Память
Зимний эскиз
Утром темно. Зимним утром всегда подолгу темно, и от этого немного жутко. Ночь неохотно покидает завоеванные вчера территории. Морозно… За окном внезапно возникшим и тут же растаявшим гудком паровоза пронесся случайный испуг — вдруг не взойдет солнце? Вдруг не наступит день, несущий привычное продолжение?..
А улицы города уже вовсю дышат морозной суетой. Тяжелые угрюмые трамваи поглощают на остановках недовольных зевающих граждан. Цветные пятна на мачтах светофоров собирают в пробки машины. Те — сигналят. В резких, раздавленных звуках — вопрос и возмущение. Возмущение и вопрос…
У входа в метро две собаки. Ищущие участия глаза, дрожащие серые спины. Сквозь них — нескончаемый поток черных пальто, мертвых шуб и человеческих запахов… Напряжение и безысходность — не нужно хлебной корки, лучше позови с собой, в свой мир… Там покой и теплая ладонь между ушей…
В положенный час небо начинает прятать звезды. Цвет его холодного полотна медленно меняется, становится насыщенным, синим, затем ярко-голубым. На заснеженных крышах города словно ниоткуда возникают голуби. Души их взъерошены, переполнены терпением и надеждами на раннюю весну…
Забродила жизнь, задвигалась — не остановить. К полудню по церквям колокола языками зашевелили, раскидали свои голоса бронзовые по мерзлым переулкам, по сердцам раскрытым. Лейся, истина о славе Господа!..
Все перемешалось: чужое, родное, известное, неинтересное, маленькое, сладкое, нужное…
Заиграла палитра людского многоголосия: звонкий смех, шепот, плач… А руки! Сколько рук вокруг несут действие, участвуют в происходящем, просят. Листают книги, дают пощечины, щедро ласкают, забивают гвозди… Сколько неповторимых взглядов! Глаза, смотрящие вдаль. Глаза сердящиеся, веселые, равнодушные, лукавые, задумчивые, ненавидящие. Карие, зеленые, мокрые…
Переполненные судьбами вокзалы и аэропорты. Встречи, расставания, аккорды нерастраченных эмоций, необходимость. Надкусанная плитка шоколада, коньяк в бокале… Бокал к бокалу, бокал к губам, губы к губам… Обледеневшая взлетная полоса, самолеты. Много самолетов… Вздох облегчения у стекла иллюминатора… Замершие проблемы…
Двери старой трехэтажной школы распахнулись, выпустив на волю стайку первоклашек. Ярко освещенная солнцем улица в тот же миг наполнилась неутомимым движением, веселым криком, искренностью. Вверх портфели и шапки! Долой смирение и правила! Только бы подольше катиться по ледяной дорожке! Только бы побольше поймать колючих от мороза снежков, жадно хватая ртом звенящий искрящийся воздух!..
Зимой смеркается рано. День короткий совсем. Будто солнце зимой особенно быстро устает и уходит на покой. Серебряные тени на сугробах стремительно темнеют, расширяют свои границы и постепенно превращают пушистую, искрящуюся белизну в серые каменные глыбы…
Город еще не скоро пропитается сном. Примеряя на свои плечи мерцающий черный бархат ночи, он обнажает причудливую геометрию долговязых фонарных столбов, освещающих скользкие дороги идущим, опаздывающим, возвращающимся. Многочисленные рестораны и кафе зажигают свои неоновые имена, притягивая, предлагая поиграть с действительностью, забыть о всепроникающем холоде, отдаться иллюзии…
Из еще недавно скучающих окон льется тепло. В том тепле — уют и любовь. Розовый цикламен в горшочке на подоконнике. Навязчивая болтовня включенного телевизора и запах жареных котлет. Старая, потрепанная записная книжка на комоде — пожелтевшие страницы не отдадут номера телефонов тех, кто навсегда остался «вне зоны действия сети»…
Вот и еще один день близок к завершению…
Дождь
Дождь, дождь, дождь… С раннего утра. Он родился на призрачной, немыслимой грани тьмы и света, смыв с черной скатерти ночи остатки играющих звезд. Когда первые капли робко достигли стекла окна — неведомое эхо сразу перенесло их ко мне в сердце. Несколько безликих мгновений — и капли набрали силу, стремительно превращаясь в зычный поток, в неукротимый тяжелый ливень. Небо исчезло, его заменило темно-серое слепое полотно, выпускающее из себя неутомимую грусть истекающей из него воды. Мир в моем окне обрел мрачность и безнадежную пустоту. Кажется, нет возврата в его прежнее состояние, в звонкую благоухающую радость. Кажется, не прекратится холодный ветер, не будет солнца, смеха и птичьего пения. Будет только дождь, дождь, дождь…
Дождь, дождь, дождь… Подлым ознобом, ненавистным повелителем, беспощадным судьей. Потоки, нескончаемые потоки воды, которые не позволят себя унять. Не разглядеть сквозь них смысл завтрашнего дня. Душа потерялась, заблудилась в равнодушных монотонных звуках пространства и искренне заплакала. Так плачет ребенок, проживающий страшный сон в ночи и не умеющий из него выйти. Спящий младенец, который не в силах открыть глаза, безнадежно тянущий руки навстречу долгожданной помощи.
