Верность
Верность
(рассказ основан на реальных событиях)
Посвящается памяти Энн Э. Айшем
«Я хочу продолжать жить в мире, где еще существует верность, а клятвы в любви даются навечно»
Пауло Коэльо
10 апреля 1912 года.
Смеркалось, первые огни зажигались в окнах домов, густо облепивших побережье, солнце садилось за горизонтом, дул слабый весенний ветерок, было довольно прохладно.
Пассажиры небольшого парохода «Номадик», принадлежащего английской компании «Уайт Стар Лайн», столпились на палубе, нетерпеливо ожидая прибытия легендарного трансатлантического лайнера, который доставит их на берег американского континента.
К ногам немолодой женщины, в теплом, английском костюме и шляпе с вуалью, жался большой датский дог мраморного окраса. Собаке передалось волнение пассажиров — она часто и беспокойно зевала, по телу пробегала дрожь, особую тревогу вызывала слегка покачивающаяся палуба и темная, маслянистая вода за бортом.
Четвероногих пассажиров на пароходе было немало – маленькие капризные собачки: карликовый пудель, пекинесы, шпицы, важно восседавшие на руках великосветских дам, фокстерьер, пара эрделей, французский бульдог. Породистые и дорогие, вместе с хозяевами они спешили на выставку в Нью-Йорк, которая должна была состояться 20 апреля в зале знаменитой гостиницы «Астория». Среди пассажиров лайнера были и судьи — мистер и миссис Гольденберг — учредители клуба «Французский бульдог».
Собаки уже обнюхались, познакомились, а некоторые даже успели подружиться. Приветливо помахивая хвостиками, животные, похоже, как и люди, обсуждали между собой все события, происходящие вокруг.
— Вот он! Прибыл! Смотрите! — заволновались ожидающие.
В бухту французского порта Шербур, входил самый большой, на тот момент в мире, пароход. «Титаник» — «восьмое чудо света», сияя огнями, словно великолепный дворец на воде, стал на якорь.
«Новое слово в кораблестроении», от которого ждали небывалых рекордов, быстроходности при большой грузоподъемности, способности перевезти в кратчайший срок через океан две с половиной тысячи человек! От всего вида лайнера исходило ощущение необыкновенной мощи, горделивого величия.
Таких огромных судов, хозяйка датского дога леди Энн Элизабет Айшем, ранее никогда не видала. Впрочем, она и совершила то в своей жизни лишь одно путешествие по морю, когда девять лет назад перебралась из Чикаго во Францию.
Богатая наследница, владельца чикагской юридической фирмы «Айшем, Линкольн и Билл», тонкий ценитель художественного искусства и коллекционер, устремилась в Париж — центр европейской культуры начала ХХ века. Но тогда у Энн не было собаки и переживаний из-за временной разлуки с ней на борту корабля. Все четвероногие пассажиры «Титаника» должны были жить в отдельном от хозяев помещении, и Энн испытывала легкое беспокойство за Долли.
— Красавец!!! Город на воде! Огромный, словно пять городских кварталов! И непотопляем!
— Непотопляем? Уверять, что корабль непотопляем, значит бросать вызов Богу! Все, только в его руках! После таких заявлений, мне кажется, с этим кораблем обязательно что-то случится! — вдруг заявила одна из дам.
— Ох, не надо так! Сглазите! Тьфу, на вас! — возмутились пассажирки, одаривая «пророчицу» неодобрительными взглядами.
По прибытии на лайнер Энн вместе с Долли и другими отправилась осматривать временное местожительство домашних животных на корабле.
Для собак было предусмотрено помещение на шестой палубе «Титаника» (палуба F), где каждая имела отдельную «конуру», и размещалось в четвертой трубе лайнера.
Три первые отводили дым из топок котлов, четвёртая, расположенная над отсеком турбины, выполняла функции вытяжного вентилятора, к ней был подведён дымоход для судовых кухонь, там хранился спортивный инвентарь, там же и было помещение для четвероногих пассажиров.
— Не волнуйтесь, — успокаивал владельцев животных старший офицер, — мы гарантируем самый лучший уход. Собаки будут накормлены, с ними буду гулять стюарды, по вечерам – мыть.
— У Долли слабый желудок, ей нужна специальная диета. Я сама буду спускаться к кормлению, – ответила Энн, — не хочу доверять столь важный момент чужому человеку.
Поместив любимицу в конуру, Энн ещё долго стояла у клетки, не решаясь расстаться с собакой, нежно гладила по голове, ласкала ушки. Долли жалобно скулила, лизала руки.
— Будь умницей! Завтра приду пораньше, и весь день проведем вместе. Не волнуйся, дорогая!
Закрылась дверь «собачьей конуры», и завыла, зарыдала её любимица. Тоскливо стало на душе, сжалось сердце и даже веселая музыка, звучащая с нижних палуб, не подняла настроение.
Ресторан, куда её пригласили на ужин, был оформлен в стиле Людовика XVI. Все вокруг сверкало: лакированное дерево, инкрустированные стекла стеклянных дверей, мраморные камины, мягкая, удобная мебель. Нарядные дамы в сопровождении элегантных мужчин поглощали изысканные блюда.
Энн огляделась и узнала старых знакомых.
Рядом с ней сидели пожилые, всегда трогательно-нежные друг к другу, супруги Штраус — хозяева универмага Macy’s — самого большого в Нью-Йорке; металлургический магнат и «душа» любого общества Бен Гугенхайм; седовласый журналист Уильям Стэд, известный своими печатными расследованиями и фантастическими романами; подтянутый, спортивный, весёлый и дружелюбный полковник Джон Астер — изобретатель, писатель, мультимиллионер, владелец знаменитого нью-йоркского отеля «Уолдорф Астория». Джон обожал собак, и всегда путешествовал с любимым эрделем Кити.
Пассажиры первого класса танцевали, смеялись, шутили. Праздничному настроению способствовал великолепный оркестр.
После блестящего кан-кана Оффенбаха, увлекшего танцевать почти весь зал, зазвучали печальные звуки вступления к вальсу Арчибальда Джойса «Осенний сон», сразу отозвались болью незажившей раны в душе Энн, и нахлынули воспоминания…
Осень, музыка в парке, желтые и красные листья деревьев в такт звукам вальса ложатся на землю.
В конце аллеи, в длинном пальто, широкополой шляпе, с тросточкой, появился ОН. Рядом трусил пятнистый дог.
Всю жизнь Энн обладала каким-то загадочным свойством притягивать к себе внимание животных. Встречные собаки, здороваясь, заглядывали в глаза, иногда ей казалось, приветливо улыбались.
Вот, и в этот раз, пятнистая собака, издали заметив Энн, побежала навстречу, радостно виляя хвостом, словно доброй знакомой.
