Броня жизни

Дарина МИНЕВА | Современная проза

– У нас, современных людей, память коротка, – тихо сказал дедушка и медленно вытащил сигарету. Серо-белые волны дыма закружились и окутали его лицо как рамка, которая на мгновение очертила профиль на оконном стекле… и рассыпалась. Лицо восьмидесятилетнего мужчины. За свою выдающуюся жизнь журналиста, относящуюся к двум эпохам двадцатого века: Второй мировой войне и времени после нее, – он стал живым свидетелем войны и сохранил память о ней.

– Как противоречива и несправедлива жизнь! – обратился ко мне дедушка. – Теперь мы только собираем дары с древа свободы, под корнями которого похоронены тысячи человеческих жизней и судеб. Мы не знаем ни цены, ни его философии. Как будто жизнь исходит из смерти.

Пламя его сигареты загорелось в сумерках.

– Потому что… мы не чувствовали «врага»… Мы не коснулись этой невидимой части человеческой натуры – тёмной, как морские глубины, и непредсказуемой, как волна, которая может неожиданно поглотить жизнь. Это за пределами нашей человечности. Возможно, это часть древнего прошлого человечества, тонко смоделированная историей общества в сознательной и постоянной агрессии, как образ вечно живой войны. Странно, что она продвигает историю вперёд и создаёт невидимую броню нашей жизни.

– Я не понимаю тебя! Как так? – озадачился я и выключил мобильный телефон. Для меня война была просто историческим событием. Я был студентом и ребёнком двадцать первого века, живущим в искусственном мире высоких технологий.

– Вы, должно быть, пережили эпоху, как люди во время войны. Я понял этот факт случайно, из-за моего друга Саши, – сказал дедушка и замолчал. Его руки дрожали, раздавливая сигарету. После исправления он начал свой рассказ:

– …В пятидесятые годы двадцатого века, будучи студентом, я путешествовал поездом из Болгарии в Москву. Глядя в даль украинской степи, я заметил, что поздней осенью она всё ещё напоминала о себе словно живой. После летнего урожая, с выжженными жёлтыми травами и гнилыми сломанными стеблями пшеницы равнина выглядела как открытая человеческая ладонь, протянутая к нам. Коричневая потрескавшаяся кожа, казалось, скрепляла не только работу людей, но и жизнь войны. Десятки старых танков, разбросанных вдоль железной дороги, были её безмолвными свидетелями.

– Кому нужны эти танки?.. Десять лет после Второй мировой войны…

– Напомнить о войне! – ответил Саша.

– Почему?

Это был двадцатичетырёхлетний студент, будущий инженер. Прислонившись к окну купе, он смотрел на следовавшие одну за другой машины. Затем он продолжил:

– В этой пробитой и ржавой броне отражены души людей, которые, как и я, пережили войну. Мы ощущаем их как отметку на стволе нашей жизни. Жгучая и болезненная, она всегда возвращает нас во времена этой войны со вкусом металла. Поэтому память о ней отражается в ржавой броне этих танков. Она нужна, чтобы сказать нам, что война сопровождает жизнь.

Волосы Саши, мягкие и светлые, растрепались от тряски поезда. Его приглушённый голос то сливался с ритмом поезда, то рос как крик:

– Война тронула мою душу в раннем детстве. Я жил с мамой. Папа воевал. С тех пор как он уехал, нашей надеждой на выживание была коза. Она кормила нас молоком, а мы заботились о ней. В тёплом прикосновении наших объятий я ощутил неподдельный мир живой природы – единства и преданности.

Однажды ворота нашего двора открылись, и на пороге стоял наш почтальон – дядя Федя, невысокий, пухлый, с белоснежными волосами и усами. Задыхаясь, краснея, он ходил по домам. Его сумка через плечо была переполнена почтой. Из неё торчали газеты. В руках он держал перевязанный бечёвкой свиток – послания? Глядя в землю, он смущённо сказал:

– Зоя, это твоё, – передавая матери письмо с фронта, известие о смерти отца.

Дядя Федя дрожащей рукой быстро перекрестился и направился, хромая, к воротам. Брошенная кожаная сумка, переполненная письмами, застряла между дверьми. Дядя Федя несколькими движениями тела вытащил её и исчез.

Оставшись одни во дворе, мы с мамой стояли, прижавшись друг к другу. Слёзы, большие и горячие, заливали руки – тихая река, в глубине которой мы тонули от печали. Это письмо было моей первой встречей с невидимым образом войны. Я понял, что это отнимает: отца, любовь, защиту. Началась эрозия нашей жизни. Позже я понял, что мы не одни. Десятки неизвестных судеб, запихнутых в рваную старую сумку дяди Феди, были навсегда ранены войной.

