У каждого своя правда. Пара заметок о «чукотской» литературе
Часть первая: Алитет – советский эпос о Чукотке
Роман Тихона Сёмушкина «Алитет уходит в горы», впервые опубликованный в 1948 году, сразу же стал настоящим советским «бестселлером».
Автор был награждён Сталинской премией 2-й степени за 1948 год, по мотивам книги был снят одноимённый художественный фильм (в прокате с 1950 года), а к моменту второго советского издания (1952 г.) роман был переведён на несколько европейских языков и издан в Англии, Франции, Испании, Швеции, а также в странах «народной демократии». Позже роман ещё как минимум трижды (1972, 1984 и 1988) переиздавался на русском языке и не менее двух раз – на языках народов бывшего СССР.
До и после «Алитета» Сёмушкин написал повести «Чукотка» (1936), «Спасение Талеко» (1946, в редакции 1955 г. «Приключения Айвама»), «Полёт в Арктику» (1956), книгу рассказов и впечатлений «Угрюм-Север» (1968), сценарий художественного фильма «Романтики» (1941). Но главной книгой Сёмушкина всё же стал именно роман «Алитет уходит в горы» (в этом Семушкин странным образом перекликается с первым инуинскими писателем Маркузе Патсангом).
Сегодня и роман, и его автор – писатель, чья первая повесть «Чукотка» была впервые опубликована по рекомендации Максима Горького, «этнограф и составитель первого чукотского букваря» Тихон Захарович Сёмушкин – основательно подзабыты и читательской публикой, и профессиональными критиками (в Википедии, например, есть статья о фильме, снятом по мотивам романа, но о самом романе информации нет).
Забвение это совершенно незаслуженное, так как «Алитет» может многое дать современному читателю.
Конечно, роман «Алитет уходит в горы» не шедевр мирового значения — Сёмушкин не Шолохов, не Пастернак, и даже не Солженицын. Местами (особенно в поздней версии) «Алитет» излишне тенденциозен, местами роман «скатывается» в научно-популярный очерк, есть в книге и другие «провалы».
Например, в издании 1972 г. шаман Коруге говорит: «мои людишки много дней не выходили из яранг… Моим людишкам надо идти за тюленем… Алитет устал помогать им… Ветер, остановись!.. Сам Корауге просит». В издании 1952 г. было не «людишки», а «люди».
Также в издании 1972 г. появляется отсутствовавший в издании 1952 г. эпизод: «Алек в одной набедренной повязке, вся крепко сбитая, потянулась к ящичку, в котором когда-то был американский табак «Блакневи». Она извлекла из него чашки и блюдца и, чтобы угодить хорошим гостям, проворно стала работать длинным красным языком. Она вылизывала чайную посуду, запуская язык почти на самое дно чашки». Оба примера демонстрируют увеличение тенденциозности от издания 1952 года к изданию 1972.
Приведем примеры скатывания в очерк. В одном месте Сёмушкин пишет: «Далёкий Чукотский край веками был оторван от Большой земли. Люди жили здесь на основе неписаных законов. С момента рождения человека и до самой смерти всевозможные суеверия были постоянными спутниками его. Но при всём этом основными чертами народа были смелость, честность, выносливость и терпеливость».
В другом сообщает: «Представители российского и иностранного капитала осели на чукотских берегах в погоне за «хвостами». Наряду с русскими купцами здесь прижились датчане, норвежцы, американцы и англичане. Лёгкая нажива была целью пришельцев, поселившихся на этих берегах».
Ещё дальше читаем: «Все свои производственные праздники — «Убой моржа», «Китовый праздник», «Поднятие байдар» — страстные любители состязаний, охотники всегда сопровождают испытанием силы, ловкости, выносливости».
Ещё пример «научно-популярного очерка»: «Люди в горах -кочевники-оленеводы — были наиболее отсталой частью населения чукотской земли. Их кочевой образ жизни затруднял организацию Советской власти».
