Из цикла «Вспоминая с улыбкой любимые строки…»
А поворотись-ка, сын!
– А поворотись-ка, сын! К лесу задом, ко мне передом.
– Папа! Папочка прилетел! – Избушонок лихо развернулся на курьих ножках, размахивая ставнями. Из трёх труб на крыше посыпались искры.
– Аккуратней, сынок. А то весь лес нам к Лешему спалишь. Меня уже два раза в МЧС вызывали. Штраф выписали. На-ка вот, держи. Огнетушитель тебе новый привёз. Порошковый. Непросроченный.
Дверь избушки на курьих ножках заскрипела. На крыльцо выползла Баба-яга:
– О! Явился! Что так долго-то? Умаялась я с ним. Целый день по поляне носится, взлететь пытается. Хоть привязывай.
– В Лескомимуществе был.
– Зарегистрировал?
– Нет. Говорят, не недвижимость он. Крылья имеются. Справку требуют из Лесавиации. Ну, что он как летательный аппарат не зарегистрирован. Беда…
– Беда… Раньше надо было думать. Ужинать будешь?
– А что, Иван приходил?
– Приходил. Куда он денется. Вон в печке стоит. Уже почти готов.
– Папа! Какую справку?! Ты же обещал! – У Избушонка скривилось крылечко.
– Вот опять, – вздохнула Баба-яга, – горюшко моё горькое… Что делать будешь?
– Полечу завтра. Сегодня там неприёмный день. Надо в центральный офис, в Муромский лес, лететь. А это почти семьсот километров. Да эшелон ещё запросить.
– Папа! Смотри! Смотри же!
Избушонок разбежался и часто замахал крыльями. Куриные ножки оторвались от земли. Он пролетел несколько метров и упал на краю полянки.
– Вот ведь наказание… Все брёвна переломает себе, – проворчала Яга.
– Папа, видел?! Ты видел?! Я летел! Какая же я недвижимость? – Избушонок заплакал, дрожа всей сверкающей на солнце чешуёй.
Змей Горыныч обнял сына, погладил крылом по крыше. Он уже принял решение: «Полечу в Муромский лес. Но не за справкой. Надо подмазать Соловья-разбойника. У него большие связи. Он поможет. В лепёшку расшибусь, но получу сертификат лётной годности».
– Успокойся, сынок. Отец обещал – отец сделает! Будешь! Будешь ты летать.
– Да ну вас к Лешему! – Яга, махнув рукой и украдкой утирая слезу, скрылась в избушке.
Отец и сын, счастливо улыбаясь, сидели на полянке и смотрели вверх, в чистое ясное небо.
Отчего вы всегда ходите в чёрном?
– Отчего вы всегда ходите в чёрном?
– Здрасте! Странный вопрос. Тем более от вас. Для контраста. Потому что вы всегда в белом.
– Ну не знаю. Есть же много других цветов: красный, зелёный… Голубой, наконец.
Собеседник захихикал, подливая в бокалы коньяк:
– Голубой! Тут вы, батенька, загнули. Голубой сейчас не в тренде. Знаете, какой век на дворе? Могут неправильно понять. И потом, я уже привык как-то. Во-первых, чёрный цвет стройнит, во-вторых, многие люди ходят в чёрном. Я могу раствориться в толпе, незаметно приблизиться. Немарко опять же. Вы видели, какая кругом грязища? Кстати, а как вы всё время в белом? Отбеливателем пользуетесь?
– Да я и сам, честно говоря, не знаю, – Белый задумался. – Как-то так издавна повелось. Наверное, чтобы меня можно было легко разглядеть, чтобы все узнавали.
– Узнавали! – рот Чёрного скривился в усмешке. – И что, помогает?
– К сожалению, не всегда.
– Вот именно.
Оба задумались.
– Послушайте, – встрепенулся Чёрный, – есть идея! А давайте поменяемся одеждой? На один вечер.
– Интересно. И что будем делать?
