День первый. Прага
День первый. Прага
День первый. Прага. Суть аэропорта –
в движеньи к выходу. Объятия спонтанны.
Встречает Прага миллионы гордых,
нацеленных на туры, визы, страны!
Но дарит озеро, и лебедя впридачу,
совсем немногим. Вкусный суп в таверне
и пиво в бочке. Чувствую, что плачу –
слезится глаз, от холода, наверно.
Холодный полдень. И, – горячий сердцем,
славянский люд за славными столами!
Вкуснейший суп – с грибами, с сыром, с перцем,
настойка «Бехеров» гуляет между нами!
День первый. Прага. Суть моих стремлений –
прочувствовать моравские деревни[1]
и вечный урожай лозы и хмеля
в закрытых погребках их поколений…
Танцующий дом
Башни танцуют! Танцующий дом[2]!
«Джинджер и Фрэд» на помосте у Влтавы, –
пражская румба с ажурным мостом,
пражский тустеп в декорациях старых…
В башнях «от Фрэнка» – искусства полёт:
окна свингующих башен танцуют…
Суть деструктивная в башнях живёт:
башни влюбляются, башни целуют!
Весело Праге! – танцующий дом
тянет к себе с мимолётного взгляда…
В мире, где башням так любо вдвоём –
любо и жителям с башнями рядом!
Сюда стекаются легенды и поэты…
Российский Дом науки и культуры[3].
РДНК. Я в Праге. Ясный вечер.
Готовят сцену и аппаратуру –
сегодня здесь поэтов русских встреча.
Встречают всех в большом Хрустальном зале –
корреспонденты, дипломаты, гости.
Здесь пишущих на русском явно ждали,
в фойе судили об изданий росте.
Известна Праги страсть к литературе, –
Марина, Франц и Ярослав[4] здесь жили.
Их имена на чешскую культуру
свой славный отпечаток наложили!
Одна из поэтесс в углу писала, –
с размахом строки на листы ложились…
Потом она стихи свои читала,
да так, что голова моя кружилась!
Здесь дышит муза, в замках Праги старой,
сюда стекаются легенды и поэты.
Я тоже там чуть романтичней стала:
стихи читала, прослезясь при этом…
Ян Гус и площадь
Кто есть тот «воин божий, что восстал»
и, прекословя Габсбургов величью,
отмёл национальные отличья
и памятником в центре Праги встал?
Гуситы вырастают из камней,
из Староместской площади, из грунта,
из подоплёк истории для бунта,
чтобы надолго обрести на ней
свой каменный, железом оснащённый
(фигура Гуса[5] высится, стройна,
как вал девятый вздыбила волна!)
свой памятник, к костёлу обращённый…
Он был сожжён. «Святая простота»
подбросить дров в огонь не постеснялась…
Он был Гусём, а Лебедем поднялась
вся стая – до гуситского креста!
Не отрекался и не бил поклон
литературы чешской реформатор,
свободы слова славный император, –
над центром Праги поселился он!
О вере и пути исповеданий
Бунт протестантов. Казнь вождей сословий[6].
Войны Тридцатилетней грязь и копоть.
Пожары. Обсуждение условий,
где Габсбургам достался жирный ломоть.
Повиновенья нет. Правленье ксёндзов.
Побег и эмиграция без славы.
Сквозь вонь костров задымленное солнце
печально льёт лучи на берег Влтавы.
Аресты. Конфискация имуществ
опальных протестантов. Прага пала.
Синхронно – возрастание могуществ
католиков. Из пепла восставала
младая Прага – Прага Вышеграда,
барочных куполов, мансард, фронтонов,
классических фасадов колоннада
и вереницы модных фаэтонов!
И только двадцать семь, кричащих немо
на Староместском плаце, изваяний
стоят себе и вопрошают небо
о вере и пути исповеданий…
Пражские куранты[7]
К процессии апостолов на Староместской площади[8],
ко взглядам василисков на диковинных часах,
к концепту Птоломееву, где все дела упрощены, –
вокруг Земли вращаются светила в небесах, –
бегу к курантам башенным средневековых замыслов,
спешу к телодвижениям изменчивой судьбы –
круг циферблата жизнь мою растрачивает каверзно,
песком стекают дни мои… Мы – времени рабы.
Все действа согласованы. Гляжу с вниманьем пристальным
сюжет momento mori, что о тленности всего:
вращаются песочные неукоснимо-истово
и криком петушиным подтверждают торжество!
А милый люд на площади не придаёт значения
средневековым россказням – проходит по делам.
Уйду и я, спешащая, почувствовав почтение
к вершащим судьбы башенным диковинным часам.
Старый город
Старый город. Старе место[9]. Старых улиц лабиринт.
Привораживает сердце старых башен милый вид.
Перехватывает горло вид на Прагу с высоты!
Перекинул город гордо сквозь столетия мосты…
Здесь соборы и куранты, и еврейские места,
и бессменным номинантом обитает красота!
Я по улочкам мощёным в Старом городе иду –
и на Карлов мост точёный, и на площадь попаду.
Заглянула в храм к гуситам, в храм к католикам зашла, –
радость в воздухе разлита и предчувствие тепла!
Влтава катит свои воды, дует ветер вдоль холмов –
сквозь историю народа, в резолюции веков…
Старый город. Старе место, старых-новых стен уклад.
Процветай святыней чешской, Старый город, старый град!
Гашек[10]
Он выбрал роль шута. Он выбрал время,
когда родиться. Фоном декораций
его романа – журналистов племя,
которым всё равно, над чем смеяться, –
была бы кружка пива да потеха…
Но был талант, пролившийся как ливень, –
каскадами вранья и тонной смеха
его судьбы, беспутной и счастливой!
Он выбрал славу, сын нужды и улиц,
он выбрал Швейка, в силу оправданий
нелепостей войны, дорог распутиц
и бесконечных жизненных скитаний!
Превознося абсурд до категорий
непререкаемых, как колдовское действо,
смеётся Швейк над вечностью преторий,
таких как тупость, гонор и злодейство!
Мне не смешно: за шутовской бравадой
подростка – вижу гаера, лентяя,
шута и пьяницу (где надо и не надо), –
но я смеюсь, когда его читаю!
Пражский град
Как доминанта Града Пражского[11] –
Святого Вита тень ажурная.
Под метрополию Империи
его кроили короли.
Приют алхимиков и «кафская»[12]
Златая улочка дежурная, –
здесь магазины и галерии.
Холмы Градчанские вели
сюда, как компасом, властителей
славянских и иных земель.
Жила высокая стратегия
отвесных каменных холмов!
Средневекового строителей
(до зодчих наших ярких дней)
очаровала привилегия
коснуться башней облаков!
И Президента резиденцией
сегодня служит Пражский Град –
стоит у входа стража мощная
в шинелях серых и с ружьём.
Бессменно, с вечною каденцией
на Прагу смотрят парк и сад!
Под арками, извечной площадью,
по центру Чехии идём…
Кафка
Он в Пражском Граде жил. На Староместской,
там, где стоит «архитектурный дом»,
в родительской заботе повсеместной
он с самодуром проживал отцом[13].