— Долли! Вернись! Ты ошиблась! — крикнул хозяин, но Долли была уже рядом, крутилась вокруг и готова была встать на задние лапы, чтобы поцеловать женщину в нос.
— Тебя Долли зовут, красавица? – Энн погладила собаку по голове.
— Не волнуйтесь, она вас не тронет, моя Долли совсем ещё щенок! – подоспел мужчина и пристегнул к ошейнику поводок.
— Какой большой, ваш маленький щенок! – пошутила женщина
— Вы ей понравились, — смущенно добавил он.
Энн подняла глаз, и… это был миг божественного озарения, когда внезапно понимаешь – перед тобой ОН! Самый родной на свете человек! И тебе о нем уже все известно, и не нужно слов, и достаточно одного взгляда, чтобы понять мысли, чувства, желания…
Мягкая улыбка, ласковые глаза! Все черты лица казались ей до боли знакомыми. Знала его в другой жизни? Ином мире? Измерении?
Потом были длительные совместные прогулки, беседы об искусстве. Ему нравились Моне, Ренуар, Писсарро и произведения Доде, Мопассана, Золя и Рембо – были предметами их страстных обсуждений.
А ещё с ним приятно было просто молчать. И знать все его мысли — общение на уровне телепатии. Энн впервые была по-настоящему счастлива. Встреча с ним озарила её размеренную и скучноватую жизнь богатой, незамужней, великосветской леди. Она познала любовь на высочайшем духовном уровне, когда дорог каждый взгляд, жест, вздох, каждое слово.
С ними всегда была собака! Весёлая, ласковая, непосредственная. Она любила играть в мяч. А когда хозяин уставал, обиженно поджав хвост, подносила мячик Энн, гипнотизируя умоляющим взором:
— Ну, пожалуйста, поиграй со мной…
Долли в ту пору было всего шесть месяцев. Несмотря на большие габариты, выглядела она неуклюжим щенком, постоянно запутывалась в своих собственных длинных лапах. Однажды заблудилась в складках длинного платья Энн, оторвала оборку. А потом встала на задние лапы, передние положила на плечи женщине, мокрым языком облизала лицо:
— Извини, пожалуйста!
Виноватый вид собаки Энн рассмешил.
— Я прощаю тебя, маленькая большая собачка! – рассмеялась леди.
— Как же вы подходите друг другу, мои дорогие! – воскликнул мужчина.
— Я, пожалуй, тоже заведу себе собаку, — решила Энн, — наши совместные прогулки должны быть оправданными!
— Не спешите, — тихо попросил он, и впервые, удивленно заглянув в глаза, прочла в них жалобную мольбу. Только сейчас, она вдруг осознала, что значит его худоба, впалость глаз, румянец, кашель…
— Энн, у меня чахотка.
Холодный ветер кружил над аллеями парка сухие осенние листья. И оркестр играл тот же вальс. Он полулежал в открытом ландо, исхудавший и очень бледный. Теплый шарф, укрытые пологом ноги, голова дога на коленях. Нежно поглаживая собаку рукой в кожаной перчатке, говорил тихим голосом:
— Энн, мне недолго осталось. Я хочу, чтобы Долли осталась с Вами, живой памятью обо мне. Только Вам я могу доверить собаку. Вы ведь её действительно любите и, уверен, никогда не оставите! Как же не хочется умирать, дорогие мои! Особенно теперь…
На похороны Энн не пошла. Он должен был остаться в её памяти живым, с привычной для неё, доброй улыбкой, ласковыми глазами. А Долли стала самым дорогим, бесценным подарком, несравнимым ни с какими бриллиантами, картинами или статуэтками. Казалось, собака связывает её незримыми нитями с любимым человеком.
Прошло полтора года. Долли превратилась в статную красавицу, и встречные оглядывались, любуясь высоким, сильным мраморным догом. Жизнь в Париже была уже не в радость. Хотелось сменить обстановку, отдохнуть, забыться. Весной Энн решила навестить брата в Чикаго, провести с ним лето и, возможно, остаться в Штатах навсегда. Кроме того, ей выпала счастливая возможность совершить историческое путешествие через океан на новеньком «Титанике».
И теперь, она здесь, на корабле, с любимой Долли.
Нахлынувшие воспоминания не давали уснуть. Лишь под утро Энн забылась беспокойным сном. Ей пригрезился парк в снегу, пруд, затянутый льдом, Долли с мячиком и мужчина в широкополой шляпе, с тросточкой на противоположном берегу. Собака вздрагивает, вглядывается и, сорвавшись с места, вихрем несется через пруд, навстречу ЕМУ! Но с треском ломается лед, и падает Долли в темную полынью, барахтается, бьет в отчаянии лапами по воде…
— Долли! Долли! – беззвучно зовет Энн, но не может вздохнуть, — обручем сдавило грудь…
Женщина в ужасе проснулась. Бешено колотилось сердце. Машинально протянула руку, чтобы погладить собаку, спящую рядом с постелью, но нащупала лишь пустоту.
Мгновенно исчезли остатки сна. Взглянула в иллюминатор. Светало. Пора навестить Долли.
Погода стояла ясная, на море полный штиль, но температура воздуха была низкой.
По палубе прохаживались пассажирки первого класса с маленькими собачками на руках. Ни на секунду не расставаясь со своими любимцами, дамы посещали парикмахерскую, массажную комнату и даже спортивный зал, с разнообразием тренажеров.
Энн старалась все время проводить с собакой. Чувствовала, ночные часы в одиночестве Долли переносит очень плохо.
Утром вместе гуляли перед завтраком, днем любовались океаном, кормили хлебными крошками чаек. Прекрасными были вечера, когда солнце садилось за горизонтом, оставляя оранжевую дорожку на голубой поверхности океана.
Большую часть дня, укрывшись пледом, Энн отдыхала на палубе в шезлонге, читая судовую прессу, делилась событиями с Долли. Собачка слушала внимательно и, пытаясь понять слова, потешно наклоняла голову на бок. Как же не хватало Энн её хозяина — прекрасного собеседника и слушателя!
В субботу, ранним утром 13 апреля, накормив дога, Энн уселась по традиции в шезлонг, укрылась одеялом. Корабль двигался в тумане. На фоне предрассветных сумерек облака казались легкой дымкой. Долли подняла голову с колен хозяйки, настороженно заворчала.
— Что там? Почудилось, дорогая?
Собака продолжала рычать. Туман рассеялся и, на расстоянии ста метров, Энн неожиданно увидела старинное судно — высокие мачты, грязные, рваные паруса. Спустя мгновение, парусник исчез в туманной дымке.
— Видела, дорогая? — в ответ Долли заскулила, теснее прижалась к ногам.
