Элегия
Элегия
У родника на опушке ютился лесник в избушке.
Днём лес оберегал и на грибников взирал.
Люди из лесу проходили, воды испить просили.
Лишь одна гордо проходила, пить не просила.
Ласково на лесника голубые глазёнки косила.
Как-то раз, не спросясь, сразу к роднику подалась.
Попив воды, вернулась, по сторонам оглянулась.
«Знаю, днём лес охраняешь, далее – как коротаешь?»
«Лес да дом, так и живём», – пошутил лесник Пахом.
« Как зовут?» – Пахом изрёк. «Дуськой батюшка нарёк».
«Домом, или как живёшь: сеешь, пашешь, жнёшь?»
«С матушкой больной да коровой старой и худой.
А ты откуда – кто такой, здесь жил старик седой?» –
Дуська устроила допрос, убрав со лба клок волос.
«Можно – буду приходить? Будем о жизни говорить».
«Скажи, тебе сколько лет? Жду правдивый ответ…»
«Скажу, но без огласки: шестнадцать было в пасху».
Не ведая, как любовь кралась, и она в неё попалась.
По лету Дуська редко ходила, а осенью зачастила.
Летела, мотая косой, ноги мочила утренней росой.
Гонимая чувствами любви, счастье ждало впереди.
В объятиях его замирала, что любит её, она знала.
С деревьев лист облетел, всё чаще снежок летел.
Стали о свадьбе говорить, дабы одной семьёй жить.
Узнав о свадьбе, старуха-мать стала пуще хворать.
Оттого начала страдать – нечего в приданое дать.
Перед смертью пришла сила, встала и благословила.
А под рождественский пост унесли матушку на погост.
Поп панихиду отслужил, гривенник в карман положил.
Тризну правили всем селом, часто ходила и в божий дом.
Дуся слезами обливалась: нет матушки, одна осталась.
В отчем доме жить не могла, в миг вещи в узел собрала.
Взяв корову и, не взирая на сором, пошла к Пахому в дом.
Радости Пахома не было конца, на руках занёс с крыльца.
Лесник обет держал, вожделеньем Дуську не домогал.
А в канун Нового года подул ветер, испортил погоду.
Метель кружила и свистала, в окна охапками снег кидала.
Пахом в углу что-то чинил, одним глазом за ней следил.
Дуся у печи хлопотала и с суженого глаз не спускала,
В тот день стряпня удалась, сели за стол Богу молясь.
Пожелав здоровья, выпили вина – эликсир любви и сна.
К концу трапезы оба зарделись, их страсти разгорелись.
Дуся долго ждать не стала, подойдя, обвив шею, сказала,
Нежно озирая ласковым взором: «Ты мне послан Богом,
Девичества вовсе мне не жаль, лишь убери с лица печаль.
Коль наречены – друг другу, бери и люби меня, как супругу!»
Вьюга кроны леса закачала, кружа, вмиг молодых обвенчала.
Их уста и плоть слились, от блаженства в небеса вознеслись.
На любовь двое суток дали боги, на сластолюбие они строги.
Так чета пылко плоти обнимали и в любви ребёночка зачали.
В те дни они думать не могли, что боги его на смерть обрекли.
Будним днём в обход собрался, долго жену целуя, прощался.
«Пахом, не ходи, – просила Дуся, – одной страшно, боюсь я.
Смотри, далеко не заходи, к ужину буду ждать, приходи».
Лесник ушел, у леса оглянулся, больше домой не вернулся.
В муках неделю прождала, за помощью в деревню пошла.
Мужики из артели собрались, оседлав коней, в лес подались.
Первые сутки по краю искали, на вторые – останки отыскали.
По одежде и ружью мужик сказал: «Пахома шатун задрал».
Его рядом с матерью схоронила, сутки дико на могиле выла.
Жить на опушке не смогла, забрав добро, корову, домой пришла.
Так, гонимая судьбой, поделила участь меж невестой и вдовой.
Волей рока себя в траур облачила, душу заживо похоронила.
Угрюмая была на работе, затем шла на погост – вся в заботе.