Он здесь писал, и мучился, и брезговал
судьбы своей ниспосланным грехом:
не обладал он хваткою железною –
быть, как отец, рачительным купцом.
Но обладала главными богатствами
его ранимая и скорбная душа –
когда, гуляя в галереях Вацлавских,
страницы книг слагая не спеша,
глубинами экзистенциализма,
в абсурдной сути бытия, в тени
не греющей, к азам иудаизма
он обращал безрадостные дни…
Болезненный, угрюмый, неуспешный,
страдающий от деспота-отца, –
он восседает куклою потешной
на шее у костюма без лица[14]…
Но, проходя под свод его романа,
я умираю вновь и вновь, полна
безудержной, абсурдной, полупьяной
строкой, нахлынувшей, как мощная волна!
В музее Кафки
Как доминанта чёрный цвет в музее Кафки
и страхи жизни одинокой человечьей.
Наружи – мартовское солнце, пятна травки,
наружи – Прага и мосты, и ветер с речки!
А в тёмных комнатах музея – одиночеств,
неутолённости любви и пониманья
соединенье. Жалко очень, грустно очень,
что человек – один как перст у мирозданья!
Покинуть Прагу, улететь на дальний остров
и жить в раю, питаясь ромом и бананом…
Но не пускает Прага – обхватила просто
за шею тонкую и душит! Ветром рьяным
вздымает крыши и корёжит тени зданий,
и гонит тучи, что над городом нависли!
Как много доли и болезненных посланий
в музее Кафки, что взошёл на берег Вислы…
В гости к Кафке
Я – к Кафке в гости. В милой Праге
сегодня толпы итальянцев.
Идут, не зная тайны улицы,
которой плен неодолим!
Свои прозрения бумаге
дарит. К когорте иностранцев
себя причислил. Часто хмурится.
Женатым не был. Был любим.
Я – к дому Кафки. Вижу надпись:
«Здесь Франц родился». Перед домом –
кафе и люди. С Старым гетто
ассоциирован район.
Смеялся Кафка: «Курам на смех
рождён!» На улице, ведомой
к обрыву Влтавы. И об этом
довольно часто думал он.
Я – к Кафке. Быль про кнут и пряник.
Я – к дому фирмы, где работал.
О буйном големе из праха
поведать Прага мне спешит.
(Забавно: внучатый племянник –
друг дочери экскурсовода!).
От одиночества и страха
он умер, чтоб остаться жить!
Вышеград
Вышеградской легендой о чешской княгине[15], –
о крестьянских корнях и о славных князьях, –
дышит крепость, в стенах у которой поныне
живы мифы и сказ о плетёных лаптях…
Королевского хода старинные плиты, –
сколько видели особей знатных корней! –
где плющом, как сказанием, стены увиты,
где базилики стан королевских кровей.
Вышеградские стелы Боженовой, Чеха,
даты Чапека, Дворжака, сотни других,
что закончили путь испытаний к успеху, –
сколько здесь прочиталось имён дорогих!
Приглянулась, запомнилась чудная школа
для детей-инвалидов на склоне холма…
С Вышеградских вершин грань душевного фола
с видом Праги волшебной – низводит с ума!
На Вацлавской площади
На площадь – танками, по-свойски, по-соседски,
входила дружески великая страна[16]…
С тех пор символикой напыщенной советской
Златая Прага навсегда уязвлена!
И даже памятником Вацлаву святому
на перевёрнутой кобыле сверху вниз,
что тянет кверху полусбитые подковы, –
чех выражает свой антагонизм!
Потом – самосожжением Палаха
рябили заголовки всех газет…
И дальше, вглубь веков, – убийства, плаха…
Печален образ площади тех лет.
Зато сегодня обновила площадь
дома и облик, звучна и легка!
И только жаль «люцерновскую» лошадь,
держащую на пузе седока…
Йозефов[17] квартал
Я в Еврейском квартале красавицы-Праги!
По йозефову детищу смело, уверенно
прохожу и горжусь! И решением правым
короля почитаю за шаг своевременный.
Я в Еврейском квартале. Здесь стен синагоги
прикоснулись века и легенды, и войны…
И приводят сюда кольцевые дороги
тех, кто видеть истоки и правду достойны.
Прикоснувшись к истории славным каменьям,
оглянусь на солидную роскошь квартала:
здесь престижных кафе и прекрасных строений
(разбежались глаза…) – не покажется мало!
А когда-то – ютилось беднейшее гетто
и пытался родиться мистический Голем…
Здесь рождались вопросы, к которым ответы
уходили корнями в историю боли.
Карлов мост
Карлов мост. Карлов каменный мост сквозь историю.
Через реку и время. Стезёй королей[18].
Здесь гуситам за право на вотчину вторили
блеск доспехов и упряжь военных коней.
Карлов мост. Упокою души Убиенного
посвящаешь решётку и герб, и кресты…
И приходят коснуться ладонью мгновенною
и задумать мечту на такие мосты.
Карлов мост – это чудо чудесное пражское,
Староместских ворот через Влтаву прыжок!
Был задуман как «шах» устремлениям вражеским,
как гроссмейстер войны, в битвах знающий толк.
Карлов мост. Изменённые приоритеты –
сувениры, картины, туристы, цветы…
И приходят влюблённые пары, поэты,
чтоб ослепнуть от света его красоты!
Я проживаю в доме короля…
Я проживаю в доме короля
Георга III, в тенетах старой Праги[19].
Под арочными сводами заря
меня встречает утром. Здесь бумаги
подписывал. А здесь судьбу вершил
политики немецкой и английской.
А здесь, в саду, садовника просил
сорвать бутон от розы флорентийской.
Я винтовою лестницей в ночи
спускаюсь в спальню ческой королевой…
Есть сад из спальни: провернёшь ключи –
и ты один со звёздами… Налево
по выходу из дома – божий храм,
направо – Староместские куранты.
Вернусь проголодавшейся, к дарам
традиционных яств, – несут официанты
то блюдо дичи, то бокал вина…
(Здесь жил король! На стенах современных
ещё осталась кое-где видна
расписанная фресками таверна…)
Я проживаю в доме короля!
Ем как король, сплю в королевской спальне…
Дежурною улыбкой одаря,
зевает клерк за стойкою зеркальной.
Здесь, в богемных кафе…
Здесь приходят в кафе, чтоб общаться, шутить,
повидаться с друзьями за чашечкой кофе,
между столиков всласть пошуршать, побродить,
посудачить о том, что плохого в Европе.
«Лувр» сияет огнями. Здесь Кафка, и Брод,
и Эйнштейн восседали за столиком местным[20].
Карел Чапек шутил (кто его разберёт,
где он врёт иль не врёт?) со случайным повесой.
А «Милана»-кафе – панацея от бед,
от копаний в себе вечных комплексов Кафки:
то ль сюда, то ли в «Арко» закажет обед
и присядет, страдая, на краешек лавки…
А у «Славии» – слава Марины[21] светла!