Однажды утром, когда осеннее солнце пыталось пробиться сквозь воздушную завесу на горизонте, вдали за забором я увидел силуэт приближающейся к нам фигуры. Медленно покачивающаяся тень, возможно, скучающий или идущий мужчина? Осенний туман таял, и очертания фигуры становились всё больше и чётче. Передо мной появился высокий блондин в военной форме с винтовкой на плече. Меня смутило это лицо, смотрящее на меня. Острые черты лица в сочетании с циничной улыбкой и металлическими голубыми глазами, суженными, как проволока, напомнили мне, что он иностранец. Вдруг прикладом своей винтовки он ударил мою козу. Она упала на землю, её сломанная нога дрожала от боли, а блеющий голос искал нас. Я бросился к ней, но незнакомец схватил её.

– Das ist für uns! Alles wird uns gehören: die Erde, die Tiere, die Menschen. Wir sind also hier![1] – кричал он на языке, которого я не понимал.

– Немецкий! – я закричал. Страх в моих глазах встретился с каменным лицом моей матери, которая была рядом со мной.

Вечером, стоя у костра, в тишине, лицом к лицу с ожидавшим нас голодом, мы искали для себя путь. Наши мысли боролись с болью событий. Они порхали, как птицы, но их повреждённые крылья были бессильны перед лицом случившегося. Мы смотрели на пламя огня. Наши веточки жизни одна за другой горели, как эти поленья. Мы потеряли наших самых близких людей: отца, мужа, родственников, друзей и козу. И когда пыль между углями спаяла пламя, воспоминание об их образе подсказало нам, что нашу жизнь можно спасти. Вдруг мама нарушила молчание.

– Саша, пошли! – мягко сказала она.

Наши родственники жили в соседнем селе. У них была хорошая ферма. Когда мы открыли дверь, темнота окутала нас своим прохладным шарфом. Это прикосновение дало нам ощущение свободы и силы. Вокруг нашей раны только заросла трава. Позже у нее возникнет надежда на наше спасение. Деревня маминой сестры была недалеко. Мы пробыли там несколько дней. Нам дали другую козу. По возвращении я был счастлив, но ненадолго. Наша деревня была покрыта серо-чёрной пеленой, складки которой, местами сдвинутые ветром, пронизаны пламенем, как светящиеся мечи. Мы подошли. Наступили на угли и стали искать свой дом. Некоторые дома сгорели, другие были пусты. Мы натыкались на сухие обгоревшие балки и дымные камни. Искали наш дом, но его не было.

– Саша, вот что нам завещает война навсегда, – сказала мама. – Только мусор.

Дым проникал повсюду. Он был зол, у нас слезились глаза. Время от времени мы кашляли. Послышались стоны… Человек?!

– Кто здесь? Есть кто-то? – прошептала мама.

Затем туман слегка сдвинулся. Через матовое стекло просматривалась голова собаки. Её грива была лохмата и величественна, словно парила в космосе. Этот странный силуэт пришёл к нам как привидение, как живая волна. Собака дяди Виталия!.. Собака развернулась, захныкала и коснулась нас. Умоляюще смотрела на нас. Я никогда не видел таких жалких и печальных глаз – чёрных и сияющих. Мы без слов поняли друг друга и медленно пошли за ним туда, где доносились стоны. В темноте окровавленная рука торчала из груды битых балок и кирпичей. Это был дядя Виталий. Жители нашего села знали его как «человека-солдата». Для него война была образом жизни. Он был инвалидом Первой мировой войны, навсегда отмеченным этим костылём вместо ноги, которую он потерял. Теперь он лежал погребённым под развалинами дома. Он застонал от боли и попытался встать. От каждого движения его военная форма испускала пыль. Его лицо, грубое и красное, и усы были покрыты копотью.

– Зоя! Я сделал это? Удалось ли… мне спасти людей? – его голос затих.

– Я спас деревню, люди? Где они? – он всё спрашивал…

– Мы одни, – ответила мама. – Нет никого. Только развалины и мы в них. Только мы!

– Всё в порядке. Это было хорошо…

– Что, как так? – спросила мама.

– Обломки, в которых я погребён, теперь скрывают мою правду! – сказал дядя Виталий и попытался сесть, а его собака легла перед ним и ласково посмотрела на него своими чёрными глазами. – Люди со всей деревни умерли бы один за другим день назад. Вы знаете, старики не могут заснуть, потому что однажды ночью я услышал шум. Собака – мой Алёша – лаяла. Я встал – и что увидел? Тени людей в темноте, как чёрные точки, движутся к концу посёлка. Немцы, я подумал. Рано утром я перекрестился, мы с Алёшей пошли смотреть.

Тогда я, ребёнок Саша, представил на горизонте две движущиеся фигуры, словно вырезанные из чёрного картона, на фоне осенней зари: одноногого человека и костыль. За ним бежала собака.

– Почерневшие пятна между ветвями кустов и деревьями на расстоянии нескольких метров. Запах топлива. Мы пошли по стопам. Нашу деревню окружал кордон из бочек с маслом! Представьте себе на секунду, как они станут огненным ожерельем смерти, – сказал дядя Виталий.

