Отшельник
Повесть
Завод сантехнического оборудования был приватизирован и вымирал. Закрывались цеха, из них вывозили и распродавали оборудование. Освободившиеся площади сдавали в аренду малым предприятиям типа нашего ООО, куда удалось устроиться после выхода в отставку.
Исправно, бесперебойно и круглосуточно трудилось только литейное производство, где в электроплавильных печах постоянно пополнявшиеся горы алюминиевого металлолома превращались в высокопробный алюминий и в виде стандартных отливок – «чушек» – вывозились с завода.
Въезд в литейку охранял милицейский пост, пропускавший внутрь только машины с металлоломом. Рабочих, занимавшихся сортировкой и подготовкой лома к литью, привозили организованно, в автобусах.
* * *
В мае закрыли заводскую столовую. Мое меню, как и у большинства слесарей-авторемонтников нашей бригады, сократилось до нескольких домашних бутербродов, запиваемых чаем или кофе из термоса.
Металлический стол, бесхозно стоявший в углу цеха, застелили старой клеенкой из закрывшейся столовой, и он превратился в обеденный. На нем до конца перерыва играли в домино на выбывание, убрав остатки еды и хлебные крошки.
Я не попал в первую четверку игроков, вышел на улицу и удобно устроился на облезлой, бывшей когда-то садовой скамейке между корпусами нашего цеха и литейного.
– Не куришь?
– Нет, – ответил я и открыл прикрытые от яркого майского солнца глаза.
Перед скамейкой стоял незнакомый рабочий в старомодной кепке, сшитой из восьми клиньев с пуговкой наверху, в расстегнутом старом ватнике и стираной-перестираной робе.
– После десяти лет жизни отшельником в тайге не переношу табачный дым, выхлопные газы и суету большого города. Слава богу, терпеть осталось недолго: доматываю последний месяц принудиловки на разборке металлолома в вашей литейке. Нас привозят и увозят на ментовском автобусе, – добавил он, опускаясь на скамейку.
– ??? – зароились у меня вопросы, которые, впрочем, я так и не задал.
Несколько минут молчали, потом сосед по скамейке заговорил снова, и я на несколько недель обеденных перерывов превратился во внимательного слушателя.
Услышанную историю попытаюсь пересказать.
Глава первая
В школе он был скорее троечником, чем хорошистом, а потому, заглянув в аттестат зрелости, отец предложил:
– Илья, в институт все равно не поступишь, так что подавай документы в ПТУ.
В ПТУ ему понравилось. Во-первых, обучался конкретному делу, во-вторых, получил востребованную и хорошо оплачиваемую на любом промышленном предприятии профессию слесаря-наладчика металлообрабатывающего оборудования, в том числе станков с ЧПУ.
Производственную практику Илья проходил в крупном приборостроительном объединении «Вымпел». Туда и направили после обучения. Работа понравилась, начал привыкать к коллективу, но получил повестку из военкомата о призыве в армию.
Повезло попасть в танковые войска, где служба прошла в ремонтных мастерских – почти по специальности. Демобилизовался в звании сержанта и возвратился на работу в объединение.
Родители советовали пойти на подготовительные курсы и поступить в индустриальный институт, но судьба распорядилась иначе.
* * *
Ее звали Люба. Направленная в объединение после института по распределению, она работала плановиком-экономистом.
Люба была стройна, привлекательна и улыбчива. Илья мечтал о встрече с ней, но не мог найти повода для знакомства, пока не оказался рядом на первомайской демонстрации.
…Радиогромкоговорители на всю округу вещали: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», выкрикивали партийные лозунги, в перерывах между ними включая веселые маршевые песни. Люди в праздничных колоннах пританцовывали в такт мелодиям и подпевали. Возникало чувство единения, хотелось со всеми дружить и всех обнять.
Играли очередную бравурную мелодию, когда пальцы Ильи случайно коснулись Любиных, и по ним словно пробежал ток. Ее удивленные карие глаза оказались рядом, а ладошка попала в его ладонь.
На одном из перекрестков они вышли из колонны, до вечера гуляли по кумачово-нарядному городу и не могли наговориться.
С того дня почти не расставались.
* * *
В середине декабря был достроен заводской кооперативный дом, и Любе вручили ордер на однокомнатную квартиру, которую они с Ильей обустраивали вдвоем.
Вечером тридцать первого декабря, поздравив родителей с наступающим Новым годом и пообещав вернуться в следующем, Илья помчался к своей Любови, и длинные новогодние праздники они наслаждались друг другом, почти не выходя из дома.
Через год зарегистрировали брак и сыграли свадьбу, на которую из далекой Архангельской области приезжали Любины родители.
На третьем году семейной жизни у них родилась девочка.
И Любина, и его бабушка были Натальями, и малышка единогласно была названа Наташей.
* * *
Через семь лет дочь стала маленькой красавицей, не была избалована и восхищала не только родственников. Готовилась пойти в первый класс. Наташу на все лето, последнее перед школой, отвезли на дачу к бабушке.
В выходные Илья с Любой хотели навестить их, но случилось то, чего не исправить и не искупить.
Объединение «Вымпел» состояло из головной организации и нескольких производственных площадок в разных концах города. Илья часто бывал на них, выполняя задания по ремонту и наладке оборудования. В тот день он быстро справился с работой и на обратном пути решил заехать домой пообедать.