Посидит и закажет какую-то малость, –
по дороге в редакцию, видно, зашла,
по дороге в бессмертие здесь задержалась.
Диссидентских кафе здесь невиданный рой!
Вацлав Гавел сидел здесь в «Люцерне», у папы…
И «Поэмы Горы» пресловутый герой
слал флюиды Марине… (На пражском этапе
здесь с Сергеем судьба её снова свела.)
Расцветали таланты огнями на Влтаве!
Атмосферу и щедрость я тоже нашла
здесь, в богемных кафе… Обижаться не вправе.
Прага Марины Цветаевой
Прага Марины
Сюда вели дороги. И стремилась
сюда, к супругу, тёплая душа!
Вот в этом доме вновь соединились
и Прагою гуляли не спеша…
Вот здесь учился. Здесь она стирала
и куховарила холёною рукой.
Страна благоволила к ним. Давала
какие-то гроши на их постой…
Но плыли рифмы! Ими захлебнувшись,
она писала ночи напролёт!
(Под тяжестью Горы, бледна, согнувшись,
вот здесь, по этим улицам бредёт…)
Под тяжестью Конца она писала
угрюмых строк о мести и судьбе
волшебные созвучья… и читала
их преимущественно ночью… и – себе…
Вот здесь она заказывала чаю
и мучилась ершистою строкой,
здесь – кладбищем бродила и в отчаяньи
глядела в воду Влтавы колдовской…
Что мне осталось? Горьких фраз прочтенье,
да строк поэм печальных острый нож,
да засвидетельствовать тихое почтенье
фигуре Брунцвика, что на неё похож…
Марина и Сергей
Ему не позавидуешь – Марина
женою неудобною была,
а тут ещё – невзгоды и чужбина,
нет денег – эмигрантские дела…
Она стремилась и старалась очень,
чтоб обеспечить хоть какой-то быт!
Но то платёж за булочки просрочен,
а то – суповник праздничный разбит.
Мешали рифмы. Дочка тянет юбку,
и сын кричит, хоть звать былинно – Гор.
В белогвардейских судеб мясорубку
вовлёк их исторический позор!
Сергей учился в Университете, –
учёба и семья, стипендий – пшик…
Под Прагой, в доме, ждут Марина, дети.
И он в ответе за семью, – мужик!
Бывало всякое – огромным сердцем нежным
влюблялась, гениальная любить!
Хотела развестись. Но к узам прежним
вновь возвращалась, чтобы рядом быть!
Марина и Сергей. Судьбой вошедши
в историю литературных пар,
здесь проживали бурный, сумасшедший,
талантливых сердец шальной пожар!
Деревни Марины
Обнимаю то самое дерево,
что любила Марина… Избушкою,
где Марина жила, куховарила,
умиляюсь, хоть ветха изба…
И стою перед входом потерянно, –
не рублём золотым, а полушкою, –
перед той, что светила как зарево,
многоликой любови раба!
Во Вшеноры въезжаю на станцию
(только стены расписаны граффити) –
всё как прежде: и столб «пастернаковский»,
где молила небесной любви…
В этой чешской глуши – иностранцами,
чуть значимей, чем нищий на паперти,
ею писаны, в горе и напасти,
строки, – «русский олимп» обрели!
Вот стоишь у окна, отрешённая,
после долгой прогулки покосами.
Дом в низине, а церковь – охровыми
камельками, в описанный вид…
Затянувшись врачом запрещёнными
и губительными папиросами,
ты восходишь созвучьями новыми
в мир поэзии русских элит!
Как жаль любви…
В завершение кружения по «цветаевским» местам Пётр Вайль, российский и американский журналист, писатель, радиоведущий, рекомендует лучший в Збраслове ресторан «Skoda lasky» – «Жалко любви», по названию всемирно известной польки композитора Яромира Вейводы, родившегося и жившего в этом доме:
«Жалко любви, которую я тебе дала.
Так бы всё плакала и плакала.
Моя молодость унеслась, как сон.
От всего, что было, в сердце моем
только память».
«Skoda lasky»
Здесь памяти Марины[22] – «Skoda lasky».
Как жаль любви в разгар её цветенья! –
сердечного героя откровений
в деревне Йиловиште не забыть…
На вилле у Чиркова, как из сказки,
возник в дверном проёме… Боже правый!
Как сердца стук унять? На берег Влтавы
бежать с любимым – до зари бродить!
Как жаль любви! Сын Гор, иль Мур – Георгий
(хотелось бы – Борисом…). Ариадна –
ладошкой тёплой по плечам отрадно
доверчиво и нежно проведёт…
Вчера встречались у прибрежной горки
(так зябко, если шалью не укрыться).
В груди трепещет сердце тайной птицей!
Когда ещё мой князь ко мне придёт?
Любить – не предавать! Любовь – как святость.
Глаза сверкают жаждой откровений…
В любовь – как в бездну! (Рифму под сомненье
поставить может и поэт, и бог.)
Позволена ль свиданий тайных радость
той, чью судьбу за юбку держат дети?
Любила как последний раз на свете!
Как жаль любви, ушедшей за порог…
Детенице. Замок
Дорогой тёмною лесной с деревней редкой,
в закатных сумерках, переходящих в ясный
холодный вечер, – вижу дровни и карету,
и замок Детенице[23] киновари красной!
Вхожу. Хозяева радушные встречают.
Смотрю на временной портал Средневековья.
Мальтийских рыцарей костюмы отражают
оружья отблески… Лесного поголовья
оленей, лис, волков, вальдшнепов и фазанов
здесь поубавилось во времена Вальдштейна!
Их муляжами сверху вниз украшен замок.
Капелла церкви в доме тайною овеяна…
А в каждом зале – блеск парчи и свет камений,
и шёпот старых родословных гобеленов…
Средь живописных и иных произведений
хожу, как в Лувре, всё разглядывая немо…
Как хорошо, что этот замок возрождённый
открыл сокровища свои тому, кто жаждет!
И каждый к печке прикоснётся золочёной,
и раритет рассмотрит выставленный каждый.
Я замок Детенице чудный в красной гамме
прошла от входа до конца по территории.
И если чем ещё не поделилась с вами –
доскажет замок Детенице и история…
Детенице. Постоялый двор
Я в Детенице. Постоялый двор[24].
Гостиница купцов и пилигримов.
Мальтийский шлем, как головной убор,
пристроен на рога… Проходим мимо
печи, где мяса шмат на вертеле.
(Красивой горничной пристало улыбаться…)
«Завязшего» в компьютерной игре
абрис, – из современных постояльцев.
Проходим далее – скрипучий ход наверх,
средневековых комнат интерьеры.
У стойки барной – бесконтрольный смех
попробовавших пива выше меры…
Солома на полу. Но что пленит –
убранство комнат «надцатого» века:
ночной горшок в предбаннике стоит,
ей богу, – туалет! Для человека
здесь лейка вместо душа: дёрнул шнур –
и чистых струй воды горячий ливень!