Последовало долгое молчание. Дядя Виталий опирался то на одну руку, то на другую. При каждом движении он стонал, его форма дрожала из-под пепла. Старая медаль звенела и сияла в темноте.

– Я теперь безногий и не могу идти на фронт. Вот почему я снабжаю наших солдат едой и новостями. Когда они поняли, что цель немцев – разрушить село, они эвакуировали людей. Наши российские военные взорвали бочки с нефтью самолётами. Мы с Алёшей остались. Мы не могли сбежать с другими людьми. Огонь догнал её, но я счастлив… Я старый солдат. Моя жизнь прошла через войны, как цветок, который превратился в порох, засох и окаменел, оставив в себе запах смерти. Её невидимая рука забирает наши жизни и нашу землю. Как только кто-то тянется к ней, во мне вспыхивает искра борьбы. Когда я увидел бочки с маслом, на мгновение почувствовал войну как прохладный ветерок невидимого зверя, затаившегося в нашем дыхании. Затем как будто моя душа надела металлическую броню, в которой она перенесёт меня к другим солдатам. Но я не мог пойти! Я стар и болен… Осталась только душа – крепкая, как листовой металл, ржавеет, но не исчезает, всегда что-то остаётся… что-то….

Голос дяди Виталия ослаб и пропал. Его глаза застыли в пылающем огне. Дядя Виталий был мёртв… В его широко открытых зрачках, как в зеркале, отражалась горящая ветка, как живая тропа его самопожертвования. Этот «Христов» путь, пройденный неизвестным солдатом через призрачное тело войны, годами строился беспокойной мужской душой для спасения, которая окутывает нашу жизнь невидимым и сильным щитом. Алёша лизнул руку дяди Виталия и прижался к его безжизненному телу. В этот момент жизнь и смерть слились воедино… И я никогда не забуду козу, спасшую нам жизнь, – грустно сказал Саша.

– Когда мой друг закончил свой рассказ, поезд давно остановился, – сказал дедушка, закуривая новую сигарету. Затем он продолжил: – Мы приехали в Москву. Мрачная и холодная ночь уже давно пришла и увела пассажиров домой. Таким образом, случайно, из рассказа моего нового друга Саши о жизни старого солдата Виталия, я понял философию «другой» войны, той, которой нет в учебниках, но которая есть в жизни. На протяжении веков металлическая броня защищала солдата в бою, но есть и другая броня – более прочная, какую создаёт человеческая душа. Её нематериальная ткань соткана из невидимых нам волокон любви к родному краю, воли к победе, порыва неугомонного мужского сердца, всегда ищущего борьбы за спасение жизни. Это необъяснимое божественное стремление – живые доспехи жизни для спасения.

Сигаретный дым окутал лицо дедушки, поднимаясь волнами, которые сливались и распадались, и небольшие части их снова соприкасались. Я подумал: «Как эпохи и их поколения: Виталий – человек доспехов – спас людей от смерти. Человек, который может где-то существовать. Дедушка и его друг Саша – живые свидетели войны, и… я – поколение, живущее в сетях высоких технологий, в нечувствительной среде, неизменно признаваемой нашей».

Перед нами мерцала переполненная пепельница с несгоревшими окурками. Пахло резким табаком. Тишину нарушало только гудение радио. Мы слышали об очередном военном столкновении в мире… с Ближнего Востока. Словно в мираже между изгибами сигаретного дыма показались силуэты брошенных старых танков вдоль железнодорожной линии, а за ними – степь, как протянутая человеческая ладонь, которая как бы хотела нам что-то сказать.

[1] Это для нас! Всё будет нашим: земля, животные, люди. Мы здесь! (нем.)

Об авторе:

Дарина Минева родилась в городе Габрово, Болгария. Окончила Фракийский университет (Стара Загора), магистр медицины. Получила научную и образовательную степень доктора медицины в Медицинском университете Софии. Магистр делового администрирования и управления здравоохранения Университета Св. Кирилла и Мефодия (Велико Тырново). Приобрела специальности в области внутренней медицины, социальной медицины и управления здравоохранением. Работала врачом-клиницистом, заместителем директора медицинских учреждений в Софии и в стране, на экспертных и руководящих должностях в государственной администрации: министерстве здравоохранения Болгарии и центральном управлении национального фонда медицинского страхования.

Соавтор восьми сборников литературной поэзии: «Шаги 4», «Шаги 5», «Шаги 6», «Шаги 7», «Шаги 8», «Поэзия FRESH», «Шаги 9», «Шаги 10»; имеет публикации в газетах Homo Science – издании Союза болгарских учёных – и Retro. Соавтор «Антологии литературной Евразии» (тт. 7, 8), Энциклопедии поэтов XXI века, «Российского колокола» – «Осенняя сюита» (2020). Лауреат Литературной премии мира – 2018.

Рассказать о прочитанном в социальных сетях:

Подписка на обновления интернет-версии альманаха «Российский колокол»:

Читатели @roskolokol
Подписка через почту

Введите ваш email: