Рассказ ветерана
(глава из книги «Сибирские рассказы»)
Старинное забайкальское село Усть-Онон, лежащее на стрелке, где от слияния Ингоды и Онона начинается река Шилка. Из числа немногих вернувшихся с войны мужиков жил там уже вполне пожилой охотник Волокитин по прозвищу Дёмич. Именно так к нему все и обращались. А может быть, это было его отчество: мне неведомо. С моложавой выправкой, высокий и широкоплечий, потомок так называемых «суворников», то есть суворовских солдат, сосланных в Забайкалье при Павле Первом. Про таких издавна говорили, что это «…люди особливые и никого не боятся; как сойдутся, так про боевые дела своих прадедов вспоминают… Он, брат, суворник, ему пуля не страшна». Пришлось мне с ним однажды в конце шестидесятых, во время краткого отпуска, по первому снегу поохотиться на белок в приононской тайге и заночевать в зимовье. Подошли к лесной избушке, когда короткий ноябрьский день уступил место длинной ночи. Перво-
наперво растопили печь, вдохнув жизнь в настывшее помещение. Нагребли в котелки снега и натаяли воду. Сварили пельмени, подкрепились и разлеглись на полатях, чтоб дать отдых уставшим ногам. Топящаяся железная печь гудит и бросает отсветы на стены. И то сказать, огонь для таёжника – это свет, тепло, пища и хорошее настроение. Одним словом – благодать! Слегка отдохнув, вскипятили и попили чай. Ободрали белок, свернув в клубки бусые шкурки. Почистили оружие. За долгий вечер переговорили о многом. Обратив внимание на мои лёгкие сошки из осины, Дёмич заметил:
– Чё это, паря, у тебя сажанки-то таки хлипкие? Могут сломаться и подвести в неровён час.
– Зато лёгкие и для моей мелкашки в самый раз. Пока не подводили. Это для карабина надо крепкие, из листвянки. Так у меня есть такие, храню их пока в кладовой до охоты на зверя. Час придёт – воспользуюсь.
– Из листвени, паря, самые сподручные. Мою судьбу они на фронте круто развернули. Если бы тогда оставили в пехоте, то так и до сих пор гнил бы в болотах в незнакомой дальней сторонушке.
– А что, на фронте и сажанки были на вооружении? Впервые слышу.
– Были, паря, были. Многие из сибиряков-охотников их делали по возможности. И это не запрещалось. Хоть и не по уставу было, но зато на пользу. Значит, дело было так. Прибыл я с пополнением на Северо-Западный фронт весной сорок второго, в самые болота с перелесками. Перед нами в шестистах метрах лесистый островок и на нём немецкая пулемётная точка. И к этому островку наискосок из леса, что на той стороне болота, вела настеленная гать. А по ней по утрам немцы из леса свободно переходили на островок и весь световой день пуляли по нам, не давая даже голову поднять. А на ночь уже по потёмкам уходили назад, в блиндажи. А когда нас поднимали в атаку, то они с пулемёта секли как капусту. Народу там положили немерено. Много и моих земляков загинуло. Загинуть, конечно, не штука, да что толку в том, если пользы от этого нет никому. Разве что – врагу. А трупы так и лежали посередь болота. Над ними весь день кружило вороньё. А запах какой был, что не приведи господь. Голимая вонь. Воевали наши командиры, по моим меркам, бестолково, чё тут греха таить. Гнали в лобовую атаку, когда можно было и стороной обойти. Или сперва перепахать снарядами, а посля и пехоту посылать. В общем, подумал я, что ещё день-два таких атак – и мне может прийти полный трындец. А помирать понапрасну, да ишшо из-за бестолковости командиров, ой как не хочется, хотя и не страшно по молодости-то. Покумекал я малость да и решил поохотиться на пулемётчиков. Уже взатемень отлучился я из окопа «до ветру» в лесочек. Срезал две молоденькие листвяночки и сделал сажанки. Гвоздя не было, так я связал их крепким шпагатом. Спрашиваю лейтенантика, комвзвода: дескать, сколь будет метров до гати? Он мне и отвечает, что ровно шестьсот. Ну я и поставил прицел на шестёрку ещё с вечера. Тот и спрашиват: «Что вы задумали, боец Волокитин?». А я отвечаю, что начну охотиться на пулемётчиков, если разрешат стрелять без команды. Отважу их ходить в полный рост. Расстояние до них хоть и большое, но для меня – в самый раз.
