Дождь
Дождь
Дом, который сняли девочки, был недалеко от вокзала. Высокое крыльцо, сени-коридор, прихожая-кухня с печью, две смежные комнаты, разделённые печью и фанерной перегородкой, и небольшой спальный закуток без окон, тоже отделённый фанерной перегородкой. Мебели в доме было мало, отчего он казался просторным.
Ира и Зина, студентки второго курса энергетического института, приехавшие в областной город из маленького волжского городка, ликовали. У них было своё жильё – без коменданта, без студсовета, без добрых тётушек-вахтёров. Хозяйка, интеллигентного вида женщина, сославшись на то, что не сможет часто приходить за платой, взяла у них деньги вперёд за три месяца. Значит, и надзора со стороны хозяйки тоже не будет!
Жили весело – вечеринки, пирушки.
Пенсионер Трохин любил наблюдать за домом напротив. Наблюдение это для него стало своеобразным развлечением. Многих из тех, кто ходил туда, он знал в лицо и всем дал клички. К примеру, рыжего парня спортивного телосложения он звал Кобелём, тонкую девушку – Пигалицей, грудастую полногубую девушку – Марфой, длинного парня – Колом, стройного весельчака с гитарой – Жеребцом.
Иногда Трохин замечал, что пришли в дом девять человек – четыре девушки и пять парней, а ушли только трое – две девушки и парень. Остальные остались с ночёвкой. Заметив, что в другой раз остались ночевать три парня и две девушки, он даже переживал: вот ведь незадача, вот ведь нескладуха выходит: девок – четверо, а парней – всего трое!
Иногда в тихую погоду до слуха Трохина доносились звуки музыки и обрывки каких-нибудь восклицаний. Трохин пытался представить, что же происходит в доме напротив. Сейчас, наверное, пьют, предполагал он, вспоминая внушительную сумку в руке Кобеля. Сейчас, наверное, танцуют, вернее, дёргаются, под такую музыку танцевать нельзя, можно только дёргаться: видел он это по телевизору. Но когда гас свет, музыка утихала или просто начинала звучать медленная мелодия, он представлял обнявшиеся пары и всё пытался угадать, кто же с кем обнимается. Видя, как молодёжь расходится, он мог предположить, что Марфа лижется с Вертлявым, Пигалица – с Жеребцом. Но молодёжь совсем сбивала его с толку. Жеребец обнимался то с Пигалицей, то с кривоногой, то со стриженой. Вот и пойми их. Но больше всех Трохина занимал вопрос, которые из этих хахалей – его-то девок. Соседок про себя он называл «своими девками». Каждый раз, наблюдая за молодёжью, Трохин пытался вычислить хахалей своих девок, и иногда, как он думал, ему удавалось это, но потом ситуация менялась и все его вычисления летели к чёрту.
Сергей, заскочивший к дяде по поручению матери, нехотя остался у него попить чаю. Мать просила уважить старика, посидеть у него, не убегать сразу, ведь один, бобылём жил Трохин, и никого у него, кроме сестры и племянника, не было. Сидели за столом перед окном. Сергей нехотя пил чай и усердно поддерживал еле вязавшуюся беседу.
– Поехали, – вдруг невпопад сказал дядя.
– Что? – не понял Сергей.
– Девки, говорю, поехали.
Слово «мои» Трохин пропустил.
– На выходные поехали к себе. Прошлый раз одна только уезжала, а сейчас, видать, обе поехали. А, может, которая вернётся. Да, видно, вернётся, сумка-то одна.
Сергей заметил, что глаза Трохина оживились, даже немного прищурились. «О ком это он?» – подумал Сергей и привстал, чтобы увидеть объект внимания дяди.
По дороге в сторону вокзала шли две девушки. Они несли вдвоём за ручки большую дорожную сумку.
– Чай, до дождя-то успеют… – рассуждал Трохин. В голосе его слышалась озабоченность.
– А кто это? – поинтересовался Сергей.
– Да… «девки мои», – застыло на языке Трохина, а ответил он, – соседки мои. Весёлые девки. Всё время праздники у них да гулянья.
– Я что-то не помню таких раньше?
– А их раньше и не было, – резонно заметил дядя. – Нынче они сняли этот дом. Студентки!
Последнее слово Трохин произнёс язвительно.
– Всё думаю, их выгонят скоро, да нет, видно, нынче в институтах-то всяких держут. Гляжу, с утра опять в свой институт плетутся. Чай, за деньги держут, али ещё за что.
Трохин оживлённо рассказал Сергею о девушках, выложил некоторые свои соображения о морали, о чести девок, об учёбе. Сергей слушал его рассеянно, хотя со стороны могло казаться, был полон внимания. В действительности же он думал о своём.
– Идёт! – прервал свои рассуждения Трохин.
Сергей увидел в окно симпатичную девушку. Она подошла к калитке напротив и вошла в неё.
– А что хозяева-то? Тут вроде тётя Феня жила. Помню, мы ещё у неё козье молоко иногда покупали.
– Фая, – морщась от раздражения, поправил дядя. – Она в прошлом году померла. Дочь приезжала из Москвы, похоронила её, а дом этим, – он кивнул на улицу, – сдала. Деньги наперёд взяла. Не знала, наверное, что здесь всё танцульки будут. Вот приедет, я ей расскажу.
– А как фамилия-то была у тёти Фаи?
– Шлякова. Ты помнишь, что ли, её?
– Да, припоминаю. А дочь что ж, в Москве, что ли, живёт?
– Ну не в Москве, а в Зарайске. Замуж вышла за тамошнего.
– Может, в Загорске? – зачем-то поинтересовался непонятливый племянник, вызывая раздражение дяди.
– Нет, в Зарайске! Что уж, я не помню, что ли? Бывало, покойная Фая бегала ко мне всё звонить дочери-то. Или Танюха, дочь её, звонила. Зарайск вызывает! Мне уж этот Зарайск в печёнках сидит! – сказал дядя, проведя ребром ладони по шее.
– А я что-то не помню мужа тёти Фаи?
– А где тебе его помнить! Его уж и я почти не помню. В семьдесят первом он попал под поезд. Его не переехало, а сшибло. Пролежал неделю в больнице и помер. Так Фая-то одна Танюху растила.
– А как звали-то его?
– Кого? Мужа-то её? Иваном. А что?
– Да так… А то у нас у одного парня отца тоже сшибло поездом, — придумывал на ходу Сергей, – думал, не он ли.
– Да не-е-ет! У Ивана сыновей не было, только Танюха.
– Да, да, конечно, – поспешно согласился Сергей.
Вскоре он засобирался уходить.
– Ночуй, – предложил дядя, – а то вон, кажется, дождь собирается. – По окну танцевали первые капли дождя. – Матери позвоним.
– Нет, дядя Лёш, мне ещё надо к другу заскочить.
– К другу, – ворчливо отозвался Трохин. – Знаю я твоих друзей! Поди, к таким же девкам спешишь!
Сергей молчал и загадочно улыбался:
– Ну, дядя Лёша, я пошёл.
Попрощавшись, Сергей вышел из дома, посмотрел украдкой на окна и пошёл в сторону остановки. Он знал, что дядя провожает его из окна взглядом. Пройдя два дома, Сергей свернул за угол и встал, хотя до остановки нужно было идти прямо. Капли дождя участились.
«Хорошо, – подумал Сергей. – Это очень кстати».
До ближайшего дерева было шагов пять, да и на дне сумки валялся зонт, но Сергей нарочно стоял и мок.
– Значит, так, — рассуждал он. – Хозяйка – Шлякова Татьяна Ивановна. Припоминаю эту Таньку. Когда я гонял на велосипеде, ей было… сколько же ей было? Она уже была барышней. Живёт она в Зарайске. Жаль, не спросил, как зовут её мужа, и о детях ничего не спросил. Ну да не беда, наверное, девушкам она биографии своей тоже не рассказывала. Так, я её…э… ну , скажем, двоюродный братец из Фурманова. Фурманов я знаю немного. Вот, дурак, не узнал, откуда девчонки. Ну уж точно не из Фурманова, на Фурманов поезд позже.
Хорошо, и сумка у меня есть. Жаль, что пустая… Придётся изобразить, что полная.
У Сергея была с собой большая дорожная сумка, в которой он принёс Трохину выстиранное матерью бельё.
– Да, а кто я по профессии-то? Ну, наверное, журналист.
Сергей учился на факультете журналистики, на пятом курсе.
– Скорее бы старый хрыч отвалил от окна.
Дождь сгустил сумерки и замочил голову и куртку Сергея на плечах.
– Пора! – решил Сергей и пошёл назад.
Не найдя звонка, Сергей постучал в дверь, но, боясь, что стук не будет услышан, прошёл на другую сторону дома и постучал в светящееся окно.
– Кто? – услышал он голос девушки и уловил в нём тревогу.
– Татьяна Ивановна, откройте, это я, ваш двоюродный брат Шляков Сергей!
В следующее мгновение Сергей понял, что перестарался, уж не стал бы двоюродный брат называть сестру Татьяной Ивановной, называть свою фамилию и тем более называть себя двоюродным братом. В лучшем случае он просто назвался бы братом.
– Татьяна Ивановна здесь не живёт, – отвечала девушка, чуть приоткрыв занавеску.
– Что? Не слышу! – соврал Сергей.
Девушка махнула рукой, веля идти к двери. Войдя в азарт игры, Сергей стоял под дверью с волнением прислушиваясь к звукам в сенях. Наконец дверь распахнулась, и он увидел ту самую девушку, которую видел в окно, сидя у дяди. Только теперь она была одета в лёгкий ситцевый халатик на голую грудь, ноги её были босы.
В сумерках под шелест дождя в проёме открытой двери она показалась ему сказочно желанной.
– Вы двоюродный брат Татьяны Ивановны? – спросила она и, не дожидаясь ответа, пригласила:
– Заходите! Да вы весь мокрый!
– Таня-то где? – спросил Сергей, входя следом за девушкой, и без остановки задал второй вопрос:
– А вы кто? Что-то я вас не знаю.
– Я квартирантка Татьяны Ивановны.
– Квартирантка? – изобразил удивление Сергей, ставя сумку в угол. – Да разве она сдаёт? А мне ничего не писала.
При этом Сергей поспешно снимал куртку:
– А где она?
– Татьяна Ивановна здесь не живёт.
– Знаю, живёт она в Зарайске, – перебил Сергей, – но сейчас-то она где?
– Не знаю. Наверное, в Зарайске.
– Как? А разве её нет в Иванове?
– Не знаю, но тут она не живёт.
– Вообще не живёт? – изобразил Сергей досаду и удивление. Он уже сидел на табурете, широко расставив ноги.
– Вот те здрасьте! Вот так навестил сестричку! Она ж писала, что лето будет здесь, приглашала…
На лице Сергея читалась озабоченность.
– Не знаю…
– А я приехал из Фурманова по делам. Завтра у меня консилиум. Думал, у неё переночую, – рассеянно рассуждал Сергей.
Он вскочил с табурета и начал извиняться:
– Вы уж извините, пожалуйста, я, выходит, так бесцеремонно вторгся в ваше жильё. Простите. Это я по старой привычке. Думал, Танька тут, а её нет. Давно?
– Что давно?
– Давно она уехала-то?
– Не знаю, может, она где и в Иванове. Мы-то видели её в конце августа. С двадцать шестого она сдала нам.
Сергей присвистнул:
– Отстал я от жизни, отстал. А вас как зовут?
– Зина, — просто ответила девушка.
– А я – Сергей, Шляков Сергей Николаевич. Зиночка, вы уж извините за такое вот вечернее вторжение. Я, наверное, перепугал вас.
– Да нет, не беспокойтесь, всё в порядке.
– Ну, я пойду.
Он встал, подошёл к куртке, снял её с вешалки и тяжело вздохнул:
– О-го-го. Дождь вдруг зарядил.
Он ждал, что Зина его остановит, но она молчала.
«Господи, – думал он, – неужели она так безжалостна?»
– А где тут у вас поблизости гостиница? – забросил он последнюю наживку.
– Недалеко, напротив вокзала.
«Неужели не оставит?» – успел подумать Сергей, но в следующее мгновение услышал:
– Но куда вы пойдёте на ночь глядя, оставайтесь. Может, там и мест-то нет.
Шёл десятый час, день ещё не кончился, но дождь сгустил сумерки, и из освещённого окна улица выглядела ночной, да ещё в окно барабанил дождь. Зине стало жалко родственника хозяйки. Приехал к сестре, и вот те на… оставаться одной в этот дождливый вечер ей тоже не хотелось, и она была рада неожиданному визитёру, тем более что Сергей понравился ей.
– А я вам не помешаю? – с осторожностью в голосе спросил Сергей.
– Нет, что вы! – искренне ответила Зина. – Сейчас я чай поставлю.
Вечер прошёл приятно. Зина с Сергеем беззаботно болтали, вспоминали курьёзы из своей студенческой жизни, пили чай и чувствовали, что нравятся друг другу. Сергея волновали округлые очертания её груди под халатиком и особенно бугорки сосков; загорелая шейка, руки красивых очертаний с маленькими ладошками, бледные веснушки на щеках, маленький красивый ротик, аккуратные ушки. Ему всё нравилось в ней.
Незаметно он подвёл разговор к танцам. Признался, что любит танцевать, но вот уж год как не танцевал, всё некогда. Зина любезно предложила потанцевать, включила магнитофон. Музыка была быстрой.
– Боюсь, что я уже разучился танцевать, – заскромничал Сергей. – Давайте лучше для начала станцуем медленный танец.
К быстрым танцам они так и не перешли. Медленный их танец перешёл в ласки. Сквозь тонкий халатик Сергей ощущал тело Зины. Мягко, но настойчиво прижимая её к себе, он уже не только руками, но и грудью, и ногами стал ощущать это волнующее прикосновение. Зина тоже испытывала сладостное волнение от близости Сергея, от силы его рук, ног, от напряжённости его члена. В сладком головокружении она ощутила лёгкий поцелуй на шее, ещё, ниже, ниже, уже на груди.
Такой приятной ночи в жизни Зины ещё не было. С Сергеем всё было иначе, чем с другими, Зина даже не представляла, что так может быть.
Иногда летом в дождливую погоду на лице Зинаиды Петровны блуждает еле заметная тень загадочной улыбки, взгляд устремляется в непространственную даль, и она кажется странной, в остальном же это нормальная женщина.
Раздавленный праздник
Митя был поражён! Его маму нёс к кровати на своих мощных волосатых руках чужой человек. На маме был полураспахнут её любимый шёлковый халат, и, кажется, больше не было ничего! У незнакомца был голый торс, а в чём он был снизу, неизвестно: свисающая пола длинного халата мамы прикрывала его снизу. Оба, и мама, и чужой, были веселы, мама даже в журчащем смехе красиво откинула голову назад, обнажая белую шею. При этом волосы её красиво свисали и колыхались при каждом его шаге. Шагов было немного, всего четыре, спальня родителей была небольшая, а потому кровать, занимавшая большую её часть, была близко к двери. Близко и к окну, близко и к шкафу, в котором прятался Митя. Чужой тоже был весел. Он не смеялся, он гыкал, но гыкал весело и дважды ткнулся лицом в грудь мамы. «Они играют», – подумал Митя, и ему захотелось выскочить из укрытия, куда он влез тоже ради игры, он хотел удивить и обрадовать маму, она же не знает, что вернулся папа из командировки и забрал его из сада. Митя, сияя радостной улыбкой, уже собрался выскочить из шкафа с запланированными словами «А вот и я!», но не успел это сделать. Его опередил папа, ворвавшийся в спальню с некрасивым словом «Сука». Слово это Митя знал, знал, что оно означает женскую особь собак, знал, что мужская особь собак называется кобель, но сейчас из уст папы это слово звучало в другом значении: папа этим словом обозвал маму или чужого, этого Митя не понял, но понял, что оба, и мама, и чужой, в эту минуту были ненавистны папе.