Зима прошла, весна настала, тяжела, нервна и сонлива стала.
В селе бабы шептаться стали, по походке брюхатой признали.
Как-то проснувшись во вдовью ночь, отошла от дома прочь.
Положила руки на живот и не поняла, отчего он у неё растёт.
Подумала, а минуту спустя поняла: под сердцем носит дитя.
Дитя прошлой и страстной любви, дитя счастья двойной крови.
Тот день запомнила до старости, чуть не заплясала от радости.
Вспомнила Пахома, взгрустнула, вошла в дом, легла и уснула.
В ту ночь приснился сон, голос молвил: «Сына назови Мирон».
Встала на заре и пошла к старухе, к знатной в деревне повитухе.
«Давно жду, встречи нашей искала, пришла – знать, время настало.
Уж полсрока, как я погляжу, сыночка родишь, так тебе скажу.
По деревне слухи слыли: «Что, с лесником невенчано жили?»
«Так вышло после маминой смерти, одна боялась, попутали черти».
«Посему сходи в Божий храм, батюшка научит, как замолить срам», –
Напутствовала повитуха вдовицу, провожая Дуську на улицу.
И вот в одно воскресенье на коленях замаливала прегрешенье.
И батюшка сказал: «Молись, негоже дитя в грехе и трауре носить».
После моления в храме сняла траур с бледного лица и расцвела.
Засим она стала счастливая ходить, нежно об отце сыну говорить:
«Ты будешь сильный и пригожий, знаю, на отца будешь похожий.
Не бойся, мы не пропадём, да мы лучше всех с тобой заживём!»
Ходила так, не считая дней и в срок, как вдруг что-то ткнуло в бок.
Мостясь, ребёнок долго дрался: «Ах, озорник, ты куда собрался?» –
Спросила Дуська про себя: «Я счастлива, сынок, и люблю тебя!
Уж скоро увидишь свет Божий, силой с Муромцем будешь схожий».
Всё лето в артели трудилась, сынку тряпьё покупала, не скупилась.
В работе ни от кого не отставала, а на Сергия – спина болеть стала.
Артельщики сказали: «Судьбу не искушай, молодица, домой ступай.
Роди и взрасти нам крепкого косаря, младого красавца, богатыря».
Так Дуська с артелью простилась, повязав спину, домой притащилась.
Два дня места не находила, на третий повивальную бабку пригласила.
Она, ощупав, велела лечь, а соседке – поставить воду и зажечь печь.
«Роженице и дитю тепло нужно, а от любопытных и детей завесь окно».
Сама у образов склонилась, взяв икону и шепча, над Дусей молилась.
Прочитав молитву, дала икону целовать. «Теперь с богом давай рожать,
Ты не бойся и долго не томись, не торопись, а хорошенько соберись,
Выбери момент и сильно напрягись, теперь же на лавке удобно уложись».
Едва Дуська на лавке удобно легла, как тут же со стоном сына родила.
Повитуха, обрезав и завязав пупок, подняла его высоко под потолок,
И от слабого повитухного шлепка сын подал голос из-под потолка.
Увидев сына, обессиленная мать протянула руки, чтобы его взять.
«Счастье моё, – в слезах Дуся шептала, – что на отца будет схож, я знала».
«Лежи пока и спокойна будь, сейчас укутаю и положу тебе на грудь».
Ощутив живой комочек на груди, обняла и сказала: «Ты строго не суди,
В гибели отца нет моей вины, а пока расти, спи и смотри сказочные сны.
А как подрастёшь и в школу пойдёшь, там многому научишься – поймёшь».
С того дня окружила сына заботой, справлялась дома и с тяжкой работой.
Шли годы, быстро подрос Мирон, и в означенный год в школу пошел он.
Учился Мирон так-сяк, рос и мужал, в игры играл, себя в обиду не давал.
Дуська же как цветок расцвела, красивые формы тела обрела.
Иные уж глаз на неё положили, не раз сватать с подарками приходили.
Она всех отвергала культурно, говорила: «Мне замужество не нужно.