Дождь, дождь, дождь… Он выдергивает из души питательную основу, суть. Распадающееся близкое прошлое утихает безвозвратно, обнажив безобразное естество текущего момента. Внезапно возникший сквозняк распахивает настежь мое окно. Фиалки на письменном столе дрожат, пригнувшись от раскатов торжествующего грома, обратив на меня лиловые лики наивной растерянности. Я не знаю, что произнести им в ответ. Маленький заколдованный мир моего бытия молчит.
Дождь, дождь… Поскорее бы Господь перевернул эту страницу…
Нинка
— Заходи, Катена! Хорошо, что нашла время забежать ко мне! Я тебе всегда рада. Каждый день жду, думаю, может соберется зайти? В школу-то мимо моего дома каждый день ходишь… Да понимаю я, понимаю… Загружена ты по полной программе: уроки, «музыкалка». Устаешь? Понятно… Я вот не помню, чтобы я в четырнадцать лет уставала… Может, просто уже не помню… Хотя не старая еще вроде, год как на пенсии… Мать как, Катена? Все личную жизнь устраивает? Первое-то хоть готовит тебе? Первое обязательно кушать надо — без горячего организму нельзя… Проходи в комнату, садись в кресло! Вязание только переложи на журнальный стол, а то, не дай Бог, на спицы напорешься мягким местом… Дай хоть посмотрю на тебя… Подросла вроде… А глаза зря красишь! Надоест еще взрослой быть! Вспомнишь мои слова когда-нибудь…
Как чувствую себя? Нормально себя чувствую. Я ж в больнице месяц отвалялась, с обострением… Что? Да откуда вам знать было… Первый раз, что ли… Нет, сама звонить вам не стала… Зачем? Ты еще плохо знаешь мой характер, Катена… И с дедом все в порядке. Если работает еще, если есть силы на работу — значит, в порядке. А у него силы есть еще и рюмочку под ужин пропустить… Да как ему не работать? А за твою музыкальную школу кто платить будет?.. Пей чай, пока не остыл. Щеки-то вон какие красные с мороза!.. Рассказать что-нибудь просишь… Надо подумать, вспомнить. Много чего в голове содержится — целая жизнь за плечами. Романы писать можно! Вот ты вырастешь и напишешь! Ты способная. Только сейчас уже блокнотик заведи и записи начинай делать. А то потеряется много с годами — не вернешь. А я не вечная…
Было и мне когда-то, девочка моя, годиков, как тебе. Для подруг — Нинкой была. Для мамы — Нинушей, Ниночкой… И глаза-то я тоже красила, да еще покруче твоего варианта! Это я сейчас умная стала, советы раздаю…
Школа у нас в районе была хорошая. Класс в тридцать восемь человек, комсомольская организация. Бюст Ленина в актовом зале, как положено, с букетом красных гвоздик. Леонид Ильич Брежнев, родной практически для каждой советской семьи, — в нарядной рамке на стене в библиотеке. Раз в неделю — классный час. Раз в месяц, а то и чаще — комсомольское собрание. В виде общественно-полезной нагрузки — выпуск стенгазеты, тематической, на злобу дня. Знаешь, запомнился заголовок одной из них: «Влияние западной культуры на советскую молодежь». Запомнился, наверно, оттого, что заголовок этот лично мне доверили рисовать. Рисовала… Простой карандаш, линейка — буквы крупные, крепкие, будто гвозди вбитые. Черной-пречерной гуашью я потом их — о прогнившем Западе же речь шла! Как по-другому?..
