Новая русская революция
Хочу поблагодарить организаторов сегодняшней встречи за предложенную для доклада тему. Она прямо перекликается с моим романом «Эксперимент», опубликованным в июньском номере журнала «Москва» за 2011 год и в только что изданной книге. Последние события, о которых предстоит говорить, – это вообще кладезь сюжетов для тех, кто интересуется политикой. В этом отношении нам, писателям, чрезвычайно повезло: наша история необыкновенно щедра и благодатна на трагедии, драмы, комедии, фарсы… Увы, «новая русская революция» – не более, чем яркая поэтическая гипербола. При том, что налицо глубокий и перманентный кризис. Начало этого кризиса можно считать от царей, от 1917 года, от 1991 года, от расстрела парламента, от декабря 2011 года. А если говорить о последних месяцах, то напрашиваются и другие сравнения: например, карнавал; или шоу. Закольцованность российской истории проявляется в том, что трагедия в ней сменяется фарсом, а фарс снова обращается в трагедию.
Быть может, корень новой российской драмы в том, что, как говорит один из героев моего романа: «путинизм — это модернизированный брежневизм». В самом деле, Восточная Европа, сбросив бремя тоталитаризма, вернулась в своё естественное лоно. У неё были Вацлав Гавел и Лех Валенса. Пусть Валенса слишком консерватор и слишком католик, но он был очень хорош во главе «Солидарности». А мы, к сожалению, так и остались Азиопой. Да, у нас был Сахаров, великий учёный, мыслитель и правозащитник, но разве не его захлопывали народные депутаты? И разве мы его очень скоро не забыли? Европейцы приняли закон о люстрациях. А мы. Кого мы избрали в поводыри? Между тем, многовековая беда России состоит в том, что у нас, в отличие от Запада, правят не законы и институты, а — люди. А люде не бывают совершенны. Особенно люди во власти. Законы и институты — тоже, но не до такой степени. Бич России — коррупция и казнокрадство. Первое средство от коррупции – сменяемость власти. Но у нас – псевдовыборная монархия. Причём, абсолютная.
Наши сегодняшние либералы, отвергая путинскую модель так называемой управляемой демократии, игнорируют её исторические корни. С другой стороны, сам Путин и пропутинская пропаганда тщательно стараются представить путинскую «стабилизацию» как антитезу лихим девяностым. Но суть состоит в том, что путинская корпоративно-чекистская модель имитационной демократии или мягкого авторитаризма есть эманация ельцинской семейно-олигархической модели. Да, между этими моделями есть определённые различия, но превалируют черты генетической близости и преемственности. В своё время Путина назначили преемником не за красивые глаза, а для выстраивания, или достраивания вертикали власти — назначили по настойчивому совету не очень дальновидных олигархов.
События 1991 года иногда обозначают как революцию, демократическую или либеральную; точнее, на мой взгляд, назвать её антикоммунистической или антитоталитарной. Это даже не буржуазная и не капиталистическая революция — в девяносто первом году в России ещё не было класса капиталистов. Следует сказать, что эта революция почти абсолютно не достигла своих позитивных целей — очень высоких, романтических и довольно абстрактных — которые смутно видел в мечтах российский народ. Это была революция не столько «за», сколько «против». Она зафиксировала окончательную смерть коммунистической идеи. Именно зафиксировала, потому что коммунистическая утопия к этому времени давно была мертва. Август девяносто первого года — это высшая точка антикоммунистической революции и одновременно наивысший момент в политической карьере Ельцина, момент его славы и одновременно момент наибольшего единения российского народа. А дальше, как во всякой революции, будет только дробление и усиливающееся противостояние разных социальных и политических сил. Революция, даже вегетарианская, имеет обыкновение поедать своих детей. Так случилось, и очень закономерно, что псевдолиберальная революция обернулась криминальной, что демократия оказалась неполноценной. Что криминалитет в России — виртуальный союз бандитов, силовиков, новых олигархов, старой номенклатуры и старой-новой бюрократии — оказался сильнее демократической интеллигенции. Пожалуй, самое точное слово, которым можно охарактеризовать революцию девяносто первого года — украденная. Демократы сами сдали свою революцию вчерашнему секретарю обкома с замашками царя. Таким образом, процессы, запущенные этой революцией, не были доведены до конца. Последние события показали, что у части российского общества, не очень большой, сохранился, или скорее, возродился запрос на доведение демократической революции до логического завершения. Можно вспомнить: дело Великой Французской революции довершали революции 1830 и 1848 года. Широкое возмущение фальсификациями на выборах, многотысячные демонстрации, которые некоторым впечатлительным людям за рубежом показались «новой русской революцией» и которые многие россияне в провинции почти не заметили — это, я полагаю, в целом довольно умеренное требование корректировки курса, хотя одновременно и слышны глубинные, но весьма отдалённые тектонические толчки. В 1917 году и в 1991 ставился вопрос о смене общественно-политического строя; в настоящее время поднимаются вопросы значительно более локальные. Мало того, в российском обществе нет ни согласия, ни понимания того, что и, особенно, как нужно менять.