Когда вошел в квартиру, насторожился, услышав шум воды, доносившийся из ванной комнаты. Хотел открыть дверь, но та была заперта изнутри. За ней были слышны голоса, говорившие опасливым полушепотом.
С мыслью, что в квартире воры, Илья взял из кладовки топор и с криком «Кто там, выходи!» отжал дверь.
В ванной стояли голые, дрожавшие от страха его жена и незнакомец восточного типа.
Илью затрясло как от озноба, его прошиб холодный пот, руки сначала онемели, а потом начали крушить топором все подряд, не обращая внимания на кровь и ужас происходящего.
Когда все стихло, он в полубреду позвонил отцу на работу, сообщил о случившемся, попросил ничего не говорить дочери, вызвал милицию и потерял сознание.
Глава вторая
Суд приговорил Илью к пяти годам лишения свободы по статье 107 Уголовного кодекса РФ «Убийство в состоянии аффекта двух и более лиц».
Через адвоката он передал записку родителям, что при первой возможности пришлет письмо, но не на домашний адрес, а на почтовое отделение «до востребования».
* * *
За два месяца этапов и пересылок Илья, потерявший интерес к жизни, из компанейского парня превратился в угрюмого и агрессивного заключенного.
Местом постоянной «прописки» для него стала ИТК-2 Томской области. На сотни километров вокруг – глухая тайга. До Томска около трех тысяч километров.
Он знал, что новичка, впервые попавшего в колонию, будут проверять на знание правил и традиций, потому во время длинных и долгих этапов в доверительных беседах с бывалыми зэками старался усвоить тюремные обычаи, чтобы не стать казачком, а то и опущенным.
Нужно было вынести все истязания «прописки» и не попасть впросак, отвечая на вопросы.
Например, если спросят: «Мать продашь или в задницу дашь?», полагалось ответить: «Задница не дается, мать не продается». «Что будешь есть – мыло со стола или хлеб с параши?» Ответ: «Стол не мыльница, параша не хлебница».
И еще много подобных каверзных вопросов и команд на выполнение. Если поступила команда «Сядь!», то нельзя садиться – даже на пол. Надо присесть на корточки.
Илья справился с испытаниями, но когда на него замахнулись табуреткой, не сдержался, выхватил ее из рук истязателя и начал крушить все вокруг.
Прописка закончилась пятью сутками ШИЗО и кличкой Дикий.
Когда возвратился из карцера, сообщил свой адрес родителям и ждал ответа.
Отец написал, что Наташе сказали, будто мама и папа погибли в автокатастрофе. Они оформили попечительство над внучкой, перевезли ее к себе, чтобы оградить от слухов, и планируют переселиться в другой город.
Письма приходили нечасто, но регулярно. Из одного, пришедшего на третьем году срока Илья узнал, что родители вместе с внучкой Наташей переехали в Краснодар, удачно обменяв свою двушку на трехкомнатную, куда и нужно писать, но тоже «до востребования».
* * *
Специальность, полученная в ПТУ, помогла выжить. Первый год срока Илья отработал на лесоповале. Остальные годы слесарничал и ремонтировал сильно изношенное оборудование во внутризонном ремонтном цехе и на местном фанерном комбинате, расположенном на левом берегу реки Кети, притока Оби.
На поточных линиях комбината изготавливались все виды фанеры, кроме авиационной, для которой нужен легкий и прочный березовый шпон. Березы в этих краях встречались редко.
Цех по производству бакелитовой, ламинированной и облицовочной фанеры бетонным торцом, не огражденным забором, выходил к излучине реки. На его глухой торцовой стене было лишь несколько высоко расположенных небольших зарешеченных окон – в туалетах и душе.
Охранники-конвоиры, один из которых постоянно дежурил в цехе, привыкли, что неразговорчивый ремонтник,
в какой бы части огромного цеха ни работал, всегда вовремя возвращался на построение к обеду или концу смены.
Теплой летней ночью пятого года сидки, когда в слабо освещенном дежурным светом бараке были слышны только сонные храпы и сопение, чутко спавший Илья почувствовал толчок в плечо.
Зэк с соседней шконки жестом подозвал его к себе и прошептал почти в ухо:
– Я слышал, что завтра в карточной игре один из проигравшихся воров ставит тебя нá кон и, если снова проиграет, обязательно опустит, несмотря на погоняло Дикий. Если не удастся опустить, то пришьет. У тебя катушки на размотке, так что решай сам.
Илья понял, что выход один – «идти на траву», как говорят на зоне. Реально это возможно только с территории фанерного комбината, куда его утром и должны доставить для контрольного испытания калибровочного станка и пресса горячего прессования линии облицовочной фанеры, остановленной накануне для ППР (планово-предупредительного ремонта).
Ночь прошла почти без сна, но решение было принято.
Наутро рабочая бригада, в которую вошел и Илья, была отконвоирована в цех и, после инструктажа, ровно в восемь приступила к работе.
В гуле и грохоте работающих линий Илья, как обычно, получил в инструментальной кладовой деревянный переносной ящик с необходимым набором инструментов, попросил добавить плоскогубцы и большой молоток, почти кувалду.
Машинально сунув плоскогубцы в карман, он направился к огромному калибровочному станку. На нем стволы деревьев обтачивают до гладкого цилиндра нужного диаметра, удаляя сучки и кору, режут на чурки одинаковой длины и отправляют в ванну с горячей водой, чтобы древесина пропиталась влагой перед лущением на шпон.