А за стенами школы — свобода! И столько всего хотелось успеть и попробовать! И наплевать, что завтра контрольная по физике! И совершенная ерунда, что через неделю экзамены!.. Нет, училась я хорошо, не подумай ничего такого. Тогда и определение этому было, слово такое придумали — «хорошист». Это про того, кто без троек, значит. Да все успевали: и уроки делать, и музыкой заниматься, и по дому помогать — ну, в магазин сбегать или квартиру пропылесосить. Жизнь была очень насыщенная всякими занятиями и событиями. И как только хватало нам двадцати четырех часов в сутках? Помню, что ветеранам войны много помогали — комитет комсомола обязывал. Но мы — с большим удовольствием! Кому из стариков — полы помоешь, кому — обои поклеишь или до поликлиники поможешь дойти, к врачу. Конечно же, и на танцульки бегали, но это уже подростками, в старших классах. Тогда мы так старались быть взрослее! Так старались! Мамины замшевые сапоги на высоком каблуке, капелька духов… Песни под гитару, глоток вина…
Времена тогда интересные были, пестрые! Вот родители мои — членами Коммунистической партии были. Оба, в дополнение к основному образованию, университет марксизма-ленинизма закончили, но из народа не ушли, не отделились от традиций и семейных устоев. Веснами Пасху праздновали, да все так, как положено: яички луковой шелухой красили, куличи пекли. Ну конечно же, в церковь — хоть на пять минут, хоть свечи поставить к иконам. В церковь далеко ездили, помню, за город, на электричке. От любопытных глаз и поганых языков подальше. Боялись. После церкви — обязательно на кладбище, на могилки родные. Помянуть добрым словом, прощения попросить, о жизни подумать. Так и было… А вы с мамкой на наше кладбище хоть раз-то заходили? А, Катена?..
Э-эх, Катена, да ты задремала, детка… Видно, на самом деле устала под конец дня. А я тут разглагольствую, в воспоминания подалась мозгами. Ну, поспи полчасика, поспи. Сейчас тебя своим пуховым платком прикрою. Ни к чему, видимо, нам с тобой прошлое возвращать. Не нужно, значит. Вот и не получилось… Спи, детка. А я посижу тихонько рядышком, повяжу да посмотрю на тебя. Когда еще увидимся…
Холод
Ты помнишь тот вечер, когда Холод впервые проник в твой дом? Мерзкими влажными змеями выполз он из-под кожи обоев комнаты, по дощатому полу, застеленному ковровой дорожкой, устремился к старинному креслу и уверенно обвил твои ноги, моментально забрав тепло и комфорт мягких вельветовых тапочек. Ты не испугался, не удивился, не прогнал его — ты был готов принять его, и принял сердцем, душой…
Когда закончились сигареты и коньяк, лунный свет уже вовсю лизал твой письменный стол, вырывая из полутьмы очертания распахнутого ноутбука и множество разметавшихся страниц законченного романа. Ты подошел к окну и попытался прочитать ночь : черное безоблачное небо в бриллиантовой россыпи недостижимости, пушистые хлопья увлекаемых ветром снежинок, голубые тени сугробов, тянущиеся от калитки, по обе стороны расчищенной дорожки, а за забором — дачный поселок, дышащий глубоким зимним сном, покинутый своими обитателями до ранней весны, ежегодно приносящей в застывший летаргический мир игривое щебетание крылатых, разнообразие оттенков зеленого и помпезную сочность раскаленного солнца…