Движущей силой революции девяносто первого года было демократическое движение. С самого начала оно было очень разнородно, включало «ДемРоссию», «Демократическую платформу» в КПСС, разные фронты, протопартии, общественные движения и отдельных активистов, но все были объединены одной целью — борьбой с распадавшейся КПСС и с умирающим тоталитарным режимом. Однако стоило прежнему режиму рухнуть, демдвижение начало стратифицироваться, распадаясь на противостоящие друг другу силы. Уже в девяносто третьем году люди, вышедшие из демдвижения, оказались по разные стороны баррикад. Но отметим, основу демдвижения, поддерживавшего Ельцина и реформаторов, составляла научно-техническая и гуманитарная интеллигенция, люди из НИИ. Чтобы рассказать что произошло с демдвижением, да и с самой Россией, необходимо обратиться к реформам, которые принято называть гайдаровскими.
На реформы бросили скороспелых доморощенных либералов, вчерашних коммунистов, научных сотрудников и партийных публицистов, даже не завлабов, которые дальше Яноша Карнаи в рыночную литературу на тот момент не заглядывали, разве что кто-то стажировался в Международном институте прикладного системного анализа в Вене. Пригласили иностранных консультантов. Но они мало что понимали в постсоветской экономике. Как образно выразился Джерри Сакс, американский экономист, Нобелевский лауреат и один из отцов чилийского чуда, делая больному, то есть России, операцию, они вполне могли перепутать органы. С другой стороны, кого и было бросить на реформы. За 70 лет всё было выбито, всё забыто, рыночные навыки утеряны. К тому же Горбачёв и его команда со своими непродуманными, бессистемными реформами, с бесконечным шараханьем и топтаньем на месте довели страну не только до распада, но и до почти полной потери управляемости. Ко всему ещё страна была захвачена бандитами и лихорадкой разворовывания. Реформы делали по-варварски, высокомерно, бессистемно, безответственно, без чётких правил. В отличие от западных стран, где капитализм развивался органично, посредством здоровой конкуренции и длительного накопления, в России его насаждали искусственно, сверху, посредством небывалого в истории разворовывания госсобственности. Подобно тому как русская литература выросла из гоголевской «Шинели», новорусский капитализм вырос из чубайсовской приватизации, отнюдь не посредством труда, творчества и постепенного усовершенствования. Вообще построили не то — дикий капитализм из XIX века. Это надолго определило менталитет российских предпринимателей и чиновников, нравы и обычаи в стране. Возникла прослойка олигархов, претендовавших на то, чтобы управлять страной, класс крупных собственников из бывших директоров, а самый главный удар пришёлся по интеллигенции, служившей базой демократического движения. Либеральные фундаменталисты (или псевдолибералы? антигосударственники?) не только разрушали страну, но и подрубали под собой сук. НИИ закрывались или сдавались под офисы. Прежняя интеллигенция исчезала как класс. Вместо учёных росло поколение рэкетиров и проституток. «Демократическая Россия» таяла по мере продвижения шоковых реформ. Поражение либералов в двухтысячные — это отзвук девяностых годов. Таким образом, в процессе реформ по интеллигенции и по демократическому движению был нанесён такой удар, от которого они не оправились. Мало того, были разрушены нравственные основы, подорван дух нации. Казалось бы, интеллигенцию в демдвижении могли бы хоть частично заменить предприниматели. Но… в России традиционно роль главной оппозиционной, демократической силы играла интеллигенция, а буржуазия была труслива и слаба. К тому же в большой мере новорусская буржуазия аффилирована с властью, испорчена игрой в уклонение от налогов, распилами, откатами, крышами, сырьевой ориентацией, боится иностранной конкуренции, отчасти задавлена, замучена — т.о. лишь часть предпринимателей выступает с демократических позиций и хочет реформ. Другие срослись с системой. Резюмирую: политика шоковых реформ и, шире, «ельцинская демократия» настолько деморализовали дух нации и подорвали демократические силы, что Путина, которого не знали, восприняли чуть ли не как Мессию; ранний Путин — это вообще не столько живой человек, сколько продукт политтехнологий.
