Финалисты конкурса «Несравненное лето»
Вероника Лапина
Опять, словно деньги шальные, растрачены дни.
От летних богатств сохранилось два жалких гроша,
Скользнув между пальцев, упали на землю они,
И, став на ребро, укатиться подальше спешат.
Гонись – не догонишь, ищи не ищи – не найдешь.
Надежнее сейфа монету укроет трава.
И стоит ли поисков зеленью тронутый грош,
Когда первой медью успела покрыться листва.
Истрачу на прихоти летний последний денек,
На то, что хотелось зимой, что сегодня хочу.
А осень наполнит фальшивками мой кошелек,
Я ими за серость, рутину, хандру заплачу.
***
Уходит лето
Ирина Юдова
Уходит лето быстро, не догнать.
Всё реже дует тёплый ветер южный.
Увы, не повернётся время вспять.
Останься, август, ты мне очень нужен!
Так хочется в родные Жигули*,
Где спит на берегу Верблюд** огромный,
А мимо тихо по речной мели
Плывёт закат, окрашивая волны.
У Волги ночи с каждым днём темней.
Не спит река, на звёзды в небе глядя,
А звёзды в реку смотрят, видя в ней
Ночное небо, вышитое гладью.
Ах, чудный август в мареве тепла,
Ты как цветок — неповторим и нежен!
Как жаль, что этот месяц не смогла
Я провести на волжском побережье!
*Жигули — Жигулёвские горы в Самарской области
**Верблюд — название горы в Жигулях
***
Little sixteen
Стасия Полецкая
She knows your mind
Is not yet in league
With the rest of the world
And it’s little intrigues.
Depeche Mode, ‘Little 15’
Солнце белёсо-жёлтое, трава зелёная, но почему всё это мне кажется чёрно-белым? Когда я был мальчишкой, я любил рассматривать фотографии в тяжёлом семейном альбоме. Глядя на некоторые из них, снятые в солнечный день, мне казалось, что я видел цвет травы, цвет голубого платья моей матери, которое при мне уже не существовало и было пущено на тряпки. Я видел цвет, хотя его не было. А сегодня цвет был, но я видел мир через чёрно-белый фильтр. Воздушные шарики, покачивавшиеся в моей руке, тоже казались мне чёрно-белыми.
Пара белых кроссовок в кадре солнечных лучей. Голубое платье – не то с кринолином, не то с фатином, словом, с той самой штуковиной, которая делает его похожим на балетную пачку. Сигарета, зажатая в пальцах устало опущенной руки, пишет кардиограмму струйкой чёрно-белого дыма. Если бы ты была моей дочерью, я по долгу любящего родителя поднял бы крик. Но я не знаю тебя, и потому молча любуюсь искренним отчаянием сигаретного дыма и оголённых плеч через лживую радость прозрачных воздушных шариков.
Оборачиваешься. Короткий сердитый взгляд из-под выкрашенной в розовый чёлки. Чёрные ресницы вот-вот рассыплются крошками туши. Подростки… Так нелепы и трогательны. Они верят, что перед ними весь мир, который у них отбирают злобные взрослые. И они готовы бороться за этот мир до последней капли крови. А потом проходит пара лет, и они понимают, что никаких взрослых нет, как нет Деда Мороза или аистов, приносящих детей. И какие-нибудь другие шестнадцатилетние будут враждебно смотреть на бывших подростков, вызывая их на молчаливый бой.
Презрительный взгляд вдруг становится заинтересованным. Ты торчишь тут весь день, сидя на траве рядом с поваленным навзничь велосипедом. Велосипед отдыхает, как усталый боевой конь. От чего ты устала: от глупых контрольных, бездарных учителей, не сумевших разглядеть твою глубокую индивидуальность, от тиранов-родителей? Я тоже устал, но мне не на кого валить свою боль. Если бы я мог, я бы вскочил на твой велосипед и уехал. Но ярмарка в самом разгаре, и я должен торчать здесь, у ворот парка развлечений. Полтора гостя в день. Может быть, мне свалить на посетителей мою грусть? Но мне давно не шестнадцать. Я должен быть сильным, ответственным, серьёзным и скучным до тошноты. А ещё я должен торчать здесь с этими чёртовыми шариками.
Ты зеваешь, прикрывая рот не ладонью, как это делают все, а сгибом локтя. От чего ты устала, милая девочка? Подростки готовы бороться за свои мечты до последней капли крови, но опускают руки из-за первой же ссадины на коленке.
Я такой же, как и они. Только хуже. Потому что вокруг глаз у меня морщины, а морщины, по словам моей милой дочурки – это настоящее уродство. Лучше бы мне было оставить её жить с матерью, но я для чего-то утащил её за собой. И вот: она томится в этом городе опустевших пристаней, слушает музыку, от которой наш старый панельный домишко пробирает ознобом, и считает, что выхода нет.
Ты ложишься прямо на траву и куришь с таким видом, будто за плечами у тебя два развода. Маленькая шестнадцатилетка… Переживи хотя бы один. А ты, кстати, знаешь, что в траве живут клещи?