И наконец: «Такова уже традиция советских людей — ознаменовывать годовщину своего великого праздника производственными достижениями». Это даже не очерк, а газетная передовица!
Важнейший провал Сёмушкина связан с рассказом о шамане Корауге.
Так, когда Корауге говорит Алитету: «Большая сила вложена в меня. Сила духа. Я могу повелевать морскими зверями», Сёмушкин замечает: «Эти два человека — шаман Корауге и его сын Алитет — отлично знали, что никакими зверями они не повелевают, никакой силы духа в них не вложено, и всё же они льстили друг другу, делая вид, что говорят правду». Замечание Сёмушкина можно было бы списать на идеологические установки, если бы за этим не следовало указание «Так думала старая жена Алитета Наргинаут». Понятно, что чукотская «женщина каменного века» не может думать, как европеец рационалистической эпохи.
Позже в главе 12 ч. 1 кн. 1 Сёмушкин разоблачает сам себя: шаман Корауге камлает: «Ветер, остановись!.. Много дней в отлучке Алитет. Духи, сделайте хорошую погоду! Ваамчо в жертву вам..». Если бы Корауге не верил в свою способность обменять у духов жизнь Ваамчо на жизнь Алитета, он вряд ли стал бы устраивать такое камлание, тем более сидя в одиночестве.
Но при всех частных недочётах роман Сёмушкина «Алитет уходит в горы», бесспорно, является «одним из выдающихся произведений советской художественной литературы». И в этом советские критики были абсолютно правы.
Что придаёт произведению искусства значение? Художественное совершенство и способность будить мысль. Не дать готовые ответы (ещё Потебня отмечал, что «посредством слова нельзя передать другому свою мысль»), а именно «пробудить в нём его собственную».
Внимательное прочтение романа Тихона Сёмушкина даёт возможность читателю увидеть происходящее в современной России с неожиданной позиции, как бы оказаться «на расстоянии», с которого, по словам Блока, видно большое.
Первое, что бросается в глаза при прочтении романа Сёмушкина, это абсолютная современность его заглавного героя.
«Враг народа» Алитет (определение автора послесловия к изданию 1952 г.) совсем не «забитый чукча», боящийся белого человека и цепляющийся за пережитки первобытнообщинного строя. Наоборот, Алитет — первый в стойбище проводник технического прогресса, реформатор традиций, коммерсант и организатор товарного производства.
Уже в самом начале романа, буквально на первой его странице, Сёмушкин показывает «прогрессивность» Алитета и одновременно противопоставляет его остальным чукчам. Если «байдарные охотники» торопливо устремляются на морскую охоту: бить моржей, то «Алитет намеренно вышел на охоту последним. Ему незачем спешить. Он единственный владелец моторного вельбота. Алитет хорошо знал, что его вельбот обгонит байдарных охотников, и он первым начнёт убой моржей».
Алитет не только ходит в море на вельботе, высматривает моржей в бинокль, бьёт их из лучшего американского винчестера, носит американский целлулоидный козырёк от солнца и пьёт «крепкий душистый чай «липтон».
Как настоящий поклонник прогресса, Алитет «называет своего любимого умного пса Чарли», учит чукчей, что огненную воду надо пить, стукаясь кружкой о кружку, и во всём стремится подражать своему торговому приятелю «американу» Чарли Томсону.
Стремясь быть «как американ», Алитет настойчивостью вводит новый «американский» быт. Так, Сёмушкин пишет: «Недалеко от яранги Алитета красовалась постройка, какие бывают только у таньгов. Эта постройка принадлежала Алитету и служила складом. Стены склада состояли из гофрированного оцинкованно ми, бери железными пальцами».
Порой стремление быть «как американ» принимает довольно комичные формы: к примеру, Алитет не снимает американский солнцезащитный козырёк даже когда «солнце давно уже скрылось за тучами», но кто его за это осудит? «Ведь он любил американские вещи»!