Пожить бы здесь, – ах, если бы не тур! –
в глуши средневековой и счастливой…
Наружу. Приготовлены дрова, –
сжиганье ведьм сегодня для потехи!
Приятно знать, что в Чехии жива
такая память о далёких вехах!
Детенице. Таверна
Цыганки и глотатели огня,
факиры, змеи и «сжиганье ведьм»! –
в таверну[25] полутёмную манят
меню средневековым… А соседи
уже порядком выпили вина
и пивом загрузились «под завязку»,
и печь в свеченьи факельном видна,
и правда переделана на сказку…
Разбросана солома на полу,
блуждают рыцари в доспехах, как в турнире:
здесь не закажешь «мясо на пару» –
здесь мясо на огне, зола в гарнире!
Затем – певцов средневековый гимн,
скандал и драка, пьяная гадалка,
факир глотает пламя, невредим…
Хохочем, пьём, едим – вина не жалко!
Я намечтала Прагу. Я ждала
к средневековому скорей коснуться раю…
В таверне безвозвратно поняла,
что я любовью к Чехии пылаю!
Реституция
Реституция[26] – коррекция историй
родов, вещей, гражданства и корней…
А проще – возвращенье территорий,
дворцов и замков изгнанных семей.
Возврат хозяевам… Как сложно в этом мире,
как оказалось, собственность изъять!
Здесь не обои заменить в квартире, –
права на замок нужно доказать!
Но, как по мне, – болезненность процесса
перекрывает польза от него:
сверкают люстры хрусталём подвесок
в отреставрированных замках! Торжество
возобновления реликвий в галереях,
охотничьих трофеев на стенах,
гравюр и росписей, – и, денег не жалея, –
домов и замков в сказочных горах!
Я помню замок после реконструкций, –
одной семьи живое торжество!
Я – за возврат, за действо реституций,
с тех пор, как в Праге видела его!
Романтика ночных шагов и Влтавы…
Но вот я и заканчиваю цикл
стихов о Праге – ясной и душевной.
К холмам зелёным башнями приник
прелестный город, праздничный и древний!
Я унесу с собой абрис мостов,
легенд литературных запах тонкий,
таверны старой сумрачный устой,
шагов по замку звук глухой и ломкий…
Очарованьем хрупкости стиха
наполнена цветаевская Прага
(о манкости запретного греха
расскажет пожелтевшая бумага…).
И Кафка – параллельностью миров
наполнил Праги аромат кофейный.
А – пиво, пиво! Выбора богов
достоин чешский тренд под шапкой пенной!
Неуловимый флёр твоих кафе,
романтика ночных шагов и Влтавы…
Я улечу немного подшофе,
как Швейк, что побывал солдатом бравым!
Собор Святой Барборы. Кутна-Гора
Ажурны стены, словно вывязаны спицей.
Легенды шёпот сквозь века влетает в уши.
Средневековых окон лёт к луне стремится.
Шагов по улице пустынной говор слушай…
Возьми с собою в жизнь свою рассказ о деве,
что гонор в стенах вместе с сердцем схоронила.
Здесь собирали серебро в одеждах белых[27]
и брали то, что вечность лет гора хранила.
Платили жизнями за звон горстей металла,
за темень шахты слепотой своей платили.
Святая Барбора[28] собором стройным стала
на том холме, где чехи катакомбы рыли.
По старым улицам ночным ступаю тихо –
не потревожить бы покой легенд и башен…
О беге тёмных облаков, о беге лиха
под скрежет вынутых камней собор расскажет.
Соломенное вино
Зноймских вин послевкусие. Звёзды – как плошки
на синейшем из всех поднебесных декоре!
Я тебя намечтала – по капле, по крошке,
мой моравский ландшафт и хмельное подворье!
Снизу дышит в подвале вино для таверны,
винодельные тайны храня в закоулках…
Обитают в них духи хмельные, наверно,
что, шатаясь, гуляют в ночных переулках.
Виноградного рая угодия встали,
замышляя солому под поздние вина[29] –
я его пригубила в гостинице старой
у подножия замка, в харчевне любимой.
Вкус соломой иссушенных гроздьев и неги
сохраню, как десерт, к подоспевшему лету.
Зноймских камерных вин молодые побеги,
и кольцо твоих рук, и моравские ветры…
Костница
В жизненных странствиях видела всякое…
Глаз восхищается. Чувство двоякое.
Сплошь черепа да берцовые кости –
не заслужили места на погосте[30].
Вычурным кружевом вьются костяшки –
челюсти, челюсти в качестве стяжки…
Очень красиво и боязно очень –
не приведи сюда, господи, ночью!
Средневековое переплетенье
судеб, костей и церковных молений…
Неразрешимым туманом нависли
неупокоенность доли и мысли,
неустранимые противоречья
жизни «в христе» и беды человечьей…
В сумрачной церкви белеют колонны –
кости людей, в кружева превращённых…
Смотрю на место палача…
Смотрю на место палача. Церковной тишины хрустальной
не потревожит городов неумолимый вечный шум.
Отдельно, у входной двери, обычно он сидел, брутальный,
уединением своим закован, пленник вечных дум…
Последним заходить в придел и первым выходить наружу,
познав любовь, её убить, надев одежды палача[31]…
И знать презрение толпы, что огибает, глаз примружив,
и от снесения голов ждать затупления меча!
Ни звон монет, ни королей любовь и милость – не восполнят
и не вернут её красы, что оседала на погост…
Смотрю на место палача. Века их пофамильно помнят –
цвет глаз и скрытый, как душа, под капюшоном цвет волос.
Красивы сказки каббалы!
Я проезжаю мимо. По Палаве
плывёт лебёдка, вдалеке – другая.
Моравских вин столицу вижу справа,
дорога ниже замка пролегает.
Здесь рабби жил[32]. И зарождался голем,
который был придуман им и создан.
Уже позднее, в Праге, рабби болен
смертельно был отравленною розой…
Красивы сказки каббалы! Вглядеться
пытаюсь в лик средневековых улиц.
И, отдаляясь, оставляю сердце
и мысли в замках, что к горам приткнулись.
Я проезжаю мимо. Каббалою
пронизан воздух. Зеленеет поле.
Идёт-бредёт далёкою тропою
обиженный судьбой брутальный голем.
Влашский двор
В соборе Барборы Святой – фигура рудокопа.
Светильник да халат простой. А юная Европа
любила здешних гор добро – чеканила монеты.
Текло шальное серебро во все концы планеты!
Во Влашский двор ведут следы («влах» – это «итальянец») –
здесь королевские роды копили скарб и глянец.
А вниз, в подвал, – кровавый свет и ужас мракобесий
средневековых мрачных лет и яростных конфессий.
Орудий пыточных набор для умерщвленья плоти –
щипцов и кольев страшный сбор в хранилищах найдёте…
Наружу! К свету! К серебру чеканщика и знати –
забыть бесовскую игру в колдунью и в проклятье,
и в инквизицию, и в страх, в тевтонскую свирепость!
Стоит на мартовских ветрах Монетный двор и крепость.