Илья сделал вид, что проверяет качество заточки ножей, ненадолго задержался возле изготавливающего шпон лущильного станка, прошел мимо раскройного, камеры сушки, в которой вертикально подвешенные листы шпона высушиваются, и скрылся за прессом горячего прессования.
Там прихватил оставленную накануне электриками стремянку, поспешил к туалету и, войдя, установил ее у наружной стены. Верх стремянки пришелся на середину створки окна размером с большую форточку. Поворотной ручки на створке не было: ее ставили на место при генеральных уборках и только в присутствии охранника.
Илья встал на нижнюю ступеньку, поставил ящик с инструментами на площадку вверху лестницы, с гулко бьющимся сердцем поднялся к окну, среди гаечных ключей и отверток нашел изогнутый инструментальный ключ квадратного сечения нужного размера, вставил в замочное отверстие, повернул и попробовал открыть створку. Не поддалась. Тогда большой отверткой отжал ее, открыл настежь
и попытался выломать решетку разводным гаечным ключом. Опять не получилось… но обнаружилось слабое место в заделке, по которому ударил молотком изо всей силы. Еще и еще раз!
И решетка со звоном полетела вниз!..
Илья выглянул из окна и внимательно осмотрел каждый бугорок и кустик.
Убедившись, что внизу ни души – только сосны да ели, – опустился на несколько ступеней, спиной и руками уперся в стремянку… Перебирая по стене, поднял ноги до уровня окна, высунул их наружу и, оттолкнувшись, полетел вниз.
Не задев фундаментного выступа, он упал ничком на мягкую хвойную лесную подстилку. Мгновение лежал неподвижно, озираясь по сторонам, потом, как сильно сжатая и внезапно отпущенная пружина, вскочил на ноги и помчался к реке.
Молнией мелькнула мысль: «Если уборная до обеда никому не понадобится, искать меня начнут после часа дня и, скорее всего, вниз по течению, в сторону цивилизации. Значит, бежать нужно против течения…»
Глава третья
Илья мчался то вдоль берега, то, чтобы сбить со следа собак, брел по мелководью.
Когда его гады пропитались водой и стали неподъемными, поднялся на высокий берег к зарослям кедрового подлеска, углубился в лес и пошел быстрым шагом, местами перелезая через бурелом. Где была возможность, переходил на бег.
Лишившись часов на одной из пересылок, давно привыкший определять время по распорядку зоны и ощущениям желудка, он понимал, что обед прошел, до ужина далеко, но, чтобы уйти как можно дальше, нужно остановиться и немного отдохнуть.
Илья набрал кучу валежника и только успел залезть под него, как услышал гул вертолета, кружившего над рекой и прибрежной тайгой.
Когда гул приближался и превращался в грохот, он сжимался в комок и старался не шевелиться.
…Вечерние сумерки стали сгущаться, и вертолет улетел. Илья некоторое время лежал, вслушиваясь в тишину, осторожно выбрался из укрытия и решил идти краем леса.
Луна, повисшая над рекой, помогала ориентироваться, и он шел, пока мог, иногда спускаясь к воде, чтобы утолить жажду.
Ночевал под огромной елью, укрывшись наломанными с нее ветками.
* * *
Разбудили Илью ранние лучи солнца, пробившиеся сквозь просветы елового лапника его убежища, и острое чувство голода.
Два куска утренней пайки хлеба, припасенные со вчерашнего завтрака, оказались на месте, в кармане арестантской куртки. В другом кармане сохранился коробок спичек и не выпавшие при падении плоскогубцы-кусачки.
Хлеб хотелось проглотить весь и сразу, но он бережно разделил его на четыре равные части, решив, что будет есть не больше одного ломтика в день. Оглядевшись, обратил внимание, что спал рядом с невысокими кустиками голубики.
Илья набивал рот крупными сочными ягодами, добавляя крошечные кусочки хлеба, пока не решил, что пора двигаться дальше.
На второй и третий день вертолет возвращался, расширяя территорию облета, и он решил, что отдыхать будет днем, а идти вечером или ночью.
Четвертый день прошел в тишине. Возможно, поиски прекратили, но в светлое время суток Илья на всякий случай отлеживался.
* * *
Доевший последние крошки хлеба, питавшийся голубикой и изредка попадавшейся черникой, к вечеру пятого дня Илья отважился развести небольшой костерок, чтобы поджарить встречавшиеся почти на каждом шагу грибы. Накануне пробовал есть их сырыми, но не смог.
Он выкрутил из земли десяток крупных подберезовиков и почистил. Нашел подходящего размера прутик, плоскогубцами снял кору, нанизал на него первый гриб и поджарил. Без соли подберезовик был невкусным, но съедобным.
Тремя грибами наелся. Закопав остальные в горячую золу, чтобы съесть позже, сел на отломок разрушенной молнией сосны и задумался, задавая самому себе вопросы и пытаясь ответить на них.
Куда он идет, где остановится и что его остановит?.. Если выживет, то для чего и ради кого?.. Может, вернуться на зону и будь что будет?.. Но раз удалось бежать, значит, его жизнь для чего-то нужна…
* * *
Шестой день пути, и ни одной души, ни одного человеческого голоса!..
Илья шел… скорее, брел, не теряя реку из виду, когда обонянием, обострившимся почти до звериного, почувствовал слабый запах дыма. Наконец-то!
Хотелось бежать в том направлении, но удалось только чуть ускорить шаг. На большее не хватило сил.
