Жизненность романа А. Проханова «День»
Любое произведение обязательно отражает особенности мышления автора. Так или иначе невидимая и неотделимая связь характера писателя и его создания проявляется между строк и, собственно, в самой авторской интенции слова. В этом отношении показателен роман Александра Проханова «День». В телепередачах общественно-политической направленности писатель предстаёт порывистым и резковатым борцом за правду, иногда излишне эмоциональным. Такова и прохановская интенция литературного слова с отрывистыми и короткими, как выстрелы, предложениями. Казалось бы, красочные описания природы, демонстраций и других мероприятий могли бы создать необходимую ретардацию, но намечающуюся гармонию разрушает излишняя стилистическая пафосность. Однако крупную литературу эстетика формирует в меньшей степени, нежели смыслы. Не случайно элитарный клуб классической прозы представляют Достоевский и Толстой, не отличавшиеся, по мнению лингвистов, высокохудожественным языковым уровнем. Определяющим значением их признания выступила, сообразно трактовке критика – эмигранта первой трети двадцатого века Павла Муратова, «жизненность» произведений, включающая в себя, помимо собственно эстетики, философскую востребованность созданных в пространстве текстов образов и идей.
Рассматривать роман «День» следует главным образом как раз в ракурсе этой самой жизненности, поскольку отличительной чертой прозы Проханова является публицистичность, которую он мастерски затушёвывает при помощи буффонады и необходимых для неё гиперболизированных карикатурных и театральных образов. Собственно, на создании ярких экспрессивных образов и зиждется художественная основа романа. Критиками уже отмечалась ассоциативная связь стилистики и метафоричности Проханова с живописью Босха. Видимо, так оно и есть, потому как и у меня самого, ещё не ведавшего о данном сравнении, появилась аналогичная же мысль. У одного, ну у двух исследователей может возникнуть подобное, но у нескольких… Литературно-общественным психозом здесь пахнуть не может.
Фантастический реализм «Дня» в полной мере отражает апокалиптическое восприятие гражданами СССР крушения родной страны и в первую очередь тех коммунистических идеалов, ради которых жили их предки. А переживать было о чём: качество жизни, социальная защищённость народа росли по нарастающей. Будь иначе, разве проходили бы такие протестные просоветские массовые митинги и демонстрации, какие описывает в своём романе Проханов?
А между тем его всегда отличал умелый выбор темы. Патриотизм, крушение надежд и, конечно, документальность событий, позволяющая достоверно сориентироваться в общественно-политической парадигме начала 90-х, – конёк романа. Стоит отметить, что так же, как и русскую литературу в целом (по европейскому счёту) не отличала особая сюжетная изощрённость, не выделился ею и прохановский «День». Тем не менее сравнение романа с этой самой «эталонной» европейской прозой возможно ровно в той же мере, что и в ответе на детский вопрос, что лучше – карандаш или авторучка, поскольку и то и другое важно в области своего применения. Литература западная, скатившаяся до психоанализа, а именно данную тенденцию её нынешнего развития сформулировал критик Алексей Татаринов, обнаруживает в себе некую местечковость. Речь идёт о её проблематической ограниченности, формируемой в условиях требований и интересов западного мира. И кто знает, какие из этих ныне популярных романов западной культуры сумеют остаться в литературном мире будущего, какую тематическую схему станет диктовать читательский запрос и писательский ответ эры глобализации?..
И всё же отправная точка в подобном сравнении обнаруживается – масштаб изучаемой автором темы! Проханов в этом отношении находится в заметно более выигрышном положении, нежели европейские собратья по перу, потому что его главным героем становится – нет, не трагическая любовь главных героев! – Революция! Вот на что направляет своё вдохновение трибун и оратор по жизни Проханов. Стоит заговорить о революционной борьбе – и автор возгорается. Не случайно основу словесного ряда, сопровождающего образ главной героини Зои, чьим идеалом мужчины является революционер, составляют: огонь, пламя, пожар, тушить. Даже волосы Зои Костровой ярко-рыжие. В принципе, этим революционным огнём и создаётся вся ткань повествования.
Любую народную борьбу порождает несправедливость и угнетение. К сожалению, Проханов не затронул тему эксплуатации народа, хотя таковая проявилась в перестроечное время в невиданном бессердечии власти, когда на большинстве предприятий не выплачивали зарплату по полгода, а то и больше. А чтобы голод не сподвиг рабочих на бунт, выдавали в счёт зарплаты продукты по завышенным ценам.
Однако необходимость революционной борьбы Проханов всё-таки обосновывает, введя в действие олигарха Лухтомского, чтобы через его типический образ раскрыть характер демиургов нового строя: «Лухтомский замолчал. Открыл широко глаза. В них исчезли жёлтые огоньки, будто Лухтомский невидимо нажал выключатель. В глазах не было огоньков, а был беспросветный, с лиловым отливом, мрак». Такая характеристика душевного состояния новой политической и финансовой элиты обращает внимание и на её глубинные устремления, а именно к абсолютной власти.
