Александр Мамонтов: «Слово – это отражение нашего сознания»
Александр Мамонтов – поэт, прозаик, член Интернационального Союза писателей (ИСП), председатель ревизионной комиссии Центрального Офиса ИСП. Доктор филологических наук, профессор, вице-президент Международной Кирилло-Мефодиевской академии славянского просвещения, действительный член Российской академии естественных наук (РАЕН), почетный работник высшего профессионального образования Российской Федерации. Зав. кафедрой методики обучения иностранным языкам Международного славянского института. Себя позиционирует как рефлектирующего интеллигента в третьем поколении и неисправимого романтика.
Мы встретились с Александром Степановичем в стенах Международного славянского института, чтобы поговорить о его новой книге, которая вышла недавно в серии «Современники и классики», а также о современном литературном процессе, о русском языке и реформах в высшей школе.
– Александр Степанович, добрый день, кем Вы больше себя ощущаете, поэтом или прозаиком?
– День добрый. Я всегда ощущал себя поэтом. До этого было 4 поэтических сборника, это пятый. Но в этом сборнике есть и проза. Естественно, я жду оценки читателем моих рассказов. Если он увидит в них нечто ценное, то я, возможно, сяду за что-то более серьёзное, например, роман. При этом для меня важна оценка не столько профессионалов, собратьев по перу, сколько обычного читателя, я работаю для него.
– Как получилось так, что Вы начали писать прозу?
– Наверное, просто созрел. До этого я делился с окружающими своими чувствами и мыслями посредством стиха, поскольку всегда считал, что это — лучший способ обратиться к миру. К слову, моя лирика, преимущественно, — философско-медитативная. То есть представляет собой размышления. Но в какой-то период я почувствовал, что малая проза, для начала, в форме рассказа открывает больше простора для такого вот разговора по душам.
– Ваша книга так и называется — «Разговор по душам»…
– Потому что это возможность доверительного обмена своими взглядами на жизнь с читателем. Кстати, истории, помещённые в книге, не целиком выдуманные, они имеют связь с фрагментами моего собственного существования в пространстве и во времени. Нет, я не владею монополией на истину, но мне кажется, что к своим годам мне посчастливилось накопить достаточный опыт, обрести свою систему ценностей . И мне безумно захотелось поделиться всем этим с потенциальным читателем. Ведь процесс чтения –это процесс взаимодействия именно писателя и читателя. Нет читателя, нет книги.
– Чего Вы ожидаете от Вашего читателя? Вообще кто он, Ваш читатель?
– Конечно же, одобрения. Хотя и отдаю себе отчет в том, что книга адресована, скорее всего, старшему поколению. Молодежь, как мне кажется, более прагматична, более материально ангажирована. Себя же я ощущаю в первую очередь принадлежащим к духовной сфере. Материальное занимает меня не слишком. И это не эпатаж, в литературе есть тому немало подтверждений. Взять, например, Льва Николаевича Толстого, по молодости он был этакий эпикуреец: вино, карты, женщины, а посмотрите к концу жизни… В молодые годы много чего хочется, а с возрастом понимаешь, что не это главное. Ну а мой читатель…Несомненно, человек близкий мне по возрасту, образованию, интеллекту. В частности интеллигенция, учёные, работники высшей школы, люди литературы, искусства, мои коллеги.
– А кто герои Ваших рассказов?
Персонажи моих рассказов списаны мной с конкретных людей, кое-что с себя. Это как раз те самые люди науки, искусства, преподаватели…
– Зачем Вы пишете?
– Начнём с того, что я — идеалист. Понимающий, что окружающую действительность можно воспринимать по-разному, в зависимости от своего «я». И помимо всего прочего, есть художественное восприятие. Подобно восприятие также обеспечивает познание мира, обогащает обычное, «физическое» восприятие. И я пишу потому, что вижу мир определённым, «своим» образом. Не скрою, мне хочется, чтобы читатель знал и понимал это. Естественно, он вправе иметь и зачастую имеет другое видение. Но мне важно, чтобы он знал, как этот мир вижу я, чтобы я смог оставить какой-то след. В его сознании, душе… А иначе, зачем приходить в этот мир? Надо что-то оставить после себя, и лучше, если это будут некие мысли в поэтическом, прозаическом или научном творчестве, а не навороченная недвижимость или счёт в банке.
– Как Вы можете охарактеризовать современную литературу? Что Вы сами читаете?
– Перед Вами сугубо консервативный человек, настолько консервативный, что даже не хочется развивать эту тему. Естественно, как профессионал я имею представление, о том, что сейчас происходит в литературе, какие звучат имена, но мне это, увы, не интересно, как неинтересно многое из того, что меня окружает. Предпочитаю перечитывать классику. Поверьте, каждое десятилетие она открывает для меня нечто новое. И как надо писать я тоже заимствую у классиков. В современной литературе меня ничто не вдохновляет, поскольку ни в чем не люблю небрежности, распущенности. Особенно в языке. Взять хотя бы нецензурные выражения. И вообще у меня другое отношение к эстетике художественного творчества. На мой взгляд, показывать нужно в первую очередь не то, что есть, а то, как должно было бы быть, стремиться находить вокруг себя, пусть даже малочисленные, но всё же существующие положительные примеры. Вот такая моя философия.
