорной, он обратился к сыну – сверстнику Павла:
– Мишель, прошу тебя, окажи любезность нашим дорогим русским гостям. Пригласи к себе в комнату и займи их, чтобы им не было скучно.
– Мне очень приятно познакомиться с вами, – с легким поклоном сказал мальчик и добавил:
– Прошу вас, – и показал жестом руки на открытую дверь другой комнаты.
Когда дети оказались одни, то в первый момент наступило неловкое молчание. Катя и Мика переглянулись. Они готовы были рассмеяться, но усилием воли сдержали себя. Ситуацию разрядил Павлик. Он стал рассказывать о посещении оперного театра.
«Хорошо, – подумала Катя, – что папенька и маменька постоянно во время путешествия говорили с нами по-французски. Теперь нам легко разговаривать с Мишелем».
Слушая Павлика, Мишель время от времени с интересом поглядывал на Мику. Встречаясь с ней глазами, он тут же застенчиво отводил свой взгляд. На его смугловатых щеках появлялся румянец. От внимания Кати не укрылось, что и сестра при этом смущенно опускала глаза. Мальчик не был лишён привлекательности. Его тёмные волнистые волосы, тонкие черты лица и миндалевидные чёрные глаза не оставляли сомнения, что через несколько лет не одно девичье сердце станет жертвой его обаяния. Белоснежная сорочка с тёмным бархатным жилетом и в тон ему брючки чуть ниже колен, белые чулки придавали Мишелю вид героя романтического романа.
– К сожалению, я не слушал эту оперу, – посетовал он. Немного подумав, добавил:
– Признаться, я и Гранд Опера ещё не посещал. Меня больше увлекают военные игры…
Он подошёл к столу, стоявшему посредине комнаты, на котором были расставлены оловянные солдатики двух армий. Павлик и девочки последовали за ним.
– Здесь у меня французская и англо-голландская армии в битве при Ватерлоо, – с гордостью заявил он. – Я хочу разобраться, был ли шанс у Наполеона одержать в ней победу.
Мальчики увлечённо стали двигать по поверхности стола фигурки, отдельными репликами комментирую свои действия. Девочки несколько минут наблюдали за ними, затем, потеряв интерес к игре, отошли от стола к книжному шкафу. Здесь каждая из них нашла себе книгу по вкусу. Катя стала читать «Трёх мушкетёров» Дюма, а Маша какую-то книгу Бальзака. Заметив, что девочки отошли, Мишель уже не с таким азартом продолжал игру. Но по-прежнему время от времени бросал свой взгляд в сторону Мики. Примерно через час детей пригласили к чаю у камина.
***
Чем-то особенным визит к барону Гро не запомнился Кате. Но жизнь порой выводит такие крутые зигзаги судьбы, что было бы наивно пытаться разгадать её тайны.
Через тридцать три года во время Первой мировой войны (в то время у нас её называли Великой) в штаб армии, в которой служил граф Николай Николаевич Игнатьев, прибыла французская военная миссия. В её составе был полковник барон Гро.
– Позвольте спросить, уважаемый барон, – обратился к нему Николай, – ваше имя Мишель?
Удивлённо посмотрев на русского офицера своими миндалевидными глазами, француз ответил:
– Да, господин полковник. Но откуда вам это известно?
– Более тридцати лет назад, дорогой Мишель, мои родители, сёстры и мой брат Павел имели удовольствие посетить ваш гостеприимный дом по приглашению вашего отца. Павел и сёстры тепло вспоминали об этом и рассказывали мне о вас.
– Невероятно! Это какое-то чудо! Вы граф Игнатьев?
– Так точно! Меня зовут Николай, – улыбнулся он.
Они обнялись, словно старые знакомые.
– Я помню, как будто это было вчера, как мы с вашим братом, дорогой Николя, управляли войсками в битве при Ватерлоо, – весело сверкнул он своими, как агат, глазами.
– А где сейчас Поль? Как у него дела?..
– Он оставил военную службу. Сейчас возглавляет департамент земледелия.
– О-о! Я очень рад за него. Передайте ему мои тёплые приветы…
– С удовольствием это сделаю… Почту за честь, дорогой барон, если примете моё приглашение отужинать вместе со мной, – любезно пригласил граф.
– Почту за честь, – с очевидным удовольствием ответил Мишель.
В ходе ужина, если бы кто-нибудь со стороны наблюдал за их беседой, то ему могло показаться, что встретились старые добрые друзья.
– Признаюсь вам, дорогой Николя, что я долго вспоминал о нашей встрече. Ваша старшая сестра – ведь её зовут Мика? – очень понравилась мне.
– То же самое она говорила мне о вас, Мишель…
Эти слова француз встретил с явным удовольствием. Он начал расспрашивать о Мике и Кате. О том, как сложились их судьбы. Рассказывая о сёстрах, Николай не стал вдаваться в подробности. Он закончил свой рассказ замечанием, что война изменила жизнь всех людей в России; и его сёстры, как тысячи российских женщин, сейчас оказывают помощь воюющей армии, ухаживая за ранеными.
Когда они расстались, Николай подумал: «Видимо, есть в человеке какая-то непознанная энергия, которая передаётся посредством взгляда, рождая в людях чувство взаимной симпатии. Так, вероятно, произошло у Мики и Мишеля… Так случилось и у Алексея с Марией. Помню, как он мне говорил, что на всю жизнь ему запомнился момент, когда они встретились с ней взглядами на балу в их княжеском доме: его как будто током пронзило. Словно по невидимым проводам в него вошла волшебная энергия. Он после этого ходил как зачарованный, надеясь на новую встречу. Ни о чём другом он не мог думать. Позже и Мария мне рассказывала, что нечто подобное случилось и с ней. У них, слава Богу, всё закончилось венчанием. Князь Урусов благословил свою дочь. Может быть, и Мика с Мишелем, продлись их встречи, пережили бы взаимное волшебное чувство любви?.. Наверное, у каждого человека случается в детстве или отрочестве нечто подобное. И каждый хранит в своей памяти эти чудные мгновения, незабываемые волнения души. А кто-то всю жизнь сожалеет, что далее таких красноречивых взглядов не было никакого развития в его отношениях с предметом своего обожания. Мика говорила, что Мишель ей понравился, и не более того. Но, зная её скрытный характер, трудно было предполагать, что она сказала бы больше. Своими сокровенными чувствами она никогда не делилась ни с кем, даже с Катей… Сейчас же напишу письма родителям, Павлу и девочкам и расскажу об этой удивительной встрече с Мишелем».
