Онори
Безызвестным мастерам,
создавшим шедевры
на древних камнях Монголии,
посвящаю
Гоби. Манящая Гоби. Бегу от себя, своих проблем, пытаюсь спрятаться в барханах? Рассталась с любимым человеком. Не смогла простить. Бегу в пустыню, чтобы забыть? Надеюсь встретить нового человека, увлечение, любовь? Получить подсказку – как жить дальше? Ну да, конечно, за здоровье ребенка помолиться – это единственно разумное. Поразмышлять о вечном? Ведь в песках нет того, кто может помешать. А может, все сразу? Женщины привыкли решать все проблемы одновременно, так уж устроен их мозг.
Гоби… Загадочная Гоби. Одни только древние наскальные изображения чего стоят!
Рассматривая древние петроглифы (некоторые из них напоминали монгольские тамги [1] или фрагменты букв старокалмыцкой письменности), я обратила внимание на рисунки с колесницами. Показалось, что один из рисунков я где-то видела. Сначала подумала, что в учебнике истории, но потом вспомнила: следуя по миру за своим Учителем, не только постигая буддизм, но и открывая для себя новые страны, знакомясь с их культурой, обогащая свой мир, в 2013 году я побывала в Швейцарии на учениях Далай-ламы. В Швейцарии, посещая музеи, библиотеки, гуляя по улицам и рассматривая скульптуры – а их там великое множество, – я открыла для себя известнейшего в мире швейцарского скульптора – Альберто Джакометти. Есть у него знаменитая работа – бронзовая скульптура «Колесница»: величественная богиня управляет легкой колесницей.
Поразительно – скульптура один в один похожа на рисунок, оставленный древним художником тысячи лет назад в Монголии. На камне четко видна легкая мчащаяся колесница, которой стоя управляет высокий худощавый мужчина. Я почти уверена, что древний художник переродился в двадцатом веке в Альберто Джакометти.
А вот и другой изящный наскальный рисунок – здесь художник Средневековья с любовью запечатлел карету с княгиней. Карета запряжена грациозными скакунами, ее сопровождает вооруженная охрана. Рисунок свидетельствует о том, что Гоби всегда, даже много веков назад, манила людей своими таинственными барханами.
Тысячу лет назад знатная женщина в этой пустыне, одна… Что ее привело сюда? О чем она думала? И ведь захотелось ей запечатлеть этот момент свидания с великой пустыней…
Среди барханов, разрисованных ветром в виде волн, двигалась карета, в которой, покачиваясь в такт колесам, ехала княгиня Онори, женщина по тем временам преклонного возраста – тридцати пяти лет, хорошо сохранившаяся. Стройная, высокая, с четко обозначенными скулами, с глубокими черными глазами, одетая в красивые богатые наряды. Она с грустью вспоминала свою жизнь: некогда молодой красавец-князь влюбился в нее, тогда ей было пятнадцать лет. Онори тоже была влюблена в князя. Они поженились. Счастливая молодая женщина родила ему двух сыновей. Дети быстро подросли. Когда им исполнилось семь и восемь лет, князь привел в дом вторую жену – семнадцатилетнюю миниатюрную смуглую девушку с пухлыми губами.
Онори очень ревновала супруга ко второй жене, но таковы были традиции. Смирившись с выпавшей ей долей, но глубоко переживая свое положение, Онори старательно выполняла обязанности первой жены. Но когда стало невыносимо тяжело и тоскливо, решилась на отчаянный шаг – отправиться в дальнюю дорогу. Такое себе могли позволить только мужчины. Ей необходимо было забыться, отвлечься, но главное – она будет просить величественных богов, чтобы они вернули любовь супруга.
Онори долго убеждала мужа отпустить ее в священные места Гоби помолиться за здоровье детей. Но князь не давал ответа, потому что женщинам не положено отправляться без мужей в дальние поездки. Неожиданно помогла вторая жена, уговорив хозяина за одну ночь. Князь дал свое согласие и распорядился снарядить целый караван повозок для первой жены. Он выделил вооруженную охрану (путь был неблизким и опасным), слуг, даже художника, который должен был запечатлеть ее путешествие, не говоря уже о провианте и одежде.
Онори в первое время думала о своей дальнейшей жизни. Как ей быть? Она постарела. Так же страстно любила мужа. Такими же мучительными были длинные ночи, проводимые в одиночестве. Она знала, что без ее мудрых советов мужу не обойтись, ведь благодаря ее уму князь успешно правит в своих владениях.