А современная литература меня не устраивает, потому что в ней слишком много именно чисто зеркального отражения действительности. В то время как нужна воля автора и его стремление человека поднять, у нас тенденция обратная, опустить, непоколебимое желание показать, насколько всё плохо… Или вот ещё о современном языке, в том числе литературы. Не могу слышать, например, когда используют синоним слова неудачник – «лузер». Объясните мне, зачем? А дело в том, что наша молодежь считает использование иностранных слов более престижным по сравнению со словами родного языка. А еще больше меня беспокоит, когда производят смешение корней русских и английских, например, «духless», это очень опасно. Даже в угоду высокому замыслу автора. Происходит размывание языка, то есть слово становится не русским и не английским. А ведь слово это отражение нашего сознания, того, как мы видим мир. В искаженном виде и предстает окружающий мир. Ты не понимаешь, в какой действительности ты живешь, кто ты, — русский или американец? К несчастью, современная литература этому во многом потакает.
– Тогда понятно, какие требования Вы предъявляете к хорошей литературе…
– Повторюсь — для меня равняться надо на классику. Я считаю, что классика себя не исчерпала. Поэтому стараюсь соблюдать нормы, которые нам завещали в частности поэты Серебряного века. Нормы того, что сделано качественно, проще –талантливо, сделано в соответствии с канонами литературы. Расхлябанности, небрежности в творчестве быть не должно.
– А назовите несколько книг, которые обязательно должны быть прочитаны.
– Полагаю, каждый должен прочитать Н.В Гоголя «Мертвые души», А.С Грибоедова «Горя от ума», Л.Н Толстого «Война и мир». Поскольку я профессиональный филолог, мне трудно об этом судить, по мне все важно. Например, «Тихий дон» М. А Шолохова, рекомендуют, «Поднятую целину» -нет. Сейчас этого не читают, а ведь это наша история. А какой там сочный язык! Булгакова порекомендую ,«Мастера и Маргариту»…
– А как Вы думаете, нужен ли литературе положительный герой?
– Ну, сначала нужно разобраться, кто он этот положительный герой сегодняшнего дня. Я, например, будучи в душе романтиком, не отказываюсь от тех положительных героев, которые сформировали меня как личность в советское время. К слову, одно из моих любимых произведений детства – рассказ А. Гайдара «Честное слово». Помните, там мальчишку поставили часовым, и он дал честное слово, что никуда не уйдёт. И не ушёл. Вот такие люди для меня положительные герои, я верю, что они еще есть. И о них надо писать. Пусть для многих -это анахронизм, а я считаю, что упомянутые люди были носителями самых высоких непреходящих ценностей. А вообще вопрос о том, какой герой должен являться положительным сегодня, это социальный вопрос. Мы должны сначала понять, какой всё-таки герой нам нужен. Но он нужен, этот герой, способный вернуть человека к не отменённым никем общечеловеческим ценностям.
– Сейчас многие в литературных кругах говорят, что современная критика утратила ту остроту, которая была, например, во времена Белинского. Что Вы можете сказать о современной литературной критике?
– Считаю, что эта критика во многом неконструктивна. На наш взгляд, задача критики не учить, как надо писать, а уж тем более не «низвергать» написанное. Её главной задачей является помочь читателю разобраться в идейно- смысловой ткани произведения, высветить наиболее значимые места. Полагаю, что каждый литератор имеет право на свой собственный стиль изложения. Разумеется, в пределах существующих норм. И когда нет места ни графомании, ни эпигонству. Я, например, люблю употреблять сложноподчиненные предложения , возможно, потому что являюсь по совместительству научным работником. Меня мой читатель не только понимает, но и принимает. При этом кому-то нравятся простые предложения. У Хемингуэя, например, незамысловатый язык, а вот Голсуорси читать сложно. Зато у Хемингуэя всё спрятано в подтексте. Помните, «Бабочка и танк»? Уже самое название несет глобальную идею. У одного такой стиль, у другого иной, чего здесь критиковать? Вряд ли мне смогут показать некое регламентирующее правило. Так что готов поспорить с любым современным критиком.
– Вы профессор, преподаете в двух ВУЗах, расскажите, что сейчас происходит в высшей школе.
Да, я профессор, а что должен в первую делать профессор в вузе? Правильно, читать лекции. А их уже практически нет. В государственных вузах от лекций фактически отказались. Теперь учебный процесс в основном строится на семинарских занятиях. По крайней мере, в магистратуре, где я преподаю. Вдобавок количество часов увеличили. Так раньше у меня была нагрузка 550 аудиторных часов в год, теперь — 900. Такие теперь нормы. Приходится подстраиваться, перестраиваться. По-видимому, это отзвуки принятого нами «болонского процесса», ведь на западе лекций практически нет. Зато там считают, что мы слишком теоретизированы, что надо быть ближе к практике.
– Так ведь студенты должны быть на другом уровне самосознания, наши студенты вряд ли готовы к этому.
– Я с Вами согласен. Однако руководство высшей школы с профессурой не очень-то солидарно. Ну а пока мы все буквально стонем от этого нововведения: что такое профессор без лекций!? Правда, меня сейчас больше занимает другое: никак не найду сюжета для своего будущего «творения». Романа или, в крайнем случае, повести…
– От души желаю Вам найти свой сюжет и свою тему в прозе, творческих Вам успехов, Александр Степанович.