***
В Петербурге Игнатьевы после возвращения из Парижа прожили несколько месяцев. Неожиданно они уехали в Круподеринцы. А Павел был определён, как и старший брат, в Пажеский корпус. По непонятным для Кати в ту пору мотивам отец вышел в отставку. Лишь, повзрослев, она узнала, что причиной этого стал разработанный министром Игнатьевым проект изменения государственного устройства, который предусматривал воссоздание Земского собора как высшего представительного органа власти. Александр III воспринял этот документ как попытку ограничить его самодержавие.
Родители не касались этой темы в присутствии девочек. Катя и Мика интуитивно ощущали, что в жизни их семьи произошло нечто неординарное. Это они чувствовали по настроению отца, который внешне хотя и крепился, и старался не показывать своего душевного расстройства. Тем не менее исчезла его обычная весёлость и неуёмная деятельная энергия. Мать своим поведением показывала детям, что нужно душевнее и трепетнее, чем обычно, относиться к отцу. И девочки уловили этот настрой. Они окружили Николая Павловича такой трогательной заботой, что порой это вызывало у него слёзы. Если он, к примеру, собирался по каким-то делам поехать из Крупки в своё соседнее село, то Катя либо Мика находили повод, чтобы отправиться с ним. И он с благодарностью принимал их просьбы.
Год пролетел незаметно. Родителям надо было определять будущее девочек. Пользуясь тем, что император по-прежнему высоко ценил его как профессионала, граф сумел устроить Мику фрейлиной великой княгини N. Она была супругой дяди царствующего императора Александра III. В это время отношения супругов были в кризисе. Великая княгиня тяжело переживала измену мужа с очаровательной балериной Мариинского театра. Она нуждалась в словах утешения близких людей. В своей юной фрейлине великая княгиня нашла чуткую и понимающую подругу, умеющую найти душевное слово, которое вселяло в неё некоторое успокоение. Пригласив после завтрака к себе фрейлину, великая княгиня разоткровенничалась:
– Знаете, Мика, – с заметным немецким акцентом сказала она, – в это августовское утро я вспомнила нашу первую встречу с Тино. (Так ласково на немецкий лад она называла мужа). Он тогда гостил у нас. В это время в Саксонии все дома и улицы утопают в цветах. Начинаются народные гулянья. Повсюду звучит музыка. У всех радостное настроение. Представший предо мной в момент нашего знакомства молодой и красивый русский великий князь показался мне сказочным принцем. Я не могла не влюбиться в него. А через два дня и он мне признался, что полюбил меня с первого взгляда.
Глаза великой княгини наполнились слезами. Поняв её состояние, Мика взяла её руку и, нежно поглаживая, с тихой грустью произнесла:
– Ваше высочество, не каждому дано такое счастье – испытать глубокую взаимную любовь, какая была у вас с великим князем.
– Да, милая, но где сейчас эта любовь?..
– Может быть, любовь – такое чувство, которое подобно морским приливам и отливам? – попыталась успокоить её фрейлина.
– Дай Бог, чтобы это было так…
– Я читала в одном французском романе, ваше высочество, что у мужчин бывает критический возраст, когда они повышенный интерес проявляют к молодым особам и даже порой переживают увлечённость ими…
Но, спохватившись, добавила:
– К счастью, это чувство у них быстро проходит…
– Но у Тино эта увлечённость затянулась… До меня доходят слухи, что в Крыму он повсюду появляется с этой бессовестной балериной…
Великая княгиня старалась никогда не называть по имени пассию своего мужа.
Не найдя, чем можно было успокоить великую княгиню, Мика с глубоким вздохом произнесла:
– Всё проходит, как сказано в Писании о царе Соломоне… Пройдёт и это…
Придворные сплетницы уже успели донести до Мики, как драматически развивались отношения великокняжеской четы. Когда-то, появившись в Петербурге за год до замужества, саксонская принцесса очаровала царское окружение своей красотой, изяществом, весёлым нравом, добродушием и непосредственностью в общении со всеми. Она с усердием стала изучать русский язык, приняла православие. Некоторые находили в её внешности сходство с Марией Стюарт. Это можно было заметить и в её портрете, который висел в одном из залов дворца в Павловске, где проживала великокняжеская семья. После замужества великая княгиня активно занялась благотворительной деятельностью. Становится попечительницей нескольких приютов и больниц. Её увлечённость музыкой разделяет великий князь. Они часто вместе играют на рояле, пытаются сочинять романсы на стихи русских и немецких поэтов. Муж приобщил её к стихам своего воспитателя поэта Жуковского.
В этот момент ей пришла в голову мысль, пригласить в Петербург композитора Иоганна Штрауса.
Об этом Мике доверительно поведал князь Владимир Шаховской, не скрывавший своей симпатии к фрейлине. Он был одним из молодых адъютантов великого князя.
– Австриец с блеском выступает во дворцах нашей столицы, здесь, в Павловске, и в Стрельне, – говорил Владимир, не скрывая от Марии ироничной улыбки. – Его обаяние покоряет многие сердца петербургских красавиц. Он посвящает нашей великой княгине вальс и кадриль, которую назвал «Терраса Стрельни»… И её сердце не устояло перед этим опытным искусителем… Среди придворных поползли сплетни об её романе с композитором. Слухи дошли и до мужа. С тех пор между супругами как будто пробежала чёрная кошка…
***
Владимир каждый раз, оказываясь наедине с Микой, подчёркивал своё особое доверительное отношение к ней. Видимо, для большей убедительности он несколько раз напоминал, что имел удовольствие учиться в Пажеском корпусе вместе с её старшим братом Леонидом. Постепенно Мика также стала оказывать ему мелкие знаки внимания, давая понять о своей к нему расположенности. Молодой девушке трудно было не поддаться обаянию высокого, стройного брюнета, принадлежащего к великосветскому обществу. Его галантность и аристократические манеры импонировали графине. Карие глаза князя всегда загорались каким-то трепетным светом при встрече с Микой. Она стала замечать, что ей всё чаще приходило желание хотя бы тайком увидеть его. А если удавалось обменяться с ним несколькими фразами наедине, то вечером она подолгу не могла заснуть, вспоминая минуты их встречи. Это у неё было первое настоящее чувство, которое постепенно захватило всё её существо. По тому, что при встречах на её щеках появлялся предательский румянец и голос начинал дрожать, князь догадался о состоянии девушки. Сделанное им открытие явно льстило его самолюбию.