Чем дальше карета продвигалась в глубь пустыни, тем интереснее становилось ей. Наблюдая из окна своего экипажа за меняющимися картинами жизни природы, все меньше и меньше она думала о муже. Онори даже не подозревала, что пустыня может быть столь прекрасной и величественной. В один из дней она поймала себя на мысли, что ей хочется изложить свои впечатления на бумаге. Она поняла, что мир не ограничивается только домом, семьей, княжеским двором – на свете много прекрасного и удивительного, существуют иные ценности и понятия. Путники, встречавшиеся по дороге, рассказывали о других странах и чудесах, которые ей были неведомы. Жизнь Онори резко изменилась.
Вернувшись, Онори заказала дархану – кузнецу – новое колесо для своей кареты.
Проходят годы, века, тысячелетия… Но вопросы, волнующие женщин, остаются неизменными…
Гоби…
Продолжила свой путь и я, «мөрнǝ чикнд нар ургаҗ» – что в переводе с калмыцкого языка означает: «едва солнце проснулось и коснулось лучами кончиков ушей наших лошадей».
Гоби… В глубь Гоби…
Пепельница-мулатка
Моей старшей сестре
Светлане посвящается
Ее привезли издалека, она поселилась в доме, где часто беседовали за чашкой кофе и хорошей сигаретой. Она регулярно наполнялась легким пеплом, и соседки завидовали ей. Особенно старая жестяная банка – когда-то она была наполнена мягкой молодой кукурузой, но, опустошив, ее отправили на балкон, изредка набивая пеплом.
Мужчины, как правило, долго рассматривали пепельницу. Еще бы – красавица-мулатка с талией как у кувшина, упругой грудью, в красивых одеждах, необычных украшениях сидела перед большим плоским чаном. Чего еще можно желать пепельнице? Каждый день она дышала сигаретным дымом, была полна нежным пеплом, но ей это не нравилось. Ей нравился лишь запах ментоловых дамских сигарет, но он оставался редкостью. На дым у нее была аллергия, она часто чихала, недовольно пищала тоненьким голосочком, но люди ее не слышали. Ей не нравилась такая жизнь. В своих мечтах она пребывала в спокойствии и роскоши. Ей часто снились сны, где она представала в блеске, богатстве и восхищении толпы.
Постепенно люди перестали наполнять ее пеплом, убрали со стола на полку, затем – в шкаф, а потом и вовсе в коробку и в чулан. С одной стороны, пепельница избавилась от дыма, а с другой – стала совсем никому не нужной. Ее предали забвению, и так, в полудреме, протекала ее жизнь в темном углу.
Однажды в коробку проник свет: это заглянула молодая девушка. Она взяла незнакомую вещицу, повертела тонкими пальчиками и понесла наверх. Девушка бережно оттерла пепельницу, удалила оставшийся запах, поставила на комод и накинула на руку мулатки колечко. На шею повесила золотую цепочку. А чан наполнила дорогими украшениями с бриллиантами и сапфирами. Лицо мулатки как будто расплылось в широкой улыбке. Теперь она заняла центральное место на комоде среди дорогих пузырьков и вещиц, сияла драгоценными камнями и украшениями, купалась в ароматных тонких запахах. Сбылся ее сон.
Поистине некоторые рождаются не для серой жизни.
Человек-сад
В степях Калмыкии сад – это не просто сад, это оазис, это нечто свежее, живое, большое. В сухом, жарком климате нашей степи, где летом не бывает дождей, он почти невозможен. Но находятся люди, наверное, безумцы, Прометеи – те, что живут и делают вопреки и смело идут к мечте. И к таким благосклонны боги.
Вот и в нашем селе, на Шанхае (так назывался край села, наиболее древняя его часть), был сад, и именовался он Азакан-сад. Его посадил и вырастил брат моего деда – Азакаев Батыр Лиджиевич. Добрейший, скромный человек. Среднего роста, худощавый, с узкими глазами и прямым носом, всегда улыбчивый, спокойный, он любил детей, и они к нему тянулись. Он был необыкновенно аккуратным и чистоплотным. В доме у него царил порядок. Каждые выходные мы бегали к нему в гости, называли его «наш Баава», а он радостно встречал, поил чаем и варил для нас мясо. Любимым его занятием было чтение. На чистом столе всегда лежали свежие номера союзных, местных газет и журналов. Баава садился за стол, доставал из нагрудного кармана очки и читал. Таким он мне и запомнился.