— Мираж? Почудилось?
— Леди! Не почудилось! Я тоже видела парусник! — раздался вдруг глухой женский голос, и по телу Энн пробежал легкий озноб.
— Думаю, это «Летучий Голландец»! Его капитан продал душу дьяволу! Парусник всегда появляется перед крушением!
За спиной стояла миссис Харт, о которой говорили: «дама не в себе» — по ночам не спит, чтобы не пропустить гибель «Титаника».
В воскресенье за завтраком миссис Гольдберг торжественно объявила:
— Завтра у нас выставка собак! Мы проводим её на парадной лестнице лайнера. Приз «зрительских симпатий» будет вручен у камина, в холле под статуей Артемиды — покровительницы животных! Всех владельцев животных, участвующих в завтрашней выставке, попрошу записаться к грумеру! Собак помыть, причесать, когти подстричь, ушки почистить!
День был прохладным, к вечеру стало ещё холоднее, температура падала и к ночи уже была близка к минусовой отметке. Энн рано попрощалась с собакой.
После купания, перед завтрашней выставкой, не хотелось выводить Долли на холод. Вечером зашла в конуру, приласкала:
— Извини, гулять не будем. Очень холодно. Я замерзла, и ты можешь простудиться. Сразу после ужина пойду спать, включу электрическую печку в каюте, почитаю.
Энн наклонилась, чтобы поцеловать любимицу в голову. От шкуры собаки исходил тонкий аромат душистого мыла. Долли лизнула хозяйку в ухо.
В ресторане первого класса ещё долго продолжалось веселье. Играл оркестр. В холле третьего — не умолкал рояль. Пассажиры лайнера танцевали, флиртовали, мечтали, любили.
Энн проснулась внезапно. И не поняла сразу, что не так. Стояла непривычная тишина. Двигатели корабля не работали. Взглянула на каминные часы — 23.45. Вероятно, корабль остановился на ночь. Тишина напрягала. Женщина оделась, выглянула в коридор. Мимо спешила чья-то горничная.
— Простите, мисс! Не знаете, почему корабль остановился?
— Говорят, лайнер тонет! Надоели мне эти шуточки! Спать иду, устала!
Энн вернулась в каюту, не раздеваясь, прилегла на кровать — было очень холодно. Едва задремала, как раздался стук в дверь и голос капитана корабля Эдварда Смита:
— Пожалуйста, господа, оденьтесь теплее, выходите на палубу.
— Что случилось, капитан?
— Небольшая авария. Придется всем сесть в спасательные шлюпки. Не волнуйтесь, ничего страшного — корабль задел айсберг. Поторопитесь взять на сувенир его кусочек! На палубе валяется много льдин!
Небо было безоблачным, звездным, каким всегда бывает в морозную ночь. Огромный корабль сиял огнями посреди океана, на палубе оркестр играл весёлые вальсы, сигнальные выстрелы из ракетниц рассыпались по небу белым фейерверком, озаряя тёмную бездну за бортом лайнера. Обстановка праздничная и спокойная.
— Если корабль непотопляем, в шлюпки садиться зачем? Да и не хватит места всем пассажирам. Я, пожалуй, пойду в каюту, спать! – зевнула одна из дам.
— Женщины и дети! Приглашаю в шлюпку! — громко, в рупор объявил офицер
— А мужчины? Что с ними? — забеспокоились женщины.
— Мужчины подождут спасательный корабль. Он уже спешит к нам.
— Неужели все настолько серьезно, что придется мерзнуть посреди океана? – возроптали пассажиры.
Дамы неохотно начали занимать места в лодке.
— Быстрее, пожалуйста! В шлюпки садятся только женщины и дети!
— А молодожёнам можно сесть вместе с супругами? У нас медовый месяц! – кокетливо улыбнулась девятнадцатилетняя красавица Хелен Бишоп — хозяйка крохотной карманной собачки по прозвищу Фру-Фру
Офицер на минуту замялся:
— Хорошо! Пусть садятся.
Энн машинально шагнула в лодку, села.
— Мистер Штраус! Садитесь в шлюпку вместе с супругой!
— Но, Вы же сказали: «В шлюпки садятся только женщины и дети»! – удивился шестидесятисемилетний мистер Штраус.
— Ваш возраст разрешает Вам занять место рядом с супругой!
— То есть, Вы меня не считаете мужчиной? Не сяду! Не могу занять место, по праву принадлежащее женщине!
— Если мой муж остается на корабле, то и я вместе с ним! — Миссис Штраус решительно вылезла из шлюпки, обняла мужа, — мы с тобой так много пережили, негоже расставаться в трудную минуту. Куда ты, туда и я. В шлюпку сядет наша горничная! Возьмите мою шубу, милая, на море холодно.
— Я тоже остаюсь на корабле! – воскликнул Джон Астер. — Супруга моя сядет вместе с горничной!
— Джон, — обратилась Энн к Астеру, — вы думаете, опасность действительно велика? Корабль утонет? Что будет с нашими собаками? Их посадят на спасательное судно?
— Милая Энн, сейчас не до собак! – тараторила Хелен Бишоп. Было сказано: «В шлюпки садятся женщины и дети!»
— Фру-фру я только что в каюте заперла, она так цеплялась, что даже платье моё порвала! Пришлось отбиваться!
— Хелен, как? Вы бросили маленькую собачку? Заперли в каюте? Вы же смертный приговор подписали, спасатели не найдут собаку в каюте без Вас. Фру-Фру в карман можно было посадить! – ужаснулась Энн.
— Было сказано: женщины и дети! – жестким голосом, капризно поджав губы, повторяла Хелен Бишоп.
— Но я вижу Вас в шлюпке вместе с мужем и муфтой! В муфту можно было спрятать несколько таких Фру – Фру!
Раздался рев пара. На палубу высыпали пассажиры первого и второго класса, одетые, кто во что: купальные халаты, пижамы, меховые пальто. Когда из раскаленных котлов стравили пар — шум стих, и сразу зазвучал леденящий душу вой, заставивший оцепенеть всех. Оркестр прекратил игру. Корабль выл, словно раненое, живое существо от боли, ужаса, безнадежности и предчувствия неминуемой гибели. Вой исходил из четвертой дымовой трубы «Титаника». Энн почудился голос Долли.
— Что это???
— Думаю, воют собаки, запертые в конурах. Над ними четвертая труба парохода, многократно усилившая звук!
«Господи!! Как я могла поверить в байку, что собак спасут! Я предала Долли, нашу любовь! Разве после предательства можно жить? Да и нужна ли мне эта жизнь?» — пронеслось в голове Энн.
— Шлюпку на воду! — приказал помощник капитана матросам, — трави!
— Как на воду? Я не брошу свою собаку! — Энн перемахнула борт лодки, бросилась бежать.