Я у себя в тайге косуль на такой дальности с первого выстрела с ног сшибал из старинной берданки. И без всякой там оптики. Так что хватит бояться этих фрицев. Пущай теперя они нас боятся на нашенской земле. А для меткой стрельбы винтовке нужна хорошая опора. Вот я и сделал сошки. А по нашему охотничьему понятию – сажанки. Так мы их называли у себя в Сибири во время охоты в тайге. Прошу разрешения иметь их при себе. В бою шибко пригодятся. Совпало так, что он куда-то стал звонить. Пришёл комбат, осмотрел мои сажанки, винтовку, а заодно расспросил меня: дескать, кто такой и откуда, много ли охотился в тайге. Выслушал так внимательно и говорит взводному, чтоб готовился к очередной атаке. А мне пожелал удачи. И напоследок спросил: «Правда ли, что у вас там, в Сибири, медведи по улицам ходят?» Отвечаю, что бывало и такое, когда в тайге ягода не уродилась. Мол, шастают по деревне и собак из конур таскают вместе с цепью. Телят и свиней уносят в охапке. Он только головой покачал и ушёл на командный пункт. Видать, не поверил. К рассвету вся рота изготовилась к атаке. Я встал за дерево во весь рост и пристроил винтовку на сажанки. Держу гать под прицелом. Гляжу: два немца вышли из кустов на гать как по расписанию и идут во весь рост. Гуськом, один за однем. Ну, навроде как у нас козы по горной тропе на увале. И каждый несёт по две коробки с пулемётными лентами. Я ещё и подумал: «А сколь же наших смертей спрятано в этих коробках? Можеть, и моя там поджидат!» И такая злость меня взяла! Выцелил я переднего, вынес упреждение и торнул. Тут он и уткнулся. А второй сразу пригнулся и побежал вперёд. А коробки-
то ему бежать мешают, он с имя и раскачивается. Я беру упреждение, стреляю – мимо. Промазал! Ах ты, ёхары бабай! Передёрнул затвор, а сам себе говорю: «Спокойно, паря, спокойно. Этот кашерик – мой. Никуда не денется». Торнул. Упал, гад, ажно ноги задрал кверху. Лежит и дрыгается. Пытается подняться. Нет, вражина! Теперя ты никуда не денешься. Спокойно выцеливаю, хлесь – готов! Четыре патрона – два фрица: неплохой расклад. Смотрю: на гать выбегают ещё двое с коробками. И уже согнулись в три погибели. Я ажно повеселел, а сам себе думаю: «Ну что, колбасники, в гроб вашу мать, заставил я вас согнумши бегать! Здеся вам не хухры-мухры! Устрою теперя для вас тирольские танцы-лянцы с приплясом». Сунул в магазинную коробку новую обойму и тремя выстрелами прибрал обоих. Тут наша рота и пошла по болоту. Немцы из кустов стреляют из винтовок да автоматов. А пулемёта у них, видать, больше и не было. Давай палить с миномётов. А с наших позиций на них тоже полетели мины. А я всё стою, готовый к стрельбе, и наблюдаю за гатью. Смотрю: выползают двое, но уже без коробок. Но этих-то уже доле того прибрать. И без всякого там упреждения. Припечатал обоих. В итоге заняли мы этот островок. Вскоре прибыл комполка. Меня ему представили. Он обнял меня и приказал комбату представить к награждению орденом Красной Звезды и долго разглядывал мои сажанки. И приказал: бойцам всего полка делать сажанки. Меня же после этого перевели в снайперы и выдали винтовку с оптикой и снайперскую книжку. Оприходовали в неё первых шесть жмуриков. До своего тяжёлого ранения в сорок четвёртом я успел ишшо полторы сотни завалить. И орден апосля вручили. А погибших наших, как уже прокисших, так и свежих, похоронила спецкоманда. Да и «моих» немцев там