Летом мы жили у него неделями, потому что у Баавы, в его волшебном саду, зрели яблоки и абрикосы. И как только Баава давал отмашку, мы лезли на огромные деревья, срывали красные спелые яблоки и желтые абрикосы. Наедались, затем собирали на варенье и компоты. В саду стоял шум и гам! Столько там было детей! Все кричали и хвастались найденным красивым плодом! А Баава смотрел на нас и улыбался лучезарной улыбкой. И такое счастье было в его глазах! Каждый из нас нес лучшее яблоко Бааве, но он всегда отказывался: «Ешьте, ешьте сами! Это все для вас!»
Летом, когда на улице жара в пятьдесят-шестьдесят градусов, сад был спасением для ребятни. В саду мы играли в прятки, все любили прятаться в кустах смородины – в июне она созревала, и можно было и спрятаться, и наесться сладких ягод. На Шанхае не было воды. Баава выкопал яму для сбора родниковой и дождевой воды, оттуда мы жестяными ведрами и носили воду, поливали деревья.
Баава посадил сад, когда вернулся с фронта. Воевал он под Сталинградом. О войне говорить не любил. В пятом классе, выполняя пионерское задание – оформить альбом участников войны, я пристала к Бааве с расспросами о войне. Он отшучивался, не хотел отвечать на вопросы, а на лице читалось: «Девочка, зачем тебе знать о войне? Это страшно, это горе. Живи и радуйся!»
Только раз в год – на Девятое Мая – Баава надевал белую рубашку, светло-серый пиджак с брюками, белую сетчатую шляпу. На пиджаке сверкали орден и медали, свидетели его героического прошлого. Орденом Славы III степени и медалью «За боевые заслуги» Баава был награжден в боях за Сталинград. Когда он бережно цеплял их на пиджак, было видно – он вновь и вновь переживал то сражение: лицо становилось серьезным, морщинки на лбу углублялись, и, если его окликали в этот миг, он не слышал. Перед тем решающим боем друг Баавы – Женя, родом из Самары, – сказал: «Если останусь в живых, вернусь домой – посажу сад! Там будут яблоки: большие, красные, ты, Батыр, никогда не ел таких! Приедешь ко мне – я буду тебя угощать!»
В живых после той страшной битвы осталось всего одиннадцать человек. Евгений погиб. Баава был ранен, но выжил. Рядовые солдаты – такие как наш Баава, его однополчанин Евгений – отстояли Сталинград, победили фашистскую нечисть.
Баава единственный в большом роду Джамчахн (это один из тринадцати родов Кешнеряхн – дервюдов Кетченеровского района) вернулся живым. Один-единственный из двадцати пяти мужчин…
Уже после реабилитации калмыков вернувшись со своим народом в родные степи, Баава посадил сад. За саженцами ездил в соседний Ставропольский край. Волновался, примутся ли деревья, ведь он в своей жизни не то что сада – и огорода не имел. Саженцы принялись. И с каждым годом крепчали. А через три года дали первые плоды. А потом вырос настоящий сад: деревья стали высокими, ветки низко наклонялись под тяжестью плодов. Ограды совсем не было, но позже пришлось отгородить от коров и коз. Люди, кто не ленился, приходили собирать, спелые плоды были доступны всем.
На День Победы Баава брал внука Женю, надевал ему сетчатую кепку, и они торжественно шли на парад. Что интересно, Женя до пяти лет не разговаривал, родственники были обеспокоены, но Баава твердил свое: «Мой внук – очень умный, он будет образованным человеком!» После пяти лет внук действительно заговорил – и сразу хорошо выстроенными фразами, как будто разговаривал всегда. К седьмому классу мальчик перечитал всю районную библиотеку. В дальнейшем получил два высших образования. Откуда Баава тогда знал и был уверен в будущем внука?
Баава покинул этот мир, не доставляя родственникам хлопот, как хотел бы уйти каждый калмык и, наверное, каждый из нас. Он ушёл во сне. С уходом Баавы осиротели не только внуки, дети, многочисленные племянники и родственники, осиротел и сад. Он стал чахнуть, будто лишился основной артерии. Артерией сада была энергия и широкая душа Баавы. Сад страдал, болел и вскоре умер.
Только в памяти народной остался Азакан-сад. Сад нашего беспечного, беззаботного детства, детства, которое подарил нам, кетченеровской ребятне, Баава.