«Да, общество разделилось! – восклицает олигарх в беседе с главным редактором “Дня” Куравлёвым. – На лузеров и виннеров. На проигравших и победителей. Не вина лузеров, что они проиграли. Не заслуга виннеров, что они выиграли. Так распорядилась природа, дав выход естественным законам. “Пусть неудачник плачет!” Так, кажется, поётся в опере? Плачет, утешим. Скандалит, уймём».
Если рассуждать с точки зрения рационализма, то есть смысл в подобном утверждении, однако подобный рационализм, культивировавшийся сторонниками Гитлера, евгеники, породил фашизм с его теорией высшей расы, развившийся до газовых камер, концлагерей и тому подобных античеловеческих деяний. Да и то, каким образом устраивался выигрыш так называемых виннеров, всем известно…
Теперь же все их помыслы устремлены к одному – удержать достигнутые позиции и не допустить передела собственности.
Лухтомский: «Мы не будем делиться с нищими своими миллиардами, Виктор Ильич, наши миллиарды пойдут на строительство современных заводов, комфортных жилищ, новой культуры. А нищие их просто пропьют и профукают. Нам не нужна армия, которая за три дня дойдёт до Пиренеев. Нам нужна полиция, которая подавит бунт».
Вот оно, достаточное обоснование революции, чтобы через очищение общества от подобных узурпаторов не допустить рождения гиперкапитализма, при котором угнетение масс становится доминантой развития общества.
Как бы ни был романтизирован в романе образ революции, она не может претвориться в реальность одним желанием или магическим напряжением воли. Её делают люди. И её цена – кровь. «Что могут самодельные плакатики, танцующие старушки, ряженые язычники перед загадочной, неодолимой нечеловеческой силой, завладевшей непобедимой страной?» – задумывается протагонист Проханова Куравлёв. Вопрос вопросов, ответ на который прозвучит в финале.
И там выяснится, что революция – прежде всего организация, а романтика – не более чем сопутствующий ей ореол, а также и страх, который настигает восставших в момент их разгона солдатами: «ׅ“Что делать? Так бесславно! Накрыть собой Зою!” Куравлёв был в панике. Хотелось бежать. Подхватить Зою и вынести её на руках, чтобы скрыться от смертоносных лучей, не слышать хрип мегафона». (А ещё революция это и смерть, от которой расстрелянного вместе с другими восставшими Куравлёва в последний момент избавляет высшее провидение.)
Страх побеждается только большей силой – любовью и ненавистью. А ещё преданностью высшей идее и связанной с ней верой в то, что когда-нибудь человечество поймёт, что русские станут тем «ковчегом, где спасётся весь род людской». И русская революция в том виде, в каком её представляет Проханов, подсознательно свершается ради этого самого ковчега – как цели и сверхзадачи всей русской цивилизации.
Для подобных произведений, рассказывающих о прошлом страны, историческая правда – важнейшее качество читательского доверия книге. «День» достоверно повествует о событиях и даёт точные характеристики писателей, журналистов, философов, политиков, простых людей, оказавшихся на передовой линии с обеих сторон фронта. Мы не понаслышке, а воочию можем увидеть, как вели себя в те трудные времена такие известные люди, как политики Сергей Бабурин, Виктор Илюхин, Геннадий Зюганов, Руслан Хасбулатов, Альберт Макашов, литераторы Станислав Куняев, Эдуард Лимонов, Владимир Бондаренко, философ Александр Дугин и многие другие.
«День» мог бы остаться дневником эпохи перестройки, не заверши Проханов образ революции финальным мазком. Зоя – в некотором смысле персонификация революционного духа – погибает в огне. Зоя – по-гречески «жизнь». Жизнь, принесённая автором в качестве сакральной жертвы, становится олицетворением нового режима и символом огненного распятия коммунистической идеи справедливого общества. Но это был «День» – то, что сегодня. Несломленные борцы газеты создают новое издание – «Завтра». Надежду и веру человека в высшую справедливость уничтожить невозможно.
Как уже говорилось, несмотря на оригинальную метафоричность, Проханов всё равно остаётся в прозе публицистом, поэтому главным его приёмом становится умелое нащупывание, подобно сапёру, единственно верных смысловых ходов и выходов. В результате все персонажи уместны, а характеры героев раскрыты в полной мере, чтобы способствовать раскрытию главной идеи. И как раз смысловое наполнение, а именно этот фактор и является важнейшим критерием крупной литературы, позволяет предположить, что при всём художественном недостатке рваного ритма и избыточной пафосности речи роман «День» станет для потомков актуальной книгой. И читать Проханова будущие поколения станут не как стилистов Казакова или Чехова, а как писателя, самобытно точно отобразившего нерв эпохи. Вот в чём, пожалуй, и заключена жизненность романа.