же прикопали. А летом немцы, в самую жару, после мощного обстрела и бомбёжки окружили и потеснили нас, загнав нашу роту в очередное болото. Мы брели в камышах по пояс в воде, а они шли по берегу с овчарками да с засученными рукавами и строчили с автоматов по камышам. А сами хохочут, сволочи! И время от времени играют на губных гармошках про свою Розу мунду. Высокие и белобрысые, как на подбор. И почти все – видать, для храбрости – в лом пьяные. По всем видам, какой-то отряд специального назначения. В плен никого, паря, не брали. Даже тех, кто выходил к ним с белой тряпкой и без оружия, подняв руки. Строчили гады напропалую, и всех там делов. Я смекнул, что дела наши аховые, гибель неизбежна, и решил использовать единственный шанс на спасение. Вспомнил своё баловство в детстве, как мы играли в утопленников и пугали на озере девчат. Срезал камышовую дудку, сунул в рот, зажал одной рукой нос, а другой держал винтовку за ремень и присел на дно. В башке аж звенело, когда пули ударяли по воде. Так и сидел, пока хватало сил и терпения. Время для меня остановилось, и казалось, что прошла вечность. Потом, когда лёгкие стало раздирать болью и было совсем невмоготу, высунул голову, кое-как отдышался и прислушался. Стрельба удалилась и вскоре затихла совсем. В голове шум и звон. Посидел до темноты и тажно вылез на сушу. Кожа на руках отвисла от вымыкания. Жрать сильно хотелось. Пошёл скрадком по перелеску, обходя открытые места. Наткнулся ещё на нескольких наших, спасшихся каким-то чудом. Из ста с лишним бойцов нашей роты только восемь и выдюжили таким вот родом. На другой день вышли к своим. Подержали меня неделю в подвале люди из Смерша и направили в мой же полк. Спасло то, что я сохранил орден и винтовку. Правда, документы размокли, но видно было, что они мои. Дознаватель ещё удивился и сказал, что, сохранив оружие и документы с орденом, я спас свою жизнь. А у других не было ни оружия, ни документов. Так их куды-то ночью увели. Не иначе как кокнули по-тихому. А может, в штрафбат отправили. Поди теперича узнай. Вот тебе, паря, и вся история про сажанки. Да и про жизню нашу, которая на войне ничего не стоила. Сердце на ней зачерствело, да так, что не было в ём жалости не только к врагу, но и к себе. В каждый свой выстрел я будто вкладывал его кусочек. А человек без сердца намного страшней, чем с тем же сердцем хищный зверь. А та война таперича до гробу жизни так и сидит в моей голове. И ничем её оттудова не выбить: ни временем, ни вином, сколь ты его ни пей. Будь она неладна и не к ночи помянута!
Февраль 2020 г.
Об авторе:
Геннадий Гончаров родился в 1933 году на Алтае, в семье журналиста. Детство и отрочество прошли в таёжном Забайкалье. В 1950-м окончил школу в посёлке Усть-Карск. Служил на флоте. Окончил спецшколу милиции и юридический факультет Иркутского госуниверситета. Работал следователем милиции, адвокатом, районным судьёй в Забайкальском крае.
Печатается с 2014 года. Член Воронежского союза писателей. С 2019 г. член ИСП. Автор трёх повестей и десятков рассказов. В своих произведениях рассказывает о суровой природе Сибири и особом характере её жителей.
По воспоминаниям детства написал рассказ «Начало войны» и повесть «Погубленный талант», объединённые в одну книгу под названием «Война и детские души». По отзывам читателей, книга потрясает беспощадной правдой о трагичной судьбе детей войны.