Поздний ужин у корыта
Полуночное блужданье мостовой старинной гулкой,
поздний ужин в ресторане[33], в тупиковом переулке…
О порог средневековый сотни башмаков избито,
и налито пива вдоволь, и заказано «корыто»!
Пей, гуляй! Бери руками мяса жареного шкварки
из корыта – так веками здесь готовили кухарки.
На соседней лавке грубой – парни крепкие, а в кружках –
пиво. Чипсы и баранки. Разговоры о подружках.
Из корыта, как из песни, – ни убавить, ни прибавить.
День закончен. Выйдем вместе. Ночь горой и замком правит.
Пардубице. Музей пряников
Праздничный пряник, как пилкой по дереву,
вырезан в тесте художником-пекарем[34].
Домик в Пардубице – праздничным теремом
в лес заповедный вписался навеки.
Леший, русалка, сестрица Алёнушка,
братец Иванушка, с чешскою визою, –
здесь, в отдалённой от мира сторонушке,
явь твою полнят смешными сюрпризами!
Белой глазурью, медовой и пышною,
жизнь покрывается в славной Пардубице!
Звери соседствуют. Аист над крышею.
Яйца несут золочёные курицы…
Хрудим. Марионетки
Мне случился на входе паяц на верёвках[35],
мне послышался смех и биение сердца,
мне привиделось, что притворяются ловко
за витринными стёклами куклы-сидельцы…
Это игры такие – уверить актёров,
что паяцы мертвы без бечёвки и сцены.
Если нет никого в глубине коридоров –
куклы веселы, живы, смешны, откровенны!
Кукловоды нужны, чтоб обыгрывать пьесу,
человеки нужны, чтобы хлопать в ладоши.
В тихих залах брожу. Здесь и время, и место
наградить себя памятью детства хорошей.
С этажа на этаж. Да наверх по ступеням,
скудость узких пространств ощущая на башне…
Это город Хрудим. Это связь поколений
через куклу и век уходящий вчерашний.
В монастырском саду
В монастырском саду. Славный град Литомышль.
Старый замок и Берджих Сметана[36].
В галерейных мансардах запуталась мысль,
как истории поступь спонтанна!
На широкую площадь ведёт Литомышль,
где-то в арке звучит фортепиано…
Здесь Собор и Театр, и роскошество крыш
черепичных, и медная панна.
В стиле сграффито-замка живёт Литомышль,
охраняя наследие рьяно.
Ранним утром на улицах сонных услышь,
как костёл распевает осанну!
Архиепископский дворец
В Архиепископский дворец прелестный в Оломоуце[37]
свободный вход: смотри, как он разряжен в прах и пух!
Музейный выдержи обряд – надень из фетра шлёпанцы,
под бриллиантом и крестом замри, сдержавши дух!
Смотри, как обустроен вход, подушка в ноги – в бархате,
на красный с золотом смотри кареты лёгкий тон.
Здесь моцартовских пальцев лёт – в фортепианном закуте,
и предусмотрен галерей картинных марафон…
В Архиепископский дворец, в его существование,
вписался русский Александр и император Франц.
И, Римским Папой освящён на музу и познание,
даёт и мне его щедрот неповторимый шанс!
На этот барственный дворец рассчитывать не чаяла –
его судьба дарила мне как бонус, как сюрприз!
Я за порог в обычный день, в рутинный день отчалила,
как будто с высоты небес – в толпу спустилась вниз.
[1]Моравия – исторический регион Чешской республики, находящийся в восточной её части.
[2] Танцующий дом – офисное здание в Праге в стиле деконструктивизма, состоит из двух цилиндрических башен: нормальной и деструктивной. Танцующий дом является архитектурной метафорой танцующей пары, в шутку называется «Джинджер и Фред» в честь пары Джинджер Роджерс и Фред Астер. Одна из двух цилиндрических частей, та, что расширяется кверху, символизирует мужскую фигуру (Фред), а вторая часть здания визуально напоминает женскую фигуру с тонкой талией и развевающейся в танце юбкой (Джинджер). Как и многие деконструктивистские сооружения, резко контрастирует с соседствующим цельным архитектурным комплексом рубежа XIX–XX веков. Дом расположен на набережной. Авторы проекта – хорватский архитектор Владо Милунич и канадский архитектор Фрэнк Гери.
[3] 29 января 2016 года в Хрустальном зале Российского центра науки и культуры в Праге состоялся литературный вечер «Связующее слово». Вечер открыл заместитель руководителя представительства Россотрудничества в Чехии Олег Солодухин. Он отметил уникальность мероприятия и его роль в поддержке «Русского мира», развитии русской культуры и русского языка за рубежом. Организатором и ведущей вечера стала поэтесса из Москвы, член Союза писателей России, член Международной Ассоциации писателей и публицистов (МАПП), основатель Общественного Фонда содействия развитию современной поэзии «Светоч» Лариса Кузьминская. Она поприветствовала участников литературной встречи и представила гостям свою коллегу, поэтессу из Швеции Лидию Эльфстранд. Некоторые авторы приехали в Прагу. Среди них – Аннета Руж, Анатолий Лебедев, Татьяна Еремина-Аржакова, Нина Кривошенина из России, Людмила Свирская и Наталья Волкова из Чехии, Виктория Левина из Израиля, Вероника Тарновская из Швеции, Нина Лезер из Германии, Евгений Голубев из Латвии, Ольга Абрамова-Бенедет из Италии… (из материалов Интернета).
[4] Марина (Цветаева), Франц (Кафка), Ярослав (Гашек) в определённые периоды жизни жили и творили в Праге.
[5] Ян Гус (1369, Богемия, – 1415, Баден) – национальный герой чешского народа, проповедник, мыслитель, идеолог чешской Реформации. Был священником и некоторое время ректором Пражского университета. 6 июля 1415 года в Констанце был сожжён вместе со своими трудами. Казнь Гуса вызвала гуситские войны (1419–1434). С его казнью связан ряд легенд. Так, старушке, из благочестивых побуждений подложившей вязанку хвороста в его костёр, он якобы воскликнул: «О, святая простота!» (O sancta simplicitas!). А также предсказал появление через сто лет великого реформатора, чьи начинания не будут уничтожены (Мартина Лютера), сказав: «Я-то – Гусь, а за мной придёт Лебедь!»
[7] Пражские куранты, или орлой, – средневековые башенные часы, установленные на южной стене башни Староместской ратуши на Староместской площади в Праге. Они являются третьими по возрасту астрономическими часами в мире и старейшими, которые всё ещё работают. По сторонам от астрономического циферблата расположены движущиеся каждый час фигуры, среди которых особенно выделяется фигура Смерти в виде скелета человека. Смерть одной рукой держится за звонок с колокольчиком, в другой руке – песочные часы. Это самая старая фигура этого ряда, появившаяся на пражских курантах. Она олицетворяет популярный в средневековье сюжет memento mori – о тленности всего сущего вокруг. Наверху по сторонам от центральной каменной скульптуры ангела имеются два окошка, в которых каждый час, когда бьют часы, показываются фигуры 12 апостолов, сменяя друг друга. Над каменной скульптурой ангела находится фигура золотого петуха, который кричит по окончании процессии апостолов.