— Энн, куда вы? — крикнул вслед Джон.
— Надо освободить собак!
Энн бросилась на палубу, где находились собачьи «конуры», открыла клетки, схватила за поводки Долли и Китти, остальные гурьбой побежали за ней. Сопровождаемая десятком собак, Энн поднялись на шлюпочную палубу.
— Джон, я привела собак!
— Леди! Садитесь в лодку! – с правой стороны палубы командовал посадкой первый помощник капитана.
— Мадам! Бросьте собаку — другую купите! – крикнул кто-то из очереди на посадку.
— Я не брошу Долли! Не буду садиться!
— Уходите, не мешайте другим! – волновалась очередь. Её грубо толкнули в спину, отдавили лапу Долли. Собака жалобно взвизгнула, её лихорадило от страха.
— Леди Энн! Идите к нам! – позвала миссис Штраус. Пожилая чета устроилась в шезлонгах поодаль толпы, – спокойно встретим судьбу!
— Не пристало нам выпрашивать милость! Леди Энн! Присоединяйтесь! Выпьем шампанского! – Бен Гугенхайм, в шикарном смокинге, цилиндре, гордо размахивая тросточкой, вместе с камердинером направлялся в ресторан, — мы с другом одели все самое лучшее и собираемся встречать неизбежность как джентльмены! С бокалом и сигарой!
— Благодарю! Я все же попытаюсь хотя бы спасательный жилет найти, — озаботилась Энн.
— Энн! Держите! Вам и Долли! — Джон Астер появился со стопкой жилетов.
— Шлюпок больше нет! Остались только разборные лодки!
Носовая часть лайнера уходила под воду. Толпа людей, расталкивая матросов, в панике бросилась к борту. Полторы тысячи человек, движимые животным ужасом, давили друг друга, в надежде попасть в разборную лодку, рассчитанную на шестьдесят пассажиров. Двое обезумевших, пытались сбросить в воду, уже сидевших в шлюпке, женщин.
Старший офицер выстрелил в воздух. Этого оказалось достаточно, чтобы привести людей в чувство. Лодка спустилась на воду, и оркестр продолжил прерванный вальс — «Осенний сон».
Палуба резко накренилась, Энн уже не могла стоять, ноги скользили. Долли в отчаянии царапала когтями пол. Но ничто уже не могло помочь. И они прыгнули в ледяную воду.
Перехватило дыхание, холодом обожгло кожу. Благодаря жилету, Энн удержалась на поверхности, и даже не выпустила из рук поводок. Долли отчаянно била лапами по воде.
— Энн, дальше от корабля! Плывите! – услышала голос Джона. Он плыл ей навстречу вместе с Китти.
Между ними было несколько десятков метров, когда корабль накренился ещё больше. С жутким грохотом, рухнула в океан труба и увлекла в темную бездну Джона, Китти, всех, кто был рядом…
Огромная волна накрыла Энн с головой. Легкие наполнились водой. В глазах потемнело. Но она ещё слышала звуки любимого вальса…
Вскоре стало тепло и радостно. Она вновь гуляла с Долли по парку. По зелёной аллее, в широкополой шляпе, с тросточкой, навстречу шел ОН!
— Мы снова вместе, дорогие мои!
Радовалась собака, виляла хвостом, лизала в лицо.
Энн не довелось увидеть окончание трагедии: как гигантский корабль разломился надвое и, когда его носовая часть ушла под воду, корма, словно огромная башня, еще стояла в океане несколько мгновений, пока не заполнилась водой, а потом стремительно ушла под воду, унося с собой сотни человеческих жизней. Огромный мир, который только что жил, смеялся, мечтал и любил, исчез в океане навечно.
15 апреля 1912 года в 2.20 минут жертвами катастрофы стали 1517 человек.
Спустя два дня экипаж пассажирского судна, вылавливающий мертвые тела, недалеко от места гибели «Титаника», видел замерзшую женщину в нарядной одежде, прижимающую к себе большую собаку.
Позже матросы спущенной на воду шлюпки так и не смогли найти её в океане. Очевидно, Энн и Долли унесло течением…
По следам знаменитой ищейки
Вступление
После отмены крепостного права в России поднялась со дна общества социальная пена: бродяги-попрошайки, мошенники, карманники, медвежатники, взломщики, грабители, убийцы заполнили деревни и города империи…
К началу 20-го века разгул преступности принял угрожающие размеры, чему способствовал и слишком гуманный, так называемый, «кровавый режим царизма»: за период с 1825 по 1905 год – в Российской империи было казнено… 894 человека: смертные приговоры выносили военные суды лишь государственным преступникам.
Жизнь человека считалась даром божьим, убийцы не уважались даже среди каторжников!
Уголовный сыск, заваленный нераскрытыми «делами», нуждался в новых способах расследования. Благодаря энтузиасту и новатору в области криминалистики В. И. Лебедеву (главе сыскного отделения полиции в Петербурге), в девятисотые годы стали применять дактилоскопию, фотографировать задержанных, составлять словесный портрет, использовать служебных собак.
21 июня 1909 года (ныне этот день называют профессиональным «Днем кинолога») состоялось торжественное открытие первой школы полицейских собак на окраине Санкт-Петербурга, в Старой деревне.
Щенков — будущих четвероногих Пинкертонов, привезли из лучших зарубежных питомников.
Собаки проходили курс обучения вместе с 26 полицейскими из разных городов российской империи, где были организованы сыскные отделения. А спустя три месяца состоялся первый экзамен выпускников.
Это был воскресный петербургский день – 25 октября 1909 года. С самого утра моросил мелкий дождь. Плотное покрывало мутно-серых облаков иногда пробивали робкие солнечные лучи, озаряя буйство золотисто-багряных красок увядающей осенней природы. На курортах Сестрорецка давно закончился сезон, но пригородные рестораны и трактиры Новой Деревни распахнули свои двери уже с полудня. Фешенебельный «Вилла Роде» с первоклассной кухней, великолепным оркестром был излюбленным местом отдыха богатых петербуржцев и столичной богемы. «По вечерам, над ресторанами… вдали над пылью переулочной…над скукой загородных дач», — Александр Блок повстречался там со своей таинственной Незнакомкой. Среди завсегдатаев были Куприн, Северянин, Шаляпин, Собинов, Распутин, а позже… и Ульянов (Ленин). Романтическая атмосфера «серебряного века» сочеталась здесь с откровенным распутством: приглашенные актеры представляли «живые сцены», в коих обнаженные «музы» и «русалки» купались в шампанском, одалиски танцевали на столах среди посуды, а разгоряченная публика кидала к их ногам крупные денежные ассигнации… Хозяин «Виллы Роде» Адолий Роде не скрывал, что в принципе, его заведение является борделем…
Сразу за высоким забором ресторана располагался Приморский вокзал, откуда летом паровозные составы из желтых вагончиков возили дачников в Сестрорецк, Разлив, Курорт, Дюны — на берег Финского залива, где можно подышать чистым, морским воздухом, насыщенным благоуханием соснового леса. С окончанием дачного сезона, осенью и зимой, железная дорога продолжала действовать, обслуживая чиновников и рабочих оружейного завода Сестрорецка.