Из шкафа Митя вылез, дождавшись, когда из родительской спальни все ушли. Праздник, который минут десять назад радостно расцветал в его душе, исчез. Праздник не померк, не угас, праздник был раздавлен.
Анна Семёновна
Вчера перед сном Дима смотрел иностранный фильм из разряда тех, о которых раньше объявлялось – только для взрослых. Показывали любовную пару, женщина в которой была много старше мужчины и очень опытна в сексе. Дима и раньше слышал, что женщины в возрасте тридцати и старше лет в сексе интереснее молодых, и ему захотелось иметь такую любовницу.
Анна Семёновна сразу привлекла его внимание. Она была из числа «классных» дам: причёска, одежда, обувь, сумка, запах духов, всё было классным. И немолодая. Это как раз то, что сейчас ему больше всего нравилось.
Он сел рядом с ней и широко расставил колени, так, что их ноги коснулись. Анна Семёновна, казалось, не заметила этого, он же с волнением ощущал прикосновение её ноги. Объявили его станцию. Анна Семёновна встала и пошла к выходу. «Удача! – обрадовался он. – Наверное, это даже судьба». Вот если сейчас она пойдёт в сторону первого вагона, точно судьба. Она пошла в сторону первого вагона! В переходе было два выхода, но здесь Дима был готов идти за ней в любую сторону, она же пошла в ту, куда надо было идти и ему. Дальше их пути тоже совпали. Они ехали в одном автобусе. Она вышла на второй остановке, ему следовало выйти на следующей, но он вышел следом за ней. Ещё в автобусе он продумал, что скажет ей, и он сказал:
– Могу я вас проводить?
Похоже, его слова не произвели на неё особого впечатления, как-то уж очень буднично она ответила:
– Можете, если нам по пути.
Он шёл рядом и придумывал, что бы ещё сказать ей, но как-то всё, что придумал в автобусе, вылетело из головы. Молча перешли дорогу. Поравнявшись с продуктовым магазином, Анна Семёновна остановилась.
– Спасибо, считайте, что вы меня проводили, я живу в этом доме, – она указала на ближайший дом, – а мне ещё надо забежать в магазин. До свидания.
– До свидания, – единственное, что нашёлся ответить Дима. Он уже было поплёлся дальше, но внутренний голос остановил его. «Подожду ещё, – решил он, – в этом доме живёт Пашка, если отошлёт, заскочу к нему, давно собирался». И Дима стал ждать.
Выйдя из магазина с пакетом, набитым продуктами, Анна Семёновна увидела Диму и удивилась:
– Вы ждёте меня?
– Да, я уж вас провожу до конца. Давайте я помогу, я ведь тоже иду в этот дом к другу… – Пашке Хлебникову, он живёт в первом подъезде, – для убедительности добавил Дима.
Анна Семёновна загадочно улыбнулась.
– Мой однокурсник. Мы с ним учимся на юрфаке.
– Прекрасно, нам по пути, – всё так же улыбаясь, ответила Анна Семёновна. «Хочет пригласить к себе», – ободрился Дима и вступил в атаку:
– Давайте знакомиться, я — Дмитрий.
Она взглянула на него игриво:
– Уличное знакомство! Как это романтично! Никогда ещё не знакомилась на улице. – И, как бы спохватившись, добавила: — Анна Семёновна.
– Очень приятно, — отозвался Дима. Ему действительно было приятно. Её улыбку, игривый тон, восклицание о романтике он принял за её кокетство и приглашение продолжить разговор, и он решил блеснуть красноречием, которым так славился среди друзей:
— Нет, Анна Семёновна, знакомство на улице – это отнюдь не романтика, а скорее наоборот. Мне очень не хотелось бы огорчать вас, но реальность такова, что романтичным сейчас считается знакомство на какой-нибудь встрече, презентации или на концерте Лучано Паваротти. Теперь романтика имеет другое лицо…
И он понёс чушь, любуясь сам собою. На подходе к первому подъезду он спохватился: пора заруливаться.
– Но я согласен с вами, уличное знакомство имеет свои прелести.
Анна Семёновна пустила лифт, даже не поинтересовавшись, на какой ему нужно этаж. Дима обрадовался: клюнула! Она молча направилась к двери своей квартиры, кивком головы приглашая его за собой. Дима ликовал: приглашает! Анна Семёновна отперла дверь и, мило улыбаясь, пригласила:
– Входите, Дмитрий.
Он вошёл.
– Заходите, – указала она рукой в сторону прикрытой двери, а сама взяла у него пакет с продуктами и прошла на кухню.
В глубоком волнении Дима открыл дверь и шагнул в комнату. Боковым зрением он уловил какое-то движение. Кто-то в комнате! – испугался он. Но это попросту развевалась тюлевая штора. И всё же кто-то есть! Дима увидел на диване спящего человека! Мужчину! От неожиданности, волнения и испуга не сразу Дима узнал в спящем мужчине однокурсника Пашку.
Девчонки
Татьяна Львовна сидела в глубоком кресле напротив телевизора и делала вид, что смотрит новости. В действительности же она обдумывала, как оденется завтра на работу. Завтра ей предстояло выступать на методическом совете. Один наряд ей казался слишком ярким, не вяжущимся с завтрашним выступлением, другой – слишком будничным, третий по каким-то причинам тоже отпадал.
В кресле рядом сидел муж Татьяны Львовны – Фёдор Дмитриевич, который тоже делал вид, что смотрит новости, в действительности же он обдумывал, что бы такое подарить Светочке, в субботу её день рождения. Фёдору Дмитриевичу хотелось подарить ей что-нибудь памятное, стоящее, но всё это было одновременно и дорогим, а деньгами он располагал небольшими. Его зарплата была невелика, а, главное, хорошо известна жене. Та сумма, которой он располагал на подарок любовнице, досталась ему ценой экономии на обедах и ценой душевных волнений, вызванных страхом встречи с контролёром в городском транспорте.
В соседней комнате дочь их Люся спешно куда-то собиралась. Она натянула на своё полногрудое тело короткое немнущееся платьице, надела сверху джинсы и свитер, бросила в сумку туфли, косметичку и средства гигиены. Перед родителями Люся предстала в том виде, в каком обыкновенно ходила в институт, разве что косметики на ней было больше.
– Куда это? – спросила мать тоном полувопроса, то есть вопрос её прозвучал так, что на него совсем не требовался ответ. Мимика матери тоже не выражала вопроса. Зато отец насторожился и ждал, что же ответит дочь.
– Пойду погуляю.
– Недолго, – отозвалась мать, и, похоже, больше её дочь не интересовала. Но отец таким ответом дочери не удовлетворился.
– Так поздно? – спросил он с нотками скрытой тревоги в голосе.
– Па! Ну где же поздно? Девять часов всего.
– А что днём тебе не гулялось?
– Папочка, миленький, я ведь днём учусь.
Дочь кокетливо придвинулась к отцу и чмокнула его в щеку.
За углом дома Люсю поджидали. В красном лимузине сидели две девушки и двое молодых мужчин. С появлением её мужчина, сидевший рядом с водителем, обернулся к девушкам и устало спросил:
– Всё в порядке?
– Всё, – ответила за всех коротко стриженая брюнетка. Мотор завёлся, и машина мягко тронулась в сторону центра.
– Что, сегодня едем в центр? – поинтересовалась блондинка с узким личиком.