[8] 21 июня 1621 года на Староместской площади были казнены 27 участников Сословного восстания против династии Габсбургов. Самый известный пражский палач Ян Мыдларж лишил жизни 10 дворян, 15 жителей Праги и 2 жителей Кутной Горы и Жатеца. Ужасное зрелище продолжалось с 5 часов утра до 1 часа дня. Головы двенадцати казненных позже были вывешены в металлических сетках для устрашения на Староместской мостовой башне. Когда спустя десять лет было позволено их снять, друзья и родственники похоронили их в неизвестном месте.
Говорят, что каждый год в день своей смерти, 21 июня, духи казненных в полночь подходят к астрономическим часам Орлой и следят за точностью их хода, охраняя мир и покой земли чешской. В честь казненных на тротуаре Староместской площади поместили 27 крестов, символы меча и короны.
[9] Старе-Место – исторический район Праги в районе Прага 1 на правом берегу Влтавы, также включает Стрелецкий остров. В северо-западной части Старе-Места, граничащей с Влтавой, расположен пражский Еврейский город.
[10] Ярослав Гашек (1883, Прага, – 1923, Липнице) – чешский писатель-сатирик, анархист, драматург, фельетонист, журналист, комиссар Красной Армии. Автор примерно 1500 различных рассказов, фельетонов и прочих произведений, из которых мировую известность получил его неоконченный роман «Похождения бравого солдата Швейка».
[11] Пражский Град – крепость в Праге, занимает восточную часть длинного утёса, который тянется от Петршинского холма. Пражский Град представляет собой комплекс зданий, храмов и фортификационных сооружений, располагающихся вокруг трех главных дворов, площади Святого Георгия и Иржской улицы. Архитектурная доминанта – собор Святого Вита. Сейчас крепость является резиденцией президента Чехии, раньше была таковой для чешских королей и императоров Священной Римской империи. Самая большая по площади президентская резиденция в мире, а также самый большой в мире замок.
[12] Золотая улочка – старинная улица Праги, расположенная в Пражском Граде, является одним из символов города. Для облика улицы характерны карликовые двухэтажные домики, встроенные в арки бывшей крепостной стены. Первоначально она называлась Ювелирная улица, что связано с работавшими и живущими здесь чеканщиками золота. Вскоре улочка превратилась в ремесленную и стала местом скопления бедноты. Существует легенда, что здесь жили алхимики. В одном из таких домиков (дом №22) с 1916 по 1917 г. работал Франц Кафка.
[13] Франц Кафка (1883, Прага – 1924, Клостернойбург) – один из выдающихся немецкоязычных писателей XX века, большая часть работ которого была опубликована посмертно. Его произведения, пронизанные абсурдом и страхом перед внешним миром и высшим авторитетом, способные пробуждать в читателе соответствующие тревожные чувства, – уникальное явление в мировой литературе.
[14] Скульптурная композиция, созданная Ярославом Роной в 2003 году, часто включается в десятку самых необычных памятников мира. Кафка восседает на плечах пустого костюма, шагающего по улице по щиколотку в мостовой. Писатель жестом указывает направление своему носильщику. Кафка был вечным скитальцем в родном городе: творил на немецком языке, поскольку Чехия была частью Австро-Венгерской империи, сменил 13 съемных квартир, не получил признания при жизни… Можно только догадываться, знал ли он наверняка, куда держит путь.
[15] Вышеград – древняя крепость (замок) и исторический район Праги. Расположен на холме над Влтавой. В стенах Вышеграда находятся остатки древнейшей романской базилики, Вышеградское кладбище – место погребения знаменитых деятелей Чехии. Крепость воздвигнута в X веке. Легенда приписывает её основание князю Кроку, отцу княгини Либуше. По существующему преданию, именно здесь легендарная княжна Либуше предсказала расцвет и мировую славу чешской столице – Праге. В эпоху Карла IV именно из Вышеграда начиналось коронационное шествие чешских королей и продолжалось далее по Нове-Месту, Старе-Месту и Мала-Стране, ведя в Пражский Град. В «Коронационном кодексе чешских королей» Карл IV определил, что каждый правитель накануне своей коронации должен поклониться в Вышеграде их общему предку – Пржемыслу-Пахарю, основателю династии Пржемысловичей. Здесь хранились принадлежавшие Пахарю сума и лыковые башмаки – символы королевского рода. Таким образом, короли (теперь уже из династии Люксембургов) должны были помнить о простом происхождении их далекого предка.
[16] Вацлавская площадь – площадь святого Вацлава – одна из самых знаменитых и больших городских площадей в мире, главный центр Нового Места в Праге. Место многих исторических событий, традиционное место демонстраций, празднеств и общественных собраний. На торговой площади в Средневековье происходили также казни, в обоих концах ставились виселицы. Площадь названа именем св. Вацлава, князя Чешского, небесного покровителя страны. На площади происходил ряд событий Пражской весны 1968, в августе по ней шли советские танки. 16 января 1969 здесь совершил самосожжение студент Карлова университета Ян Палах, протестовавший против ввода советских войск в Чехословакию.
Интересно, что на Вацлавской площади находится легендарный дансинг-холл «Люцерна», построенный дедом Гавела. В помещении «Люцерны» с 2000 г. находится пародия на памятник Мысльбека (автор Давид Черни) – конь висит вверх ногами, а Вацлав сидит у него на животе.
[17] Йозефов (Еврейский город) – один из кварталов Праги. Является частью Старой Праги. До 1850 года представлял собой сердце еврейской общины Праги. Название квартала – Йозефов – происходит от имени императора Йозефа II, реформы которого улучшили условия жизни евреев в Праге. Еврейский квартал находится между правым берегом реки Влтавы и Староместской площадью. На его территории находятся остатки прежнего еврейского гетто Праги с множеством легенд о мистическом Големе.
[18] Карлов мост – средневековый мост в Праге через реку Влтаву, соединяющий исторические районы Мала Страна и Старе Место, в 1870 году официально переименован в честь основателя Карла IV. Его украшают тридцать скульптур, преимущественно религиозного содержания. Через мост вела так называемая «Королевская дорога». С мостом связаны многие ключевые события в истории города: в 1420 году мост помог попасть гуситам на Малую Страну, а в 1648 году с этого моста Градчаны атаковали шведы.
По преданию, именно с Карлова моста был сброшен в мешке почитаемый в Чехии святой Ян Непомуцкий. Место, возле которого Яна сбрасывали через перила, можно увидеть по правую руку на пути в сторону Мала Страны, это место отмечено вмурованным в перила моста крестом и двумя медными гвоздями неподалеку от креста. Есть поверье, что если дотронуться до одной из скульптур на Карловом мосту и загадать желание, то оно обязательно сбудется. Также желание сбудется, если его загадают влюбленные и поцелуются, стоя на мосту…
[19] Историческое здание, в прошлом называлось Дом Короля Георга, с XIV века. Здание отеля было отреставрировано с сохранением античного характера и живописной романтической атмосферы старой Праги. Трехзвездочный отель, в настоящее время предлагает королевские стильные покои.