В буфете вокзала на втором этаже посетителям предлагались дешевые и сытные обеды, изысканные вина первоклассных фирм. В тот осенний день в зале было многолюдно – купцы, разнорабочие, мелкие чиновники… Никто из них не догадывался, что вскоре станут свидетелями и статистами намного более занимательного действа, чем все разнузданные сцены соседней «Виллы Роде».
В два часа пополудни загрохотали сапоги дюжего дворника Степана Прохорова по деревянной лестнице вокзала, хлопнула дверь:
— Половой, квасу! — красный, потный, растрепанный он, как нельзя более, соответствовал звучавшей из граммофона песне. Могучий бас Шаляпина сотрясал всё помещение вокзала: «Из-за острова на стрежень…». Жадно глотая напиток, утирая пот картузом, дворник подозрительно оглядел зал. Компания молодых купчиков закусывала водочку расстегаями и, видимо, вдохновленная разбойничьей песней, оживленно обсуждала только что увиденный в синематографе немой фильм «Понизовская вольница (Степан Разин)». Рядом за столиком, потягивая чай из блюдечка, пожилой телеграфист философски сетовал:
— Почему в России всегда романтизируются бандиты, вроде Стеньки? Только пережили революцию, и опять эти настроения! Не дай Бог повторения…
— Быть может, вам больше придется по нраву романс: «Белой акации гроздья душистые»? — предложил буфетчик, перебирая граммофонные пластинки.
— Людей много — это хорошо! — мысленно радовался дворник, — значит, задачку труднее решить! Посмотрим на представление…
— Что, Степан, запыхался? — вытирая стойку полотенцем, поинтересовался хозяин буфета.
— Убегаю, кум… вроде, как преступник я теперича, ловят меня жандармы, — дворник вытер мокрые губы, перевел дух.
— Сейчас отдышусь и на ближайшем поезде махну к Финляндии поближе… Городовых увидишь, шепни — я спрячусь! — добавил он шепотом.
— Не нужны мне неприятности с властями! Что натворил-то? Аль убил кого? — заволновался буфетчик.
— Убил! — неожиданно весело улыбнулся дворник, — не волнуйся! Ловят меня — не поймают! Следы хорошо запутаны! Так что сооруди-ка мне, кум, на целковый ветчинки, рыбки, булку французскую, бутылку пива, да и папирос не забудь, — набегался я, замерз и проголодался. Поезд-то лишь через час…
Но не успел отведать Степан и первое блюдо, как буфетчик встревожился:
— Глянь в окно! Уж и бегут за тобой, душегуб! Уходи подобру-поздорову!
Но бежать через дверь, было поздно. Степан, схватив картуз, прыгнул на подоконник, спрятался за занавеской. Застонала деревянная лестница под сапогами полицейских, дверь распахнулась, и на пороге появился околоточный надзиратель с большой, черной, гладкошерстой собакой на поводке. Пёс, вывалив язык, тяжело дышал, белки глаз налились кровью, он уже учуял преступника и рвался на поводке вперед, скреб лапами по деревянному полу.
— Всем оставаться на местах!
Шум в трактире мгновенно стих, лишь шипела под иглой невыключенная граммофонная пластинка. Собака пантерой бросилась к окну. Портьеры распахнулись, и сразу раздался выстрел — преступник целился в околоточного! Но с грохотом вывалился из его рук револьвер, а затем и сам «злодей» плюхнулся мешком на пол, взмолился:
— Сдаюсь! Собачку придержите! Порвет зверюга! Ай! Спасите, ради Христа! — собака, вцепившись в ворот дворницкого кафтана, угрожающе рычала над поверженным противником.
— Всё, ты арестован! На выход! — торжественно, под дружные аплодисменты посетителей буфета, объявил полицейский.
— Браво! — продолжали восхищаться работой полицейских невольные зрители, — Спасибо! Поймали душегуба! В кутузку его!
— Господа! Должен принести извинения за доставленные неудобства, но преступник сей — не настоящий, ряженый специально для испытаний полицейских собак! Ваших аплодисментов достоин лишь этот пёс! Он прекрасно справился с заданием!
И, нарочито грозным голосом, но улыбаясь в усы, скомандовал:
— Взять преступника под стражу!
Уже на улице, усаживая «арестованного» под охраной на извозчика, похвалил:
— Спасибо, Степан! Хорошо послужил! Держи червонец!
— Рад стараться, Ваше благородие! А пёс-то умный! Я полтора часа кружил, следы запутывал! Думал, не найдет, ни в жисть … и квас не успел допить, как он уж тут как тут!
— Треф шел по следу два километра! Мимо Черной речки, «Виллы Роде», по набережной, и вывел-таки к Приморскому вокзалу!
— А что ж меня сейчас под конвоем-то?
— Чтобы понял пёс — не зря работал — выследил, задержал преступника! Все — по-настоящему… иначе, вдруг разочаруется? Ловил, поймал, а преступника отпустили… работать не будет!
Так, в трактире на Приморском вокзале началась удивительная карьера легендарной полицейской ищейки — добермана-пинчера по кличке Треф, благодаря которому было раскрыто почти полторы тысячи преступлений, предотвращено более двухсот терактов, сохранено множество человеческих жизней…
— Молодец, Треф! Отлично справился! Лучше всех! Преступника поймал меня от смерти «спас», спасибо тебе, пёс! — вечером околоточный надзиратель Владимир Дмитриев кормил собаку в вольере питомника. — Мы получили первый приз, диплом и звание «сыскной собаки»! — объяснял он Трефу.
— Скоро едем в Москву! По приглашению самого градоначальника Джунковского! 150 рублей он за тебя отвалил — огромные деньги! Так что служить будем в Московском охранном отделении сыскной полиции! Верой и правдой, на благо России!
— Устал, поди! — нежно погладил он голову пса.
Треф расслабленно прижался к ногам хозяина, коим считал своего дрессировщика. Зубастая широкая улыбка озаряла его морду. Как же он любил «играть» с Дмитриевым: отыскивать спрятанные вещи, идти по следу, приносить апорт, брать барьеры! Треф был совсем молод — одиннадцать месяцев, почти щенок, и самой высшей наградой за выполненное задание для него было не угощение, не похвала, а нежная ласка вот здесь, в вольере, когда уже никто не видит, и можно расслабиться. Вертелся обрубок хвостика, и, вывалившийся мокрый, длинный язык лихо висел в сторону, делая его суровую морду умиленной и радостной…
— Иди на место! Отдыхай!