Подорванный дух нации и разочарование в демократии позволили путинской бюрократии почти беспрепятственно достроить модель управляемой, или имитационной демократии. Было ликвидировано независимое телевидение, выстроена жёсткая вертикаль, отменены выборы губернаторов, создана монопольная партия власти, которая, благодаря административному ресурсу полностью подчинила парламентскую ветвь, Совет Федерации превращён в синекуру для отставных политиков и предпринимателей, ресурсы перераспределены в пользу центра, что окончательно подчинило регионы, самоуправление сведено к минимуму, политику заменили политтехнологии. Апофеозом этой системы стала безудержная коррупция. По существу этот период можно назвать путинской контрреформацией. Казалось, страна надолго погрузилась в летаргический сон, но тут власть перегнула палку — очередная рокировка в тандеме и массовые фальсификации на выборах 4 декабря вызвали всеобщее возмущение. Надо полагать, что фальсификации на выборах, заставившие людей выйти на митинги — это только повод, а недовольство значительно глубже. Напрашивается и ещё один вывод: власть забыла про интернет, то есть власть со своими спецслужбами и политтехнолога-ми отстала от времени. А между тем настало время интернет-революций…
Но кто же эти люди, что вышли на площади? Это не старые демократы. Считается, что это представители интернет-сообщества, «новый креативный класс», белые воротнички. «Люди XXI», как их обозначают социологи. В основном это люди с достатком и с образованием. До последнего времени они считались аполитичными. В большой мере это так. Это не революционеры. Им есть что терять.
Власть у нас пугливая и крайне неэффективная. Её постоянный ночной кошмар: оранжевые мальчики в глазах. Власть вроде бы выстроила эшелонированную защиту из псевдопартий и псевдополитиков, из административного ресурса, из прикормленных политологов, прокремлёвских движений, из огосударствленного телевидения, из всяческих ограничений, страха, зависимости, лицемерия, но, чуть что, система эта рвётся. У меня в романе — по одному, там провинция, в новейшей российской действительности — Навальный. Навальный — это феномен нового времени. Несколько лет назад интернет принёс победу Обаме над Хиллари Клинтон, позже породил арабскую войну. Навальный — свидетельство мощи новых технологий, но и серьёзнейшее предостережение. Он – блестящий оратор. Он наэлектризовывает и подчиняет себе толпу. Так наэлектризовывали и подчиняли толпу в ХХ веке Гитлер, Муссолини, Троцкий. Ильич, по свидетельству очевидцев, был послабее. Из перечня лучших ораторов ХХ века можно сделать вывод: Сатана часто речистее Бога. Навальный специализируется на разоблачении казнокрадства и коррупции. Но, вспомним, и Ельцин пробивался в президенты на разоблачении привилегий. И Лукашенко — с помощью борьбы с коррупцией. Одним словом, борьба с коррупцией — не только необходима для общества, но ещё и очень прибыльное занятие. Как бы там ни было, Навальный в ближайшие годы, по-видимому, будет одним из главных игроков на российском политическом поле. Если, как говорили в годы моего детства, «милиция не остановит». Я не исключаю такой вариант. Любые провокации возможны. Но что интересно: мы не знаем, кто он — либерал, националист, государственник? И полноценной программы у него нет, и команды. В любом случае, виртуальная политика и виртуальные герои — очень новое явление, противоречивое, но интереснейшее для литературы, как в своё время нигилизм для Тургенева, или нечаевщина для Достоевского.