– А тебе куда хочется? – спросил, не оборачиваясь, водитель.
– Я думала, мы поедем на дачу к Серёге.
– Что, понравилось?
Девушка не ответила.
– Сегодня тоже неплохо развлечёмся, – пообещал водитель, быстро бросив на узколицую взгляд.
– Не отвлекайся, Стас, – попросила брюнетка, – смотри на дорогу.
– А что, боишься умереть? – всё с той же весёлостью в голосе отозвался водитель. – Похороним тебя с почестями.
Водитель побалагурил ещё, но девушки реагировали вяло, а мужчина рядом так вовсе цыкнул:
– Смотри вперёд!
Дальше ехали молча. Въехав в арку большого серого дома, машина остановилась.
– Входите в форму здесь, – обернулся к девушкам мужчина, сидевший рядом с водителем, – а то через парадное не пустят.
Девушки немного замешкались.
– Как это здесь? Да я здесь даже ноги не вытяну, – возмутилась Люся.
– Стас поможет, – всё с той же усталостью в голосе ответил мужчина и отвернулся, что должно было означать – отставить рассуждения. Девушки, хорошо знавшие усталого, больше возражать не стали и приступили к делу. Они стягивали с себя лишнюю одежду, надевали недостающую, переобувались, подкрашивались. Усталый сидел неподвижно спиной к ним, водитель же, обернувшись, бесцеремонно рассматривал девушек и лыбился. Минут через семь усталый скомандовал:
– Закругляйтесь.
– Лёш, – умоляющим тоном попросила узколицая девушка, – мне ещё надо ресницы подкрасить.
– Ещё минута, – ответил мужчина.
Через минуту машина тронулась, проехала по двору и остановилась возле неприметного подъезда.
За неприметными дверьми оказался неожиданно просторный чистый и уютный холл. Из-за прозрачной перегородки, которая была почти неразличима, на вошедших непроницаемым взглядом смотрел элегантный молодой мужчина.
– Мы к Закиру, — сказал Алексей. Теперь в его голосе не было ноток усталости. Элегантный еле заметно кивнул, сделал несколько движений. По движению его губ было понятно, что он с кем-то говорит, но голоса его слышно не было, потом повернулся к вошедшим и уже слышно пригласил:
– Входите, вас ждут.
При этом лицо его ничего не выражало. Алексей двинулся в сторону перегородки, девушки и Стас – неуверенно за ним. Перегородка мягко, бесшумно поехала в сторону, образуя проход. Поднялись по лестнице – и снова перегородка, но на этот раз без элегантного. Элегантный, тоже с непроницаемым лицом, встретил их в зале, пригласил всех сесть, а Алексея увёл с собой.
– Здорово! – озираясь вокруг, полушёпотом заговорила узколицая девушка.
– Угу, – отозвалась Люся.
– Да, умеют люди жить, – мечтательно протянул Стас. Брюнетка оставалась к репликам, да и к самой обстановке безучастна. Она сидела на диване в мягкой, но в то же время элегантной позе с видом человека, вынужденного коротать время в ожидании.
– Лен, – обратилась Люся к узколицей девушке, – как ты думаешь, мы тут надолго?
– А что, отец опять возникал?
– Ну да, утром обязательно проверит, дома ли я.
– Хорошо ещё, что ночью не ждёт.
– Да нет, ночью, он, слава богу, спит.
– А мать?
– А, той наплевать. Я, главное, ей пообещала, что рожать в ближайшую пятилетку не собираюсь, ну она и не пристаёт. Это отец…
– А ты и ему пообещай, – перебил Люсю Стас.
– Да ты что, я с ним даже говорить на эту тему не могу, я для него всё ещё девочка с косичками.
Появился элегантный, пригласил всех пройти за ним.
В баре, сидя на высоких вращающихся стульях, обитых красной кожей, девушки, похоже, стали чувствовать себя увереннее, но на их лицах всё ещё угадывалось ожидание. Оживление в обстановку внёс брюнет, неожиданно появившийся откуда-то сбоку.
– Что, девушки, скучаем? – подошёл он сзади к ним и приобнял двух крайних девушек – узколицую Лену и брюнетку Любу. Люсю же, сидевшую посередине, он коснулся своей щекой. Лена кокетливо улыбнулась брюнету, Люба повела плечом, как бы сбрасывая его руку, Люся расцвела в приветливой улыбке. Болтали ни о чём. На вопросы девушек, кто хозяин квартиры, мужчина отвечал уклончиво, сам же, представившись им просто Эдуардом, узнал, как зовут их, чем они занимаются в свободное от отдыха время, какое они любят вино, какие смотрят фильмы, имеют ли увлечения, и всякую другую чушь. Стас, уловив жест отрицания со стороны брюнета, в разговоре не участвовал, хотя, делая вид, что увлёкся фильмом, который шёл по устроенному в стене телевизору, прислушивался к их разговорам. Минут через тридцать в бар влетел Алексей и, не обращая внимания на брюнета, обратился к девушкам:
– Девочки, готовьтесь к выходу!
В его голосе и жестах читались возбуждение и суетливость, которые передались и Лене с Люсей. Люба же к словам Алексея отнеслась спокойно. Пока девушки готовились в туалетной комнате к выходу, брюнет подошёл к Алексею и безапелляционным тоном сказал:
– Первой пустишь Любу!
– Не понял? – В вопросе Алексея читался протест, но слабый, так как в голосе брюнета он уловил нотки, не допускающие возражений.
– Любу! – властно повторил брюнет. — Второй – Лену, Люсю – последней.
– Но Люба у меня на закуску, Люся первая, – неуверенно пытался возразить Алексей.
– Сделаешь, как сказал! – С этими словами брюнет развернулся и удалился в боковую неприметную дверь.
Люся сидела в ожидании вызова и волновалась. Люба, оттанцевав, не возвращалась. Обычно девушки после танцев с раздеваниями возвращались в туалетную комнату одеться и уж потом, в зависимости от обстоятельств, приглашались в зал либо гуляли в каком-то отдельном помещении, но вот уже вызвали Лену, а Люба не вернулась. Минут сорок Люся оставалась одна, даже Стас куда-то пропал. Ей уже стало казаться, что она забыта всеми, ей хотелось встать и идти искать своих подруг, Лёху, Стаса, или ещё кого-нибудь, но она опасалась, что как только она уйдёт с этого дивана, где ей велели ждать вызова, за ней придут, тогда получится, что она сорвала представление, а этого Алексей не прощал.
Наконец появился Алексей.
– Пошли.
– А где девчонки? – спросила, вскакивая с дивана, Люся.
– Пошли, пошли, все там.