[20] Кафе «Лувр» в Праге открылось в 1902 г. «Лувр» был местом бурных общественных дискуссий 1900-х. Близкий друг Кафки Макс Брод утверждает, что Кафка был введен на эти собрания его друзьями. Кафе процветает и сегодня.
Кафе «Арко» (Arco) было местом встреч молодой немецкоговорящей Праги.
«Cafе Milena» названо в честь возлюбленной Франца Кафки и расположено на первом этаже исторического здания прямо на Староместской площади.
«Люцерна» – самый известный пассаж в Праге. Проект разрабатывал владелец, инженер Вацлав Гавел, дед бывшего президента Чехии.
[21] Марина Цветаева и Сергей Эфрон проживали в Праге и её окрестностях с 1922 по 1925 годы. «Поэма Горы» была написана в январе 1924 года. Обращена она к К.Б. Родзевичу, человеку высокого мужества, обаяния и трагической судьбы. Знакомство с ним состоялось в Праге, где Родзевич учился в университете. Возникшая дружба была трогательной и прочной. Объединяли незаживающая тоска по Родине и увлечение литературой и искусством.
[22] Марина попала в Прагу в 1922 году. Здесь ее ждал муж С. Эфрон, который на тот момент учился в Карловом Университете. Они поселились на окраине Праги. Марина очень любила гулять по улочкам Праги, она часами могла наблюдать за рекой Влтавой и ее прекрасными островами. А Петршин холм на берегу реки стал даже героем ее «Поэмы Горы». Во времена язычества это было место поклонения богу Перуну. Именно здесь княгиня Либуше предсказала рождение Праги. Дорога по старым улочкам Малого града к Карловому мосту – и есть та самая дорога героев «Поэмы Конца». Поэтесса любила бывать на Древнем Малостранском кладбище.
Недалеко от Староместской площади находилось здание, где располагалась редакция газеты «Воля России». Это одно из самых популярных эмигрантских изданий того времени. Главным редактором был Марк Слоним, друг Марины Цветаевой, благодаря которому тогда были напечатаны некоторые ее произведения. По пути из редакции поэтесса часто заходила в кафе «Славия». Замечательный панорамный вид и непринужденная атмосфера привлекали сюда творческую интеллигенцию и литераторов.
В Праге были написан поэтический диптих М. Цветаевой: «Поэма Горы» (февраль 1924 г.) и «Поэма Конца» (июнь 1924 г.). Эти произведения стали отражением чувств поэтессы к Константину Родзевичу, описанием великой любви и крушения неудавшегося романа.
Однажды Цветаева гуляла по столичным улочкам и увидела статую Брунцвика. Она нашла в его облике сходство с собственной внешностью. Так Цветаева и называла потом каменного рыцаря Брунцвика: «…друг в Праге… похожий на меня лицом».
[23] Детенице – средневековый барочный замок, памятник культуры. Представляет собой трехэтажное здание с четырехэтажной башней и портиком. Замок включает в себя здания бургграфства и хозяйственные постройки. В замке хранятся коллекции оружия мальтийских рыцарей и охотничьих трофеев. Замок основан в конце XIII – начале XIV века Бенешем из Вальдштейна и Детениц (1269–318). Король Фердинанд II конфисковал замок и поместье и передал Вальдштейнам. В начале XIX века сын австрийского барона и дипломата Виссерберга завещал имение Державному ордену Мальтийских рыцарей. В 1927 году замок купил и отреставрировал инженер-строитель Ржегак, после чего часть замка была открыта для публики. В 1948 году замок был национализирован. В настоящее время усадьба принадлежит семье Ондрачковых. С 2000 года замок открыт для посетителей.
[24] Переступив порог постоялого двора и корчмы, вы сразу же окажетесь в XVI-XVII веке. Атмосфера того несколько грубого, но колоритного времени охватывает и очаровывает всех и вся, проникает в самые дальние уголки. Всё полностью стилизовано под старину. Именно так и выглядели заезжие дворы и таверны в Чехии четыре столетия тому назад. Да и типажи, которых вы встретите в этом заведении, тоже будто перенеслись из «преданий старины глубокой». Очень многих людей привлекает это средневековое место, каждый хочет ощутить себя простолюдином далеких прошлых лет.
[25] Очень многих людей привлекает это средневековое место, каждый хочет ощутить себя простолюдином далеких прошлых лет. Посетителей обслуживает персонал, переодетый в аутентичные костюмы Средневековья, программа включает в себя представление с сожжением ведьм и бросанием ножей в живую цель. Основные залы, где размещен ресторан, освещаются светом от настоящих горящих факелов. При этом на полу лежит солома, а на стенах располагаются шкуры животных.
Все изысканные и неповторимые блюда готовятся прямо на ваших глазах в самых настоящих печах. Детенице, благодаря своей атмосфере, целиком и полностью перенесет вас в древние века и даст полное ощущение древнего путника.
[26] Реституция – восстановление, отозвание, возвращение прежних прав и преимуществ. В Чехии реституция идет весьма успешно, несмотря на некоторые трудности.
[27] Кутна-Гора» – город в Среднечешском крае. Город основан в первой половине XIII века. Центр средневековой серебродобывающей, благодаря чему город был вторым по богатству в Чешском королевстве. Именно рудники и стали причиной образования первых горняцких поселков, один из которых получил название «Cuthna Antiqua», что означает «старая монашеская ряса». Один из монахов, по преданию, заснул на соседнем холме, а во сне увидел серебряные слитки. Проснувшись, он действительно обнаружил их в указанном во сне месте и накрыл это место своей рясой. Кутна-Гора стала местом первой в Европе «серебряной лихорадки». Вокруг шахт появилось хаотическое нагромождение лачуг, трактиров, бань, лавок и т.п. Затем разрозненные поселки объединились, и Кутна-Гора обрела привилегии королевского города.
[28] Собор Святой Варвары (храм Святой Барборы) – самый известный архитектурный памятник Кутной-Горы, второй по величине и значимости готический храм Чехии, построенный в стиле поздней готики.
[29] Соломенное вино является вином, сделанным из винограда, который был высушен, чтобы сконцентрировать его сок. Классический метод – сушить грозди винограда на циновках из соломы на солнце. Техника относится ко времени предримских времен. Соломенные вина типично сладки и способны к длинной жизни. Низкие урожаи и трудоемкий производственный метод означают, что они довольно дорогие.
[30] Костница в Седлеце, или Костёл Всех Святых – готический кладбищенский костёл в районе чешского города Кутна-Гора, в крипте которого располагается самая большая в Чехии костница. Наибольший интерес представляет интерьер костёла, полностью отделанный человеческими черепами и костями, для оформления которого было использовано около 40 000 человеческих скелетов.