Внук Женя живет ныне в Элисте. У него есть мечта – построить собственный дом и разбить сад, который он назовет «Азакан».
Арка
Форма арки настолько опровергает
неотвратимость рока,
что рок как бы отчаяннее стремится ее разрушить.
И все же арка мощно и грандиозно витает по воздуху
от опоры к другой опоре.
И мне всегда видится в ней символ
и аллегорический образ нашего собственного
краткого жизненного пути.
Луис Салливен
Аймак Дорноговь в Монголии начинался с величественной белой арки на четырех двойных опорах с гербом на верхушке. Архитектурное сооружение в виде арки – явление, несвойственное степи, но почему-то люди воздвигают их.
Вот и в Калмыкии, в родных Кетченерах, тоже стоит белая арка в римско-греческом стиле. Воздвигли ее при въезде в Кетченеры в 1959 году, когда там была старая грунтовая дорога. Все, кто въезжал в Кетченеры или выезжал оттуда, проезжали или проходили через эту арку. Дорога шла из Кетченер на юг в сторону Обильного, Ергенинского, до Элисты – и на север, в сторону Аршань-Зельмени, Малых Дербет и в Волгоград. Эта дорога древняя, по ней несколько веков скакали наши предки.
Мой отец рассказывал, что раньше добирались в Элисту на быках. Запрягали пару мощных быков, погружали шерсть, мясо, и несколько таких обозов медленно выдвигались в Элисту или Астрахань, а потом, груженные всяким товаром, возвращались домой.
Местом встречи и проводов всегда была арка.
Арку начали строить, когда кетченеровцы вернулись домой из ссылки. Что двигало этими полуголодными, изможденными Сибирью людьми? Сила духа? Какой-то ниспосланный сверху коллективный разум? Может, триумф Победы? Тринадцать лет немыслимых страданий?
Да! Да! Это была Триумфальная арка! Арка, которая символизировала несгибаемость духа! Арка – поклон родной земле! Арка – в память о тех, кто навечно остался на чужбине, о тех, кто замерз в товарняках и был выброшен из вагонов в сибирские снега.
Поразительно, что люди, еще не оправившись от ссылки, от холода, голода, лишений, наскоро строившие глинобитные землянки, начали возводить, казалось бы, на тот момент никому не нужную, праздную арку. А жилье, по рассказам стариков, строилось так: в строгой очередности сначала старикам, многодетным, больным, а потом остальным. Строили сообща, с большим энтузиазмом, никто не отлынивал от работы, и все знали, кому предназначено жилье. К первой зиме на родной земле готовились всем миром. Многие семьи договаривались построить общую землянку и перезимовать вместе. Иногда это было три-четыре семьи.
Белая величественная арка возникла на возвышенности, притягивая взор с любого конца села. Каждого вернувшегося она обнимала белыми крыльями и будто шептала: «Ты дома!» Переступив арку, мы физически ощущали возвращение – земля предков! Родная земля! Отсюда Кетченеры были как на ладони: большая дорога от арки тянулась в глубь поселка, разделяя его на две половины, посередине которой был большой мост через любимую детворой речку.
Я была маленькой, но помню, как мы ездили на автобусе в Элисту. Чаще всего транспорт задерживался. Уставшие тётеньки сидели на своих узлах в узкой тени арки, скрываясь от солнца. Перемещалась тень, перемещались узлы и люди. Старики занимали место у оснований двух опор и не бегали за тенью.
Каждый год ранней весной мы – маленькие ребятишки – бегали в степь за тюльпанами. Местом сбора была арка. Выходили рано, с собой брали еду – хлеб, сало, яйца и калмыцкий чай. В степи сначала всегда встречались красные тюльпаны, потом желтые, оранжевые, розовые, редко – фиолетовые и белые. Было очень здорово найти белый тюльпан. В каждом походе мы говорили о черном тюльпане. Его никто не видел, может кто-то и встречал его, но мы только мечтали. Домой шли уже на закате с охапками цветов. На арке все прощались и обменивались тюльпанами. За один белый отдавали самые крупные розовые или оранжевые.