Первое, что заметила Люся, выйдя на маленькую, ярко освещённую сцену, это отсутствие, а точнее сказать, очень малое количество зрителей. Люся привыкла выступать на публике, в гомоне, где она хоть и была объектом общего внимания, но второстепенным. Все занимались выпивкой, разговорами, игрой, а она своим выступлением лишь разнообразила отдых присутствующих. Здесь же едва насчитывалось человек десять, и все они смотрели на неё. Уловив ритм музыки, Люся стала пластично двигаться по сцене. Время от времени она бросала взгляд в зал, но никакой реакции зала не было, все молча, безотрывно смотрели на неё. Люся бросила взгляд за кулисы на Алексея, ища его поддержки, и вдруг увидела, что он сигналит ей уже раздевание. Люся не поверила: сразу раздеваться – такого ещё не бывало. Она снова бросила взгляд на Алексея. Он повторил сигнал. Люся, тонко чувствующая музыку и имеющая прекрасную пластику, делала всё изящно, многократно отрепетированными движениями, но ей не хватало поощряющих возгласов. Она хотела потянуть с раздеванием, провести его по программе три, но Алексей просигналил – один, что означало, что ей надо раздеться быстро. Так она и поступила, но даже тогда, когда она осталась совсем нагой, никаких возгласов не последовало. В зале по-прежнему была немая тишина. Люся, танцуя, косилась на Алексея, ожидая, когда он просигналит её отбой, но вместо этого он просигналил ей спуск, что означало, что она должна немедленно спуститься в зал. Люся снова не поверила, подумала, что он ошибся, обычно спуск делался, когда девушка была хотя бы в трусиках, но чтоб спускаться в зал нагой – такого не бывало. Алексей вторично просигналил спуск, причём немедленный. Люся, пряча в глазах испуг, обвела взглядом сидящих, прикидывая, к кому бы подвалить, и тут она увидела Эдуарда. В глазах его, в отличие от других, читались дружелюбие и приветливость. Пританцовывая, Люся подошла к столику, за которым был Эдуард. Он встал, галантно поцеловал её руку и преподнёс ей бокал вина. Люся выпила и сразу же почувствовала какое-то головокружение и лёгкий дурман. Что это, наркотик, яд? – успела подумать Люся, а дальше что-либо думать она не могла. Сквозь мутную завесу, как будто издалека, до её слуха дошли слова Эдуарда. Он говорил что-то на английском языке.
– Господа, позвольте представить, это Люся. Она приняла нольдвухмиллилитровую дозу препарата РК-3, – говорил он, обращаясь к сидящим в зале.
Ростислав Моисеевич с детства верил в свою необыкновенность. Ещё его покойная бабушка Клавдия Егоровна, женщина властная и эгоистичная, всегда твердила: «Талант, незаурядные способности, мастерство – всё это ничто без умения властвовать чужими душами. Учись, Ростик, властвовать чужими душами, и тогда тебе откроются все дороги. Учись познавать чужие души, входить в них, а своей души никому не раскрывай». Живя с бабушкой, так как та не могла доверить воспитание ребёнка «какому-то то еврею, вечно зарывшемуся в формулы» и своей дочери, «которая сама-то ещё была ребёнком», маленький Ростик быстро освоил науку бабушки: он умел вызвать людей на откровенность, умел найти подход к людям и, главное, умел обойти разговор о себе. Вскоре он почувствовал и плоды своего умения, но главная его победа заключалась в том, что он сумел вызвать на откровенность своего учителя и наставника – бабушку Клавдию Семёновну. В седьмом классе, разговорив в качестве эксперимента своих соседушек, не чаявших в нём души, Ростик нарвался на вопрос: «А дедушка-то вам пишет?» Ростислав думал, что дедушка погиб во время войны, так говорила бабушка, но, услышав вопрос о письмах деда, он сумел скрыть своё удивление и беспечно ответил: «Не знаю, бабушка получала от кого-то письма, может, от него». Дальше он сумел разговорить соседушек ещё и узнал, что дед его был репрессирован. Два года обдумывал Ростислав, как бы ему разговорить бабушку, и наконец-то, уже в девятом классе, он сумел это сделать. Он узнал, что Клавдия Семёновна, дочь видного деятеля литературы, в семнадцать лет влюбилась в своего соседа, забойщика-стахановца, вышла за него замуж, родила дочь, а потом вдруг поняла, что забойщик не соответствует её «высоким эстетическим запросам». Шёл тысяча девятьсот тридцать седьмой год, и Клава нашла самый простой и самый верный способ освободить себя от забойщика.
Одержав эту победу, Ростислав понял, что он же и проиграл. С той поры у него в душе зародилась злоба на бабушку, он понял, что живёт под одной крышей со сволочью. Много раз он пытался оправдать бабушкин проступок молодостью, но это ему не удавалось. Бабушка, представшая перед ним в образе сволочи, всё больше утверждалась в нём. Ростислав понял, что, отняв его у родителей, Клавдия Семёновна лишила его радости общения с ними и обездетила их. Нелюбовь Клавдии Семёновны к Моисею Исааковичу, отцу Ростислава, породила в юноше интерес, а позже и привязанность к отцу. Ростислав понял, что его отец – большой учёный, нейрохирург. Из уважения и интереса к отцу Ростислав стал читать его статьи, изучать его работы – и увлёкся. Так он пошёл по стопам отца, закончил институт, и пришёл работать на кафедру отца. В двадцать четыре года Ростислав защитил кандидатскую диссертацию, через два года – докторскую. Его труды вызвали большой интерес в научных кругах многих стран. Желание властвовать над душами, внушённое бабушкой Ростиславу с детства, с годами не ослабевало, а усиливалось. Ростислав понял, что нейрохирургия и психиатрия раскрывают перед ним реальные возможности воздействовать на людей, управлять ими. Заручившись за границей материальной поддержкой, Ростислав Моисеевич приступил к разработке препаратов, воздействующих на мозг и центральную нервную систему человека.
На сцену выкатили Любу и Лену, сидящих в широких креслах. В такое же кресло рядом усадили и Люсю. Все девушки были наги. Люба сидела с ровной спиной с властным гордым видом. В её глазах был нездоровый блеск. В глазах Лены, сидящей в вялой позе, читались усталость и отрешённость. По лицу Люси блуждала глупая улыбка.
– Препарат, – продолжал свой доклад на английском языке Ростислав Моисеевич, – совершенно не вызывает аллергических реакций. У девушек нет ни удушья, ни насморка, ни слезливости, и, как вы видите, чиста их кожа. – Ростислав Моисеевич взглянул на часы: – Через три минуты действие препарата у первой девушки вступит в активную фазу. По моим подсчётам, это продлится минут тридцать-тридцать пять, в зависимости от психологических особенностей пациентки. – Ростислав Моисеевич говорил, а сверху на Любу опускался колпак из прозрачного материала, внутри которого по стенкам были оборудованы снаряды типа гимнастических.
– Вы сказали, – обратился к докладчику старичок с аккуратной седой бородкой, – что действие препарата зависит и от психических особенностей человека. Что вы имели в виду?
– Действие препарата усиливается, если человек по природе сам агрессивен.
– А эту девушку вы находите агрессивной?
– Нет. Я плохо, а точнее, я не знаю этих девушек, но, судя по роду её занятий – она работает воспитателем в детском садике, ну и вот, – он кивнул на сцену, – танцует, Люба не должна быть агрессивной. Вся агрессия, которую сейчас проявит девушка, вызвана действием препарата.
Желая задать вопрос, встал молодой полный мужчина, но вопрос остался незаданным. Мужчина, глядя на Любу, так и опустился в своё кресло с открытым ртом.
Люба являла собой страшное зрелище: её лицо было искажено злобой, ненавистью и безумием. Она вскочила с кресла и кинулась в сторону зала, но встретила сопротивление прозрачной стены. Наверное, она сильно ушиблась, но никаких видимых признаков того не было. Ни один мускул не дрогнул на её лице, по-прежнему лицо девушки оставалось обезображенным гримасой злобы и ярости. Люба быстро пробежалась вдоль стен колпака, хватаясь то за один, то за другой снаряд, и, убедившись, что находится в замкнутом пространстве, начала тянуть на себя какой-то брус. Было видно, что она прикладывает большие усилия. Брус не поддавался. Она схватилась за другой – то же. Люба стала пытаться раскачивать его, но в действительности раскачивалась сама. Стала плечом толкать в стену купола, невероятно высоко подпрыгнула до потолочной стенки купола, ухватилась за кольцо, повисла на одной руке, пытаясь второй пробить купол, спрыгнула, яростно окинула взглядом окружающих и снова кинула все свои силы на то, чтобы освободиться.
– Она видит нас? – спросил один из присутствующих.
– Думаю, да.
– Но она ни на кого конкретно не смотрит.
– Это потому, что ей ещё не назван конкретный враг. Господин Дэвид, это будете вы, – неожиданно обратился Ростислав Моисеевич к блондину в очках.
– Я? – немного испуганно спросил господин Дэвид. – Почему?
– Мне показалось, у вас крепкие нервы…
– Но я бы не хотел…
– Хорошо! Я буду врагом, – решительно прервал блондина Ростислав.
Секунд пять спустя мужской голос на русском языке объявил:
– Люба, Эдуард – мужчина, который стоит, – твой враг!
Люба, яростно пытающаяся трясти какой-то снаряд, оторвалась от своего занятия, метнула свирепый взгляд в зал и, сразу обнаружив стоящего мужчину, «Эдуарда», вцепилась в него ненавидящим колючим взглядом. Ростислав, весело помахав Любе рукой, сел. Люба вновь кинулась на стену.
– Теперь, господа, вся её энергия будет направлена на уничтожение меня.
– А что-то может её отвлечь, ну, например, музыка или какой-то крик?
— Давайте поэкспериментируем.
Заиграла музыка. Люба, не обращая на неё внимания, билась о стенку, не отрывая взгляда от врага.
Завыла сирена, на Любу полилась вода, вокруг колпака, под которым находилась Люба, вспыхнуло пламя, но Люба почти не обращала на это внимания.
– Она чувствует боль?
– Да.
– Если сейчас освободить её, опасна ли она для других, кроме вас?
– Да. Конечно, она сосредоточена на моём уничтожении, но если на её пути встретится кто-то, кто будет, пусть даже косвенно, мешать, она может навредить этому человеку.
Были ещё вопросы. Спрашивали о возможных вариантах поведения Любы, о действии препарата на внутренние органы, на органы зрения, слуха, обоняния. Проводили разные эксперименты: выключали свет – и «враг» перемещался, меняли «врага», объявляли «врага» другом. Ростислав Моисеевич комментировал поведение девушки, отвечал на вопросы, а сам всё время посматривал на часы. Постепенно пыл и ярость девушки стали угасать.
– Сейчас девушка заснёт, – объявил Ростислав Моисеевич. – Её сон будет почти нормальным.
– Что вы имеете в виду?
– Можно сказать даже – нормальным, но сильно углублённым, беспробудным. Пока я ещё не нашёл более удобного способа выводить человека из трансового состояния. И ещё, во время сна проводится сеанс… Вы всё увидите сами… А сейчас, господа, обратите внимание на девушку, принявшую препарат РК-2. Она сидит с отсутствующим видом. Это прекрасный робот, который можно заставить заняться любой самой грязной работой: чистка, уборка, сельскохозяйственные работы.
– Как это сделать? – спросил старичок.
– Что?
– Как заставить её?
– Приказом.
– Приказ слуховой?
– И не только. Сейчас я продемонстрирую вам слуховые приказы, но мной разрабатываются и другие виды воздействия, в частности через Ростозвуковое излучение.
– Ростозвуковое? – выразили удивление присутствующие.
– Да! – энергично ответил Ростислав Моисеевич, и в его глазах предательски на доли секунд мелькнул восторг победителя, который Ростислав Моисеевич усилием воли быстро сумел потушить. Рано, ещё рано даже говорить об этом, но так хотелось похвастаться. Посыпались вопросы о новом виде излучения, но Ростислав Моисеевич обвёл присутствующих жёстким взглядом и категорически заявил:
– Господа, придёт время – и я ознакомлю вас с результатами моих исследований и с действием этого явления, а сегодня вы приглашены для того, чтобы я на примере этих девушек «с улицы» продемонстрировал вам действие препарата РК. Отвлекаясь на Ростоизлучение, мы теряем драгоценное время. Действие препарата у Лены уже началось, и уже в активной фазе.
– Да, да, – виновато поспешили согласиться присутствующие.
Лену заставляли убирать осколки стекла с пола, гладить бельё, мыть грязную раму. Всё девушка делала с подчёркнутой аккуратностью. Она ни разу ни обожглась, ни укололась. При этом лицо её оставалось безучастным. Она даже не поднимала глаз, выполняя то или иное приказание. Вопросов было много. Присутствующих интересовало, что, если девушка совершенно не имеет того навыка, который требуется от неё для выполнения приказа, спрашивали о её самочувствии и т. д.
Неожиданно расхохоталась Люся.
– Господин Гутман, вы ничего не говорили о том, что ваш препарат вызывает смех, – ехидно улыбаясь, заметил яйцеголовый мужчина с козлиной бородкой. Глянув на него, Люся расхохоталась ещё сильнее, на её глазах даже выступили слёзы.
– Люся, не смейся, ты нам мешаешь, – скомандовал на русском языке Ростислав Моисеевич.
Люся тут же подавила в себе смех, но лицо её серьёзным не стало, оно вновь приняло глуповатое выражение с блуждающей улыбкой. В тишине, нарушаемой лишь лёгким скрипом салфетки о стекло, Ростислав Моисеевич ответил:
– Не думаю, что смех девушки вызван действием препарата. Ведь, находясь в трансовом состоянии, она продолжает жить: видит, слышит, осязает и, возможно, многое понимает.
– Многое из сказанного вами?
– Нет, не совсем так. Безусловно, она слышит и меня, но вряд ли что-либо воспринимает осмысленно, тем более что девушка почти не знает языка. Говоря, что она многое понимает, я как раз имел в виду наоборот: она сейчас понимает много меньше того, что бы должна понимать в нормальном состоянии, но нельзя сказать, что она не понимает ничего напрочь. Её центральная нервная система… – Ростислав Моисеевич говорил много, уверенно, доказательно.
Люся сидела, смотрела на окружающих, и в её голове рождались недомысленные мысли, мысли-обрывки, додумать, домыслить которые она не могла. «Я… Что я? Эдик говорит что-то… Что?.. Кто это? Какой смешной яйцеголовый… Похож на… На кого? Кто похож? Лена моет раму. Мама мыла раму. Мыла мылом… Что я тут…»
Потом в голове стала появляться мысль: «Я сделаю, я должна сделать». Эта мысль, мешаясь с другими всё чаще и чаще, стала вырисовываться чётче и наконец повисла в сознании Люси одна, вытеснив все другие.
«Что мне сделать? Я сделаю! Я должна сделать!» Готовность исполнить желание, неважно чьё, читалась и на её лице, всё ещё не утратившем признаки дебилизма.
– Люся, ты готова исполнить мои желания? – спросил Ростислав Моисеевич.
– Да, – с нетерпеливой охотностью закивала головой девушка.
– Станцуй нам!
Люся не заставила себя ждать. Она стала танцевать под музыку, которая была слышна только ей одной, так как в действительности вовсе и не было никакой музыки.
– Сделай мостик!
Мостик получился на славу.
– Сядь на шпагат!
Шпагат не растянулся на сто восемьдесят градусов, но всё же.
– Этот мужчина, – Ростислав Моисеевич указал на ближнего мужчину, – хочет тебя.
Люся охотно пошла навстречу мужчине, игриво покачивая бёдрами.
– Нет, Люся, иди ко мне!
На слове «Нет» Люся остановилась, повернулась к Ростиславу Моисеевичу и пошла к нему.
– А что, если кто-то другой будет давать ей команды?
– А может ли она одновременно выполнять команды разных людей?
– Как она поведёт себя, если…
Вопросов было много. Ростислав Моисеевич отвечал на все, часто подтверждая ответы демонстрацией.
Люся выполняла пожелания мужчин, а в голове всё продолжала висеть та же мысль: «Что исполнить? Я исполню!» Минут через тридцать пять эта мысль стала мало-помалу увядать, размываться, тонуть в какой-то дали, и наконец наряду с ней в сознании девушки проскользнула новая мысль: «Хочу спать!» Проскользнула кратко, неуловимо, и за ней стали появляться обрывки других мыслей, всё более и более вытесняя мысль «Я исполню!». Минуты через три снова возникла мысль «Хочу спать!» На этот раз она прозвучала чётко и выразительно, разметав на тысячи несобираемых брызг все другие мысли, роящиеся в её голове, и повисла в сознании, заполняя всё существо девушки.
Люся невидящими глазами смотрела на Ростислава Моисеевича, она видела его, слышала, но только сотые доли секунд, мозг не осознавал ни увиденного, ни услышанного, не фиксировал никаких ощущений. Она жила и не жила. Наконец Люся услышала в свой адрес:
– Иди в кресло, спи!
Люсе снился сон, в котором она шла по лесной тропинке и всё надеялась, что вот-вот появится опушка или что-то ещё, а лес всё продолжался, кругом было мрачно, сыро, прохладно.
Проснулась Люся от толчков и крика матери. Не сразу она поняла, где находится, а поняв, не могла вспомнить, как она оказалась дома, ведь она уехала на выезд. Или это приснилось? Из оцепенения Люсю вывел вопрос матери.
– А что ты в институт-то не пошла? Прогуливаешь, что ли?
– Нет, – по привычке рефлекторно стала сочинять Люся. – У нас сегодня коллоквиум в четыре…
– Так ведь уже шесть часов! Ты ж проспала. Это всё твои гулянки.
– Мам, а какое сегодня число? – почему-то неожиданно для себя спросила Люся.
– Не знаю… То есть шестнадцатое, у нас же сегодня был методсовет. Знаешь, всем очень понравилось моё выступление, а Нелли Львовна даже попросила меня подготовиться к выступлению в районо на тему «Воспитание в подростке… »…
Но Люся больше не слушала мать. Шестнадцатое, шестнадцатое, а вчера, пятнадцатого, у них был выезд. Они же куда-то ездили, а вот куда? А деньги целы? Как только мать вышла из комнаты, Люся кинулась к комоду, вынула сумочку из-под груды белья, куда она её прятала от родителей, открыла нервными движениями и успокоилась: деньги –триста долларов, как и договаривались с Лёшей, были на месте.
Но успокоение от наличия денег вновь вытеснилось тревогой. Тревожило то, что она совершенно не помнила, как провела вечер и ночь с пятнадцатого на шестнадцатое, как добралась домой, как… словом, ничего не помнила с того места, как отъехали от дома. Ехали не к Серёге, это точно, Стас ещё посмеялся над Ленкой, а вот куда? Люся встала и стала звонить подругам. Номер Лены не отвечал, Люба отозвалась сразу.
– Я тоже ничего не помню, – с каким-то трагизмом в голосе ответила Люба. Часа через три звонила Лена, которая, оказывается, только что проснулась, она тоже ничего не помнила. Узнать что-либо у ребят тоже не удалось, так как их уже не было в живых. Прошлой ночью они разбились.
На этом бизнес стриптизёрш закончился, и не только потому, что они потеряли сутенёров, но ещё и потому, что сами очень изменились. Все считали, что потеря друзей очень сказалась на их психике. Все три стали какими-то странными.
Люба, дочь престарелой матери, стала плохо спать, мучиться кошмарами, подолгу замыкаться в себе и уже получила на работе два выговора.
Лена, дочь богатых родителей, связалась с парнем сомнительной репутации по кличке Блик и, говорят, стала употреблять наркотики.
Люся бросила институт, так как учёба ей вдруг стала не под силу, и собирается выйти замуж за бывшего одноклассника.
Ожог
Лёня отпрянул от компьютера и потянулся к биноклю. Пора – решил он.
Она застилала постель, наклонилась, что-то вынула откуда-то, вероятно, из тумбочки, бросила на кровать. Лёня знал, что это «что-то» – её ночная сорочка и халатик. Сейчас Она возьмёт их и уйдёт, наверное, в ванную. Заглянул Он, что-то сказал ей, скрылся. Ушла и Она. Лёня знал, это минут на десять-пятнадцать, перевёл бинокль на другое окно. Скукотища, опять эта бабка уставилась в телик. Даже не шелохнётся, сидит как зомбированная. Так, ниже. Тут дым коромыслом, стол с неубранной грязной посудой и остатками закуски. Пьянствовали. Самих не видно, ушли куда-то. Лёня попытался по количеству приборов определить, сколько было людей за столом, прикидочно шесть. Прикидочно, потому что ближний к окну край стола не проглядывался. Вбежал мальчонка в жёлтой футболке, воровато оглянулся, поднял с пола бутылку, понюхал, поморщился. Бутылку поставил на место – на пол, потянулся к тарелке с колбасой, схватил круглый кусок и выбежал из комнаты. Значит, кто-то в доме есть, может, гуляющие перешли в соседнюю комнату, выходящую окном на другую сторону дома, и скоро вернутся. Кого-то же мальчишка опасался. Лёня подождал ещё немного, никто не появился. Перевёл взгляд на третье окно на четвёртом этаже. Окно, как и вчера, зашторено. От кого? Напротив же пустошь. Жалко, там такие интересные кралечки. Лёня просмотрел ещё несколько окон и вернулся к окну «молодожёнов». Так Лёня прозвал пару из того окна, куда, как правило, заглядывал в первую очередь, хотя те двое не могли быть молодожёнами: Лёня наблюдал их уже третий год, с первого дня своего заселения в квартиру, в которой жил, да и возраст их был немалый, им было лет по сорок. Но каждый день эти двое занимались сексом, а иногда и по два раза в день.
Он лежал в постели и ждал свою. Лёня тоже стал ждать. Как ждал тот, неизвестно, Лёня ждал с нетерпением. Вот и Она! Сейчас, сейчас! Ну так неинтересно! Он не шелохнулся, Она уселась на него, широко раздвинув ноги, согнутые в коленях. Он полез руками ей под сорочку, завернул её. Она подняла руки, позволяя снять с себя ненужную тряпку. Зачем, спрашивается, надевала? Жалко, Она спиной к окну. Лёгким игривым движением Он свалил её с себя, накрыл своим телом. Лёня напрягся – сейчас, сейчас! Она забарахталась под ним, стала бить его кулачками. Лёня облизнулся – сейчас, сейчас! Но Она выскользнула из-под него, Он, якобы бессильно, свалился на живот, Она оседлала его зад и победоносно вскинула вверх руки с зажатыми кулачками. Потом Она плавно опустила руки и стала гладить его бёдра, опустилась своим телом к нему и стала тереться грудями о его спину.
– Кошка! – зло обозвал Её Лёня.
– Слюнтяй, – добавил Лёня через некоторое время обзывательство, которое на этот раз адресовал Ему.
Она действительно походила на кошку: выгибая спину, Она поднимала зад и, шаркаясь по его спине своим телом, тянулась вверх. При этом зад её поднимался настолько, что Лёня мог видеть её интимное местечко. Для Лёни это было невыносимо.
– Вали её, гад! – почти крикнул он, упираясь взглядом в прелестное местечко. Но «гад» не торопился.
– Жми её, жми! – выкрикнул Лёня. Ему хотелось скорее войти в неё, но не собой, а Им. Лёню даже охватила мелкая дрожь.
– Идиот! – крикнул Лёня в адрес Его. – Ну давай, чего ты как мямля!
