Художник
Отрывки из повести
Он держался двое суток, стиснув зубы, противился темной волне, поднимавшейся в душе. Чтобы отвлечься от тяжких дум, читал американские детективные романы, которыми запасся на рынке в Измайлове. Сложные нити приключений сыщика Лу Арчера с трудом доходили до него, и билась мысль, тяжелая, как каменный валун: вся жизнь пошла насмарку. Он мечтал о жизни художника, он хотел открыть глаза людям, донести до них красоту окружающего мира, и осознание этой красоты сделает людей чище, счастливее. Красота окружающего мира не лежит на поверхности, ее заслоняют мелкие досадные детали: грязь от людских и промышленных извержений, сломанные ветви деревьев, грубость людей, измученных повседневным трудом, людские жадность, зависть и лень. Подвиг истинного художника – показать мир красоты, очищенный от этих случайных наслоений, будить в душах людей стремление менять этот мир и свои жизни. Но людям почему-то не понадобилось творчество Сергея. Они охотно покупали только грубые подделки под красоту: лебедей на зеркальных прудах, томных красавиц и букетики искусственных цветов. Может быть, потому что за этими суррогатами они прятали свои низменные порывы и свою больную совесть?
Так ведь и сам он прожил свои сорок с лишним лет в свое удовольствие. Никого не осчастливил, ничего, кроме горя, не принес своим родителям. В свое удовольствие занимался живописью, а в результате все его работы разлетелись бесследно. Что осталось у него в итоге? Ничего, кроме неясного томления, неудовлетворенности и непонимания, как дальше жить, и эту неудовлетворенность мучительно хотелось залить, погасить.
Дом художника на Крымском Валу оказался огромным нелепым зданием со множеством залов, лестниц и коридоров. По коридорам стайками ходили бородатые художники с воспаленными глазами, и Сергей мыкался по этим коридорам, не зная, к кому обратиться. Он ощущал себя лишним, инородным телом в кипящем водовороте озабоченных людей, хлопающих многочисленными дверями, размахивающих руками и беспрерывно переговаривающихся на странном диалекте, отдаленно напоминающем русский язык. Уже второй час он бесплодно ходил по Дому, третий, четвертый раз обходя бесконечные переходы и мелькающие двери. Одну из бесчисленных дверей он случайно толкнул. Там, за дверью, была тишина, и за одиноким столом сидела, подперев подбородок рукой, одинокая маленькая грустная девушка. Сергею она показалась похожей на васнецовскую Алёнушку.
– Можно к вам обратиться? – спросил Сергей.
– Да, – грустно ответила Алёнушка.
– Я вот хотел спросить…
– Спрашивайте, – печально сказала Алёнушка.
– У меня вот командировочное удостоверение, я приехал…
– Давайте, – с тоской произнесла сказочная дева.
Алёнушку звали Надей, ее посадили в эту маленькую комнатушку три дня тому назад, чтобы организовать выставку репре… ой, в общем, каких-то потерпевших художников, толком не объяснили каких. И вот уже третий день она…
Теперь их было уже двое, и Алёнушкина грусть постепенно проходила. Алёнушка-Надя как-то сразу уверовала в тягучую тяжеловесность этого провинциала в плохо подогнанном, мышиного цвета костюме с торчащими карманами, в скверных, нечищеных ботинках. Он не был речист, но глыбой стоял за спиной, когда она пробивала в отделе кадров поселение Сергея в гостиницу на ВДНХ, разыскивала в запасниках Дома художника присланные из Караганды посылки с картинами на выставку и отвоевывала зал для самой выставки. Выставка, конечно, была провозглашена, но ей, этой выставке, нужно было приделать ноги, иначе бы ничего не состоялось. Шел девяностый год, страна тонула в переменах, митингах, демонстрациях и дискуссиях, и никому не было дела до каких-то там принятых решений и постановлений. Ветры перемен, сквозняки свободы и пыльные бури разрушений веяли над страной, грозя обрушить все ранее построенное и плохо пригнанное. Уже не было Советского Союза, но еще не была построена Россия, мучительно возникающая из хаоса обломков прошлого.