Вечерело. Ему казалось, что не найдет источник запаха до темноты, когда почти наткнулся на чуть теплившиеся угли костра, рядом с которым кто-то оставил консервную банку с недоеденной говяжьей тушенкой и большой кусок хлеба.
Трясущимися от голода руками Илья схватил банку, поднес ко рту, чтобы есть прямо из нее. Не получилось – чуть не порезал губы об острый край. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, успокоился, стал выковыривать мясо указательным пальцем и ел его с хлебом, наслаждаясь почти забытым вкусом тушенки.
В чистую (словно в ней ничего не было) банку он вложил остаток хлеба, сунул в карман и стал устраивать ночлег рядом с погасшим костром.
Кто здесь был?.. Почему ушел, не доев?.. Кого испугался?..
На крики: «Ау! Кто ты? Отзовись!» отвечало гулкое повторявшееся и затихавшее вдали эхо.
Утром следующего дня Илья спустился к реке и впервые за время пути пил воду не согнутой в ковшик ладошкой, а из консервной банки, вдыхая сохранившийся мясной аромат и заедая остатками хлеба.
И он пошел вдоль берега в надежде, что вскоре встретится с людьми, пусть даже они сдадут его властям.
Когда усталость, ставшая привычной, дала команду на отдых, слабый ветерок снова принес запах дыма. И повторилось вчерашнее: почти полная банка тушенки, хлеб и надежда на чудо.
За несколько десятков метров до костра Илья пересек чуть заметную тропинку, уходящую в глубь леса. Готовый к любой встрече, пусть и со зверем, он с гулко бьющимся сердцем быстро поел, засыпал землей посверкивающие искорками остатки костра, возвратился к тропе и пошел по ней.
Шел долго. Когда солнце, близкое к закату, высветило среди сосен небольшой домик, Илья хотел бежать к нему, но удалось только ускорить шаг.
* * *
Похоже, он набрел на охотничью заимку. Входная дверь закрыта на щеколду, в которую вместо навесного замка вставлен проржавевший болт, соединенный тонким кожаным ремешком с дверной ручкой. И никого рядом.
Илья вытащил болт, оставил висеть на ручке и открыл дверь. В слабом свете, проникавшем через дверной проем и небольшое окошко, видны были две широкие лавки вдоль стен и узкий стол между ними.
Не успев ничего толком рассмотреть, он лег на одну из лавок и забылся в глубоком сне.
Проснулся от яркого света, льющегося из окна. Открывать глаза не хотелось. Лежал, перебирая события последних дней, и боялся шевельнуться, чтобы случившееся не исчезло, как видение.
Когда воспоминания добрались до тушенки и рот переполнился слюной, послышался скрип открываемой двери.
Илья вскочил, готовый ответить за вторжение в чужой дом, но услышал:
– Тихо, паря… сядь и сиди спокойно.
В домик, с двустволкой в руках и рюкзаком за спиной, по-хозяйски уверенно вошла молодая женщина. Не выпуская ружья из рук, она сняла рюкзак, поставила в угол у двери и села на противоположную от Ильи лавку.
Женщина была одета так, словно пришла из девятнадцатого века. Из-под длинной серой юбки – похоже, домотканой – выглядывали почти мужские ботинки. Головной платок закрывал не только волосы, но и лоб. За черной бархатной жакеткой, не застегнутой на две верхние пуговицы, был виден вышитый красным крестиком воротник белой блузки. Можно было бы принять ее за монахиню, но те не ходят с ружьем.
– Не спрашиваю, кто ты и откуда… но, похоже, ты тот, кого объявили во всесоюзный розыск. И ты не охотник, а то заметил бы, что я несколько дней хожу рядом с тобой, проверяя наши капканы, поставленные на лис и барсуков. Увидев, что совсем плох, решила поддержать. Тушенку-то, поди, доел?
Илья хотел поблагодарить хозяйку, но только шевельнулся, как увидел направленные на него черные кружочки стволов.
– О том, что ты в наших краях, никто не знает, кроме меня. Оставлю немного продуктов. Соль, спички, крупу найдешь на полках. Можешь пока оставаться здесь. Если хочешь, иди дальше, если знаешь куда.
Она достала из рюкзака и положила на стол пару банок тушенки, несколько вареных картофелин и буханку хлеба.
– Если кто придет, скажешь, что привела тебя Дарья Кутяева. А пока… с Богом!
Дарья внимательно, будто изучая, посмотрела на Илью яркими серо-зелеными глазами, подарила ему улыбку с симпатичными ямочками на щеках, надела рюкзак на плечи, ружье закинула за спину и быстро вышла.
* * *
Илья стал привыкать к жизни под крышей.
Его временное пристанище вполне годилось для жизни. В левом углу стояла небольшая металлическая печь, которая могла служить и плитой. В правом, «красном» углу висела икона. На уголковой полочке под ней стояла лампадка, наполненная маслом.
Вдоль боковых стен почти во всю длину тянулись полки с расставленными на них круглыми берестяными коробками и коробочками. Похоже, там и хранились припасы, о которых говорила хозяйка.
Его внимание привлекло кольцо на полу под окном. Когда потянул за него, открылся вход в подпол с приставной лесенкой. Илья спустился вниз и оказался в аккуратно обшитом досками погребе.
В скудном свете, проникавшем через открытый люк, удалось рассмотреть только ближний угол, в котором были сложены разного размера плетеные из ивовых прутьев корзины и корзиночки, заплечный берестяной короб да деревянная пустая бочка, перевернутая вверх дном.