***
Графиня Игнатьева пользовалась при дворе, где ещё со времён Екатерины Великой нравы были далеко не пуританские, славой «девы целомудренной» и «высоконравственной». Об этих качествах своей фрейлины великая княгиня поделилась с императрицей. Царица, однажды увидев Мику на балу в Петергофе, пригласила её присесть рядом с ней и попросила рассказать о себе. Эта беседа оставила у государыни приятное впечатление. И когда граф Игнатьев обратился с ходатайством к императору об устройстве своей младшей дочери фрейлиной ко двору его величества, то неожиданно получил ответ, что её императорское величество императрица Мария Фёдоровна изъявила желание взять его дочь Екатерину Николаевну в свою свиту.
В доме Игнатьевых началась подготовка к важнейшему экзамену в жизни Кати.
– Маменька, – обратилась Катя к Екатерине Леонидовне, – посоветуй мне, в каком платье предстать на аудиенции перед её величеством?
Зная вкусы царицы, графиня предложила заказать строгое, но элегантное платье. После продолжительных поисков различных вариантов Катя показала матери свой рисунок.
– Наверное, такой стиль подойдёт? Приталенное скромное платье будет выглядеть изящным, если его пошить из тонкой шерстяной шотландки в крупную клетку.
– Да, Катенька, выглядит симпатично.
– А как тебе – если воротничок сделать стойкой?
– Сам рисунок ткани подсказывает такой вариант, – согласилась мать и посоветовала:
– Планку лифа надо завершить в районе талии изящной баской. Это подчеркнёт достоинство твоей фигуры.
Катя быстро поправила рисунок. А Екатерина Леонидовна продолжила:
– Думаю, в том же стиле следует оформить и низ платья. А если скроить рукава по косой, то это добавит изысканность всему наряду.
В таком платье, без дорогих украшений, с лёгкой завивкой зачесанных назад и собранных в тугой узел своих каштановых волос Катя появилась перед царицей. Её красота и молодость, открытый взгляд, грациозная пластика сразу понравились императрице. Поговорив с ней по-французски и по-немецки, Мария Фёдоровна убедилась в начитанности и широком кругозоре своей новой фрейлины.
Императрица принимала её в своём кабинете. Войдя в него, Катя в первый момент пришла в изумление: она не могла представить себе, что русская царица живёт в маленьких покоях, обстановка которых свидетельствовала об отсутствии малейших признаков роскоши. Кабинет императрицы, как и рабочий кабинет царя, а также комнаты детей располагались в невысоком сводчатом антресольном этаже Арсенального каре Гатчинского дворца. Позже Катя узнала, что Мария Фёдоровна с любовью называла эти помещения «прелестными пароходными каютами». Всю мебель царь и царица подобрали сами, исходя из собственных вкусов и пристрастий. В кабинете китайские фарфоровые вазы удачно соседствовали с фигурками животных из датского фарфора. Однажды государыня призналась:
«Я люблю нашу прекрасную Гатчину с нашими маленькими, но очень удобными комнатами, которые стали даже более красивыми потому, что я взяла только старую красивую мебель в стиле Жаков прошлого века».
Взойдя на престол предков после убийства его отца террористами, Александр III для обеспечения безопасности своей семьи переехал на постоянное жительство в Гатчинский дворец. С чувством брезгливости и крайнего раздражения он признавался: «Я не боялся турецких пуль – и вот должен прятаться от революционного подполья в своей стране».
Им руководил не столько страх за свою жизнь, сколько опасение, чтобы его любимая Российская империя не подвергалась опасности потерять ещё одного государя. Были и другие преимущества от переезда императора. Расстояние, отделявшее Гатчину от столицы, позволило царю сократить свои представительские обязанности, которые ему не очень импонировали. Кроме того, в результате этого значительно уменьшилось количество визитов родственников, докучавших его бесконечными просьбами. Придворные давно заметили, что его утомляли бессмысленные семейные посиделки. Он не желал бесцельно тратить драгоценное время на малосодержательные разговоры со своими родными и двоюродными братьями и дядями. Не без основания он полагал, что любую встречу с ним родственники использовали, чтобы обратиться с очередной просьбой. В Гатчине он мог всецело предаваться трудам и заботам о великой и многострадальной отчизне.
После встречи с императрицей Катя написала письмо родителям. В нём сообщила, что, к удивлению своему, во время приёма у государыни она совсем не волновалась. Царица проявила к ней внимание, была проста в обращении и доброжелательна.
«Её величество, – писала Катя, – в конце беседы лично пожаловала мне фрейлинский шифр со словами: «Отныне, голубушка, этот шифр должен украшать твой наряд на официальных встречах».
Я выразила ей сердечную благодарность и поцеловала её царственную руку. Через три дня мне предстоит сопровождать её величество в оперу. Я впервые украшу своё вечернее платье этой золотой брошью в виде монограммы государыни, увенчанной короной и усыпанной бриллиантами. Бант на голубой муаровой ленте очень гармонирует с нежно-лиловым цветом моего платья, фасон которого, маменька, мы выбрали с тобой, когда Мика написала о вкусах государыни».
Содержание и тон письма убеждали родителей, что Катя пришлась ко двору её величества. Это вселило в них надежду, что о будущем дочерей можно быть спокойными.
***
На обитателей императорского двора в России смотрели как на небожителей. Для девушек из аристократических семей стать придворными дамами считалось исполнением их заветной мечты. Это открывало перед ними замечательные перспективы для устройства будущей жизни. Как правило, фрейлины выходили замуж за представителей высшего света: старших офицеров императорской гвардии или Генерального штаба, действительных статских советников, дипломатов, крупных землевладельцев и промышленников.
Императрица с предубеждением относилась к выпускницам Смольного, из которых в основном набирались фрейлины. Она ценила благочестие. Но редко кто из окончивших этот институт, отличался таким качеством. Ученицы имели полную свободу в чтении французских романов, которые в ту пору в петербургском обществе имели большой успех. На мораль многих молодых особ такое чтение оказывало совсем не благотворное влияние. При общении с некоторыми из них царица вынесла впечатление об их поверхностном и легкомысленном воспитании. Внешняя привлекательность многих из них контрастировала с внутренним содержанием: им не хватало подлинной культуры. Поэтому Мария Фёдоровна сразу выделила среди них графиню Игнатьеву.