Пёс послушно отправился в будку, формой напоминающую бочку. Он не роптал, поскольку привык оставаться один, с раннего щенячьего возраста.
— Я, пожалуй, тоже пойду! До завтра, милый зверь!
А Треф уже крепко спал, лапы его дергались, он скалился и скулил — быть может, догонял злодеев, которых ему только предстояло найти? Или снилось беззаботное щенячье детство в рижском питомнике «фон Тюринген»…
В конце девятнадцатого века в Германии жил человек, страстно любивший собак: содержал приют для бездомных, потерявшихся животных – лечил, кормил, заботился… И занимался селекцией, страстно мечтая вывести собаку, которая могла бы защитить его в любой экстремальной ситуации — злобную, бдительную, неутомимую, способную без устали пробегать сотни километров рядом с каретой: слишком много покушений было на него — сборщика налогов. Разъезжать по Тюрингии с большой сумкой денег без подобной стражи было опасно.
И он скрестил немецкого пинчера, боссерона, ротвейлера, манчестерского терьера… Итогом стала мускулистая, сильная, энергичная и, вместе с тем, элегантная собака с великолепными способностями ищейки. Свое творение Луис Доберман назвал «тюрингским пинчером». Лишь после его смерти новой породе официально присвоили имя селекционера — «доберман-пинчер». К началу ХХ века доберманов в Европе насчитывалось уже более тысячи.
Внешне они весьма отличались от современных: Треф был приземистым, широкогрудым, большеголовым; шерсть — жесткая, с густым подшерстком, спасавшая от холода в суровые русские зимы. Ведь работать ему приходилось в любую погоду — мороз, метель, снег, дождь, промозглую слякоть… Доберманов в России в ту пору почти не знали, и Треф был диковинкой.
В самом конце ноября 1909 года неподалеку от станции Бронницы, в деревне Кузнецово Московской губернии, в собственном доме был найден полуразложившийся труп одинокого старика — крестьянина Гришаева.
Убитый лежал на полу горницы в луже засохшей крови. Все деревенские соседи знали: у старика водились деньги, но при обыске дома полицейскими ничего ценного найдено не было. Ни мотивов убийства, ни подозреваемых — ничего….
Казалось, кому есть дело до одинокого старика из глухой деревушки? Но слуга «кровавого царского режима» — московский губернатор Джунковский выслал на поиски его убийцы уникальную, дорогостоящую собаку! И 28 ноября в Кузнецово поездом прибыли Дмитриев с Трефом.
Тщательно обнюхав место преступления, пёс бросился во двор, к навозной куче и вскоре откопал разорванную, окровавленную женскую юбку, которой убийцы вытирали руки. Среди преступников была женщина! И действительно, по словам соседей, с неделю назад по деревне проходила компания нищих — баба и два мужика, но куда они направлялись, никто не заметил…
Треф пошел по следу — через огород, дыру в ограде, за деревню, в поле… В соседней деревне привел к дому, где, как выяснилось, накануне ночевали трое подозреваемых. Узнали и имена бандитов — братьев Васьки и Сашки Рябых, и подружки их — Агафьи — жестоких убийц, грабителей, давно находившихся в розыске.
Дальнейшая погоня проходила по берегу речки Гжелки, от деревни к деревне, вдоль железной дороги. И Треф, шаг за шагом, «рассказывал» подробности маршрута: вот здесь преступники пили водку, здесь — переночевали, там — их не пустили в дом …
Первые несколько километров полицейские бежали рядом с собакой, но, вымотавшись, спустили пса с поводка, и двигались за ним уже в арендованных санях, на лошади. В тот день Треф шел по следу 117 километров, почти 12 часов!
Агашку и Сашку Рябого полицейские взяли в одной из ночлежек деревни Томилино. Куда делся третий фигурант — Васька, так и осталось неизвестным… Может, и подельники убили…
После экзамена, это было первое дело, раскрытое Трефом, банда серийных убийц перестала существовать! На следующее утро сыщики проснулись знаменитыми. Заголовки газет пестрели самыми лестными эпитетами: «Треф — любимец публики!», «Четвероногий Пинкертон!», «Гениальная собака!», «Собачий Шерлок Холмс!», «Достояние Российской империи!».
Когда же 6 декабря 1909 года в Московском Манеже состоялась выставка служебных собак, огромная толпа народа жаждала увидеть новоявленную звезду уголовного сыска. После вручения Трефу главного приза — Золотой медали, ещё несколько часов зеваки толпились вокруг собаки!
Его полюбили не только за невероятный, аналитический ум, но и за то, что в отличие от своих двуногих коллег-полицейских, никогда не брал взяток, никогда не продавал свою честь и, выкладываясь полностью физически, всегда оставался бодрым, энергичным, работоспособным.
Слава Трефа распространилась даже за границами Российской империи: в газетах и журналах того времени, словно кадры немого кино, мелькают репортажи: вот — Треф вместе с Дмитриевым нашли убийцу, украденные драгоценности, вещи, деньги, схватили вора, обнаружили взрывчатку, «накрыли» банду террористов… Вот, преследуя бандитов, прошли почти сотню километров, вдоль железной дороги, по насыпям, через глухие лесные заросли, узкие тропы, вдоль болот… Наверное, без огромной преданности, взаимопонимания, уважения и любви друг к другу, вряд ли у них был возможным подобный результат.
Часто приходилось выезжать в другие города, туда, где совершенное преступление ставило местных полицейских в тупик, и надежда оставалась только на уникальные способности ищейки. Толпы зевак, желающих поглазеть на четвероногую знаменитость, собирались на вокзалах за несколько часов до прибытия поезда. Известность Трефа не уступала в ту пору оперной звезде — Федору Шаляпину.
Нечто мистическое было в его гениальной способности «носом чуять» всю подноготную преступлений, распутывать следы…Нередко, воришки, опасаясь, что собака выйдет на них, старались заранее избавиться от краденного, дабы обезопасить себя, и даже являлись с повинной — «все равно псина найдет, а так, может и скидка будет!» Однажды, при одном только виде грозного добермана, подмастерье-подросток неожиданно признался: «Я украл у хозяина деньги и за печку спрятал!!!»
Сколько раз исчезнувшие ранее ценности и деньги неожиданно возвращались владельцам, лишь становилось известно, что в городе Треф! Даже кличка его стала нарицательной: муж-гуляка, у которого бдительная супруга находила «заначку» с деньгами, кричал: «Да ты у меня настоящий Треф! Тебя бы на поводок да в сыскную службу! Талант зарываешь!»