Илья поднялся наверх, закрыл люк, и к нему вернулось забытое чувство безопасности и уюта.
Через день возвратилась Дарья в сопровождении крупного пожилого мужчины с окладистой седой бородой. Илья напрягся, готовый бежать, но повелительный жест большой мужской ладони заставил его сесть на лавку.
– Меня зовут Прохором. А как тебя, мил-человек?
– Ильей, – его голос прозвучал неожиданно робко.
– Ну вот и хорошо, будем знакомы. – И обратился к Дарье: – Дочка, ты иди домой. Мы справимся без тебя. Да и я долго не задержусь.
После ухода Дарьи мужчина продолжил:
– Давай, паря, так. Сначала ты все расскажешь о себе. Кто ты, откуда, за что и по какой статье сидел, что заставило бежать, а уж потом посмотрим, что с тобой делать.
Когда Илья, сначала сбивчиво и торопясь, а потом все спокойнее и обстоятельнее рассказывал о своей жизни, Прохор внимательно, не перебивая, слушал и сказал в заключение:
– Я тебе не судья. Грех твой тяжек, но Господь милостив. Если Он позволил бежать и привел тебя к нам, значит, сохранив жизнь, дает надежду на искупление, ибо нет греха неискупимого.
И, немного помолчав, словно в раздумье, добавил:
– Вижу, что ты не вор. К ним у нас отношение особое. Мы, старообрядцы, – кержаки, воров не прощаем. И рассказу твоему я поверил. Так что завтра поговорим обо всем подробнее. С Богом.
На следующее утро Илья услышал цокот копыт, открыл дверь и увидел Прохора, подъезжающего на лошади. Спешившись, он снял пару тюков, притороченных к седлу, и вошел в дом.
– Здесь небольшой запас еды, канистра керосина, керосиновая лампа, топор, ножовка, охотничий нож и штыковая лопата. Без черенка, его сделаешь сам. В нескольких километрах отсюда есть потаенная поляна, где сможешь построить себе жилище. Лошади туда не пройти. Пойдем пешком. Пока не обустроишься, ночевать можешь в этой избе, но не больше двух-трех недель.
Илья бросился к поклаже, чтобы взять с собой.
– Не суетись. Отправимся налегке. Все, что понадобится, перенесешь постепенно. Дорогу запоминай. Кое-где можешь ножом оставлять малозаметные метки на стволах деревьев.
* * *
До места шли больше двух часов через почти непроходимую тайгу.
Поляна оказалась достаточно просторной для дома и хозяйственных построек. И вокруг только дремучий лес.
– Стройку предлагаю начать с землянки. Инструменты у тебя есть, материалы для строительства тоже. Лес вот он, далеко ходить не надо. Все понял? Тогда пошли.
Обратный путь показался короче и прошел в беседе, которую начал Прохор.
– Какой срок давности по твоей статье?
– Десять лет.
– А если сдашься властям?
– Досижу свой срок и четыре года за побег. Но воры могут пришить и раньше.
– Ты, однако, о староверах-то слышал что-нибудь?
– Нет. Разве что в школе на уроках истории, когда рассказывали о церковном расколе.
– Не знаю, что рассказывали в школе, но раз уж попал в наши края, и, похоже, надолго, то знать о тех, с кем будешь жить рядом, думаю, будет полезно.
…Раскололась церковь в середине семнадцатого века при царе Алексее Михайловиче Романове, когда патриарх Никон решил провести церковную реформу, изменившую все каноны и Устав Богослужения. Даже креститься предложил не двумя перстами, как раньше, а тремя и отменил земные поклоны.
Исповедание, которое существовало до раскола, стали называть старой верой, а ее сторонников – староверами. Новоявленное же назвали новой верой и отказывающихся переходить в нее жестоко преследовали, особенно при царе-антихристе Петре Первом. Протопоп Аввакум призывал не бояться мучителей, кнутом и виселицей утверждающих новую веру, и быть готовыми пострадать за старую христианскую.
Илья старался идти рядом с Прохором и внимательно слушал его рассказ, а тот продолжал:
– Староверы, чтобы сохранить семьи, скрывались от преследователей в самых глухих и необжитых уголках страны. Гонения продолжались до царствования благоверной Екатерины Второй, которая объявила староверов не раскольниками, а старообрядцами и, говорят, по совету князя Потёмкина, стала их массово высылать в Сибирь для заселения необъятных просторов России. Мы и есть потомки тех старообрядцев. Нас называют еще и кержаками, потому что наши предки, переселенные из Нижегородской губернии, жили там на берегах реки Керженец. Все кержаки беспоповцы. Мы считаем, что священники предали истинную веру. Их роль у нас исполняют духовные наставники, которые не только помогают сохранить старые обряды, но и учат жить по-христиански.
Услышав радостное ржание лошади, почуявшей приближение хозяина, Прохор прервал рассказ.
Глава четвертая
Илье понадобилось десять дней, чтобы вырыть и построить землянку.
Прохор разрешил раз в неделю, по воскресеньям, приходить в его охотничий домик – как на базу, для пополнения запасов, – и объяснил:
– Наши расходы ты должен будешь оплатить. Это отложим до той поры, когда начнешь зарабатывать охотой. Охотиться тебе пока нечем, но можешь заняться собирательством. Ягод много. Будешь приносить в домик, а мы реализовывать. Так и заработаешь на охотничьи принадлежности.
– Корзины и короб я могу брать?..