Рано утром раздался телефонный звонок… Вероника… Ты не ответил, ты не хотел ни с кем говорить. Холодная смятая постель пленила твое расслабленное тело, сдерживая импульсы воли и желаний. Вероника не будет названивать долго. Она из той категории женщин, которая в подобной ситуации может воспроизвести лишь одну мысль: «Все понятно, он сейчас не один… Новая подружка…». Ты лежал и вспоминал историю отношений с ней. Вспоминал спокойно, не утомляемый биением растревоженного болью сердца. Абсолютно ровно… Неожиданно ее имя разложилось надвое — Вера и Ника. Это вызвало скупую улыбку: вполне земная Вера, чистящая перед сном зубы, постоянно опаздывающая на работу в издательство, в бигуди творящая у грязной плиты мутный борщ, раскидывая при этом куда попало пепел с тонкой сигареты… И Ника — кокетливая, с загадочным взглядом, шикарной улыбкой и раскрепощенными движениями рук, не знающих отказа. Прелестная бабочка, Ника — тонкое, эфемерное существо на высоких неустойчивых каблуках, легко вселяющее дьявола в расплавленную плоть самоуверенных самцов… Вне всяких сомнений, тебе не нужна ни та, ни другая. Вперемешку с хриплым кашлем из тебя вырвалось лишь шипящее: «Дурь какая-то…», и мобильный телефон полетел в стену…
Ближе к полудню приехал Меерсон. Вечером ты не вспомнил про открытую настежь калитку и ключ, торчащий в двери твоего дома, поэтому твой гость беспрепятственно донес рыхлый снег на своих сапогах до мрачных пределов зашторенной комнаты, до плоскости твоего лежбища. Меерсон долго размахивал длинными худыми руками, грязно возмущался, что не смог дозвониться до тебя, что следует выкинуть хандру к чертовой матери, наплевать на все и продолжать жить дальше, не копаясь и не ковыряясь в мусоре, прилипшем к уставшему мозгу. В грубой форме прозвучало напоминание, что через три дня надлежит сдать законченный роман, а ты непозволительно раскис и выпал из темы… Но ни одно действие, ни одно слово голоса незваной совести не смогло поколебать тебя в эти минуты, ты не выдавил из себя ни одного звука, через край переполненный вязким безразличием и отрешенностью… Бросив на письменный стол начатую пачку «Мальборо», Меерсон процедил через плечо безнадежное «Шлимазл!» и удалился прочь…
Приближался вечер. Комната твоя наполнилась множеством седых завитков едкого табачного дыма. Вероятно, мысли выглядели точно так же. Немые рассуждения плотно наполнили воздух. Это были размышления о завершенности, пронизывающей твой маленький хрупкий мир. О фатальной двуликости ее смысла. С одной стороны, ты видел великолепный, сияющий триумфом результат воплощения идей, мыслей, образов… Завершенность как отражение максимальной наполненности, законченности… Как венец любому творению, поступку… Другая же сторона ее была еле уловима разумом, но легко читаема душой. В который раз ты осознал то, что завершенность проявляется сразу же по окончании магии произведенного действия и несет в себе трагический оттенок. Полная реализация и окончательная сформированность замысла помимо удовлетворения влечет за собой покой, отрешенность, а иногда отвращение и безразличие. Творческая энергия, обретя форму, навечно застывает в неизменности, словно капля янтаря под щедрым солнцем, небрежно омытая водами прибоя. Завершенность навсегда разлучает автора с результатом воплощения его замысла. Они перестают находиться друг в друге, взаимодействовать, и каждому уготована своя дорога…
Ты размышлял и анализировал свою жизнь. И, конечно же, проекция завершенности ложилась не только на плоды твоего литературного опыта… Ты вспоминал, как завершались многие отношения, чувства, жизни близких тебе людей. Как завершались дни, месяцы, годы непрерывного стремления к теплу, к пониманию и любви, то и дело принося за собой апатию, ощущение никчемности и покинутости. Бесконечный бег за собственным хвостом, за тем, что оставлено позади, что прожито, пе-ре-жи-то… Зачем? Если каждый новый эпизод твоего бытия мгновенно становится прошлым, легко минуя свое завершение…
