Персики для Деметры
Все началось с того, что в школьном списке чтения на лето значились древнегреческие мифы. Библиотека у отца была большая, Маша их нашла. Думала – скука. Не ожидала, что так захватит. Она уже читала «Поэму о природе вещей» римлянина Тита Лукреция Кара. Написана она сложным языком, но совершенно понятно, о чем. Ученый прозревал истину: молекулярное и атомное строение материи. И не только. А древнегреческие мифы! Совершенно другой мир. Не сказочный, нет, реальный! Они верили в то, что говорили! Невольно поверишь сама.
Прочла о мистериях, о Деметре, о том, какой она была. Богиней, прикинувшейся смертной. И вдруг раскрывшей провинившимся людям свою бессмертную сущность. Пышноволосая, статная, с крупным и сильным телом. Суровая, сильная, властная. Маша читала и понимала: это же точное описание ее мамы… Один в один!
Поэтому, когда они собрались с отцом ехать в Евпаторию купаться и загорать, Маша ни секунды не думала, какую единственную книжку взять с собой.
Чемодан был маленький, бабушкин, годов эдак сороковых-пятидесятых, но вполне целый, с двумя защелкивающимися замками. Долго писала список необходимых вещей. Потом вычеркивала. Ей одиннадцать, это ее первая большая, почти самостоятельная поездка, без мамы.
В поезде ели яйца вкрутую с солью и приготовленную мамой курицу. Сырокопченую колбасу не трогали – это на целый месяц завтраков.
Отправились «дикарями», никакой путевки и в помине не было. Когда вышли на перроне в Симферополе, их окружило несколько человек. Наперебой предлагали комнаты. И цену говорили сразу. Впору было растеряться. Города называли со всего Крымского побережья. Нашли пожилую женщину из Евпатории. Она расписывала, что помещение отдельное, уютное. И цена небольшая. Решились ехать с ней.
Уютной комнатой оказался небольшой домик, в котором помещались только две узкие кровати и тумбочка между ними. Край кровати упирался в стену. Дверь занавешивалась марлей. Окно было большим – опять же, вдоль одной из кроватей. На ночь дверь закрывали от утренней прохлады. Домик стоял во дворе дома по улице Хлебной. Хозяйка тетя Тамара и ее муж дядя Ваня владели только одной четвертой частью большого дома, который строили сами, своими руками, после войны. В большом доме они тоже сдавали комнаты. Сами хозяева в них жили только зимой, а летом спали в таком же домике, как сдали отцу Маши, только немного большего размера. Остальная часть двора представляла собой душевую, вода в которой нагревалась в бочке за день, сарай, в котором держали мелких коричневых породистых кур, раковины, дорожки, немного роз, навес, весь увитый виноградом, дающий благостную тень в самую жару, пару грядок с луком и зеленью и большой стол. Именно за ним Маша с отцом и завтракали, потому что другие жильцы ели
в доме. Но в июле погода всегда хорошая, не бывает ни одного дождливого дня, поэтому такие завтраки на воздухе – самые восхитительные. А уж запах сырокопченой колбасы сводил с ума маленького лохматого беспородного щенка, в которого Маша влюбилась сразу и до безумия. Она могла час играть с ним, гладить его и дразнить. Пушок хватал ласковыми, совсем легкими зубками ее пальцы, заваливался на спинку, показывая нежное щенячье пузико, умильно высовывал язык от духоты.
Поскольку они поехали самостоятельно, первым делом решили исследовать город и дорогу на пляж. Очень хотели поехать в Керчь и Феодосию. Но для этого надо было сначала найти бюро, которое торговало такими экскурсиями. Отец говорил Маше, что Керчь – это древний Пантикапей. Там есть развалины и склеп Деметры – погребальное сооружение. Внутри – чудесные фрески: Персефона и Аид в колеснице, запряженной четверкой лошадей, нимфа Калипсо в цветах. Они идут на Запад, то есть в царство тьмы и смерти, в царство Аида. Он видел фотографии, правда, черно-белые, обычные, у знакомого археолога. Жаль, попасть внутрь, наверное, нельзя. А в Феодосии – картинная галерея Айвазовского. Если смогут найти экскурсию, плыть будут морем, насладятся видами всего Крымского побережья! Как же Маше хотелось увидеть все это! Особенно Пантикапей. Можно вообразить себя наследниками Одиссея!
Идти до моря надо было полчаса. Пляж длинный, «Солнышко». Можно и раньше остановиться, не ходить далеко, но столько народу, не протолкнуться.