– Можешь. И еще. Рядом с твоей поляной есть речушка, впадающая в Кеть. В следующий раз принесу крючки и леску. Будешь ловить рыбу для себя.
* * *
Теперь Илья с берестяным коробом на спине каждый день уходил в лес на тихую охоту и не возвращался, пока короб не наполнялся черникой или голубикой. Старался двигаться в сторону охотничьего домика. Там пересыпал ягоды в корзины и опускал в погреб.
Еще один-два короба удавалось набрать, не уходя далеко от «базы». И так до конца ягодного сезона.
Сколько бы раз Илья ни приходил в домик для пересыпки ягод, там никого не было. Ждали его только пустые корзины на полу.
В один из воскресных дней, когда он принес очередной короб ягод, в домик вошла Дарья.
– Здравствуйте. Здесь в коробке рыболовные крючки, катушка лески и поплавки.
Женщина положила коробку на полку и повернулась к выходу.
«Поговорить бы с ней… о чем угодно, лишь бы не молчать», – думал Илья.
Задал несколько вопросов о рыбалке, о жизни в тайге и узнал, что она вовсе не дочь Прохора, как он ее называет, а невестка – вдова его младшего сына.
У Прохора Ивановича было пять сыновей. Старшие давно живут своими домами, родили ему внучку и троих внуков.
Младший успел прожить с молодой женой лишь два года, детей не нажил и нелепо погиб на зимней охоте, когда снегоход вместе с ним сорвался с высокого берега и ушел под лед Кети.
Илья слушал грустную историю, и ему хотелось обнять Дарью, пожалеть… Но та, угадав его намерения, потянулась за ружьем, с которым в тайге, похоже, не расставалась, и, не прощаясь, вышла.
С того дня вторым видом тихой охоты для Ильи стала рыбалка. На первую, настоящую, нужно было еще заработать.
По утренней зорьке он, накопав червей, брал свою нехитрую рыболовную снасть и шел к невысокому, но обрывистому берегу реки. В чистой, прозрачной воде были видны самые мелкие камушки на дне и бесчисленные стайки рыб, снующие туда-сюда.
Непуганая рыба ловилась и на пустой крючок.
Видно было, как стайка сначала осторожно, словно принюхиваясь, кружила вокруг поблескивающего незнакомого предмета, а когда самая отважная пробовала крючок на вкус, оставалось только подсечь и вытащить ее из воды. Илья запасался дождевыми червями – в основном для подкормки.
Такая рыбалка много времени не отнимала. Чаще всего попадались окуни, плотва, караси, иногда карпы и лещи.
* * *
Близилась осень. Чернику и голубику сменила брусника. В очередной раз подходя к «базе», Илья увидел двух оседланных лошадей и приоткрытую дверь, в которую и заглянул.
На лавке сидел Прохор, рядом с ним стояли круглая печка-буржуйка и одноколенная жестяная труба. На другой лавке лежала груда одежды. Под ней угадывалась обувь.
Прохор почти по-дружески поздоровался с Ильей, но протянутую руку не пожал.
– Не за горой холодá. Я привез печку, чтобы ты смог обогреваться. И пора скинуть арестантскую робу. Это одежда и обувь младшего сына, – указал он на лавку, – думаю, будет впору.
Илья начал благодарить за такую щедрость, но услышал:
– Да ладно, отработаешь. Робу сожги, чтобы следа не было. Я приехал и по другому поводу. У нас забарахлил дизельгенератор, дающий свет и питающий некоторые механизмы – такие, как крупорушка. Ты рассказывал, что ремонтировал самое разное оборудование. Может, и в этом разберешься?
В деревне никто не догадается, что ты беглый, тем более оброс бородой. Если согласен, переодевайся и поедем.
Илья на миг задумался, понимая, чем рискует, но отказаться не мог.
– На лошадь-то садился когда-нибудь?
– Нет, разве что в детстве, когда был у родственников в деревне.
– Так и думал… Потому привел самую спокойную кобылу.
Илья переоделся. Такую одежду носили в конце девятнадцатого, начале двадцатого века. Она оказалась его размера. Сапоги-хромки были мягки и удобны.
Прохор, не скрывая печали, смотрел на вещи сына, надеваемые Ильей, как бы прощаясь с ними.
– Вроде все подошло. Нам пора, однако.
Он по-молодому вскочил в седло, Илья неуклюже взгромоздился на свою лошадь, и они поехали.
Прохор считал, что доехали быстро. Илье казалось, что бесконечно долго. Он отбил себе зад, трясясь в седле, а его внутренности при каждом подскоке были готовы выскочить наружу
Деревня удобно расположилась в пойме излучины реки Кеть. Аккуратные избы выглядели добротно и солидно. Строительный вагончик с дизель-генератором внутри стоял на самом краю деревни, и они никого не встретили.
Ремонт (да скорее и не ремонт, а регулировка двигателя с подтяжкой ремня вентилятора и заменой масла) много времени не занял. Поменяв масло, Илья проверил работу генератора на холостом ходу и на разных оборотах, и хотел было собираться обратно.
Прохор предложил пойти к нему в дом отобедать, а услышав отказ, сказал:
– Может, и правильно. Скажу Дарье, чтобы принесла обед сюда.
Вскоре после его ухода пришла Дарья с корзиной, накрытой белой косынкой, под которой были большая глиняная миска борща, в миске поменьше крупные куски свинины с жареной картошкой, рядом деревянная ложка и толстый ломоть хлеба.