Были и те, кто мечтал о смерти бескомпромиссного пса. Но Трефа приучили брать пищу только из рук Дмитриева. Без него — пёс обречен был умереть от голода…
Между тем, тучи сгущались над Российской империей: политические убийства, взрывы в театрах, ресторанах, на бирже, гибель мирного населения — нестабильна обстановка в стране перед первой мировой.
В 1911 году агенты охранного отделения накрыли большую группу боевиков, занятых подготовкой террористических акций. Среди них оказался Филлипов — бывший участник мятежа на броненосце «Князь Потемкин-Таврический», лично казнивший трех офицеров. Ему, заочно приговоренному к повешению, после восстания удалось сбежать, и с группой «товарищей» продолжить свою преступную деятельность.
Филиппов предложил начальнику Московского охранного отделения полковнику жандармерии П.П. Заварзину помощь в розыске базы террористов. В доказательство своей готовности помочь следствию, Филиппов признался, что незадолго до ареста вместе с сообщниками совершил налет на усадьбу одинокой вдовы-помещицы, в ходе которого были убиты три человека. Собственными руками Филиппов задушил вдову: «Так я её прижал, шо у ей ажно кости захрумкали на шее». Как вспоминал Заварзин в мемуарах, в этот момент он выразительно пошевелил своими огромными пальцами так, что полковника едва не стошнило. Теперь, двуногая тварь опасалась, что, узнав об аресте, подельники завладеют его долей награбленного.
Филиппов «сдал» полиции бандитский «схрон» в доме некого Маливы в Брянске, однако, при обыске ничего подозрительного найдено не было. И тогда на помощь брянским жандармам вызвали Дмитриева с собакой. Изучив двор и дом, Треф не нашел ничего. Зато в огороде пёс обнаружил тайник — глубокую яму с бочонком, в котором была приготовлена взрывчатка на двести бомб!
По брянскому делу было задержано 35 человек. Большинство из них отправились на каторгу, причастных к убийствам — повесили. Филиппов же, на счету которого было одиннадцать человеческих жизней, был приговорен к бессрочной каторге. Он избежал казни благодаря сотрудничеству с полицией, но вышел на свободу спустя шесть лет по всеобщей амнистии, объявленной Временным правительством после февральской революции 1917 года.
На воле оказались почти девяносто тысяч уголовных преступников — воров, налетчиков, громил, прозванных «птенцами Керенского. И когда в марте 1917 года был упразднен Департамент полиции, количество убийств и грабежей возросло в десятки раз.
В то же самое время, в городах, бывшие урки, перед портретом Керенского торжественно обещали, никогда не возвращаться к «преступному прошлому». Каждому из них вручались 500 рублей — «подъемные» для начала «честной жизни», продовольственный паек и направление на работу в «красную милицию» — заменившую собой царскую полицию. Так началось сращивание силовых структур с уголовным миром.
В октябре семнадцатого большая часть революционных отрядов состояла из уркаганов, впоследствии влившихся и в ЧК, и принявших как руководство к действию ленинский лозунг: «Грабь награбленное! Во имя революции все дозволено!» Работником ЧК стал и серийный убийца Филиппов… Но это было позже…
В начале июля семнадцатого года Дмитриева с собакой вызвали в Петроград, на поиски обвиненного в шпионаже в пользу Германии Владимира Ульянова-Ленина.
Ещё в апреле «вождь пролетариата» вместе с другими политэмигрантами в опломбированном вагоне вернулся в Россию. И поселился в знаменитом брошенном на тот момент владелицей особняке балерины Матильды Кшесинской — бывшей фаворитки Николая Второго. Но большую часть времени «вождь пролетариата» проводил в снятом под политический клуб «Искра» помещении ресторана «Вилла Роде», закрытого в марте за нарушение сухого закона.
Как писал известный прозаик, фельетонист и постоянный посетить ресторана Александр Амфитеатров: «г. Роде имеет право со справедливою гордостью заявить: «На первых порах, после «пломбированнаго вагона» кто только не швырял у меня немецких, генеральнаго штаба, денег! И Гриша Зиновьев лыка не вязал! А Луначарский кренделя ногами выписывал! И Нахамкес, не заплатив, задним ходом удирал! И золотое сердце Феликса Дзержинскаго улыбками девочек утешалось! А однажды даже и самого Ленина… разумейте, языцы, и покоряйтеся: Ленина!! — замертво вынесли! Понимаете теперь, каков я есмь большевик. Относительно последняго пункта я мог бы даже лично свидетельствовать в пользу г. Роде, так как вез сие бездыханное тело с Виллы Роде во дворец Кшесинской мой собственный бывший шоффер, впоследствии не без гордости о том повествовавший».
Но, легально «соратники вождя» гуляли недолго. После неудавшегося большевистского восстания, в начале июля, правительство отдало приказ о розыске Ульянова-Ленина, обвиненного в государственной измене. О том, что Ленин с товарищами, завсегдатаи «Виллы Роде» в Новой деревне, было хорошо известно. Там и начали поиски. Взяв след, Треф привел сыщиков на Приморский вокзал — тот самый, откуда, восемь лет назад, начиналась его блистательная карьера сыскной собаки. Здесь он его и потерял…
Привокзальный буфет продолжал работать, хотя большинство увеселительных заведений в Петрограде военного времени были закрыты. Инфляция, безработица и нехватка продовольствия сказались на облике столицы.
Дмитриев и Треф поднялись на второй этаж… В зале сидели подозрительные личности с красными бантами в петлицах, лузгали семечки. От былого разнообразия меню практически ничего не осталось. Посетителям предлагали лишь селедку, картошку да квас. Все спиртное было заменено пивом, его называли «шампанским для пролетариата». Покрутившись на вокзале, вернулись ни с чем….
Треф опоздал лишь на сутки: накануне Ленин, Г. Зиновьев и рабочий Сестрорецкого завода Н.А. Емельянов сели в поезд, и уже ночью прибыли на станцию Разлив, а спустя пару дней укрылись в шалаше на другом берегу озера. Семья Емельяновых создала максимально комфортные условия революционерам. Супруга Николая Александровича готовила обеды, перевозила на другой берег, малолетние сыновья ловили рыбку к столу, собирали сучья, разводили костер, бдительно следили за окрестностями… Через месяц Ульянов бежал в Финляндию.
Это была единственная и фатальная неудача Трефа за всю десятилетнюю карьеру сыскной собаки. Нашел бы тогда Треф «вождя мирового пролетариата» и, возможно, колесо истории повернулось бы в другую сторону. Но, все же, они встретились спустя полтора года…
В середине января 1919 года председатель Совнаркома В.И. Ленин выехал из Кремля вместе с сестрой Марией Ильиничной, личным охранником и шофером на машине, собираясь посетить детский праздник в загородном санатории в Сокольниках, где лечилась Надежда Крупская.