Царица женской интуицией уловила, что от Кэт, как с самого начала она стала называть новую фрейлину, ничто не грозило её семейному спокойствию. В отношениях между венценосными супругами царили любовь и взаимопонимание. Правда, при дворе нашлись «доброхоты», которые вскоре после венчания цесаревича Александра Александровича и Марии Фёдоровны, как после православного крещения стали называть датскую принцессу, нашептали ей о юношеских увлечениях супруга. Но за прошедшие после венчания годы у неё не было повода усомниться в неверности любимого. Он в этом смысле был прямой противоположностью своего отца, который при жизни законной супруги не скрывал своего романа с княгиней Долгорукой. При дворе, несмотря на прошедшие несколько лет после трагической гибели императора Александра Николаевича, продолжали судачить об его супружеской неверности. Поэтому вполне естественно, что Мария Фёдоровна всеми силами старалась не допустить появления малейших соблазнов для своего мужа. Она довольно скоро стала доверять новой фрейлине свои сокровенные мысли, будучи уверенной, что Кэт никогда и ни в чём её не подведёт. Катя ценила такое отношение. Доверие всегда обязывает. Окружающие довольно быстро поняли, что ровный, доброжелательный характер графини Игнатьевой, которая всегда отвечала на обращённые к ней вопросы или просьбы с милой улыбкой, таит в себе непреклонность и твёрдость, если дело касается чести.
***
Во время редких встреч со своей сестрой Катя старалась понять, что происходит с Микой. От её прежней жизнерадостности не осталась и следа. Она стала сосредоточенной и задумчивой. На новогоднем балу в Зимнем дворце сёстрам удалось на короткое время уединиться. Катя перед этим заметила, что Мика танцевала с привлекательным молодым офицером и они о чём-то увлечённо разговаривали.
– Тебе очень идёт этот светло-голубой цвет, – указав глазами на её платье, сделала Катя комплимент сестре.
Её точёная шея была украшена жемчужным ожерельем.
Накануне бала Мика советовалась с Катей, какой наряд ей выбрать для этого торжества. Зная вкусы императора и его окружения, ей хотелось иметь платье, напоминающее костюмы русских боярынь семнадцатого века. Увидев её перед балом, великая княгиня пришла в восторг.
– Какая чудесная диадема с вуалью у вас, милая! – с довольной улыбкой похвалила она свою фрейлину.
– Идея её изготовить принадлежит моей сестре, – скромно отреагировала Мика. – Она также посоветовала мне эту бархатную накидку с норковой отделкой.
Накидка удачно гармонировала с голубым платьем из атласа, скроенным с большим вкусом и подчёркивающим её ладную фигуру.
– А мне понравился твой розовый газовый шарфик, – переводя дыхание после вальса, ответила Мика сестре.
– Мне его на Новый год подарила государыня, – просто, чтобы это не прозвучало как похвальба, сказала Катя.
– У нас сейчас ситуация не располагает к подобному, – глубоко вздохнув, намекнула Мика на обстановку в семье своей патронессы.
Не склонная к разговорам на щепетильную тему о взаимоотношениях в великокняжеских семьях, Катя спросила:
– А как зовут твоего партнёра по вальсу?
Мика зарделась, но не без удовольствия ответила:
– Князь Владимир Шаховской.
И после секундной паузы спросила:
– Катя, ты не находишь, он внешне чем-то напоминает нашего Вовочку?
Катя ответила не сразу. Ей, по правде, этого не показалась. Она отыскала глазами князя, который в этот момент любезничал с другой фрейлиной великой княгини N., присмотрелась к его внешности и, чтобы случайно отрицательным ответом не задеть самолюбия сестры, проговорила, растягивая слова:
– Да, пожалуй, ты права… В чертах его лица есть что-то, напоминающее Вовочку.
Сделала небольшую паузу и, посмотрев в глаза сестре, спросила с интонацией, понятной только им двоим:
– Мика, это он?
– Да, – смущённо ответила она.
Катя молча смотрела на неё. От этого вопрошающего взгляда Мика смутилась, что было крайне редко между сёстрами. Они помолчали. Мика ожидала другой реакции сестры. Ей казалось, что Катя должна была радоваться за неё. Но та почему-то встретила эту новость, столь важную для Мики, с несвойственной ей прохладой, как будто опасалась за будущее дорогого ей человека.
Уже находясь в Павловске, оставшись одна, Мика мысленно вернулась к их разговору:
«Не могу понять, что могло Кате не понравиться в князе?.. Он ведь такой милый! В нём столько обаяния! Все мне только об этом и говорят. И даже великая княгиня выделяет его среди других адъютантов его высочества… Какая девушка может устоять перед ним?! Просто Катя его не знает. Мало ли что ей показалось с первого взгляда. Ей бы радоваться за сестру. А может быть, она завидует мне? – мелькнула ревнивая мысль. Но она её тут же отогнала. – Нет. Катенька не может завидовать. Она не такая. Здесь что-то другое. Может быть, ей стало обидно, что в неё ещё никто не влюбился?..»
Мысли стали путаться. Сказалась усталость дня, и она заснула.
***
Катя после бала тоже думала о встрече с Микой. И утром следующего дня, по дороге в Гатчину, где постоянно проживал император с семьёй, она вспоминала разговор с сестрой:
«Бедная Мика. Не смогла устоять перед чарами князя. Ведь ему нужны романтические приключения. Поэтому он и увлёк Мику. А жену он будет выбирать из богатого аристократического рода. Ему нужна писаная красавица. Мика, конечно, красивая, но ей, как и мне, всегда при дворе найдутся конкурентки. Мике не нужны любовные забавы. Она – человек глубоких чувств. И предаётся им без остатка. Уже потому, с каким выражением лица князь Шаховской любезничал с какой-то фрейлиной, можно сказать, что сладострастие в его характере. И даже если паче чаяния их отношения разовьются в супружеские, то у Мики будет много поводов для мук ревности».
***
В Троицу великая княгиня N. распорядилась устроить своеобразный «Завтрак на траве»: для чего должны были подыскать подходящую красивую поляну в одной из ближайших к Павловску рощ. На прогулку были приглашены наиболее близкие к ней дамы, несколько офицеров из свиты его высочества и прислуга. Дни в эту пору стояли прелестные. Ясное безоблачное небо, озарённые солнцем изумрудные рощи и берега реки Славянки, покрытые шелковистыми травами, похожими на разноцветные персидские ковры, отражались в её спокойных водах. Эта картина создавала у всех приподнятое, праздничное настроение. Сидящих в каретах дам сопровождали гарцующие на рысаках офицеры. Среди них гордой посадкой и бравым видом выделялся князь Шаховской на резвом буланом аргамаке. Когда он поравнялся с каретой, великая княгиня с улыбкой обратилась к нему:
– Вольдемар, вы мне напоминаете средневекового рыцаря, сопровождающего с отрядом телохранителей французскую королеву.