Мы говорим о Навальном, об интернет-сообществе, обсуждаем, сколько людей пришло на Болотную площадь, а в это время на другой планете… в России иные взрывоопасные зоны: 20-30% населения живёт ниже уровня бедности, зашкаливающий разрыв между бедными и богатыми; с другой стороны, почти постоянно искрят межнациональные отношения. Кавказ… Исламизм… А рвануло в третьем месте…
Российская власть в очевидном тупике. В российских областях всё громче требование: «Хватит кормить Кавказ». Но мы не выиграли чеченскую войну, российская власть купила лояльность чеченской элиты, и так же она покупает другие элиты. Между тем это чёрная коррупционная дыра.
Ввиду неоднозначной трактовки подтасовок на выборах трудно судить, существует ли «путинское большинство» или только «путинская половина». Это класс бюрократии, очень многочисленный, олигархи и их обслуга, значительная часть аффилированных с государством предпринимателей, военные и другие силовики, часть бюджетников, значительная часть аполитичного электората, в том числе и бедных, часть крестьян и рабочих. Наконец, электорат Путина в национальных республиках, которые всё больше превращаются в Вандею российской демократии. Ирония судьбы в том, что российская власть всё больше вынуждена опираться на маргинальную часть общества, на Вандею. Мало того, власть сама превращается в Вандею. Хуже того: у власти ненадёжный электорат. Путин, чем дальше, тем больше будет вынужден маневрировать между коррумпированными национальными элитами и национал-патриотами, которые нужны ему в качестве опоры. Символично, что одним из главных ораторов на митинге на Поклонной стал певец пятой империи Проханов, фигура, можно сказать, знаковая. Не менее знаковым событием стало назначение вице-премьером Рогозина. Власть явно перегруппировывает силы.
Узловым моментом в формировании нынешней российской политической системы стал разгон-расстрел парламента осенью 1993 года и принятие на референдуме (утверждают, что с большими подтасовками) суперпрезидентской конституции, в которой был нарушен баланс властей. Судебная и парламентская ветви были опущены. Власть переместилась в президентскую администрацию, в структуру, в существующем виде вообще не предусмотренную конституцией. Фактически президентская администрация заменила приснопамятное политбюро. Очевидно, вопрос о политической реформе — это вопрос об изменении, или даже о принятии новой конституции и об урезании власти президента и его администрации. В последнее время стали высказывать идею о переходе от президентской к парламентской республике. Но парламентская республика требует зрелой многопартийности.
Парламентские выборы 4 декабря, на которых партия власти потерпела моральное поражение, хотя и сохранила большинство, открыли секрет Полишинеля: выборы в России, особенно в национальных республиках, проводятся нечестно и сопровождаются многочисленными подтасовками. Результат «Единой России» был завышен примерно на 15%. Власть в России до последнего времени могла вести себя беззастенчиво ввиду слабости гражданского общества. На Востоке функцию скреп гражданского общества составляют кланы, родоплеменные и родственные связи, на Западе — масса общественных организаций, развитые политические партии, профсоюзы, СМИ, а в России — пустота. Но в самое последнее время положение изменилось. Организаторами гражданского общества стали интернет и социальные сети. Верхи больше не могут управлять по-прежнему, а продвинутые низы — не хотят жить по старинке. Люди вышли на улицы. Болотная площадь, площадь Сахарова… Запахло революцией, по крайней мере, политической весной… Но это оказалось галлюцинацией… Во-первых, на улицы вышли не революционеры, а возмущённые граждане, которые никогда не занимались политикой, которые вместе с оппозицией не смогли сформулировать чёткую программу. Народ, СМИ и быстро оправившаяся от шока власть — все стали требовать честных выборов. Классическая карнавальная сцена: воры становятся в общий круг и все вместе кричат: «Держите вора». Попытайтесь представить: рассерженный советский народ — при тогдашней однопартийной системе, при руководящей и направляющей, выходит на площади и требует честных безальтернативных выборов. Нонсенс. А в нашем кукольном театре, где был один живой кукловод и куклы, которых он дёргал за ниточки, продвинутая публика почему-то обрушилась на кукловода. Значит, талантливый кукловод, если люди поверили в иллюзию. По большому счёту беда наша в том, что у нас опять были выборы без выбора. Был один главный кандидат и были технические кандидаты. Мало того, власть переиграла оппонентов ещё прежде, чем рассерженный народ вышел на улицы, потому что требование честных выборов означало признание легитимности выстроенной властью системы, когда к выборам допускают по разнарядке, а административный ресурс правит всем, а не только подсчётом голосов. В итоге в процессе парламентских и президентских выборов, и власть, и оппозиция (и псевдо-, и внесистемная) потерпели поражение. Власть показала своё истинное лицо, оппозиция — свою слабость.