Однажды мы прослышали, что Байирта, девочка из нашей ватаги, едет в Элисту. Все ей завидовали, ведь из местной детворы никто еще не был в столице. Байирта очень волновалась и в ночь перед отъездом не могла заснуть. В четыре утра она в красивом светлом платье, с белыми большими бантами на косичках, в белых гольфах и светлых башмачках стояла с мамой у арки. Наконец подъехала машина, в кузове которой поперек были сделаны деревянные скамейки. Когда все расселись, женщины повязали на голову платки. У Байирты тоже был белый ситцевый платок с собой, который она повязала на голову от пыли. Когда все расселись, сидящий в первом ряду одноногий фронтовик Нимя стукнул по крыше кабины, и машина тронулась. Байирте казалось, что арка машет им и благословляет: «Белой дороги! Обязательно возвращайтесь!» Ехали долго, Байирту подбрасывало под самую крышу на кочках, но она держалась. Ни пыль, ни кочки, ни утомительная жара не портили Байирте настроения, оно ликовало в ней в ожидании встречи с городом. Ведь город она видела только в кино.
Наконец они въехали в Элисту. Горячий асфальт, переполненные автобусы, растаявшее мороженое – вот что запомнилось. Байирта была так разочарована! Поехали назад, и как только Байирта увидела свою белую арку, вот тогда по-настоящему заколотилось ее сердце. Ей казалось, что арка улыбается ей и говорит: «С возвращением, моя девочка, теперь ты дома, где так любят тебя и восхищаются тобой!» Байирта выросла, влюбилась в местного парня, бегала на свидание к арке. Люди, заметившие девушку у арки, знали, что скоро их пригласят на очередную свадьбу. Так и вышло: красавица Байирта вышла замуж за красавца Бадму, родила ему двоих детей. По сей день счастливо живут в Кетченерах.
Недавно мне приснилась Кетченеровская арка. Она как будто напомнила о себе, что она еще стоит на том же самом месте, где когда-то была оживленная дорога. Уже давно проложена асфальтированная дорога в Кетченеры, и все ездят по ней, это совсем в другой стороне. А арка все стоит… Она постарела. Облупились опоры, потемнели основания. Осыпалась штукатурка, оголились кирпичи, на которых сохранились имена, выцарапанные детворой стекляшками, железками. Наверху ласточки свили гнезда. Но она по-прежнему гордо возвышается над поселком. Ее опоры помнят и женщин с узлами, и мужчин с быками, она помнит радость встреч и горе разлук, первые свидания под луной и ранние весенние тюльпаны.
Где теперь эти люди? Где эти тетеньки с узлами? Ребятишки с тюльпанами? Первые ласточки, прилетевшие весной и свившие гнезда? А когда-то арка объединяла всех. Была символом свободы, несломленного духа кетченеровцев, надежды на светлое будущее. Символом верной дороги предков, живших достойно. Она была молчаливым свидетелем нашей жизни. А сейчас она одинока.
А может, мы не той дорогой пошли?
Хамхул
«Хамхул» в переводе с калмыцкого – перекати-поле.
Жизнь хамхула проста: ни о чем не думай, куда ветер дунет, туда и катись. Если повезет, будешь большим и толстым, не повезет – попадешь в огонь.
У нашего Хамхула торчали уши, но, когда он начинал движение, его большие уши складывались, и он катился, как и все перекати-поле. Но не это отличало его от собратьев.
Хамхул с детства был очень любознательным, он доставал взрослых своими вопросами. Ему было интересно все: кто такие люди, почему верблюд большой, почему светятся звезды. Его вопросы были бесконечными.
Однажды он увидел повозку, и ему очень захотелось на ней прокатиться. Ему повезло, ветер подул в нужную сторону и как бы подтолкнул его к повозке, но Хамхул пролетел мимо. И тут он понял: если приложить усилие, рассчитать силу и направление ветра, скорость движения повозки, то можно оказаться на ней. Хамхул стал думать и тренироваться. Он начал внимательно наблюдать за ветром. Поведение ветра зачастую зависело от его настроения. Если у ветра было хорошее настроение, то он позволял Хамхулу играть с ним, охотно двигая его в нужную сторону. А бывало, так закрутит, что Хамхул выбирался из вихря еле живым. Так Хамхул научился ловить удобные моменты, используя скорость и направление ветра, напрягая также свои мышцы-веточки, наловчился передвигаться в нужном векторе. Родители и родственники были очень недовольны его рискованным поведением и ругали Хамхула, предвещая ему быстрый конец.