Польщённый её вниманием, князь ответил комплиментом:
– Во всей Франции ни в Средние века, ни сейчас не найти таких красавиц, какие удостоили меня чести их сопровождать.
Дамы встретили его галантный ответ одобрительными улыбками.
Весело и непринуждённо проходил завтрак. Все хвалили великую княгиню за идею отпраздновать Троицу на природе. Французское шампанское кружило головы. Наконец всем захотелось прогуляться.
Рядом с Микой шёл князь Шаховской, развлекая её последними анекдотами, популярными в офицерской среде. Графиня с замиранием сердца слушала его, хотя некоторые из шуток показались ей несколько фривольными. Когда они уединились под мрачные своды хвойных великанов, Мика с опаской произнесла:
– Здесь так таинственно!
– Представьте, графиня, что мы в храме, – полушёпотом сказал князь.
– Действительно… Тишина какая-то величественная!
– Здесь человеку хочется слиться с лесом, со всей природой.
В этот момент Мика случайно задела ногой ветку. Она бы потеряла равновесие, но крепкая рука Владимира подхватила её. Он прижал девушку к себе и поцеловал. У неё всё поплыло перед глазами. Она испуганно посмотрела на князя. Он с жаром произнёс:
– Мика, дорогая! Я с первого взгляда полюбил тебя!
Мика закрыла лицо руками. Князь нежно взял её за плечи, прижал к себе и прошептал:
– Любимая! Самая, самая прелестная! Ты моя, моя!
Мика опустила руки и тихо проговорила:
– Владимир, но вы меня совсем не знаете.
А он продолжал осыпать её поцелуями.
– Не надо! Не надо! – настойчивей проговорила она.
Ей всё-таки удалось отстранить князя. Чтобы успокоить его, она тихо, но твёрдо сказала:
– Идёмте, Володя! А то нас потеряют и начнут искать. Получится неудобно.
Эти слова охладили пыл князя. Мика решительно взяла его под руку и повела к тому месту, где проходил завтрак.
Всю обратную дорогу она тайком поглядывала на князя, стараясь не встретиться с ним глазами. А вечером, оставшись одна, она мысленно вновь и вновь возвращалась к сцене в лесу.
«Какой он сильный! – с восхищением думала она. – Наверное, когда я запнулась и начала падать, он мог бы легко поднять меня и на руках понести, как пушинку. – Ей даже показалось, что она ощущает на себе его руки. Тело охватила истома. – Хорошо, что я остановила его страсть! Иначе и я и он могли бы потерять контроль над собой… В следующий раз надо быть осмотрительней. Он такой пылкий!.. »
Она долго не могла заснуть. В эту ночь она несколько раз просыпалась. Ей снились какие-то кошмары.
***
Несколько дней кряду её не покидали мысли о князе. Ей хотелось его увидеть снова. Но он был занять службой и не показывался в Павловске.
Потянулись унылые однообразные дни. Прошёл месяц. Великая княгиня решила по субботам устраивать «журфиксы». Постоянными гостями на них приглашались несколько знакомых молодых офицеров. Среди них был и князь. Оказалось, он обладал красивым баритоном. Знал несколько модных романсов. Это его качество по достоинству оценила хозяйка приёмов, которые проходили в Греческом зале дворца. Она обыкновенно садилась за рояль и исполняла произведения австрийских, итальянских и немецких композиторов. Как правило, кульминацией этих импровизированных концертов были вокальные номера, которые исполнялись фрейлиной – княгиней Долгорукой, обладавшей приятным сопрано, и князем Шаховским.
После одного из таких приёмов Мария и Владимир прогуливались по аллеям дворцового парка. Серебристая луна отбрасывала таинственные тени от высоких деревьев на лужайки и газоны. Птицы в эту пору уже не поют. Только стрекозы иногда пролетая мимо, своими крыльями нарушали блаженную тишину.
– Я не могу забыть тех упоительных мгновений, которые пережил в лесу во время пикника, – прервал молчание князь.
– Я тоже часто вспоминаю об этом, – едва справляясь с волнением, произнесла Мика. – Только прошу вас, Володя, не надо форсировать события.
– Я не форсирую!.. Я ничего не могу поделать с собой!.. Когда мы вместе, мной овладевает какое-то безумие! Я готов взять тебя на руки и целовать, целовать до бесконечности!
– Меня трогает ваше внимание… Но надо сохранять благоразумие, – попыталась она успокоить его.
– Когда человек любит всем существом своим, он забывает о благоразумии!
Князь резко повернулся к ней. Обнял и поцеловал. Он ощутил дрожь в теле Марии. Это придало ему новые силы… Словно ангел уберёг её от любовного соблазна. Трудно сказать, что бы мог ещё позволить себе князь, если бы она не опомнилась и с усилием, но нежно не отстранила его от себя со словами:
– Дорогой Владимир, нам надо возвращаться… Её высочество может потребовать меня к себе. Начнут меня искать… Это вызовет недовольство великой княгини.
Князь внял просьбе Марии. Они повернули к ярко сиявшему окнами дворцу, из которого доносились приятные звуки итальянкой мелодии.
Войдя в зал, Мария заметила, как игравшая на рояле великая княгиня мельком взглянула на неё и князя. В её взгляде блеснули какие-то новые, до того неизвестные графине огоньки.
***
Вероятно, такова психология человека. Когда он находится под властью чувств, он порой не замечает очевидного. Словно невидимая пелена закрывает от него реальность. Он идеализирует того, кто вошёл в его сердце. Иногда наделяет его несвойственными привлекательными чертами. Отгоняет от себя мысль, что в характере его любимого может быть что-то отрицательное. Всё в нём видится в радужном свете. Попытки близких людей предостеречь его от возможных неприятностей влюблённый человек встречает с обидой. Ему кажется, что несправедливо вторгаются в сокровенную сферу его души. А если чувство влюблённости не взаимное, то, как правило, для любящего человека эта история оканчивается драматической, а то и трагической развязкой.