– Слетаем куда-нибудь.
– В Москву?
– Да хоть и в Москву. А что? Народищу там – тьма. Проверю вашу теорию: действительно ли вас так легко разглядеть в белом.
– Согласен!
Раздался звон бокалов и шорох одежд.
Сергей Пасечкин уныло крутил педали старого велосипеда. Один. Который год он один возвращался с работы, один катался на велосипеде, благо мэр понастроил в центре велосипедных дорожек. Был тёплый субботний вечер, по тротуарам двигались толпы людей. Но толпы были отдельно, а Сергей – отдельно. Тоска… И вдруг на противоположной стороне улицы он увидел Её. Её! Он это сразу понял. Неизвестно как. Она не шла – парила над тротуарной плиткой в ослепительно-белом свободном платье. Сергей крутанул педали, велик скакнул на проезжую часть в ста метрах от зебры.
Мотоцикл вылетел из-за поворота неожиданно…
Пасечкин сидел на бордюре и потирал ушибленное колено. Рядом валялись останки велосипеда. Худой старичок в старомодном чёрном костюме склонился над ним:
– Аккуратней надо. Так и убиться недолго.
– Это вы меня из-под колёс выдернули?
– Да не выдернул… Так… Чуть притормозил мотоцикл.
Сергей покосился на старичка. Чокнутый, что ли? Да какая теперь разница! Она исчезла. Он опять один. И даже велосипеда больше нет.
– Ерунда это всё, – сказал старичок. – Купишь новый велосипед. Главное, цел остался.
– Ага. Вашими бы устами, дедушка… Спасибо, конечно, за помощь. Но на новый велик я не наскребу.
– Наскребёшь! На следующей неделе премию получишь.
Сергей вздрогнул.
– И ты это… Езжай завтра в парк Горького. Погуляй…
– Зачем? – включился в странную беседу Пасечкин.
– Будет Она там… с подружками.
– Вы кто?! – заорал Сергей.
Но старичок словно растворился в воздухе.
– А, пожалуй, вы выиграли! И правда, вас в белом хорошо видно.
– Нет, вы выиграли! Действительно, в чёрном легко появиться незаметно.
На этот раз Добро со Злом захихикали оба и разлили по бокалам оставшийся коньяк.
Всё смешалось в доме Облонских
Всё смешалось в доме Облонских. Салат смешался с майонезом, мука смешалась с яйцами. Младшая Катя смешалась с йорком Фуксиком в пищащий и лающий клубок и мешалась под ногами у родителей. Нарядная Марина на нервной почве смешала два разных столовых набора и теперь лихорадочно соображала, от каких ножей вилки. Гладковыбритый Павел в хрустящей рубашке суетился и просто мешал: то у накрытого стола, то у духовки, в которой подрумянивалась утка.
На обед ожидалась старшая дочь Аня с женихом! У пока никому не ведомого жениха имелись: высшее техническое образование, собственная двухкомнатная квартирка в спальном районе и даже не очень старый «Шевроле». У Ани имелась весьма незаурядная внешность, биофак МГУ и комната в трёшке, в старом сталинском доме, в пяти минутах ходьбы от метро «Аэропорт». Уютное жильё в сто двадцать квадратов досталось Марине в наследство от папы, члена Союза писателей.
– Паша! Где шейкер?! В чём ты будешь смешивать коктейли? Сними этот галстук. Надень синий в полоску, который я тебе привезла из Франкфурта.
– Катя! Уберись с кухни. Привяжи Фуксику бант. И себе тоже.
– Где большое блюдо под пирожки? Паша! Оно в серванте. Принеси. Нет! Не это. Куда ты? Не уноси. Это под утку.
Когда мешанина из звуков и запахов достигла апогея, хлопнула входная дверь.
– Мам… Пап… Я дома!
В прихожую промчался верещащий Фуксик со съехавшим набок бантиком.