Однажды Хамхул услышал грохот приближающейся повозки. Ветер был подходящим, Хамхул быстро все рассчитал, выкатился, подловил нужный момент, напрягся, подпрыгнул и очутился в повозке. Радости не было предела. Он сделал это! Он ехал на повозке, улыбался голубому небу и напевал песенку. Повозка остановилась, заехав во двор. Подул слабый ветерок, Хамхул попытался спрыгнуть, но зацепился ухом за штакетник и повис. Висел долго, наконец его заметила девочка. Она сняла его и воскликнула: «Какой смешной одноухий шарик! Ой, кажется, у него есть и второе ухо». Расправив ему второе ухо, девочка понесла его в дом. Затем прилепила ему глаза из пробок от бутылок, сделала ему улыбку как у смайлика и посадила на сервант.
Каждое утро, едва проснувшись, девочка разговаривала с Хамхулом. То рассказывала ему свой сон, то делилась своими детскими переживаниями, то задавала вопросы. Хамхул отвечал тоненьким голосочком, девочка его не слышала, но знала, что он говорит, потому как отвечала за него. Со стороны казалось, что девочка разговаривает сама с собой, но она слышала Хамхула не ушами, а каким-то шестым чувством, которым обладают, наверное, только дети. Теперь Хамхул хорошо познал людей.
В обычаях степной семьи не принято держать дома хамхул – сухой куст, но родители так любили девочку, что разрешили ей даже это. Как-то пришла тетя девочки и стала громко возмущаться, увидев хамхул в доме. Стала пугать родителей, что это предвещает болезнь девочки. Хамхул понял, что пора сматываться. Ночью подул сильный ветер, открылись окна, и Хамхула сквозняком сдуло на улицу.
Он долго летал по свету: видел бескрайние пустыни, где перекатывался по спинам стремительных сайгаков, переплывал реки на плоту, передвигался на крыше грохочущего поезда, с вихрем взмывал к облакам и кубарем скатывался со снежных холмов. С годами научился разговаривать с животными, понимать язык людей. Чего только не попробовал и не повидал Хамхул!
Так и летал, пока однажды ветер не собрал в кучу самого Хамхула, его родственников и друзей. Все давно позабыли его и были очень удивлены, увидев его живым и здоровым. Хамхул часами рассказывал, красочно описывал все свои приключения. Так он прослыл героем! Друзья стали подтягиваться к нему, просили научить их передвигаться с помощью ветра. Наш герой охотно согласился, и вскоре у него появилась целая команда. Старикам это жутко не нравилось, но поделать ничего не могли. Хамхул радовался, когда видел, как у его учеников стали получаться прыжки.
Жизнь кустов перекати-поля резко изменилась. Существование по принципу «куда ветер дует» стало не для них. Вчерашние жалкие колючки поверили в себя! Они стали исполнять свои желания и даже, когда очень хотелось, управлять самим ветром! И все это сделал один-единственный непослушный Хамхул.
Лучше рискнуть и сгореть в огне, чем катиться, куда ветер дует.
Пещеры Драк Йерпа
Древние пещеры Драк Йерпа расположены в горах на высоте четыре тысячи двести метров над уровнем моря. Когда мы приближались к священным местам, горы пестрели издалека от множества флажков лунгта [2], развешанных на несколько километров по склонам гор. Есть люди, которые за определенную плату развешивают ваши флажки, которые вы приобретаете здесь же. Яркие флажки желтого, красного, зеленого, синего и белого цветов трепещут под сильным порывом ветра, который разносит ваши желания по всему миру.
Согласно поверьям, в пещерах Драк Йерпа медитировали гуру Падмасамбхава и его ученик Атиша. Чтобы попасть в самую первую пещеру, нужно было подняться еще на двести метров выше. На высоте четыре тысячи четыреста метров двигаться было тяжело, и я стала дышать кислородом из баллона, который приобрела заранее. С нами в группе шла Наташа в гипсовом лонгете на ноге – за неделю до поездки в Тибет она сломала два пальца, копаясь в огороде. Передвигалась она с костылем очень тяжело, дополнительно опираясь на кого-нибудь из друзей. Я предложила Наташе посетить только одну пещеру, так как до остальных добираться еще на триста метров вверх. Но она отказалась, ответив, что дойдет.