Такое испытание непостижимый рок приготовил и Марии. Она стала замечать, что великая княгиня в последнее время начала прихорашиваться. Она уже не появлялась на людях, даже перед ней, как особо доверенной фрейлиной, в небрежном виде, непричесанной и не благоухающей изысканными парижскими духами. Мика ещё не знала, что дамы бальзаковского возраста могут переживать возвращение волнующих чувств своей молодости. Великая княгиня, выбирая себе наряды к вечернему чаю, на который она имела обыкновение приглашать не только своих фрейлин, но и адъютантов супруга, подолгу примеряла одно платье за другим, добиваясь того, чтобы скрыть предательскую полноту. Всё реже великая княгиня заговаривала с Микой о неверности мужа, о его любовной страсти. Она уже не упоминала о нём с прежним раздражением и холодным отчуждением. Уже не изводила окружающих упрёками в безразличии к её слабеющему здоровью. К ней возвращалось желание играть на рояле. Особенно в присутствии гостей. Она даже стала напевать романсы. В её глазах появились лукавые огоньки. И это при том, что до Петербурга по-прежнему доходили слухи о всё более откровенных любовных похождениях её мужа. Придворные из уст в уста передавали слова великого князя, сказанные им при представлении знакомым своей любовницы в крымском имении Ореанда: «В Петербурге у меня жена казённая, а здесь – законная».
И вдруг в Петербург из Ореанды прибывает великий князь. Он должен был принять участие в заседании Государственного совета. Невольно Мика становится свидетельницей неприятных семейных ссор великокняжеских супругов. Взаимные обвинения сыпались одно за другим. Они не стеснялись присутствия уже взрослеющих детей и прислуги.
Встретившись с сестрой, Мария с искренним огорчением посетовала:
– Я оказалась свидетельницей отвратительных сцен, – она призналась в этом, несмотря на своё правило никогда не говорить ни с кем о происходящем в окружении великой княгини.
Не видевшая никогда сестру в таком возбуждении, Катя с тревогой в голосе спросила:
– Что случилось? Ты чем так расстроена?..
– Не могу понять, как могут люди императорской семьи вести себя, словно одесские портовые грузчики? Помнишь, как маменька всегда просила нас побыстрее миновать одесский Привоз?
– Да… можно понять великую княгиню… Весь Петербург уже знает, что для своей возлюбленной великий князь купил шикарный особняк на Английской набережной.
– Жена со слезами упрекала его в том, как мог он просить государя пожаловать своим внебрачным детям фамилию Князевы и потомственное дворянство.
Чтобы немного успокоить сестру, Катя сказала:
– Но ты же знаешь, такой прецедент недавно был, благодаря царской милости светлейшей княгине Юрьевской и её детям в Бозе почившего императора, – намекнула она на известную всем в столице историю.
– В гневе великий князь сам стал упрекать супругу в измене… Он набросился на неё с обвинениями, что она совращает его молодых адъютантов…
– А он назвал фамилию адъютанта? – испытующе посмотрела Катя на сестру.
Фрейлины царицы уже судачили об этой пикантной истории. И Кате было известно, кто стал тайным любовником великой княгини.
– Нет. Он только заявил ей: «Немедленно собирайся за границу, чтобы об этом моём позоре не узнали при дворе». И она начала собираться в Швейцарию.
***
Лишь с отъездом за границу великой княгини одна из фрейлин с откровенным злорадством нашептала Марии, что этим любовником был князь Владимир Шаховской. Иных доказательств и не надо было. Его сразу же после скандала в Павловске перевели в Туркестан.
Для Марии это был психологический шок, от которого она долго не могла прийти в себя. Первое время она находилась в каком-то оцепенении.
Как правило, супруги и возлюбленные последними узнают об изменах своих любимых. Измены всегда переживаются болезненно. Но если изменяет человек, которому отданы самые сокровенные, глубинные чувства души, её заветные тайны и мечты, то справиться с этим потрясением, с этой травмой сердца в состоянии только человек сильный нравственно и крепкий духом.
«Значит, все его клятвы были притворством?! – обливалась она слезами, когда никто её не видел. – Значит, всё было обманом?.. Как он мог предать меня?.. Ведь я поверила ему, его обещаниям… Я готова была отдать ему себя без остатка… Зачем, зачем он это сделал?.. Ну если бы его соблазнила какая-нибудь молодая девушка, было бы не так обидно. Но изменить со стареющей и уже некрасивой женщиной?! – пыталась Мика успокоить себя, как будто в другом случае она страдала бы меньше. – Это так гадко! Так ужасно! Даже если бы он валялся у меня в ногах и просил прощения, я никогда бы ему не простила подлой измены… Есть что-то низменное, отвратительное в его поступке».
Она, по своему воспитанию, не могла представить себе, чтобы человек, клявшийся ей в любви, мог испытывать подобное чувство ещё к кому-либо. Для неё это чувство было святым. Она была убеждена: если его испытывают два юных существа, то их отношения обязательно должны завершиться венчанием. И что бы она ни делала, её мысли постоянно возвращались к предательскому поступку князя Шаховского. В этот момент у неё сдавливало дыхание. Душевная боль не проходила, она саднила, словно сердце кровоточило от полученной физической раны. Мике казалось, что все окружающие за глаза смеются над ней. В каждом обращённом на неё взгляде она читала насмешку, или злорадство, или упрёк. Хотя мало кому в голову приходили такие мысли. К ней по-прежнему относились с уважением. Её ценили за ровный и отзывчивый характер. За её чуткость и доброту. Она не знала, что делать ей дальше.
Решение подать прошение об отставке пришло к ней, когда среди придворных стали сплетничать о новых недостойных поступках великой княгини в швейцарском городке Веве. От обывателей городка в Северную Пальмиру дошли слухи, будто бы русская вельможная дама имела непристойную связь с двумя замужними женщинами тридцати лет, которых она щедро одаривала за интимные услуги. Видимо, не только внешне великая княгиня напоминала Марию Стюарт. Их сближали и тайные страсти, которые были свойственны легендарным обитательницам острова Лесбос.
Об этом Мария узнала из письма подруги, находившейся вместе с великой княгиней в Швейцарии. Она с брезгливостью отбросила письмо. В её груди сдавило дыхание. Лицо побледнело. Ещё миг – и она могла бы задохнуться. Мария усилием воли встала, подошла к окну, открыла форточку. Прохладный воздух ворвался в комнату. Глубоко вздохнув, она немного успокоилась. После недолгих размышлений села за стол и написала просьбу об отставке. Затем написала письмо Кате.