Торжественные Марина и Павел рука об руку появились в дверях гостиной. Улыбающаяся красавица-дочь пыталась одной рукой повесить куртку, другая рука была занята огромным букетом роз. Павел кинулся на помощь.
– Дочка! Какие роскошные цветы! А где же…? Где Аркадий?
– Я одна. Только без паники!
– Но как же? Мы же… Мы так готовились… – У Марины задрожал голос.
Из детской показалась любопытная мордашка младшей сестрёнки. Озадаченный Фуксик замолчал и уселся на мохнатый зад, устремив на Аню вопросительный взгляд.
– Мама! Папа! Вы готовились не зря! Вы помните, какое сегодня число?
– Ну… Тридцатое апреля, – напряг память Павел.
– А год?
– Две тысячи семнадцатый, – Марина внезапно осипла. – Пааш… Паша! Как ты мог?
– Да, мама! Да!
Павел смущённо развёл руками.
– Дорогие родители! Поздравляю вас с днём серебряной свадьбы!
Аня всучила папе букет:
– Скорее дари маме.
У Марины из глаз потекли слёзы.
В коридоре запахло гарью.
– Утка!!! – восторженно заорала Катька.
Всё семейство, толкая друг друга, кинулось в кухню.
Через час разморённый алкоголем и подгоревшей птицей Павел рассказывал дочерям, как он познакомился с мамой. Марина слушала, подперев кулаками щёки. Девочки сидели обнявшись и листали альбом со старыми семейными фотографиями.
Никто не заметил, как в дверях гостиной появился высокий статный молодой человек.
– Здравствуйте. Меня зовут Аркадий. Я друг вашей дочери.
В этот вечер все в доме Облонских были счастливы. Включая Фуксика.
2017 год
Песня с хорошим концом
Изо дня в день он наблюдал, как она кормит птиц. Тонкая, почти прозрачная, стоит на ветру в лютый мороз, а продрогшие синицы, воробьи и снегири собираются стайками и проворно склёвывают корм прямо с её изящных рук-веточек. Казалось, вот сейчас сильный порыв ветра с реки согнёт её пополам, свалит в снег и развеет по сугробам птичье угощение. Но она не обращала на ветер ровным счётом никакого внимания. И на него тоже. Хотя знала, что он смотрит. В этом он не сомневался.
Не заметить его было невозможно. Протягивая птичкам еду, она украдкой кидала на него восхищённые взгляды. Огромного роста, крепкий, кряжистый. Настоящий. Среди её ближайшего окружения таких не было, одна мелочь. Недоросли и слабаки. В нём чувствовалась сила. Даже на расстоянии.
Днём около неё крутились дети. Бегали, смеялись, лепили снежки. Кидались друг в друга и в неё тоже. Она только укоризненно покачивала головой, изредка опираясь на невысокий резной штакетник, отделяющий добротный кирпичный дом от дороги.
С высокого берега реки дом был виден как на ладони. И она. В сером, в ярких красных серёжках на фоне ослепительно белого снега. «Как она не мёрзнет? – думал он. – Такая юная, хрупкая, почти раздетая». Хотелось броситься к ней прямо по льду. Немедленно, сейчас же. Прижать к груди, укрыть от ветра, согреть в объятиях и спрятать от всего мира. Даже от птиц.
Он обнимал её каждую ночь. В мечтах. Она льнула к нему всем телом, покоряясь исходящей от него настойчивой силе, слабея от мощи нежных прикосновений. И тихонько, подобно шелесту ветра в листве, шептала: «Люблю…» Утром все грёзы рассеивались, и она только грустно вздыхала, осознавая несбыточность своих мечтаний. И опять кормила птиц. А он стоял на том же месте. Величественный и бесконечно одинокий. Стоял и смотрел только на неё.
Весна наступила внезапно. Забурлили ручьи. Оживились птицы. Река вышла из берегов и, размыв дорогу, подобралась почти вплотную к калитке палисадника. На вербе набухли почки. По ночам под окнами дежурили коты, оглушительным мяуканьем вызывая на свидание домашнюю кошку Мусю.