Маленький мальчик с интересом останавливается у шариков и тычет в них согнутым пальчиком. Его мать, нахмурившись, тащит мальчишку подальше. Да что тебе, жалко, что ли? Может, в его жизни и не будет ничего важнее этого дурацкого шарика… Мальчишка поднимает рёв, сдавливая пальцами шарик, и тот не выдерживает одновременно с материнским терпением. Воздух взрывается цветными клочками и оглушительным женским криком. На предложение заплатить я с досадой отмахиваюсь. Что я, крыса? Если ей придётся ещё и платить, то ребёнок получит головомойку с процентами. Мне теперь тоже хочется курить, но в кармане у меня только жвачка. Я засовываю в рот сразу несколько штук и пытаюсь выдуть шар, как в рекламе из девяностых. Маленькая шестнадцатилетка оборачивается и смотрит на меня. Что это? Неужели сочувствие?
Ты поднимаешься и идёшь ко мне, бросив в траве велосипед. Вот я и украл наконец твоё царственное внимание. Просто признай уже, что мы оба с тобой те ещё лохи, и пойдём прогуляемся по набережной.
– Шарики… сколько? – спрашиваешь, протягивая монеты в руке. Монеты тёплые, согретые твоей ладонью. Улыбаешься. Я и не знал, что ты носишь брекеты. И твоя стальная улыбка вскрывает моей душе вены. Я хотел бы быть таким же, как ты. Я хотел бы, чтобы мне было шестнадцать, и мы вместе прогулялись бы вдоль берега моря, собирая гладкие камешки, похожие на гостиничное мыло.
– Для тебя бесплатно, – отмахиваюсь я. – Не рано тебе курить, цветок жизни?
Снова улыбка – на этот раз какая-то кривая.
– Скорее, уже поздно…
Поздно? Мои мысли далеко отсюда. Мои мысли – как воздушные шары, а воздушные шары – как кони. Они натягивают верёвки и рвутся в небо.
– Считаешь, что жизнь прошла? – спрашиваю я немного озлобленно. По твоей логике меня так давно пора класть в гроб. Ты быстро бросаешь взгляд через плечо и снова оборачиваешься ко мне.
– А разве нет?
Ну, жизнь-то, наверное, и правда прошла. Но впереди ещё долгие, долгие годы бессмысленного существования. Ты выпускаешь дым едва ли не мне в лицо. Он пахнет шоколадом, а на пачке сигарет надпись «пародонтоз» и забор из угрожающе-жёлтых зубов. Хочешь иметь такие же примерно к моим годам, а, маленькая шестнадцатилетка?
– Скучно, – вздыхаешь ты. – Может, мы сходим куда-нибудь?
– Найди себе парня по возрасту, – огрызаюсь я. Женщина с дочкой останавливается у прилавка, и я твержу про себя: «шарики, шарики, шарики» в надежде, что эта мысль каким-нибудь чудом осядет у них в мозгу. Но женщина с дочкой проходят мимо.
– По возрасту? Сколько же тебе лет – пятьдесят?
Сто восемьдесят. А ты, оказывается, из тех, кому и разница в двадцать лет не помеха. Я закрываю глаза и мне мерещится плеск фонтанчика. В парке сейчас свежо и темно. Мы бы прошлись вдоль аллеи и напились бы холодной воды из родника. А потом – здравствуй, отравление, прощай, работа. Может, и правда сбежать? Ты сама такая свежая, как родник, маленькая шестнадцатилетка. Для чего ты теряешь здесь время, для чего пытаешься казаться старше, чем есть?
– Тридцать шесть, – отвечаю я. Ты улыбаешься вновь. Брекеты так похожи на серебряные слёзы.
– Мне тридцать два. Думаешь, разница в четыре года непреодолима?
Слепящее августовское солнце остервенело щёлкает вспышкой, запечатлевая каждое мгновение уходящего дня на чёрно-белой плёнке. Ты молча протягиваешь мне сигарету, и я вдыхаю её полной грудью, в надежде, что шоколадный дым промоет мне лёгкие. Кузнечики в траве отсчитывают время, как хор метрономов. Шарики колышутся на волнах воздуха цветными парусниками.
– В парке сейчас прохладно, там есть родник… – задумчиво говорю я, как будто бы сам себе. Вынимаю из кармана деньги, оставляю их в кассе и крепко зажимаю верёвки от шариков в ладони. Будете мои, раз больше никому не нужны.
– А работа? – спрашиваешь ты, оглядываясь по сторонам.
– Работа? Да ну её…
Ворота парка манят меня так же сильно, как когда-то манили ворота школы. Я никогда не сбегал с уроков, когда был ребёнком, и сегодня пришло моё время вернуть упущенное. Время вернуть нам наше упущенное. Мы ведь теперь заговорщики, верно?
… А ты… Ты когда-нибудь сбегала с уроков, маленькая шестнадцатилетка?