Я с трудом добралась до первой пещеры, на площадке перед ней стояла печь, рядом санг [3] – я бросила несколько травинок в печку со словами «Ом а хум»[4], затем вошла внутрь пещеры. Наши ребята уже ее покидали. Я, сделав три простирания, поднесла белый хадак [5] к алтарю. Монах, сидевший на маленькой кроватке слева, предложил мне сесть на соседнюю скамеечку. Я села с большим удовольствием, так как очень устала. Через несколько минут могла идти дальше, но захотелось остаться в пещере подольше. Мне понравилось добродушное и необычное лицо монаха. Он крутил сандаловые четки и куда-то смотрел. Это был маленький человек – карлик. Рядом на кроватке стояла корзина, а в ней лежал большой, важный, совершенно белый кот. На шее у кота позвякивал изящный серебряный колокольчик. Монах то и дело поглаживал своего любимца. «Красивый кот, – сказала я на английском. – Это ваш друг?» «Да, да», – ответил улыбаясь монах, взял кота на руки, почесал его и опять положил в корзинку.
Напротив меня находился алтарь, горели лампадки, монах поддерживал огонь. Слева от меня стоял стеллаж с молитвами, под ним был проход. Справа размещался маленький столик, на нем – барабанчик. Надо мной под потолком развешаны гирляндами листья лотоса. «Бадма?» – спросила я, поглядывая на сухие лепестки лотоса (на калмыцком «лотос» – «бадма цецг»). «Падма, падма», – ответил лама. Он ловко спрыгнул с ящика, достал термос, пиалку, миску, одноразовый стаканчик и мешочек с мукой, поставил на стол и предложил мне чай. Я с удовольствием согласилась. Пока пили чай, лама учил меня тибетскому: «ца» – показывая на чай, «цампа» – показывая на миску с разведенной мукой, прося повторить за ним. Повторив несколько раз слова, мы, довольные, засмеялись. Горячий чай с молоком и солью был кстати: он придал сил, а беседе – настроение. Я предложила сфотографировать собеседника, лама охотно согласился, а потом с удовольствием посмотрел фото. После трапезы так же быстро все убрал, стол был чистым. Я, удобно усевшись, прикрыв глаза, погрузилась в чтение молитв. Так не хватало четок! Не было их с собой. Попросить неудобно – у него ведь свои, и он их постоянно перебирал. Через некоторое время я опять подумала о четках, открыла глаза, смотрю – а на столе лежат маленькие четки, я попросила их. Лама одобрительно кивнул и протянул их мне. Я взяла с почтением двумя руками, удовлетворив свое единственное желание, погрузилась в чтение молитв. Мне было так хорошо и спокойно. В пещере царила атмосфера умиротворенности.
Не знаю, сколько прошло времени, когда за входной дверью послышался шум, вошла многочисленная тибетская семья. Войдя, двинулись по часовой стрелке, нагнувшись, прошли под стеллажом с молитвами, достали масло и подкинули его в огонь, сделали подношения. Внимание привлек отец семейства – высокий пожилой мужчина в типичной китайской одежде – пиджаке и брюках. Движения его были неторопливыми, взгляд внимательный. Отдав поклоны, добавив из собственного мешочка масла в огонь, он с большим почтением подошел к ламе, поклонился, поздоровался. Монах предложил чай, мужчина отказался, монах вновь предложил чай – мужчина опять вежливо отказался. Когда мужчина снял шляпу, на его лысой макушке возвышалась шишечка размером полтора на полтора сантиметра. Наверняка этот человек много медитировал, и у него образовался третий глаз. Такую же шишечку я видела у гелюнга [6] Намки Кичикова, жившего в Кетченеровском районе Калмыкии, обучавшегося до революции в буддийской академии Цаннид-Чойра [7]. Отец говорил мне в детстве, что это третий глаз. Позже, когда я была студенткой, один философ рассказывал нам, как в процессе медитации у тибетских монахов увеличивается количество клеток головного мозга, в черепе образуется отверстие, и масса головного мозга выходит наружу в виде шишечки на голове.
