Снимается наш Афоня на фоне Левиафана
То трезвый, то в шлемофоне, то, извините, пьяный.
Снимается наш Афоня, да там этих снимков – с горкой,
В Берлине и на Афоне да в Пальма-де-блин-Мальорке.
Афоня дерзит – но в меру, Афоня наш меру знает,
Терпеть не может премьера, но Путина – уважает.
Афоня такой спокойный, Афоня такой понятный,
Откроет окно Овертона, потом закроет обратно.
Афоня будильник вертит, ему на работу рано…
Пройдут и Левиафаны, Афоня и не заметит.
***
Сергеев-Мценский. Новиков-Припой.
Как странен нынче путь в макулатуру…
Найти между страницами купюру
Страны иной.
И прошлое вскипающей волной,
Пощечиной и бешеным аллюром,
Забытым поцелуем, пулей-дурой,
Беспомощностью, счастьем и виной
Нахлынет неотвязно, как икота…
Откуда здесь зеленая банкнота,
Прекрасен ли, ужасен наш Союз
Советский – и поди не разбери.
Аптека, ночь, канал и фонари…
Над трешкою слезами обольюсь.
***
У меня большая нога.
Неудобно.
Сорок шестой – сорок седьмой размер.
С юности я ношу не то, что нравится,
а то, что не сильно жмет.
Раньше это были боты «прощай, молодость»,
сейчас какие-нибудь китайские кроссовки.
Невидимая рука рынка
не помогла
моей видимой,
заметной,
большой
ноге.
Однажды
на чердаке отцовского дома
я нашел свои старые боты.
Удобные боты «прощай, молодость».
Примерил.
Оказались впору.
Молодость меня простила.
***
Все смешалось в миксере Облонских
Перед тем, как вырубили свет
И спустили прошлое в клозет.
Нам казалось рынок – это просто.
Но еще в начале девяностых
Человечек-горемыковед
Прикупил себе абонемент
На кончину круглой или плоской.
И, пробившись кое-как в партер,
Морщась от литавр и от софитов,
Он считает раненых, убитых…
Кто-то ему сунул револьвер…
Нежно пахнет кровью дольче вита.
Человечьей кровью, ясен хер.
***
Мы брали – ну и перебрали,
Затих наш умный разговор…
О чем играет на рояле
Непросыхающий тапер?
Как у него выходит гладко,
Слащаво, все да об одном…
Играет он о чем-то гадком,
О чем-то мерзком, неродном…
О чем-то гадком, чем-то мерзком,
Неторопливо, не спеша,
Так не по-русски, не по-детски,
Что аж кукожится душа.
Я морщусь, а сосед икает,
И нужно что-то предпринять…
Пока в тапера не стреляют –
Он не научится играть.
***
Игорю Дронову
Разберите на запчасти
Молодого дон-кихота.
Человек рожден для счастья,
Словно рыба для полета.
Сердце разорви на части,
На четыре части света:
Человек рожден для счастья,
Как ондатра для балета.
Ничего не в нашей власти,
Только выбор: либо – либо.
Человек рожден для счастья,
А ондатра – это рыба.
Нашей долей даже глыбы
Начинают тяготиться:
Человек рожден для рыбы,
А ондатра – это птица.
Все, чему учили в школе,
Позабудьте, перекрасьте.
Человек рожден для боли,
А ондатра – это счастье.
***
Господь, свинью сооружая,
Соорудил ее нелепо:
Свинья хорошая, большая
Не видит неба.
Свинья живет иных не хуже,
Несет свой поросячий хвост,
Она, к примеру, смотрит в лужу,
А видит отраженье звезд.
Не видит звезд потомок Евы,
Мычит, мол, скука.
Господь тебя нормально сделал,
Так что ж ты, сука?!
НОВОЕ КИНО
Прогуляться выйти субботним днем,
Завернуть в кафе невзначай.
И давайте папе пива плеснем,
Маме с дочкой заварим чай…
Но в кафе какой-то холодный свет,
Пиво – теплое, чай – с тоской,
Потому решит семейный совет
Двинуть дружно в сад городской.
Там в саду стоит голубая ель,
Там когда-то белка жила,
Там в саду лошадка и карусель
И пинг-понговских два стола…
Продают какую-то ерунду,
Постоять – устроит цена…
Духовой оркестр в городском саду
Так хорош, словно завтра война…
ЯНВАРСКИЙ СОНЕТ
Кончалось все, особенно – январь
Морозноликий, перегаростойкий…
Но дворник наш, пропивший инвентарь,
Вдруг отгвоздил себя от барной стойки.
Его запой – ровесник перестройки –
Закончился, как майя календарь,
И осветил починенный фонарь
Наш двор, враз переставший быть помойкой.
Сосед не верит: все, мол, бесполезно,
Напьется завтра хуже, чем вчера…
А я взглянул в глаза ему с утра –
И, кроме шуток, там такая бездна…
Бормочет дворник: «Русский – значит трезвый» –
И добивает лед в углу двора.
***
Какое сильное звено,
Но – выпавшее из цепочки…
Уменье свыше нам дано –
Как пропадать поодиночке.
По одному нас ловит стая:
Под дых – ага, по морде – хрясь,
Как бы резвяся и играя,
Но не играя, не резвясь.
***
Вяло сигарету разминаю.
Не курю. И не прошу огня.
Будто бы не знал – но вспоминаю
Тех, кто жил на свете до меня.
Как они здесь сеяли-пахали,
Как бывали здесь навеселе.
Как они наивно представляли
Все, что будет после на земле.
Вот уж на чужом пиру похмелье,
Вот уж пальцем не туда попал…
Вряд ли они этого хотели,
Ничего-то я не оправдал.
Нет печи. А так – считай Емеля,
Полон весь намерений благих,
Даже помолиться не умею
За безвестных пращуров своих.
Вздрогнув и очнувшись от напасти,
Брошу сигарету – баловство,
Задыхаясь от стыда и счастья,
Как Иван, припомнивший родство.
Об авторе:
Родился в г. Кемерово 28 апреля 1971 года. Окончил математический факультет Кемеровского госуниверситета (1993) и Литературный институт им. М. Горького – семинар И. Л. Волгина (2003). Ответственный секретарь журнала «Огни Кузбасса». Лауреат Всесибирской премии им. Л. Мерзликина (2015).
Печатался в журналах «Петровский мост», «Дети Ра», «День и ночь», «Наш современник», «Москва», «Октябрь», «Огни Кузбасса», «Сибирские огни», «Байкал», «Балтика» и др.
Автор восьми книг стихов. Член Союза писателей России. Член Русского ПЭН-центра. Живет в Кемерово.