Интересно наблюдать за властью. С одной стороны, вроде бы шла на уступки. Наш интеллигентнейший Симеон Бекбулатович, посовещавшись с оппозицией, внёс в Думу целый пакет демократических законопроектов, которые, правда, никак не ущемляют власть, но зато могут перессорить оппозицию. С другой стороны, власть совершенствовала свои технологии. Я имею в виду карусели и подтасовки. И ещё: игра с Лигой избирателей. Вы посылаете наблюдателей? Замечательно. Мы — тоже. Будем играть в напёрстки и делать вид, что ловим воров. Технология частично управляемой многоголосицы, какофония, – это более высокий уровень по сравнению с советской технологией кладбищенский тишины. Там каждый шепот был слышен, а здесь — информационный треск и шум, поди разберись. С третьей стороны, власть игнорировала оппозицию. Оппозиция беснуется, а караван идёт. В Чечне Владимир Владимирович Путин получил 99,76% голосов. Надо полагать, вчерашние боевики спустились с гор и вместе с многочисленной роднёй, забыв про кровную месть, отправились на избирательные участки, чтобы проголосовать за нашего нового-старого президента. Сказать честно, я благодарен Владимиру Владимировичу. Я не ожидал, что ему накрутят 63 с лишним процента, но зато он избавил меня и очень многих от необходимости идти на выборы во втором туре и голосовать за него. Не за Зюганова же.
На президентских выборах я проголосовал за Сергея Миронова, хотя в прошлом (а может и сейчас?) он — креатура Путина. Я полагал, что если Миронов наберёт процентов 10 голосов, или больше, он станет самостоятельной фигурой, и это будет способствовать формированию нормальной социал-демократической альтернативы, но Миронов провалился. Если бы Миронова не было, пришлось бы не идти на выборы, или голосовать… за Путина, трое других кандидатов ещё более неприемлемы. Чрезвычайно хитро выставлена российская политическая машина: мудрые политтехнологи изготовили ассорти из несъедобных блюд.
Стоит добавить, что начались провокации. Например, телепрограмма на НТВ о подкупе избирателей… оппозицией, или обвинение в сотрудничестве с Госдепом. Перед президентскими выборами я полагал, что в нескольких городах-миллионниках, где Лига избирателей способна осуществлять относительный контроль, выборы пройдут сравнительно честно. И вдруг именно в Москве «карусели». К чему бы это? Могу ошибаться, но… при Путине власть нередко действует в режиме спецопераций. Вполне вероятно, что эти «карусели» — спецоперация по отвлечению внимания оппозиции и СМИ. Пока шумели о «каруселях», то есть всего максимум о нескольких десятках тысяч голосов, в провинции, особенно в национальных республиках, шли массовые фальсификации.
Путин не очень похож на президента-модернизатора. Дело даже не в том, что мы знаем его больше двенадцати лет, в которые он показал себя скорее как консерватор и эклектик, пытающийся сочетать опыт царей и генсеков, и не в часто упоминаемых фамилиях Тимченко, братьев Ротенбергов, Михальчуков… даже не в 140 миллиардах долларов, о которых пишут в интернете. Впрочем, думаю, что сумма очень сильно завышена. Меня беспокоит, что в голове человека, прошедшего школу КГБ, слишком сильно развит образ врага. Но, главное, что у него нет образа будущего. И ещё меня беспокоит маниакальная болезнь, присущая очень многим нашим политикам: жить не в реальном мире, а в вымышленном, двуполярном, где главным врагом была Америка и где против Америки нужно было защищать аятолл — эти политики готовы бодаться с Америкой до тех пор, пока наши китайские стратегические партнёры не откусят Сибирь.