Маша с удивлением увидела, что дядя Ваня, в доме которого они жили, почти не загорелый. Руки – до локтей и шея коричневая, до ворота. Спросила. Он был простой, рукастый, работящий, сам все делал. Рассмеялся в ответ на ее детский вопрос: «Так я двадцать лет, считай, не загораю. И моря
не видел лет десять, думаю». Как – моря не видел? Маша этого никак понять не могла. Он же в Евпатории живет! Морем пахнет!
Воевал. Ордена есть, только он их не носит. «Да не буду я, детка, тебе о войне рассказывать. Сочинение в школе будешь писать? Не надо, котенок». У дяди Вани не было большого пальца. На войне он его потерял или нет, Маша стеснялась спросить.
Отец был строг, первые дни они вообще мало были на солнце – по десять минут утром, до десяти часов. Немного купания, во время которого Маша ставила свои личные рекорды в длительности плавания без отдыха. «От кафе – и до нашего покрывала». Плавала вдоль. А отец забирался так далеко, за буйки, что Маша пугалась, высматривала точку его головы, которая терялась в волнах. В глазах начинало рябить, а, протерев их, она уже не могла понять, он ли это? Но все обходилось каждый раз. Иногда он говорил, что далеко в море много водорослей и медуз, вода холодная и чистая. Учил, как растирать ноги, если свело, держаться на воде одними руками, плыть только силой рук.
Такого города Маша никогда не видела. Его колорит, весь облик – был совершенно особенный. Чего только стоил трамвай на узкоколейке! А старый арабский город Гезлев, ставший частью современной Евпатории? На его улицах отец учил Машу ориентироваться в пространстве. Это совсем
не просто! Игра начиналась с того, что входили в начало петляющей улицы. Маша запоминала направление. А потом шли долго и упорно. Эти улицы были построены таким образом специально, чтобы сбить с толку врага. Если она запутывалась, смеялись, разбирали ошибки, где она потеряла «нить Ариадны». Было жарко, отец учил быть выносливой, терпеть, не ныть, радоваться мелочам, закаляться, быть ловкой и наблюдательной. На месте Гезлева была когда-то, двадцать пять веков назад, древняя роща Гекаты – богини Лунного света, преисподней, магии и колдовства. Тогда понятно, почему на этих улицах так легко потеряться, даже если знать направление по солнцу. А сам город назывался Керкинитидой.
Спартанский образ жизни – самый правильный. Только через боль, нехватку, страдание можно воспитать истинную силу духа и тела, можно понять, что счастье – не в изнеженности, не в божественных дарах, а в отсутствии боли и страдания. Один раз поймешь – научишься ценить каждую минуту. Прочел ей стихи Тиртея, которые помнил приблизительно, не дословно, ведь у нас все равно перевод:
Грудью удары встречать, в сече души не щадя.
Духом великим и сильным могучую грудь укрепите:
Жизнелюбивой душе в жарком не место бою.
Эти прогулки по старому городу, к морскому причалу каждый день были приключением. Однажды по возвращении Маша выпила сразу пол-литра студеной, из-под крана, воды.
Еще была любимая игра. Они заметили, что среди машин в Евпатории много номеров с цифрами 5 и 6. Во всех возможных вариациях. Когда видели очередной такой номер 56-65, 66-50, 65-65, смеялись: «Истинно евпаторийский номер!» Эту же игру трогательно продолжали дома, искали «евпаторийские номера». Что уж говорить… И спустя годы Маша, если увидит такой номер, сразу вспоминает отца и их шутки…
Маша никогда не стала бы так одеваться дома, в Подмосковье. Но здесь она носила очень и очень короткую юбку, простую, из синтетической ткани, в мелкий красно-белый рисунок, и забавную футболку с каким-нибудь милым детским рисунком. На ногах – вьетнамки, на голове – панама, которую она переделала сама, закатав с двух сторон ее поля и превратив в «ковбойку». Длинные волосы собраны в хвост. Концы – порыжевшие от солнца. Глаза счастливые – темно-зеленые на загорелом лице. Похожие цветом на глубокую морскую волну.
Сказать, что она любила отца, – ничего не сказать. Только рядом с ним она чувствовала себя счастливой. Потому что он сам умел быть счастливым. Каждую минуту. Знал удивительное множество самых необыкновенных вещей: от строения Вселенной и микромира до редких фактов из истории, литературы, живописи, ваяния. Знал много стихов. И всем этим он делился с ней. Рассказывал об исторических личностях, о сильных людях, ведь именно такие люди делают историю. Звали его Дмитрий. Буквально: «посвященный Деметре».