Ледяная вода, оплавив изящные грани хрустального бокала, больно обожгла горло и вызвала омерзительный страх. Тонкие белые пальцы Холода тронули твою спину и нежно сомкнулись на шее… Что-то оборвалось внутри тебя, закончилось. Казалось, стоит только потянуть за свисающую с рукава твоего свитера ниточку — и тут же, петля за петлей, ты будешь распущен весь, без остатка, и смотан заново, вполне логично превратившись в мертвый черный клубок…
Ты устал, парень, просто устал, и колючий Холод отвратительно настойчиво жрет твою душу! Долгие годы скитаний по неизвестности, поиски смысла происходящего, невольное обучение смирению и покорности перед высокими стенами обстоятельств, суета повседневности — это твой путь. Путь в бесконечность, оставляющий в тебе только истинное, имеющее право на жизнь, главное. Без уроков завершенности не может произойти ни одно рождение нового. И это надо уметь понять и принять. Боль, потери, уныние, бездействие — не смерть, а лишь инструмент для перехода по ступеням твоего бытия. И во многом зависит только от тебя, ведут ли эти ступени вверх или уходят вниз, в темноту… А теперь просыпайся! Эй, слышишь? Просыпайся! И не смей хватать меня за крылья! Я так же, как и ты, умею испытывать боль!.. Советую почаще просить Всевышнего о том, чтобы я не устал от тебя…
Человек открыл глаза, заслонил ладонью искаженный зевотой рот и потянулся, стараясь поскорее выгнать чувство онемения, неприятно сковавшее его руки и ноги. Сон совершенно неожиданно овладел Человеком в салоне его автомобиля, припаркованного недалеко от издательства. Именно к этому месту каждую пятницу, ровно к восемнадцати ноль-ноль, спешила молодая женщина, игриво выстукивая тонкими нервными каблучками в направлении обнаженного мужского сердца. До запланированной встречи оставалось ровно семь минут, когда Человек уверенным движением вошел ключом в замок зажигания, выжал до пола педаль газа и вперемешку с хриплым кашлем тихо прошептал:
— Вера… Ника… Нет, безусловно, ни та и ни другая…
Осень
Кажется, что все еще так же, как летом. Кажется, что так… Только чуть прохладнее от земли, чуть влажнее. Не видно бабочек и стрекоз, загадочно танцующих в золотых солнечных нитях, пронизывающих стекло моего окна. Вслед за жаркими днями улетели звонкие птичьи голоса, оставив после себя печаль пустых холодных гнезд. Небо нахмурилось, отяжелело и мрачно нависло над лесом, строго сторожащим желтую брошенность уснувшего поля… Незнакомый голос тихонько, нараспев произнес мое имя… Нет… Показалось…
Воды озера сделались черными и густыми, и не плещутся уже в них дикие утки, не видать уже изумрудной головушки красавца-селезня у мостков. Чуть слышный скрип доносится из могучих, мускулистых ветвей старого дуба. Тысячи красных и рыжих листиков его зашептали, забеспокоились и вмиг выпустили из своих объятий несмелый случайный ветерок. По дорожке, между оставленными теперь дачными домиками, уверенно расхаживает ворона, то и дело роняя небрежность доставшегося ей громкого резкого голоса. И вот уже первые капли дождя на ее перьях… Еще теплые капли…
Ось-се-нь-нь…
Память
…Не откажусь от чашки твоего горячего, душистого чая.
Позволишь мне завести вон те часы на письменном столе? Не люблю, когда стрелки не показывают движений — это заставляет вспоминать, вспоминать…
Память… Да, несомненно, она сильнее времени. Она — живая. Она имеет свою собственную продолжительность существования в этом мире. Это проверено идущими впереди нас…
Хочешь ты того или нет — ты запоминаешь, помнишь…
Дай мне свою руку… Поразмышляем вместе…
Память — словно орган твоего тела. И нетлеющий спутник души.
Ты думаешь, что люди или события способны изменить твою жизнь? Ты ошибаешься. Твою жизнь способна изменить только память. Только она умеет объяснять твое отношение к происходящему, рождать бесконечные потоки эмоций и чувства.
Память может служить лекарством. Оно утешает, приятно волнует, вызывает улыбку, располагает к творчеству. Рождает мечты снова и снова окунуться в пережитое…
В твоем чае слишком много имбиря — это отвлекает, мешает…
Дай мне холодной воды и посмотри в открытое окно… Первая четверть Луны…
Прислушайся. Замечательное сопрано в ветках акации, шелест морского прибоя. Где-то совсем рядом — мир ушедших: их дыхание и тихие шаги…
Теплая сегодня ночь, верно?..
Память… В пьяном ветре безумства, в интенсивном движении вперед. Вперед так сильно, осознанно! Заведомо осознано тобой. Даже если следующий шаг будет принадлежать черной пропасти… Даже если ты…
Память… Любит ли она тебя? А это не важно. Ты кормишь ее с руки, позволяешь касаться груди и приближаться к тебе, когда ей вздумается. Когда ты уйдешь — она верно последует за тобой. Не бросит. Только обронит несколько живых, красочных лепестков из своего букета на обложку твоего любимого фотоальбома.
Иногда достаточно закрыть дверь, остаться одному в полусонной холодной комнате, как память закопошится, закричит, забьет в висок — не выдернешь. Она не примет взятку за то, чтобы замолчать, отойти в сторону, оставить тебя в покое шерстяного пледа.
С хорошим она приходит не всегда, приходит редко.
С плохим — в любое время, особенно когда не зовешь. Плохое воспоминание — это совесть, это голос Бога в тебе. Плохое — это вина, незавершенность, ненависть, нежелание. Это отчаянная невозможность теперь уже исправить потерянное навсегда… Память за это в который раз умело искусает в кровь кожу на твоих пальцах. Ты будешь терпеть, принимать боль, жалеть себя и удивляться — зачем? Зачем это именно сейчас? За что?
Мучительным последствием — невесомая паутинка сожаления — заметил? Ее иногда приносит ледяной сквозняк, и она, цепляясь за твои мокрые ресницы, пытается отчаянно сопротивляться, не закончиться вот так…
Слышишь лай бродячих собак на побережье? Рассвет совсем рядом…
Мне пора…
А ты закроешь за мной дверь и останешься один в полусонной холодной комнате.
И вот тогда…
Об авторе:
Ольга Нацаренус – кандидат Интернационального Союза писателей.
Финалист премии «Писатель года 2012» (проект сайта Проза.ру)
Лауреат международного поэтического фестиваля в Македонии, 2013
Победитель Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике», 2013, Крым
Победитель конкурса журнала «Российский колокол», 2013
Финалист конкурса альманаха «Литературная Республика», 2013, МГОСП России
Финалист конкурса «Лучшие поэты и писатели России», 2013, МГОСП России
Победитель Всероссийского литературного конкурса «Бумажный ранет»(издательство, радио «Московская правда»), 2014
Лонг-лист Франкфуртской литературной премии, Франкфурт-на-Майне, 2014
Участник 27-й Московской международной книжной выставки, 2014
Публикации:
Альманах «Российский колокол» №№1, 7, 2012
Журнал «Союз писателей» №№ 7, 8/9, 2012
Поэтический сборник «Союзники-7», 2012
Сборник «Как судьбы людские читаю я осень…», 2012
Сборник «По ту сторону реальности» т. 2, 2012
Литературная газета «ЛИК», 2012
Альманах «Сборник прозы» т. 6, 2012
Проект «Писатель года 2012»
Проект «Поэт года 2012»
Сборник «Дышать любовью», 2012
Сборник «Литогранка»-10, 2012
Сборник «Золотые купола святой Руси», 2012
Сборник «Литогранка»-11, 12, 2012
Журнал «Союз писателей» №2, 2013
Альманах «Российский колокол» №3, 2013
Альманах «Литературное достояние России», 2013
Сборник номинантов литературной премии «Лучшие поэты и писатели России», 2013
Альманах «Золотое руно» №1, 2014
Альманах «Российский колокол» №1, 2014
Альманах «Российский колокол» №2, 2014
Альманах «Российский колокол», спецвыпуск «Украина», 2014
Авторский сборник прозы и поэзии «Сны моего сердца», 2013