***
Сумрачным осенним вечером сестры, взявшись под руку, прохаживались по перрону вокзала. Душевные муки оставили свой след на лице и фигуре Марии. Она заметно похудела, лицо осунулось, вокруг глаз образовались тёмные круги.
«Только бы Катюша не стала выражать мне сочувствие, – думала Мария. – Я этого не вынесу и могу ненароком обидеть её неосторожным словом… Это так неприятно, когда тебя начинают утешать».
Кате невыносимо жаль было сестру. Она понимала: стоит ей только выразить какое-то сожаление или сострадание, это сразу же вызовет у Мики поток слёз или раздражение. Они молчали.
«Бедная, бедная Мика! – думала Катя. – Как она переживёт это искушение?… Что она будет делать?… Чем сможет заглушить своё горе?… И я ничего не могу сделать для неё. Любое моё слово сожаления или увещания обернётся обидой и только отдалит нас друг от друга».
Мария нарушила молчание:
– Не знаю, смогу ли я объяснить всё папеньке и маменьке, чтобы они правильно меня поняли? – на глазах у неё выступили слёзы.
– Они поймут, – как можно спокойнее сказала Катя. – Ты только не расстраивайся… И всё образуется.
– Ты думаешь? – с надеждой спросила Мика.
– Уверена! А ты займёшься тем, что будешь помогать папá – разбирать его архив. Он ведь писал, что приступил к мемуарам…
– Это мне будет по-настоящему интересно, – уже более спокойно произнесла Мика. – К тому же, как ты знаешь, у него в последнее время сильно ослабло зрение. И я смогу помочь ему: он будет диктовать, а я за ним записывать. Ведь у него была такая богатая и напряжённая дипломатическая жизнь…
Раздался третий звон колокола. Неприятный, резкий голос кондуктора объявил:
– Дамы и господа, поезд отправляется!
Сёстры крепко обнялись. Мика вошла в вагон. Поезд тронулся, быстро набрал скорость, унося её в родное имение Круподеринцы.
Катя мысленно благословила сестру, попросила Богородицу избавить от мук и тягостных страданий её душу, укрепить нравственно и придать новые силы. Ей невыносимо было жаль Мику.
«За что, за что Бог послал ей такое испытание? – не отпускал её сознание вопрос. – Она ведь такая добрая… Никогда никому не делала и не сделает ничего плохого. Жаль папеньку и маменьку: они ведь тоже будут переживать за Мику… »
Она села в коляску. Приказала кучеру везти её в Гатчину. Всю дорогу её не оставляли грустные мысли. Под стать настроению была и погода. Мрачными показались ей каменные громады Петербурга. Она будто увидела их впервые. Туманная мгла и сырость придавали им таинственный и устрашающий вид. Серое небо с низкими, плывущими со стороны моря тучами грозно нависало над городом.
***
Оказавшись в своей комнате, Катя не смогла сдержать своих чувств. Она живо представила себе, какие душевные муки испытывает любимая сестра. Перед её мысленным взором возникли дорогие лица матери и отца, их грустные глаза. Ей ужасно захотелось оказаться в этот миг вместе с ними, крепко обнять их и утешить ласковыми словами. Они всегда проявляли такую нежность и заботу о своих детях! Кате хотелось, хоть чем-то выразить им свою безраздельную благодарность и любовь. Слёзы текли по её щекам. Она долго сидела в печальной задумчивости. Потом взяла чистый лист бумаги и стала писать письмо родителям, проникнутое теплотой и нежностью.
В этот год зима наступила ранее обычного. В середине ноября стояли морозы, точно в январе. Плотный лёд сковал реки и пруды. Часто завывали метели. С моря тянул насквозь пронизывающий северный ветер. Но когда стихала вьюга и тучи уходили за горизонт, то солнце сверкало так сильно, что на сияющий синевой снег невозможно было без боли в глазах смотреть. Все деревья от инея походили на убранных фатой невест с прихотливыми жемчужными уборами.
***
Для Кати потянулись ничем не примечательные дни исполнения своих обязанностей при государыне. Вечерами ей приходилось сопровождать императрицу в театр. Катя уже не испытывала робости и смущения в присутствии императора. Он был прост и добр в общении, хотя его могучая фигура с окладистой русой бородой многим казалась устрашающей.
Императрица всегда держалась с большим достоинством, величественно, с сознанием своего царственного положения. Её нежный овал лица и выразительные голубые глаза подчёркивали тёмные брови изящных линий и чёрные, как у испанки, прекрасные волосы, уложенные в красивую причёску, которую венчала усыпанная бриллиантами диадема. Она любила украшения. На ней часто можно было видеть роскошное колье из белого золота с висящими в виде крупных капель рубинами, вокруг которых сверкали бриллианты, и такие же серьги, подаренные мужем перед их венчанием. В торжественных случаях Мария Фёдоровна предпочитала шёлковые платья голубых и лиловых тонов, которые своим покроем акцентировали её стройную фигуру с тонкой талией и открывали изящные плечи.
В царской ложе, кроме императора и императрицы, иногда находились и великие князья. Они тоже были приветливыми и добрыми. В них не было никаких признаков надменности и высокомерия. Во время одного из спектаклей, когда все наслаждались великолепным исполнением арий заезжим итальянским тенором, Катя несколько раз поймала на себе внимательный взгляд великого князя Михаила Михайловича, который приходился дядей императору, хотя был с ним почти одного возраста, и находился в приятельских отношениях с наследником. Тогда она не придала никакого значения проявленному к ней вниманию члена императорской семьи, известного в свете как весёлого красивого молодого человека и великолепного танцора.
«Мало ли что мне могло показаться, – с некоторой отрешённостью подумала Катя. – Может быть, он просто задумался. И случайно его взгляд остановился на мне».
Первое время после отъезда Мики она пребывала в состоянии подавленности и безразличия. Хотя все служебные обязанности она выполняла чётко и с неизменной прилежностью. Внешне она ничем не выдавала своего настроения и глубоких переживаний. Приветлива и предупредительна была в отношении неё и государыня, постоянно демонстрируя свою благожелательность. К Кате, как и прежде, в свободные минуты заходили другие фрейлины. Её душевную доброту и отзывчивость все ценили очень высоко. К ней тянулись. Особенно те, кто нуждался в утешении и сострадании или кто из подруг хотел поделиться переполнявшими их чувствами.