Илья поставил чашку на узкий верстак у стены, взял ложку, и ему показалось, что нигде и никогда так вкусно не ел.
Дарья стояла рядом и неотрывно смотрела на него, словно любуясь и радуясь за доставленное удовольствие, а когда собрала пустую посуду в корзину, покраснев, робко спросила:
– Можно я иногда буду приходить к твоей землянке?
Он не успел ответить, а женщины и след простыл.
* * *
Через три дня Илью снова ждал Прохор.
– Я принес тебе пять капканов. Это самозахватывающие капканы «Тайга номер четыре» на выдру, песца, лисицу, росомаху. Пока мало для настоящей охоты, но для начала хватит. Эти ты заработал, значит, заработаешь и еще. Видишь, на каждом капкане есть кольцо, к которому крепится трос-вертлюг, соединенный с якорем, – он должен быть так крепко вбит в землю, чтобы зверь не мог его вытащить. Если случайно попадется глупый заяц или куропатка, будешь с мясом. Приманка может быть и рыбная, и мясная, лучше с душком. Территорию для расстановки капканов выберешь сам, но в стороне и подальше от наших.
Они вышли из землянки, и Прохор показал, как нужно устанавливать капканы, как настораживать их и куда класть приманку.
– Пока не научился разделывать звериные тушки и снимать шкуру, забирать их у тебя будет Дарья, которая регулярно проверяет свои несколько десятков капканов, расставленных по всей округе.
Илья установил капканы вдалеке друг от друга, каждый день обходил, проверяя, и уже потерял надежду, что в них кто-то попадется, когда при очередном обходе услышал жалобный крик, похожий на детский плач.
В капкане бился, пытаясь вырваться, крупный заяц. Илье стало так жаль его, что захотелось отпустить.
Неожиданно, неизвестно откуда, появилась Дарья с палкой в руке. Одним ударом по голове она оглушила зайца и высвободила его лапу.
– Однако, он от кого-то убегал, может, от тебя… Прыгнул на капкан, глупый, вот и попался. С почином!
– А ты откуда взялась?.. Следила за мной?
– Следила… потому что знаю, если бы ты пожалел первую добычу и отпустил ее, то и охотиться бы не смог. Со мной это тоже было. И мне помогли победить мешающую охоте жалость.
К землянке возвратились вдвоем. Дарья достала нож и, сидя на бревне-коротыше, оставшемся после Ильиной стройки, ловко разделала заячью тушку и сняла шкурку.
– Разжигай костер.
Они сидели у костра, ели жестковатое, но вкусное мясо и говорили, говорили обо всем на свете. Илья рассказывал о жизни в городе, кино и театрах, трамваях и метро. От Дарьи узнал об обычаях кержаков-старообрядцев.
Все мужчины у них бородаты. Носят простые домотканые рубахи. За руку с иноверцами не здороваются. Приветливы со всеми, но с иноверцем не станут есть за одним столом или подадут посуду, специально помеченную, из которой сами не едят. Женщины ходят в сарафанах или длинных юбках, с чужими по вере не общаются и даже касаться их не должны.
В общине трудятся все, от мала до велика. Любое дело начинается и заканчивается молитвой. И полная взаимопомощь. Каждый знает, что и в беде, и в радости не будет одинок.
Глава пятая
Со временем в капканы Ильи стали попадаться лисы и росомахи, а с наступлением холодов – по первому снегу – попался песец. Это была большая удача.
Он теперь самостоятельно снимал шкурки, чистил их от мезги, растягивал на сушиле, сделанном по подсказке Прохора из подручных материалов, и через Дарью отправлял их в деревню для продажи через старообрядческое охотничье-промысловое хозяйство.
Количество капканов увеличивалось, а вместе с ними и число сданных шкурок. Да и Дарья рассказала о древнем способе зимней ловли песца без капкана.
Один, скошенный, конец достаточно длинного нетолстого, но тяжелого бревна упирается в ствол дерева или защемляется между веток, другой, поднятый под острым углом, через тонкий сторожок опирается на толстую ветку или горизонтальное бревно. Приманка кладется под сторожок.
Песец дергает приманку, сторожок выскакивает из-под бревна, и зверек, оглушенный ударом по голове, падает замертво. Остается только вовремя, пока не занесло снегом или не съели другие звери, подобрать замерзшую тушку.
* * *
К весне Илья заработал не только на капканы, но и на ружье с запасом патронов.
Он знал, где гнездится множество рябчиков. Туда и отправился на охоту. Птицы стайками сидели на ветках огромных лиственниц.
Илья выбрал самого крупного, прицелился и выстрелил. Подбитый рябчик упал на землю. Остальные даже не шевельнулись. Они, похоже, никогда не слышали звук выстрела и не знали, чем это грозит.
Он подстрелил еще пару, чтобы хватило на обед, а птицы так и не взлетели.
Дарья приходила к нему все чаще. Их беседам, казалось, не будет конца, а расставаться становилось все труднее.
Когда заходили в землянку погреться, часто сидели рядом на топчане, но не ближе расстояния вытянутой руки. Если Илья пытался приблизиться, она убегала.
Природа может долго ждать, но обязательно возьмет свое, и на втором году его отшельнической жизни случилось то, чего так страшилась Дарья.
Им было не насытиться друг другом, им не хотелось расставаться, а ей, к сожалению, каждый раз нужно было возвращаться домой.
Илья таким счастливым никогда не был. Дарья тоже, но примешивалась горечь неотступного чувства вины перед близкими и общиной.