Это был воскресный вечер. Из-за обильных снегопадов улицы завалены сугробами, продвигаться на машине было нелегко — ехали на небольшой скорости. У железнодорожного моста дорогу перегородили трое:
– Стой, стрелять будем!
Не обращая внимания на угрозы, шофер собирался ехать дальше, но Ленин приказал остановиться:
— Надо узнать, что хотят эти люди. Наверное, милиционеры — форму ещё не ввели… проверяют пропуска!
Но, «милиционеры» — шесть нетрезвых мужиков — направили на пассажиров авто наганы.
— В чем дело, товарищи? Я же Ленин! Вот мой пропуск! — гордо заявил «вождь всех трудящихся».
— Ну и черт с тобой, что ты Левин! — бандиты мгновенно вытряхнули за шиворот всех пассажиров из машины, очистили карманы.
— Не знаю никакого Левина! Я в городе хозяин — Яшка Кошельков!
Прыгнув в авто, грабители испарились, а вместе с ними бумажник, браунинг и пропуск главы правительства…
Это была банда короля московских бандитов — Яшки Кошелька, державшего в страхе весь город. Ленин был потрясен: на глазах прохожих, ЕГО выгнали из машины, трясли за лацканы, обворовали, унизили! И никто не кинулся на помощь, не защитил грудью, не пожертвовал своей жизнью… а самое неприятное — рядом, в здании Сокольнического райсовета, стоял часовой, и даже, возможно, наблюдал из окна за происходящим.
— Куды прешь? — перегородил он дорогу ограбленным, попытавшимся зайти в здание.
— Позовите начальство, я — Ленин!
— Без пропуска не пущу! — уперся часовой.
Но пропуск остался у Яшки Кошелька… И тогда вождь, беспомощно умоляя: «Да Ленин же я, Ленин!» — распахнул пальто, заложил пальчики за жилетку, важно затопал, стараясь походить на свой плакатный образ:
— Товарищ красногвардеец, позовите начальство!
Второй секретарь райсовета тоже не смог найти общего между «великим мыслителем с сократовским лбом» и жалким, суетящимся, плешивым и коротконогим человечком с выпуклым животиком…
— У хороших людей машины не угоняют…— пожурил он ограбленного, — вот у меня нет авто, и на меня не нападают…
Но в ЧК все же позвонил… А после, заикающийся и красный, бегал, суетился, потел… Вскоре из гаража прибыла машина, за грабителями организовали погоню, о дальнейшей же судьбе секретаря можно только догадываться…
Тем временем, бандиты, разобрав записи в пропуске Ленина, наконец, осмыслили, какую важную птицу упустили. Срочно развернулись, в надежде поймать, сделать заложником, если понадобиться, перебить Сокольнический райсовет и освободить всю Бутырскую тюрьму!
Но опоздали — у здания райсовета высаживались чекисты…
В санаторий к жене в тот вечер Ленин все же добрался, а на поиски грабителей и угнанной машины были посланы Дмитриев с Трефом, служившие уже в органах Московской милиции.
Автомобиль вождя нашли быстро, деятельность банды, спустя некоторое время, закончилась вместе с убийством при задержании её лидера — Яшки Кошелька. Дело об ограблении вождя было сдано в архив, где и пролежало до конца века под грифом «совершенно секретно». Униженный и беспомощный Ленин никак не уживался с хрестоматийным героическим образом, созданным большевистской пропагандой.
Чудо-собаку и её дрессировщика Ленин пожелал видеть лично. Треф с Дмитриевым прибыли в Кремль. О чем могла идти беседа, если после аудиенции Владимир Ильич произнес: «Собака умница, да и ее хозяин не дурак, но политик. Это ужасно…»?
В разгул «красного террора», когда на улицах чекистами хватались все, кто хоть чем-то внешне отличался от серой массы, когда в подвалах ЧК ежедневно расстреливались сотни, когда жизнь человеческая перестала иметь ценность, шансов выжить после подобного «приговора» из уст кровавого палача России у Дмитриева не было…
Не нужен был Ленину свидетель унижения, не забыл он и участия в его поисках на побережье Финского залива, не простили Дмитриеву успешной работы в дореволюционном сыске и уголовные элементы, пришедшие во власть.
Весной 1919 года знаменитый российский сыщик, кинолог, воспитавший уникальную, сыскную собаку — Владимир Дмитриев был расстрелян по сфабрикованному делу. Страшная, мучительная смерть от голода ждала и Трефа…
Официальные сообщения о том, что пёс, после казни хозяина использовался только в племенной работе, воспринимаются как очередная лицемерная ложь.
О каком разведении могла идти речь, если большинство питомников и служебных школ были разрушены, военные и полицейские собаки пополнили армию бездомных животных, а большая часть кинологов примкнула к белому движению?
Никогда бы Треф не предал своего друга, никогда не принял бы пищу из чужих рук… Сколько душевных мук он пережил, ежеминутно ожидая хозяина! Сколько надежд, тоски и боли! Сколько дней продолжалась его агония? Или, быть может, некто, давно мечтавший о мести, попросту пристрелил его, одновременно избавив от страданий?
Знать бы, где сложил ты свои косточки, доберман Треф — великая ищейка, достояние Российской империи…
P.S. По иронии судьбы, в кровавой большевистской мясорубке погибли не только Дмитриев, Треф, Джунковский. В 30-е годы двое сыновей Емельянова Н.А. были расстреляны, один пропал без вести в лагерях. Супруги Емельяновы, укрывшие революционеров, репрессированы и лишены собственного дома, в котором все эти годы находится музей Ленина «Шалаш». Видимо, семья рабочего могла знать нечто, противоречащее официозному образу вождя.
Неизвестна судьба великого криминалиста Лебедева — создателя служебного собаководства в России. Лишь полковник Заварзин успел выехать во Францию, где до конца жизни проработал на конвейере завода «Ситроен». Благодаря его мемуарам, Треф не забыт окончательно. Филиппов, в начале 20-х, заведовал охраной лагерей НКВД РСФСР.
Адолий Роде, по рекомендации Максима Горького, стал заведующим Петроградским Дома ученых…
Об авторе:
Ольга Черниенко, родилась в 1952 году. Образование — высшее, музыковед, Долгие годы проработала старшим научным сотрудником ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Руководила творческим объединением »Диалог». Автор книг о современной музыке. Член Международного Союза писателей «Новый Современник». Пишу прозу с 2012 года.
Лауреат премии »Наследие 2016».
Номинант на национальные литературные премии «Писатель года 2015»,»Писатель года 2016».