В умении торговать Алитет едва не превосходит самих «амери-канов». Достаточно указать на великолепную сцену торговли Алитета с капитаном контрабандистской шхуны «Поляр бэр» Гарри Брауном.
Правда, в конце концов Брауну удаётся обмануть Алитета, подсунув тому вместо долгового обязательства записку: «Гуд бай, косоокий дьявол! Ты мне основательно испортил печёнку за эти пять дней. Проклятие тебе и тому, кто обучил тебя такой торговле. Но ничего, остатки пушнины поправят мои дела совсем неплохо. За медвежьи шкуры не беспокойся, чертяка. В Америке на них найдётся покупатель. Ещё раз гуд бай и навсегда. К сему руку приложил Тэки Чёрный Жук».
Но если вспомнить истории из 90-х годов, когда российские банки выдавали чеченцам деньги по фальшивым авизо, то Алитет уже вовсе не кажется смешным, тем более что сын шамана Корауге, в отличие от банковских клерков, и читать-то не умел!
Действий Алитета не понимает собственная жена Наргинаут. «Когда Алитет сдружился с американом, — говорит она в одном из эпизодов, — он испортился совсем. Он стал мучить себя. Редко стал сидеть дома. Всё ездит. То есть. Нет охоты — еды нет. А ведь за оленем не надо в море ходить. Поэтому хочу завести стадо». Здесь Алитет явно лукавит. Действительно, на окраине стойбища Лорен «стояли конусообразные яранги, заплатанные мешковиной, старой моржовой шкурой и кусками тюленьей кожи. В них жили охотники, которые никогда не наедались так, чтобы чувствовать лёгкую усталость и приятную леность, располагающую ко сну». Но сам-то Алитет был богатейшим человеком стойбища, способным прокормить трёх жён и всех их детей!
С многоженством Алитета связан ещё один момент, показывающий его прогрессивность и готовность жить по-новому. Алитет не только использует своих жён как дешёвую рабочую силу, но и использует их сексуальную привлекательность в коммерческих целях.
Конечно, о возможности сексуальной эксплуатации в чистом виде Алитет даже не догадывается, зато институтом «приятельства по жене» пользуется более чем активно и регулярно обменивается жёнами как с чукчами, так и с «американом» Томсоном. Причём делает это Алитет, как говорится, исключительно во имя установления доверительных деловых отношений.
Желание развивать торговлю или, как говорит сам Алитет, «стать настоящим торговым человеком» толкает его на прямое нарушение вековых чукотских обычаев. Когда Алитет решает взять второй женой девушку Тыгрену, с детства предназначенную в жёны охотнику Айе, он натером. и конфликт Алитета с русскими, приехавшими строить на Чукотке социализм, — это не конфликт старого и нового, а борьба между двумя вариантами будущего.
Современный читатель, воспитанный на легендах о исключительно благотворном влиянии свободной конкуренции на качество жизни и пропагандистских штампах о бестолковом «совке», может сказать: «Вот если бы большевики не извели таких сильных, ловких и удачливых охотников, как Алитет, то на Чукотке (читай — в России) сейчас было бы лучше, чем на Аляске! (читай — Америке)».
Против этого примитивного социал-дарвинизма, или, если хотите «экономического ницшеанства», Сёмушкиным припасено противоядие: богатство Алитета приобретено ложью, обманом, воровством и прямым насилием.
Вельбот Алитета куплен за ворованные шкуры. Старик Вааль, который когда-то «был великим охотником», рассказывает своему сыну Ваамчо: «Глазам моим не посчастливилось… они увидели, как Алитет собирал песцов из чужих капканов…
А вскоре и Корауге обманул всех охотников стойбища. Лисьи и песцовые шкурки, принесённые в жертву, оказались у Алитета. На вельбот пошли наши песцы. Теперь вельбот стал помощником Алитета, а мы опять должны носить ему шкурки зверей».
Но этого Алитету мало — вполне в духе свободной конкуренции он заливает приманку в капканах Ваамчо «таньгинским — светильным жиром» (керосином).
Жена Алитета Тыгрена прямо говорит, что Алитет вор: «Он крадёт всё. Он даже меня украл, как лисицу из чужого капкана». Это при том, что чукчи вообще не знали, что такое воровство: «Грузы долго лежали на берегу без охраны, и никогда ещё не пропадал у мистера Томсона ни один кирпич чаю, ни один кусок сахару, ни одна плитка табаку, — пишет Сёмушкин. — Несмотря на огромную нужду в товарах, никому не приходила в голову мысль обворовать Чарли».
Не чужд Алитет и прямому грабежу: «когда случалось охотнику вырастить хорошую собаку, она обязательно попадала к Алитету. Хорошую собаку нельзя было не уступить ему — всё равно отнимет».
Ещё более серьёзное (в понимании современного цивилизованного человека) обвинение Алитету бросает его старшая жена Наргинаут: «У меня было трое детей. У меня было много радости. Потом не стало. К Алитету пристала сильная болезнь. Кора-уге сказал, чтобы старший мальчик унёс его болезнь. Алитет задушил мальчика и поправился. Так же умерла девочка. И теперь я живу без сердца». Казалось бы, речь идёт исключительно о варварском обычае людей, застрявших в каменном веке, но этот рассказ подготавливает читателя к сознательной попытке Алитета убить представителей губревко-ма Андрея Жукова и Никиту Лося, в результате которой гибнет старый чухча Рынтеу.
Естественно, что и промысел Алитет ведёт хищническими методами, подрывая экологическое равновесие. Сёмушкин неоднократно говорит о том, что Алитет бьёт моржей без разбору, бросая их мясо в море, ведь «американу» нужны только бивни. Интересно отметить, что эта экологическая нота возникает у Сёмушкина намного раньше, чем в массовом сознании (интересующиеся могут посмотреть издание бремовской «Жизни животных» 40-х годов с подробными рекомендациями по траловой охоте на дельфинов для последующей выкормки их тушами свиней).
В то время как массовая пропаганда повторяла мичуринское «Мы не можем ждать милостей от природы. Взять их у неё — наша задача!», в романе Сёмушкина море мстит Алитету и Томсону: в конце первой книги романа ги гантский хищный морж разбивает американский вельбот Алитета. Гибнут охотники, гибнет 12-летний сын Томсона Бэн, гибнет и сам Томсон. Алитет выживает, но от него окончательно «отворачивается удача» — никто (даже приятель по жене оленевод Эчавто) не хочет с ним торговать, на охоте его преследуют неудачи, от него убегает жена Тыгрена, и даже сын Гой-Гой предпочитает жить с русскими, а не с Алитетом.
В финале романа Тихона Сёмушкина — «рассказа, пересыпанного заметками, достойными прочтения дважды», — перефразируя Карла Сэндберга, Алитет, оставшийся совершенно один, «уходит в горы». Он и советская власть несовместим
После падения советского режима Алитет, а точнее «алитеты», спустились с гор обратно. Да и кто мог бы их остановить, если в «большом стойбище» нет уполномоченных губревкома Андрея Жукова и Никиты Лося?
Часть вторая. Постсоветский «анекдот» о Чукотке
Роман этот, отвратительный художественно, грубый, дурно написанный,
сделал, однако, своего рода отрицательную пользу: он показал впервые ясно, чего именно хотят люди этого рода».
Константин Леонтьев о романе Николая Чернышевского «Что делать?»
За годы, прошедшие со времени написания и первой публикации романа Юрия Рытхэу «Чукотский анекдот», эта книга уже не единожды становилась предметом критического разбирательства.
Оценки «Анекдоту» от Рытхэу давались разные: от довольно острожных до прямо осуждающих и, напротив, откровенно восторженных.
Так 15 лет назад в 2006 году Роман Сенчин писал: «Местами Юрий Рытхэу сбивается на публицистику, местами идёт перебор иронии, иногда бывают неубедительные, откровенно слабые сцены».
С другой стороны, Ефим Роговер заявлял немногим позже, что в последних романах язык Рытхэу «обрел классическую выверенность», его речь «безупречна в своей ясности, литературности и освобожденности от зауми, словесного трюкачества или ерничества», а сам роман «превращается в национальную сагу».
При этом, Роговер, так же как Сенчин, замечал, что Рытхэу использует «в ткани своих романов заметный публицистический элемент».
Лично мне художественные достоинства «Чукотского анекдота» сразу показались несколько сомнительными. Небольшой по объему роман насыщен странными анахронизмами, и зачастую необъясняемой чукотской лексикой.
Например, в сцене прибытия американской делегации на Чукотку, глава местного КГБ Дудыкин после исполнения американского гимна задает вопрос: – А где наш? На что получает ответ: – Который? Старый у нас еще со словами о мудром Сталине, а нового так и не прислали. Заметим, что слова о Сталине официально убрали из гимна СССР в 1977 году (с 1956 по 1977 гимн вообще исполнялся без слов), а описываемые события происходят в конце 80-х!
Также о перестроечном времени говорится, что «в те годы Россия управлялась, в основном, президентскими указами», что не соответствует действительности – президентскими Указами Россия управлялась при Б.Н. Ельцине, но никак не при М.С. Горбачеве (должность Президента СССР была учреждена 15 марта 1990 г., ликвидирована 25 декабря 1991 г.).
А когда позднесоветский чукча Пестеров заявляет аляскинскому эскимосу Чарльзу Джонсону «Ты настоящий олигарх!» это производит убийственное впечатление. Во-первых, это анахронизм – слово «олигарх» широко распространилось в русском языке после 1996 года с подачи Б.А. Березовского и к настоящему времени фактически перестало употребляться в живой речи.
Во-вторых, это должно быть сказано по-английски («You are a real oligarch!»), но в английском языке слово «oligarch» как правило, применяется либо в отношении античных олигархов, либо в отношении новоявленных «олигархов» постсоветских (в Википедии даже есть специальные статьи об российских и украинских олигархах).
Впрочем, «Чукотский анекдот» достоин весьма пристального внимания независимо от его собственно художественных достоинств. Даже если бы этот роман был абсолютно беспомощен, его все равно нужно было бы анализировать. И дело тут не в том, что, Рытхэу «показывает жизнь далёкого от столиц уголка земли», а в том, что как публицистическое произведение «Чукотский анекдот» «показал впервые ясно, чего именно хотят люди этого рода».
Давайте же попробуем разобраться, что хочет сказать Рытхэу-публицист.
Первое, что бросается в глаза это даже не антисоветская, а скорее именно антироссийская и проамериканская направленность «Чукотского анекдота».
Перечислять все сопоставления между русскими и американцами, проводимые в романе, бессмысленно – они там встречаются буквально на каждой странице, причем неизменно американцы оказываются лучше русских – но один красноречивый эпизод следует упомянуть.
На встрече с избирателями кандидату на должность губернатора Чукотки Базарову задают вопрос о возможности продажи Чукотки Америке. Потенциальный губернатор отвечает: «Чукотка есть и остается в составе Российского государства! Навечно!», после чего «глас народа» – кто-то из чукчей заявляет: «Значит, вечно будем жить херово!»
Многочисленные пассажи против советской бюрократии, вроде истории с переселением нувуканских эскимосов в Нумакмун или строительства Дворца пионеров на Чукотке по проекту испанского архитектора, по сути также направлены на решение одной задачи – доказать, что если бы Чукотка принадлежала не России, а Америке, то жизнь чукчей была бы значительно лучше.
Надо заметить, что данную мысль Рытхэу последовательно проводит не только в «Чукотском анекдоте». Так, в далеком уже 2004 году в интервью киевскому еженедельнику «Бульвар Гордона» на вопрос «если бы Чукотка принадлежала не России, а Америке, было бы лучше или хуже?» Рытхэу прямо заявил: «Думаю, значительно лучше для моего народа. Просто не повезло нам со «старшим братом».
Конечно, с Рытхэу можно было бы поспорить, как это и сделал в 2007 году Юрий Козлов, в своей статье о Рытхэу в «Литературной России». В статье «Молчание снегов» Козлов писал: «Мне тоже доводилось бывать на Аляске, и я видел тамошних аборигенов, работающих в аэропортах, в магазинах, на предприятиях народных промыслов. Да, они лучше одеты и более сыты, чем их братья на советской, а нынче российской Чукотке, но и там они находятся на социальном «дне», разве что в большей степени сдобренном политкорректностью и показной заботой о «коренных народах». Но такой спор увел бы нас далеко за рамки рассмотрения книги Рытхэу. Поэтому, обратимся к тексту.
Вот Рытхэу сообщает, что «культура охотников на крупного морского зверя намного старше, чем пирамиды в Египте», но почему-то забывает добавить, что за последние несколько тысяч лет «тангитаны» создали письменность, науки и промышленность, построили великие города, победили чуму, оспу и проказу, прошли от полюса до полюса всю планету и добрались до Луны; а «охотники на морского зверя» всё это время били моржа гарпуном с костяным наконечником… Думаете это случайная «забывчивость»? Нет, заявление о древности культуры, в романе нужно для того, чтобы опровергнуть утверждение о том, что «Советская власть вырвала чучкей и эскимосов из невежества и темноты».
Я нисколько не сомневаюсь в древности культуры «охотников на крупного морского зверя», и совершенно согласен с Рытхэу, когда он пишет, что у Берингова пролива: «по праву надо было поставить памятник Великому Иннуиту, Человеку в подлинном смысле этого слова, доказавшему возможность достойно жить в экстремальных условиях, на самом краю людского обитания».
Но мне, привыкшему уважать людей любых национальностей, решительно непонятно почему нувуканские эскимосы не могли ужиться среди чукчей. Кстати, замечу, что инуиты – это самоназвание эскимосов, а не чукчей. Чукчи себе именовали вовсе не инуитами, а «луораветлан», подразделяя себя на оленеводов «чаучу» и собаководам «анкальын».
«Советским чиновникам уже представлялся Нумакмун как новый тип поселка, где в тесной дружбе будут жить коренные народы Чукотки – эскимосы и чукчи, вместе охотиться, веселиться, дружить семьями. Но все эти надежды оказались тщетны. Никакой дружбы не получилось. Люди, которые и впрямь недавно не позволяли и худого слова сказать друг о друге, вдруг стали вспоминать старые обиды, даже те, которые упоминались лишь в древних сказаниях. Эскимосы демонстративно не понимали чукотского, а чукчи эскимосского, общались только на русском, да и то по необходимости».
Откуда эта ненависть? Почему русские и украинцы могли делить одно кладбище, одну станицу и один берег Кубани, а чукчи и эскимосы не могли «делить одно кладбище, святилища, морской берег»? Видимо, причина в жадности и похотливости русских. Много раз в «Чукотском анекдоте» повторяется мысль о том, что русские пришли на Чукотку за «длинным рублем» и что белые люди (читай русские), пожив некоторое время в чукотских и эскимосских селах и взяв себе в жены местных девушек, наделав детей, уезжали навсегда, оставляли туземных жен вместе с потомством и напрочь забывали о них».
Едва ли не единственный положительный герой из «русских» – Михаил Меленский – антисоветчик польского происхождения, полностью превратившийся в чукчу и по образу жизни, и «по паспорту».
Видимо, идея превращения русского в чукчу для Рытхэу носит программный характер. В романе «Скитания Анны Одинцовой» главная героиня, приехавшая на Чукотку в 40-е годы ХХ века писать диссертацию о культуре северных народов, так проникается этой культурой, что сама становится чукчей.