Вместо Муси в открытом окне появлялся отец семейства Александр Семёнович и грозно шикал на женихов. Её это забавляло.
Она тоже пробуждалась от зимней спячки вместе с природой. Расправляла плечи, поднимала голову навстречу солнцу, грелась в первых несмелых лучах. И расцветала на глазах.
В один из дней, когда река уже успокоилась и вернулась в русло, к дому подкатил изрядно потрёпанный джип, заляпанный грязью по самую крышу. Громкий звук клаксона всполошил ковыряющихся в палисаднике кур.
Из ворот вышел Александр Семёнович в резиновых сапогах и распахнутой телогрейке, надетой прямо на майку:
– О! Здорово, Аркадий. Какими судьбами? Мост, что ли, наладили?
– Привет, Семёныч. Да, вчера ещё. Проехал. Вон, видишь? – улыбаясь, Аркадий кивнул на джип.
– И куда?
– До фермера доеду. Говорит, комбикорм привезли ему. Можно брать. Тебе курам нужно?
– Да можно бы один мешок. Зацепишь?
– А то! Не вопрос. Потому и заскочил к тебе. Всё равно мимо еду.
– Ну спасибо!
Аркадий вытащил из кармана пачку сигарет:
– Перекурим?
Александр Семёнович чиркнул зажигалкой. Мужчины с удовольствием затянулись, облокотившись на штакетник.
– Слышь, Семёныч? Какая же красивая у тебя рябина. Глаз не оторвать. А ведь молодая ещё.
– Как молодая? Четвёртый год. Красавица, да. В питомнике брал. Какой-то сорт не наш. Плакучая, что ли. Не помню. Но разрослась здорово. Видать, понравилось ей тут.
– Неужто четвёртый? Как время летит. И не замечаешь с хозяйством этим. А может, дашь черенки? Я бы тоже такую посадил.
– Да ты что, Аркаш? Не приживётся. Саженец надо сажать. И не сейчас, а осенью.
– Да? Жаль. Мне так надоел пустырь этот на косогоре перед домом. Один дуб торчит, а зелени хочется.
– Слушай. Ну тогда тебе надо корневых отростков дать. У неё корневая сильная. Может, и вырастет.
– Дашь?
– Дам. Езжай за комбикормом. А я накопаю пока. На обратном пути и заберёшь.
– Ну ты, Семёныч, человек! Спасибо. Не напасёшься денег на питомник этот. Я мигом обернусь, час-полтора…
Джип лихо вырулил на раздолбанную дорогу, подмигнув грязными фарами.
Александр Семёнович вздохнул и пошёл в сарай за лопатой.
Ветра не было, но она дрожала всем телом, когда хозяин осторожно подкапывал и отделял корневые отростки.
– Да не трясись ты, – ласково приговаривал Семёныч, – не больно же.
А она тряслась не от боли – от возбуждения, в предвкушении казавшегося несбыточным счастья. И в благодарном порыве старалась погладить Семёныча по лысеющему затылку: «Я приживусь. Обязательно приживусь!»
С косогора он отчётливо видел залитый солнцем палисадник, мужчину с лопатой, свою любимую с тонкими зеленеющими руками-веточками, и сладкие весенние соки бурлили под корой, поднимаясь от корней к самой кроне.
2019 год
Об авторе:
Елена Наливина родилась 15 апреля 1969 года в г. Выксе Горьковской области.
Училась в медицинском училище, затем в Первом МГМУ им. И. М. Сеченова на факультете фармации.
В 2007–2013 годах работала коммерческим директором двух крупных заводов – производителей фарфора. Занималась рекламой и PR. Сотрудничала со СМИ. Имеет публикации в профессиональном журнале «Посуда».
Первая художественная книга «Арзу» опубликована на «ЛитРес: Самиздат» в январе 2019 года под псевдонимом Ядвига Тобольская.