«Откуда у этой худышки-девчонки берется кипучая энергия?» – недоумевал Сергей. А Надя неутомимо бегала по кабинетам, нашла давно отпечатанный, но забытый за ненадобностью плакат:
«Художники – жертвы сталинских репрессий.
Выставка в Доме художника.
Крымский Вал, 10».
Этот плакат теперь красовался на входе в здание со стороны набережной.
Картина рождалась мучительно долго, несколько раз переделывалась. Заснеженная долина с чахлыми, обломанными кустарниками и прошлогодней серо-желтой осокой. Сиротливые, тощие березки изломанно тянутся навстречу друг другу, словно моля о помощи; сквозь снежную корку ржавыми пятнами проступает болото; одинокий заячий след теряется в больных синеватых тенях; суровыми темными и беспощадными эшелонами наступает оголенный лес, теряющийся вдали, в тусклой дымке; и грозно нависают низкие слои грифельных туч. В просветах туч – тревожное, нездоровое небо. Свинцовой тоской залито все вокруг, и только наливающийся розовым светом горизонт обещает ветер перемен. Он придет, этот ветер, разметет холодную стынь и освободит закованную в ледяную броню землю. За два месяца картина высосала из Сергея всю жизненную энергию, он чувствовал себя пустышкой, оболочкой без содержимого. Сегодня он наконец поставил последнюю точку, последний мазок – «Г. С., 91» – в левом нижнем углу. Где-то на окраине сознания суетилась Нина, пыталась накормить, разговорить, а он сидел, слушая гулкую пустоту в голове. Окончен самый тяжкий его труд, он понимал, что поднялся на самую высокую вершину своего творчества, только это почему-то принесло не удовлетворение, а пустоту.
– Серёжа… – негромкий голос за спиной, острой спицей пронзивший все его тело, остановивший биение сердца. Он повернулся медленно-медленно, чтобы не спугнуть, не разрушить этот сон. Наташа. Шесть лет прошло с того памятного вечера, шесть лет он гнал от себя ее лицо с бездонными озерами глаз, люто боролся с памятью, навеки вычеркнув то, что произошло тогда. Она мало изменилась, только истончилась ее бестелесная фигурка, тени легли в подглазьях и за скулами да шаловливые искринки ушли из ее глаз. Единственная женщина, существовавшая для него на свете.
– Узнал? А я следила за тобой, переписывалась с Валентиной. Ты куда-то пропал на несколько лет, а потом возродился. Как птица Феникс. Я специально приехала, чтобы посмотреть твой «Нижний пруд». Я всегда верила в тебя. И не ошиблась. – Наташа говорила лихорадочно быстро, словно хотела словами отгородиться от его взгляда. – Ты большой молодец, Серёжа. Не то, что мы, все остальные. У тебя большое будущее. – Шершавыми, стертыми словами она заполняла пустоту. – А я… – она попыталась улыбнуться, но получилась жалкая гримаса. – У меня все хорошо. Растет дочь, с мужем я разошлась. Работаю мелким редактором в мелком издательстве. Рада была тебя увидеть. Ну, я пошла.
Она повернулась, легко лавируя меж стоящих людей, убегая от Сергея. А он стоял столбом. Опомнился, только когда Наташу беззвучно, как во сне, поглотила входная дверь; расталкивая мешающих людей, бросился за ней. На улице Наташи не было. Она исчезла, растворилась, не оставив следов, словно встреча привиделась Сергею. Как случилось, что он упустил, не задержал ее? Он обязательно отыщет ее.
Он набрел на этот салон случайно. Болтался бесцельно по улицам, томимый бездельем, какой-то неясной безысходностью. В его Фёдоровке – рабочем поселке на задворках Караганды – вообще была серая тоска. Грязная улица с обшарпанными пятиэтажками, через дорогу – унылый подслеповатый куб заводской проходной, справа от него – ржавые ворота, из которых выезжали ржавые грузовики с какими-то железками в кузове. Дальше, за заводом, – карьер, вздыбившийся безобразными кучами песка с клочьями не до конца растаявшего грязного снега. Снег в поселке никогда не был белым, он даже падал серыми хлопьями, а упав, тут же покрывался черными разводами. По улице шли одетые в серое безразличные люди, не отрываясь смотрели вниз, себе под ноги, чтобы не оступиться, не поскользнуться на затоптанном снегу, чтобы спрятать глаза от серого неба, низко нависшего над черной землей.
В городе было не так томительно. Ходили автобусы, туго набитые людьми, плотно стоявшими на остановках, в витринах магазинов находились манекены с нелепо раздвинутыми, неподвижными руками. Стайка смеющихся девушек прошла мимо, занимая почти весь тротуар, так что Серёже пришлось посторониться, и он еще долго смотрел им вслед, недоумевая, чему они могут радоваться. Девчонок Серёжа не принимал и не понимал. Все они были ломаки, жеманно хихикали и болтали всякую чепуху, стреляли глазками, бездумно зубрили школьные предметы, и Серёжа не знал, о чем с ними можно говорить. Разве что «дай списать домашнее задание, а то я не успел…»
Надпись на фасаде была «Художественный салон “Эврика”». Серёжа поморщился: от этого салона и особенно «Эврики» за версту несло мещанским самохвальством. Салон – это что-то такое напыщенное, напудренные дамы и кавалеры раскланиваются и приседают в реверансе, разводя руками, как манекены в витрине. Он прошел было мимо, но почему-то остановился. Надпись была легкой, стремительные буквы выстроились в безупречную строку, а язычок у «Э» изящно поддразнивал Серёжу. Потоптавшись, он толкнул дверь, легко и услужливо расступившуюся перед ним. Внутри было освещено ровным теплым светом. Он нерешительно переминался с ноги на ногу, не зная, что предпринять. Невысокая стройная молодая женщина, какая-то очень ладная, – Серёжа не смог сразу разобраться, почему она ему так понравилась, – вышла навстречу:
– Вы что-то хотели?
Серёжа конфузливо топтался, стащив с головы шапку, мял ее в руках, беспомощно озирался:
– Вот я шел мимо, хотел посмотреть…
– Если вы хотите посмотреть экспозицию, у нас, извините, вход платный.
Только сейчас он заметил слева легкий столик с надписью «Ваш взнос – на развитие и продвижение искусства», с горкой монет и бумажек рядом. Тут же – настенная вешалка с несколькими висящими на ней плащами. Серёжа вытащил мятый рубль из кармана, повесил свою не совсем чистую, с прорехой на рукаве куртку и прошел, стыдливо осознавая неприличность в открывшемся ему пространстве своих видавших виды ботинок и мятой рубашки с залоснившимся воротом. Помещение было небольшим, очень чистым и светлым, на стенах висели картины в рамках.
– Можно посмотреть? – спросил он у женщины.
– Да, конечно, и даже купить можете, если что-то понравится.
То, что этот недотепа может что-то купить, Валентина Николаевна очень сомневалась, тем не менее в стеснительности, неуклюжести и наивности парнишки была некая необычность, и она краем глаза наблюдала за ним.
Об авторе:
Родился в Москве. Окончил Уральский политехнический институт (заочно). Инженер-механик.
Трудился начиная с 16 лет, рабочим-разметчиком, затем конструктором, главным механиком завода. С 1963 года – главным инженером заводов металлоконструкций в Темиртау Карагандинской области, Джамбуле (ныне Тараз), городе Молодечно, Минской области, городе Первоуральске, Свердловской области, городе Кирове, а также главным инженером концерна «Легконструкция» в Москве.
С 1992 по 2012 год работал в коммерческих структурах техническим руководителем строительных проектов, в том числе таких как «Башня 2000» и «Башня Федерация» в Москве, стадион в Казани и др.
Пишет в прозе о пережитом и прочувствованном самим.