В 1278 году Генрих, аббат цистерцианского монастыря в Седлеце, был послан чешским королём Пршемыслом Отакаром II в Святую землю. Обратно он привёз немного земли с Голгофы и рассыпал её по кладбищу аббатства. Весть об этом распространилась, и кладбище стало популярным местом захоронения среди жителей Центральной Европы. Многие тысячи людей желали быть похороненными на этом кладбище. Средневековые войны и эпидемии, в частности эпидемия «чёрной смерти» в середине XIV века и гуситские войны в начале XV века, пополняли кладбище, которое в результате сильно разрослось.
Около 1400 года в центре кладбища был построен готический собор с усыпальницей. Усыпальница должна была служить складом костей, извлечённых из могил, поскольку места на кладбище не хватало.
В 1870 году Шварценберги наняли резчика по дереву Франтишека Ринта для того, чтобы он привёл в порядок груду сложенных костей. Результаты его труда говорят сами за себя. По четырём углам собора расположены огромные колоколообразные груды костей. С середины нефа свисает огромный костяной канделябр, содержащий по меньшей мере один экземпляр каждой из человеческих костей и украшенный гирляндами черепов. Среди других произведений искусства можно отметить алтарные дароносицы, расположенные по бокам алтаря, а также большой фамильный герб Шварценбергов и подпись мастера Ринта, также из костей.
[31] Ян Мыдларж, самый известный исполнитель наказаний в Праге, не родился палачом. Наоборот, он должен был стать врачевателем. Хотя в то время сам процесс лечения мало чем отличался от пытки.
Так вот, будучи студентом-медиком, Ян влюбился в прекрасную мельничиху, Дороту Мыдларжову, которая убила своего мужа-мельника. Любовь была обречена с самого начала – избранницу ждала казнь. В надежде спасти возлюбленную Ян пошел в помощники к палачу. Женщину спасти не удалось, а Ян навсегда стал изгоем.
Позже он проведет самую массовую казнь, во время которой на Староместской площади были убиты 27 чешских патриотов и затуплено несколько мечей. 27 мучеников стали героями и легендой. Их место казни обозначено крестами на Староместской площади.
[32] В XVI веке город Микулов (Никольсбург) стал местом пребывания главного раввина Моравии. C 1553 по 1573 гг. раввином в Никольсбурге был рабби Лёв (1525–1609), позже – раввин Праги, создатель голема. Голем – персонаж еврейской мифологии – существо из одной из основных стихий, оживлённый каббалистами с помощью тайных знаний, наподобие Адама, которого Бог создал из глины.
[33] Ресторан «Дачицки». Этот стильный ресторан назван в честь Микулаша Дачицкого из Геслова (1555–1626), известного кутногорского дворянина, выдающегося писателя, любителя пиров, вина и слабого пола. В ресторане можно попробовать деликатесы традиционной чешской и старочешской кухни, а также другие оригинальные блюда: охотничье ассорти из дичи, которое подаётся «в корыте», малиновый десерт с золотой фольгой (из «алхимической» кухни) и т.д.
[34] «Изюминкой» и символом города, секрет которого тщательно хранится местными жителями, стали пардубицкие пряники, имеющие особенный вкус и аромат. При выпечке пряникам придается затейливая форма, и на прилавках магазинов вы можете видеть их в виде сердечек, цветов и других фигурок. Отменный вкус отчасти можно объяснить добавлением в тесто смеси различных пряностей: кунжута, аниса и кориандра.
[35] Хрудим – чешский город, расположенный в западной части Пардубицкого края, это настоящий музей под открытым небом, славящийся бережно сохранёнными историческими комплексами и монументами. Стоит побывать и в Музее марионеток, в коллекцию которого входит не менее восьми тысяч кукол из разных уголков мира. Особой популярностью пользуется специальная игровая комната, работающая под девизом «Пожалуйста, трогайте», где посетители пробуют самостоятельно управлять марионетками.
[36] Литомишльский дворец-замок в одноимённом чешском городе – один из лучших образцов дворцовой архитектуры эпохи Ренессанса в Центральной и Восточной Европе. В своём нынешнем виде замок выстроен в 1568–1581 гг. по проекту Джованни Батисты Аосталли (1510–1575) для высочайшего канцлера Чешского королевства Вратислава II из Пернштейна (1530–1582). В состав замка вошла позднеготическая капелла Святой Моники. По местной традиции наружные стены замка расписаны в технике сграффито. После войны замок был национализирован и приспособлен под Музей чешской музыки. Ежегодно здесь проводится оперный фестиваль. Связано это с тем, что в одной из пристроек замка родился композитор Бедржих Сметана.
[37] Архиепископский дворец в Оломоуце – уникальный архитектурный памятник раннего барокко. Строился в период с 1665 по 1685 годы. Впоследствии здание не раз перестраивалось и реставрировалось, но всегда в этих работах участвовали лучшие европейские мастера. Сегодня Архиепископский дворец – это комплекс из семи трехэтажных крыльев, образующих два двора, с тремя входными порталами. Это единственная в Европе резиденция епископа, вход в которую открыт для туристов.
Об авторе:
Виктория Левина, родиться имела честь в бывшем СССР, на стратегическом аэродроме, что на китайской границе в Читинской области. Случилось это в семье папы-лётчика и мамы-радистки в 1954 году к несусветной радости двух израненных фронтовиков.
Росла на Украине, ходила в пионерках, даже удостоилась быть командиром пионерской дружины, чем очень разочаровывала философически настроенного папку, имевшего к тому времени диссидентский настрой ума.
Тогда же и случились первые литературные опыты. Писалось в муках, в состоянии огорошенности от появления опусов на свет, они были обильно смочены слезой от первых влюблённостей…
И вдруг – Москва! Учёба в Бауманке, огромная любовь, потрясшая основу бытия, музыка, камерные хоры с гастролями и – стихи, и – небольшие рассказы!
Однажды, прилетев на короткую побывку к обожаемым родителям, случайно оказалась на литературном конкурсе на Украине – и победила! Состояние шока. Неожиданная окрылённость занесла в редакцию «Юности», где по рекомендации маститых украинских «виршистов» и пропечаталась.
Писалось хорошо везде – на тесной кухоньке в хрущёвской «двушке» – шумной и прокуренной квартирке студенческой семьи, на конференциях, на пне в походных условиях под гитару и портвейн, у детской постели с посапывающими во сне дочечками.
Выходили подборки на Украине, в России. Литературные семинары, литературные друзья на всю жизнь…
А потом всё кончилось. И был Израиль, и было синее-синее небо, и пальмы, и море. И скалы пустыни Негев с горными козлами на склонах, и библейские тропы, по которым ходил Бог…
Имею я и свою аудиторию, и десятки тысяч горячо любимых мною читателей, которые заходят на мою литературную страничку в Интернете.
Мой второй «израильский» муж понимает понемногу мой родной язык, но не настолько, чтобы понять всю глубину моей радости, когда что-то из пролившегося на виртуального читателя вдруг прорывается на главные страницы медии. Он просто радуется вместе со мной и тихо гладит меня по голове, когда я читаю ему новорожденное, переводя каждое слово…