Добрейший Прохор Иванович долго делал вид, что ни о чем не догадывается, но, когда Дарья стала светиться от счастья, не выдержал и, чтобы избежать позора, велел возвратиться к родителям, жившим в кержацкой общине на берегу реки Васюган, у кромки Васюганских болот.
* * *
Илья возвращался после обхода капканов, которые в этот день оказались пустыми, когда увидел, что к землянке идет Дарья, ведущая на поводу лошадь с притороченными к седлу двумя узлами по бокам и ружьем.
После жарких поцелуев и долгих объятий она рассказала о решении Прохора Ивановича и объявила, что дальше пойдет одна.
– Как одна? А я что, больше тебе не нужен? – Илья метался по землянке, готовый взорваться от возмущения…
Потом они долго мирились и решили, что пойдут вместе.
Дарья сказала, что в районе их поселения, но далеко от деревни есть старый скит, где многие годы жил монах-отшельник. Он умер, но его домик, построенный из неподдающейся времени лиственницы, возможно, цел.
Туда они и отправились, погрузив на лошадь в придачу к Дарьиным те вещи Ильи, которые решили взять с собой.
Через несколько дней пути Дарья, ориентирующаяся в тайге как у себя дома, вышла точно на монашеский скит.
Домик, как и землянка Ильи, стоял на краю уединенной поляны в окружении девственной тайги. Он не знал замков, но оказался цел. После уборки и небольшого ремонта крыши в нем вполне можно было жить.
Мучимые жаждой, они пошли в тайгу и в сотне метров от домика обнаружили родник с чистейшей и вкусной водой.
* * *
Так началась их спокойная семейная жизнь. Родители Дарьи сначала были готовы проклясть ее за связь с иноверцем, но со временем смирились и иногда приходили в гости.
Свободных охотничьих угодий на Васюганских болотах много, и охота была почти всегда удачной. Пушистые шкурки Дарья передавала в общину для реализации.
Вырученных денег хватало на все, и они решили часть средств отправлять родителям Ильи через почту «до востребования». Те, считавшие сына погибшим или пропавшим без вести, когда получили первый довольно крупный перевод от неизвестного лица, хотели возвратить его обратно, но остановила смутная и невероятная догадка.
Когда переводы из разных почтовых отделений Сибири стали приходить регулярно, они все поняли. Внучке объяснили, что помощь поступает от виновника аварии, в которой погибли ее родители.
Через год у Ильи и Дарьи родился мальчик. В честь отца Ильи решили дать ему имя Василий. С того дня и намного лет вперед их жизнь стала связана с заботами о сыне и мечтами о его счастливом будущем.
Огорчало, что официального отчества не могли дать, пока его папа на нелегальном положении.
* * *
Когда заканчивался срок давности по преступлению, Дарья предложила сдаться властям и согласилась ждать его все четыре года, которые могут добавить за побег.
Они решили, что Илья сам придет в милицию, но не в местную, а в родном городе. Без документов туда добраться можно только на попутках и электричках.
На дорогу ушло больше месяца, но он благополучно доехал.
Состоялся суд. Ему дали четыре года принудительных работ. Отбывание наказания определили в спецпоселении. Оттуда на завод и привозили.
К нему приезжал отец. Он подробно рассказал об успехах внучки. Она окончила школу с серебряной медалью и успешно поступила в институт. На вопрос Ильи, сможет ли увидеть дочку, отец ответил, что если он не хочет испортить ей жизнь, то делать этого нельзя…
* * *
…Последние дни мая были дождливыми. Обеденные перерывы пролетали в доминошных сражениях. Из цеха не выходили до конца смены.
Когда солнце просушило скамейку, я почти каждый день выходил посидеть на ней, но знакомого «отшельника» больше не видел, хоть милицейский автобус и подвозил ежедневно рабочие бригады.
Примечания
Гады – рабочие ботинки
Зона – колония, тюрьма
Зэк – заключенный
Идти на траву – бежать из колонии
Казачок – человек на побегушках
Катушки на размотке – заканчивается срок лишения свободы
Мент – милиционер, дружинник
Опущенный – заключенный, над которым совершен акт насильственного мужеложства
Параша – унитаз, помойное ведро
Пересылка – пересыльная тюрьма, где формируются партии осужденных для этапирования
Принудиловка – исправительные работы
Пришить – убить, зарезать
Сидка – срок лишения свободы
ШИЗО – штрафной изолятор
Шконка – кровать, постель
Использованная литература
- А. Багаев. Тайные тропы старообрядцев.
- Старообрядцы Томского края (из сети Интернет).
- Л. Мильяненков. По ту сторону закона.
Об авторе:
Родился 31 мая 1939 года в Ленинграде. Прописан и живет в Петербурге. Образование высшее. Окончил вечернее отделение Ленинградского института точной механики и оптики (ЛИТМО), диплом которого получил в 1971 году.
Работал до семидесяти двух лет. С последнего предприятия ушел в 2011 году, после чего и взялся за перо.
За прошедшее время написано и опубликовано издательством «Союз писателей» (г. Новокузнецк) 18 рассказов, 5 повестей, 7 сказок и рассказов для детей, 7 путевых иллюстрированных очерков.
В литературно-историческом журнале «Дом польский» напечатаны несколько рассказов и повесть «Отшельник».
Станислав Романович – кандидат в члены Интернационального Союза писателей. Отмечен медалью ИСП «65 лет со дня основания организации».