В общем, по Рытхэу, хороший русский – это русский, превратившийся в чукчу. При этом сам Рытхэу проделал всё ровно наоборот – переехал в Санкт-Петербург, где жил буквально «как белый человек», а вовсе не вернулся стучать в бубен в яранге, где-нибудь под Анадырём.
От остальных русских ничего хорошего ждать не приходится: и общежитие, построенное русскими, для эскимосов вроде тюрьмы, и здание администрации вот-вот рухнет, и даже пекарню обязательно поразит грибок…
Главный, узловой момент романа, сдвоенный эпизод выборов губернатора Чукотки Базарова и изнасилования, а затем убийства Антонины Тамирак Николаем Зотовым также построен на идее о плохих русских. Едва прикрытая символика легко прочитывается: Антонина (Чукотка) любит Роберта (Америку), и хочет жить с ним вместе, но Зотов (законная русская власть) для того, чтобы захватить купленную на чужие деньги квартиру (то есть Чукотские богатства) готов пойти на любую подлость (Базаров выигрывает выборы путем прямой фальсификации результатов голосования при помощи своих русских подельников из Избиркома), что ведет к гибели Чукотского народа.
Такой взгляд Рытхэу на роль русских на Чукотке противоречит мнению, утвердившемуся со времен романа Тихона Семушкина «Алитет уходит в горы», и Рытхэу не жалеет сил на полемику с Тихоном Захаровичем.
В «Чукотском анекдоте» «Алитет» прямо упоминается не меньше четырех раз. Буквально на первой же странице Сьюзен Карпентер заявляет своему брату Роберту: «Дед наш был неплохим человеком, и американский торговец Чарльз Карпендель из романа советского писателя Тихона Семушкина ничего общего с ним не имеет».
А буквально через несколько строк выясняется что «неплохой человек» еще во времена золотой лихорадки перебрался через Берингов пролив на территорию России, чтобы скупать золото, намытое американскими «проспекторами», что было «грубым нарушением российских законов». Но это же такое мелочи, правда?
Американец Кронгауз с грустью думает, что, «похоже, единственным историческим источником тех времен для нынешнего поколения коренных обитателей Чукотки» является роман «Алитет уходит в горы». Роберт Карпентер сообщает Антонине Тамирак о том, что он читал Семушкина…
И здесь, в заочной полемике Рытхэу и Семушкина, внимательный читатель может обнаружить очень важное различие этих двух писателей. Что говорится о русских в «Чукотском анекдоте», я уже рассказал. А вот, что пишет Семушкин о чукчах: «основными чертами народа были смелость, честность, выносливость и терпеливость», при этом Семушкин открыто осуждает русских (а заодно датских, норвежских, американских и английских) купцов, осевших «на чукотских берегах в погоне за «хвостами».
Рытхэу пишет: «Права на природные богатства в Советском Союзе объявлялись всенародными, общегосударственными. Далекий украинец считался таким же хозяином чукотской земли, как и сам чукча. Но существовало маленькое отличие: чукча не являлся хозяином украинской земли и не имел никаких прав на урожай украинского крестьянина».
А из прошлого ему отвечает один из героев романа Семушкина Никита Лось: «Весь Совторгфлот на Дальнем Востоке насчитывает всего лишь двенадцать кораблей. И вот один из этих пароходов я, уполномоченный ревкома, загнал во льды, чтобы поставить всего лишь одну маленькую школу в стойбище Энмакай. Правильно ли я поступил? Я думаю, что поступил правильно. Большевики не могут подходить к таким вопросам по-торгашески. В этом суть нашей национальной политики…»
Кто прав? Рытхэу или Семушкин? Чучка Ваамчо, стремящийся к новой цивилизованной жизни или Анна Одинцова, уходящая в каменный век? Сьюзен Карпентер, занимающаяся на Чукотке благотворительностью на деньги «спонсоров» или Никита Лось, вырывающий чукчу Умкатагена из лап смерти? У каждого из них своя правда. А каждый читатель может сам выбрать кто ему ближе.
Лично мне более симпатичны Лось, Ваамчо и Семушкин.