Я Пахому буду до гроба верна, выучу сына, женю и буду жить одна».
Не напрасно были сказаны слова, в селе хорошая о ней шла молва.
Между тем окончил школу её «карапуз», уехал в город и поступил в ВУЗ.
В первый год он матери часто писал, летом в деревне работал и отдыхал.
По мере взросления – отдалялся, подрабатывал, денег просить стеснялся.
Дуся страдала, боялась за Мирона, ночами выла и просыпалась от стона.
А в доме казалось холодно, пусто, даже в постели было зябко и грустно.
Он, как и все молодые, жил-учился, прошло шесть лет, отлично защитился.
Зоотехником в деревню возвратился, долго не думая на зазнобе женился.
И под Новый год свадьбу сыграли в деревне, кто хотел, все до утра гуляли.
А Евдокия с седой прядью волос у сосны грезила, вытирая слёзы и нос,
Радовалась: «Сын вышел весь в отца, статью, походкой, в одном два лица!
И зачем дети хотят в свой дом перейти? Как мне старческий покой обрести?
Ни к чему мне покой и уют, стара стала, теперь уж замуж не возьмут».
Так она думала, с морщинами у виска: «Да и немощь уж теперь близка.
Сорок лет – бабий век, нечего ждать. До ягодки, ещё пять лет коротать».
Лишь в торце стола сосед-мужик не думал так, глядя на её чудный лик.
Об авторе:
Бурденко Николай Иосифович, родился 11 мая 1937 г. в Иране в г. Пехлеви в семье рабочего иммигранта, в 1939 г. стал гражданином СССР. Образование в размере трех классов русского языка получил дома от матери. В 1947 г. переехав в г. Исфаган, учился во французско-иранской школе. По приезду в Тегеран в 1950 г. работал у частника, затем в Советской больнице Красного креста, в Румынском посольстве – курьером-переводчиком и совмещал работу с учебой в вечерней школе при ВОКСЗ – (Всесоюзное общество культурной связи с зарубежьем). В шестнадцать лет получил паспорт гражданина СССР.
Состав семьи: отец, мать и три брата, в поисках работы, и в том числе по направлению Советского посольства, объехали более двух десятков городов Ирана. В 1956 г. по визе прибыли в СССР в г. Бийск. Служил в армии с 1956 по 1958 г. Работал: слесарем на Сахарном заводе, в Монтажном «УНР-480» (Участок начальных работ – 480) и в Управлении «Сибстальконструкция» (Сибирские стальные конструкции). На Акташском ртутном руднике – слесарем, фрезеровщиком, начальником Ремонтно-механического цеха. Переехал в Узбекистан г. Навои, работал на Машиностроительном заводе: слесарем металлоконструкций, монтажником, мастером, диспетчером, начальником участка внешнего монтажа, заместителем главного диспетчера. Учился в вечерней школе, затем в Навоийском вечернем техникуме. Техник-механик. В Бийске с 1987 г. работал на ПМП «Металлургмонтаж» (Производственно монтажное предприятие «Металлургмонтаж») слесарем-монтажником, мастером, начальником участка, заместителем директора по общим вопросам. Семья: жена, семеро детей. Награждён – орденом «Трудового Красного знамени» и медалью «Ветеран труда». С детства интересовался лингвистикой и филологией. Владею несколькими восточными языками. Первый роман «Под покровом снега» написал в 2011 г. Роман-трилогию «Двадцать пять лет ностальгии – СМЯТЕНИЕ» издал в 2012 – это первая книга. В 2013 г. написал сказку – «ЦАРЬ КОРНЕЙ» в стихотворной форме. «Двадцать пять лет ностальгии – ЧУЖБИНА» – это вторая книга, издана в 2014 г. Вышли из печати роман «МЫ ЖИЛИ и РАБОТАЛИ» и «Царь Корней», сказка в стихотворной форме, там же стихи и проза. Продолжаю писать третью книгу «Двадцать пять лет ностальгии». Пенсионер, не работаю.
Член Российского и Интернационального Союзов писателей.