Некоторые искренне сожалели об отъезде Мики. Все высказывали о ней комплименты и похвалы и были совершенно естественны в своих чувствах. Кате было приятно слышать такие мнения. Она не сразу решилась написать об этом домой, полагая, что тем самым ещё больше разбередит душевную рану Мики. Но когда получила от неё и родителей письма, которые свидетельствовали о том, что спокойная домашняя обстановка и нежная забота близких благотворно отразились на самочувствии сестры, то в подробностях сообщила о лестных отзывах в её адрес.
***
Фрейлины Высочайшего Двора представляли собой своеобразную касту. Молодым отпрыскам высшей знати кружила голову сама мысль быть отмеченными благосклонным вниманием придворной дамы. Порукой этому служили внешний лоск, изящество манер и блеск остроумия придворных кавалеров. В их среде не было темы, более волнующей горячую молодецкую кровь, чем романтические истории, рассказывающие о победах над нежными сердцами придворных фей.
Столь же трепетно между собой барышни обсуждали после очередного бала, кто из кавалеров пленил весь двор своей галантностью, бравым видом, с каким изяществом и грацией кружил в туре популярного вальса.
По загадочным законам психологического притяжения среди фрейлин формировались небольшие группки, где каждая поверяла другим свои сокровенные мечтания.
Хохотушка и лакомка Варенька Капнист, никогда не реагирующая на незлобные шутки подруг по поводу её полноватой фигуры, с утра постучала в дверь комнаты графини Игнатьевой.
– Котёнок, – так между собой она ласково называла Катю, – хватит спать!
Вся сияющая от переполнявших её радостных чувств она нежно обняла подругу и, не дав ей ответить, защебетала:
– Какой прекрасный бал был вчера! Даже её величество не отказала себе в удовольствии три раза принять приглашение к танцу.
– Да, праздник удался на славу! – согласилась Катя.
– Я заметила, как красавец Багратиони не отходил от тебя весь вечер, – и немой вопрос застыл в её голубых глазах.
– Это Софья Орбелиани представила мне князя по его просьбе, – как можно спокойнее сказала Катя, чтобы у подруги не сложилось превратное впечатление, будто бы она увлеклась им.
– А разве ты его до этого не знала?
– Нет… Мне Оленька Долгорукова говорила, что в свите государя есть флигель-адъютант кахетинский князь, который ей очень нравится.
– Я знаю, она была в него влюблена… Но сейчас её вниманием завладел Гуго – князь Дитрихштейн…
– Мне грузинский князь показался интересным… Он во время танца говорил о его родной Кахетии. Слушая его рассказ, я подумала, как же красиво люди говорят о своей родине! Мне даже захотелось там побывать… А когда он упомянул город Телави, я спросила, знает ли он, что там похоронен муж бывшей фрейлины вдовствующей императрицы баронессы Вревской…
– А ты откуда знаешь об этом?
– Мне маменька когда-то рассказывала… Она была знакома с баронессой.
– И что ответил тебе князь?
– Он об этом не знает.
– Я так и думала…
– Я сказала ему, что барон – герой войны на Кавказе… Он был большим другом грузин. Князь обещал написать своим родственникам, чтобы они позаботились о могиле барона.
Вареньке не терпелось поделиться переполнявшей её радостью. Она всегда рассказывала Кате, как близкой подруге, все свои сокровенные тайны, зная, что Катя никогда её не выдаст и не подведёт.
– Ты знаешь, дорогой мой Котёночек, вчера мой любимый Мышонок во время танца сказал мне, что на Пасху наконец всё решится: его отец поедет к моим батюшке и матушке, чтобы просить у ни моей руки…
– Милая Варенька, я тебя искренне поздравляю! – она нежно обняла подругу и поцеловала. – Граф Алексей Мусин-Пушкин – это хорошая партия… А как ты думаешь, твои родители дадут согласие?…
– Нисколечко не сомневаюсь! Я им не раз писала, что очень люблю моего Алёшиньку. А если они любят свою Вареньку, то не должны ей возражать…
И при этих словах звонко рассмеялась. Она не могла скрыть, что душу её переполнял восторг. Да и не в её характере было скрывать свои чувства.
Кате нравилась непосредственность и искренность Вареньки, которая обладала чарующим обаянием. Во время их частых прогулок вдоль Серебряного озера, прилегающего к Гатчинскому дворцу, Варенька любила рассказывать о своих близких. О том, как в детстве родители по вечерам устраивали читки русских, французских и немецких книг. Кате это напоминало семейные вечера в Крупке. Из этих рассказов Катя поняла, что родительская забота о воспитании детей (у Вари было двое младших братьев и сестра) благотворно сказалась на её образовании. Катю восхищала подруга своим умом, быстротой реакции, изяществом и ласковостью, которые удачно сочетались с её практической жилкой. Однако иногда Катя замечала в ней вдруг ни с того ни с сего прорывавшийся дух противоречия. Узнав, что на Пасху будет решаться судьба Вареньки, Катя порадовалась за неё. Но в то же время ей взгрустнулось, потому что ей было жаль предстоящей разлуки с подругой: согласно установленному порядку, фрейлины, выходившие замуж, подавали прошения об отставке. Исключения были крайне редкими.
Об авторе:
Анатолий Щелкунов, дипломат, общественный деятель, Генеральный консул Российской Федерации в Варне в период 2005–2009. Он был назван почетным гражданином Варны, которую носит в своём сердце. Он является автором книг «Духовное единение», «Александр Рачинский», «Красота болгарской розы».
Четвертая книга Анатолия Викторовича прослеживает жизнь дипломата графа Игнатьева, объявленного Рыцарем на Балканах. На 500 страницах в увлекательном историческом повествовании раскрывается характер, личность и дипломатические ходы человека, который лично подписал свободу Болгарии в Сан-Стефано, – графа Николая Игнатьева. Читатель узнает о миссии дипломата в Китае, о Балканской эпопее, о надеждах и разочарованиях миротворца Игнатьева, поймёт, актуальна ли сегодня школа дипломатии, действовавшая 150 лет назад.
Критики говорят, что книга Анатолия Щелкунова – это своеобразный учебник по дипломатии, в котором автор даёт пример того, как нужно читать не только историю, но и историю дипломатии. В ней Анатолий Щелкунов показывает, что именно миротворчество – ключ в дипломатии.
Интересным является факт, который объединяет автора и его героя. Граф Игнатьев – это первый иностранный почетный гражданин Варны, а Анатолий Щелкунов – последний на данный момент. Издатель «Дипломата России» – Фонд «Устойчивое развитие для Болгарии».