Наконец Он зашевелился, осторожно снял её с себя. Лёня облегчённо вздохнул, но «идиот» снова не оправдал надежд Лёни. Теперь он навис над женщиной, выставив Лёне напоказ свой зад. Было понятно, что входить в женщину он ещё не собирается. Лёня не выдержал, выругался матом, отвёл от глаз бинокль, свирепо пошарил взглядом по столу, перебросил взгляд на диван и, обнаружив помятую пачку сигарет, дрожащей рукой потянулся к ней. Достать сигарету одной рукой не получалось. Лёня отложил бинокль на стол, достал сигарету, поджёг её и, сделав несколько нервных затяжек, потянулся к биноклю. Поднимая бинокль к глазам, Лёня задел сигарету, зажатую в зубах, и пепел с неё свалился на его спортивные штаны, которые он носил как домашние. Лёня этого не заметил, но через какое-то время его нога дёрнулась от ожога, Лёня чуть было даже не бросил бинокль. Он увидел на штанах круглую прожжённую дырку, почувствовал запах жжённого материала, вскочил, захлопал по дырке, чуть обжигая руку, стянул штаны до колен и увидел на ноге на месте ожога красное пятно. Лёня стал думать, чем помочь себе, не придумал, подбежал к компьютеру, который всегда был у него в рабочем состоянии, набрал в поисковой системе «лечение ожога» и получил большой список страниц с содержанием искомой информации. В двух первых страничных строках сразу из названий было понятно, что рекламировалась мазь, которой у Лёни не было. Открыл третью под названием «Лечение ожога в домашних условиях». Со страницы на него слева и справа пялились женщины с полотенцами на головах и с лицами, обмазанными чем-то белым, ниже шла реклама чего-то. Протащив ещё ниже страницу, Лёня наконец нашёл нужный заголовок «Лечение ожога в домашних условиях». Текст был длинным, но о лечении речь не шла. Сначала шла вступительная часть, в которой пространно говорилось о том, что в быту люди часто обжигаются, что надо лечиться. Естественно, Лёня хотел прочесть, как, чем лечиться. Не тут-то было. Дальше текст прерывался рекламой какого-то пансионата и наркологического центра, и наконец текст статьи об ожогах возобновлялся, но в нём говорилось о том, какими способами люди получают ожоги, далее шла классификация ожогов по степени ожога с описанием признаков ожога. Снова реклама тех же пансионата и центра и вдобавок ещё чего-то. Наконец подзаголовок гласил «Как оказать первую помощь». Лёня вчитался и, осознав, что пишут чушь, выругался матом. А писали такое: «После того как человек получил ожог любой степени, важно как можно быстрее оказать ему первую помощь, для того чтобы хоть как-то облегчить состояние. Причём от того, насколько грамотно она оказана, зависит дальнейшее восстановление.
Самое главное – это успокоить пострадавшего и себя. Ведь только собранный человек может принять необходимые доврачебные меры. Затем нужно осуществить следующие действия:
1. Прекратите контакт больного с источником высокой температуры. Знайте, если он находится под электрическим током, ни в коем случае не прикасайтесь к нему. Для этого вам нужно взять любой изолированный предмет. Если после того, как данный контакт прекращен, ткань продолжает разрушаться, обязательно приложите к ней что-то холодное примерно на 15 минут.
2. Дайте обезболивающее средство, а также противовоспалительное.
3. Обработайте поврежденный участок и наложите на него марлю.
4. Термические или химические ожоги рекомендуется обрабатывать проточной водой.
При химических ожогах нужную помощь может оказать только врач. Но если он не сильно большой, промойте его холодной водой.
После того как первая помощь была оказана, дожидайтесь приезда скорой помощи. Обязательно расскажите специалистам о том, как меры вы предпринимали и какие препараты давали».
Может, правда, вызвать скорую помощь, мелькнула мысль у Лёни, но он тут же отогнал её и стал читать дальше. А дальше писалось о том, чего нельзя делать при ожоге:
«Чего делать ни в коем случае нельзя.
Если первая помощь была оказана неправильно, могут возникнуть серьезные осложнения, которые впоследствии повлияют на лечение. Поэтому ни в коем случае не делайте следующее:
1. Не нужно смазывать повреждённые участки растительным маслом.
2. Не применяйте лекарственные средства, в которых содержится спирт.
3. Волдыри нельзя вскрывать самостоятельно.
4. Если на ранке остались кусочки от одежды, не пытайтесь их убрать.
5. Не используйте урину».
После прочтения первого пункта в сознании Лёни стали всплывать воспоминания из детства. Оставшиеся четыре пункта Лёня прочёл, не особо осознавая текст.
Точно! – решил Лёня, надо смазать красное пятно растительным маслом! Он вспомнил, что именно так мать в его детстве лечила ему ожог. Тогда помогло, ожог быстро залечился, даже шрама не осталось. Лёня посмотрел на руку, которую в детстве по неосторожности ошпарил кипятком. Он пошёл на кухню и сделал то, что не рекомендовалось делать, но что точно помогало при ожогах, это он знал из личного опыта, причём многократного, в сознание всплыла ещё пара воспоминаний со случаями, когда он обжигался и лечился именно растительным маслом.
После смазки боль, которая и не была сильной, совсем утихла. Тут Лёня вспомнил, что не доделал дело, спешно вернулся к окну, поднёс бинокль к глазам и устремил взгляд на окно «молодожёнов».
– Вот сволочи! – зло выругался Лёня. «Молодожёны» лежали и, похоже, смотрели фильм. На Ней была ночная рубашка, Он был гол.
– Тьфу, – сердито отплюнулся Лёня то ли от них, то ли от чего-то другого и стал блуждать взглядом через бинокль по другим окнам. Не найдя ничего интересного, Лёня отложил бинокль. Настроение у него было подавленное: ожог на ноге, дыра на почти новых штанах – купил он их в начале года, – не сделал дело. Лёня бросил злой взгляд на дом, расположенный за пустырём, в котором жили «молодожёны», и вернулся к компьютеру. На экране была не дочитанная им статья. Продолжение статьи ещё больше раздражило Лёню. Под заголовком «Средства от ожогов в домашних условиях: аптечные препараты» перечислялись мази, аэрозоли и спреи, повязки, клеи, то есть перечислялись средства, которых, как правило, нет под рукой. Не вчитываясь в описания этих средств и их действие, Лёня спустился вниз по странице, перелистнув несколько реклам, подошёл к заголовку «Чем лечить ожоги в домашних условиях: народные методы и средства». Вчитался. Опять чушь пишут, советуют лечиться в больнице. Лёня, вновь выругавшись матом, крутанул колёсико на мышке, опускаясь тем самым по тексту, и наткнулся на заголовок «Чем лечить ожоги в домашних условиях – эффективные средства». «Наконец-то!» – подумал Лёня, радуясь, что статья всё же имеет в себе информацию, которую ищет читатель, но в следующие доли секунды понял, что лично для него статья пуста. Средства, которые там перечислялись, вряд ли можно было назвать домашними: сок алоэ или каланхоэ, сок подорожника, масло зверобоя, мазь, приготовленная из корня лопуха, кисломолочные продукты. Кисломолочные продукты показались Лёне единственным средством, которое можно было назвать домашним. На этом текст статьи не завершался, протаскивая его по экрану, Лёня уловил слова «картофель», «зелёный чай», но вчитываться не стал, зло закрыл страницу, бросил злой взгляд на дыру на штанине и стал открывать порнографический фильм. Ведь ему предстояло ещё сделать дело – проникнуть в нежную женскую плоть чужими возможностями.
Об авторе:
Копейкина Найля Гумяровна (Нелли Григорьевна), уроженка города Фурманов Ивановской области.
Автор романов, рассказов и новелл для взрослых, сказок и рассказов для детей, стихов для взрослых и детей, сценариев.
Член МГО Союза писателей России, член Российского Союза писателей, член Интернационального Союза писателей, драматургов и журналистов.
Кавалер медали Российской литературной премии «За крупный вклад в отечественную словесность», лауреат, номинант и дипломант литературных конкурсов и литературных премий.
Главным в своём творчестве считает детские произведения, которые признаны национально значимыми и рекомендованы в школьные и дошкольные учреждения как методические материалы и применяются при обучении детей и иностранных студентов русскому языку.
По ряду своих детских произведений Копейкина Н.Г. написала сценарии для постановки спектаклей, которые уже приняты в работу некоторыми детскими театрами России.
Автор слов более 70 песенок, сочинённых для детских спектаклей.