После некоторой паузы пещеру посетили двое мужчин, которые тоже с большим почтением кланялись ламе. Монах трижды предложил им чай, трижды они отказались. У нас ведь можно обидеть человека отказом, а у них – какая-то церемония предложений и отказа от чая. А может быть, это просто связано с тем, что воду и продукты тяжело поднимать на такую высоту. Я сделала вывод, что монаха-отшельника, обитающего в этой пещере, очень уважают и почитают тибетцы. Проводив гостей, монах принял свою привычную позу, крутил четки и куда-то смотрел. Я, спросив разрешения на размен крупных купюр, искала мелкие в коробке с пожертвованиями, стоявшей рядом со мной. Отсчитав нужную сумму, положила в кошелек. Подумав, решила еще разменять, вновь отсчитав мелкие купюры, хотела положить в кошелек, и тут раздался смех. Монах, спрыгнув с ящика, сев рядышком, взяв коробку, начал быстро набирать какие-то купюры, их получилось очень много. Забрав у меня те, которые я отложила, дал взамен целую пачку. Оказывается, я вместо двадцати, образно говоря, рублей взяла двадцать копеек. Мне показалось, что монах совсем не смотрел в мою сторону, а выходит, он все замечал. Мы долго с ним смеялись над этим. Вновь зашли паломники, пока они общались с ламой, я за дверью на выходе стала фотографировать пещеры и монастыри, расположенные выше. Когда вернулась, монах протянул мне забытые мной флажки; тепло попрощавшись с ним, я покинула пещеру.
Тем временем в основном монастыре произошло чудо, точнее сказать, чудесное исцеление Наташи. Самый большой монастырь комплекса Драк Йерпа был расположен в наиболее высокой точке. Группе удалось встретиться там с высоким ламой. Ринпоче, подозвав к себе Наташу, прочитав ей молитву, велел отбросить костыль и снять гипс. Затем снял свои башмаки, протянул их ей и велел обуть. Наташа, вся в слезах от счастья, обутая в добротные коричневые башмаки на два размера больше собственных, вышла из храма без костыля и гипса. Все были в шоке.
Вечером в номере гостиницы мы с Наташей, как всегда, делились впечатлениями от событий прожитого дня. Никто не спорил о том, что с Наташей произошло чудо. Моя соседка вновь и вновь делилась своими переживаниями, иногда всхлипывая. В ответ на мой рассказ она сказала: «Ты общалась с сиддхи, ведь он читал твои мысли». И тут меня осенило! Четок ведь на столе не было, и вслух об этом я его не просила! Значит, он прочитал мои мысли. Наверное, я общалась с сиддхи! Надо же! Чудеса…
[1] Тамга – родовой фамильный знак или печать, который ставился на родовое имущество, в том числе на скот.
[2] Лунгта – конь ветра. Символ в тибетском буддизме в виде коня, несущего на спине чинтамани, то есть драгоценность, исполняющую желания и приносящую благополучие. Обозначает также жизненную силу человека. Конь ветра изображается на тибетских молитвенных флагах, называемых лунгта.
[3] Санг – порошкообразное благовоние, состоящее из многих натуральных ингредиентов на основе можжевельника.
[4] «Ом а хум» – короткая буддийская мантра, которая помогает избавиться от негативной кармы, очищает пространство, защищает от опасности.
[5] Хадак – ритуальный длинный шарф, один из буддийских символов. Его дарят в знак почтения в Монголии, Тибете, Калмыкии, Бурятии, Тыве.
[6] Гелюнг (калм.), или гелонг – у буддистов верховный жрец. Гелонг, или бхигшу – высшая степень монашеского посвящения.
[7] Цаннид-Чойра – высшая буддийская конфессиональная школа, которая была основана в 1907 г. в калмыцкой степи.
Об авторе:
Ользеева Елена Викторовна, псевдоним – Диилврин Окн, что в переводе с калмыцкого означает «Дочь Победы». Из рода Джамчахн, одного из тринадцати родов Кешнеряхн, дервюдов Кетченеровского района Республики Калмыкии. Родилась в год Дракона. Детство и юность прошли в привольных Кетченеровских степях.
По специальности – педиатр и организатор здравоохранения. Прошла длинный путь от участкового педиатра до начальника отдела министерства здравоохранения Республики Калмыкии.
После того как в 2011 году попала на учения Его Святейшества Далай-ламы ХIV в Индии, а затем посетила Тибет, изложила на бумаге свои впечатления и эмоции. В итоге получилась небольшая книга «А я пойду к тебе, в Тибет», которая вышла в свет в 2015 году. После путешествия в Монголию была написана вторая книга – «Дорога в Гоби» (2018).
Рассказы и очерки печатались в газете «Хальмг унн» Республики Калмыкии, в интернет-журнале «Asia Russia Daily» (2014). С 2015 года рассказы и очерки публикуются в литературно-художественном и общественно-политическом журнале «Теегин герл» в Республике Калмыкии.
С 2019 года – кандидат в члены Интернационального Союза писателей. За активное участие в литературном процессе России имеет благодарность от Государственной Думы РФ.