Если будет принят новый закон о политических партиях, то есть дело реально сдвинется с места, либералы, скорее всего, наберут 5-10% голосов, или чуть больше. Это не изменит принципиально расклад. Позиции либеральной оппозиции сильно подрывает то, что большая часть статусных либералов вполне уживается с властью и активно с ней сотрудничает. В противовес либералам власть может реанимировать уже испробованный проект вроде партии «Родина». Или использовать спойлерные партии. Предстоит грандиозная битва за интернет.
В любом случае, через двадцать лет после антитоталитарной революции мы крайне далеки от настоящей демократии. Судя по всему, политическая реформа будет очень долгой и мучительной. Вероятно, потому, что русский капитализм, искусственно выращенный в пробирке Чубайсом и выношенный суррогатной матерью-бюрократией, оказался больше ориентирован на прошлое, чем на будущее. Власть не сдаст свои позиции без боя.
Закономерно и одновременно парадоксально, что в посткоммунистической России слабы левые силы и профсоюзы; с этой стороны власти пока ничего не угрожает. Оппозиция разобщена, и я не вижу, каким образом она может объединиться.
Мне не очень понятен феномен Прохорова. Ещё недавно я полагал, что его поставили во главе прокремлёвских либералов, чтобы окончательно дискредитировать либеральную идею, так сказать, довершить дело, начатое Гайдаром, Чубайсом, Кохом и некоторыми другими и в противовес либералам ельцинского розлива. Его неожиданный успех рождает сразу несколько соображений, скорее литературных, чем политических.
1. Воровство легализовано.
2. Французы посрамлены, грядёт новый выезд в Куршавель с эскортом и торжества на крейсере «Аврора», который из крейсера революции будет превращён в крейсер олигархии.
3. Карнавал продолжается.
4. Четвёртый сюжет из жанра фэнтези: рокировочка, как говаривал покойный Борис Николаевич. Прохоров отправляется на нары, а в Москву в опломбированном вагоне прибывает Ходорковский. В стране чудес всё возможно. См. п. 3.
И, наконец, совершенно серьёзно. Страна нуждается в соединении либеральной идеи модернизации и идеи социальной справедливости. Но пока это выглядит утопией. «Люди XXI» уезжают. А Россия спит. Правда, сны всё тревожней. Страна снова нуждается в перестройке. И снова, как всегда, всё тормозит человеческий фактор. Сегодня мы во многом в той же точке, что двадцать лет назад. Либеральное движение получило новый шанс, почти призрачный. Чтобы его реализовать, необходимо отречься от прошлых ошибок, заблуждений и от лжекумиров. Новая конституция и сменяемость власти — в полном тумане.
А пока прогноз печальный: стагнация, коррупция и утрата позиций в мире. Мечты об империи — исключительно в больном воображении коммуно-фашизоидных романтиков.
Перед нашими глазами разворачивается великая историческая драма. Русская литература ожидает новых Достоевского и Толстого. Почти четверть века назад я написал большой роман «Распад». Это было предвкушение смерти коммунизма. Ещё существовала цензура. Отчасти поэтому в первой части я изобразил распад научной лаборатории, где целью исследований было подтвердить избранную a priori лжеидею. Это была микромодель советского коммунистического эксперимента. Пока я писал, атмосфера становилась свободнее. Моё предвкушение сбылось, но я не оказался пророком. Коммунизм умер, но совсем не так как мне виделось. В последующие двадцать лет так случилось, что я кровью собирал материал по новой российской истории. Я был председателем нескольких кооперативов, занимался политикой, баллотировался в Думу, был директором финансовой компании, меня два раза похищали бандиты, потом стал риэлтором. Я замышлял написать четыре романа на основании этого опыта: «Кооператор», «Политик», «Финансист» и «Риэлтор» под общим названием «Идеалист». Это, я надеюсь, впереди. Так получилось, что через несколько месяцев я должен закончить пятый роман из этой серии: «Инвестком». В нём как в зеркале: время Путина, время золотого тельца, бессилия старого-нового государства и нравственной деградации общества. Таков финал перестройки и революции 1991 года; идеалисты терпят фиаско.
Только время покажет: это конец истории, или начало новой надежды.