Он рассказывал ей о времени. Что есть эта величина? И величина ли это? Время, согласно Эйнштейну, способно изменяться в зависимости от гравитации. Это для нас, современных людей, время подобно некоему вектору, направленному из прошлого через миг настоящего – в будущее. А для греков время было иным. Оно было единым, не застывшим, а вращающимся циклично, как некий круг, коло, карта звездного неба, в которой звезды все равно в определенный момент попадают на то же место. То есть жизнь всегда одна и та же, она не меняется. Такого понятия, как прогресс, у них не было. Не от чего было отталкиваться, чтобы строить вектор. В начале времен были первобог и первобогиня – Небо и Земля, Уран и Гея. У них родилось первое поколение богов – титаны. Главного звали Кронос. Он пожирал своих детей, чтобы однажды они не уничтожили его… Спасся один Зевс. И освободил остальных из желудка Кроноса. Так появился пантеон греческих богов. Деметра, богиня плодородия, урожая, настоящая мать всему живому, – в том числе. Боги не сразу стали благоволить к людям… Но потом поняли, что люди могут быть им полезны. Даже брали в жены дочерей человеческих. И рождались герои. Такие, как Геракл. У греков не было исчисления лет как таковых. Просто говорили: во время правления такого-то или такого-то. Их жизнь часто подчинялась велению оракула. Лучший – был в Дельфах. Оракул – это не человек, как она может подумать. Это святилище, в котором жрецы говорят от имени бога. Жрецы слушают то, что бессвязными словами выкрикивает пифия, находящаяся в измененном состоянии сознания. И стараются трактовать, чтобы передать тем, кто пришел за советом оракула. Почему она выкрикивала бессвязные слова? Из земли в этой точке выходил какой-то странный газ, возможно – галлюциногенный. Пифия сидела на треножнике над источником волшебных паров, вызывающих вдохновение и экстаз. У нее словно открывалось второе зрение. Зрение духа. Она видела невидимое и еще не случившееся. На этом месте построили храм.
Чтобы участвовать в мистериях, посвященных Деметре, надо было долго поститься духовно и физически, готовиться. Перед входом в храм выпивали особый напиток: кикеон. Никто до сих пор не знает, каков был его состав. Наверное, там присутствовали психотропные или наркотические вещества, вводящие в транс. Двери храма закрывались… Что происходило в нем потом – неизвестно и по сей день. Разглашение каралось смертью.
Невинной и прекрасной девушкой Персефона играла на лугу, когда коварный Эрос с лицом нежного мальчика соблазнил ее прекрасным, невиданным цветком.
«Персефона. Как называешь ты этот цветок?
Эрос. Люди называют его нарциссом, я же называю его желанием. Как только ты приблизишь этот волшебный цветок к своим устам, ты увидишь в необъятной и чудной картине чудовищ, бездны, глубину земли и сердце человеческое. Ничто не будет скрыто от тебя.
Персефона. О, чудный цветок! Мое сердце дрожит, пальцы горят, я положу тебя на свое сердце, даже если придется умереть от того!»[1]
Когда Персефона сорвала нарцисс, земля разверзлась, и на колеснице, запряженной четверкой лошадей, появился Аид. Утащил Персефону под землю.
Деметра – мать-земля, символ вселенской материи вообще. Мистерия – это путь души, воплощающейся в смертном теле, проходящей страдание и вознесение снова к божественному свету. Персефона и есть эта душа.
Однажды во время сиесты, а они свято соблюдали ее – в жару надо только отдыхать – он спросил дочь серьезно: если они с мамой разведутся, с кем она останется? Ей уже одиннадцать: достаточно, чтобы сделать выбор. Надо будет сказать это на суде. Она сможет. Но решение она должна принять сама.
Маша лежала молча. Сердце готово было выскочить из груди. Да, она уже немаленькая. Она останется с отцом. Но она молчала. Мамы, этой великолепной, властной «Деметры», она побаивалась. Представила, что будет, когда она скажет ей о своем решении. Ураган. Она просто ее растопчет. Но сказать – придется. Маша молчала.
– Маша? Ты останешься со мной?
Она кивнула.
– Папа, знаешь, мама похожа на богиню Деметру.
– А я? Простой смертный! – он рассмеялся.
Она полюбила гулять вдоль кромки воды. Из одного конца необозримого пляжа в другой. Она искала ракушки? Да, их она любила. Но искала она «куриного бога». Увы, народу было невероятно много. Перед ней бежали и плюхались в воду, возились дети прямо под ногами… Но она упорно искала.
«Зачем тебе?» – спросил отец.
«Желание загадать».
«Куриного бога» она не нашла.
Самым трудным в течение дня было выбрать место обеда. Нечего говорить о кафе на берегу. Это была целая толпа, а не очередь. Нашли место в городе. Там было человек пятнадцать к кассе. И это было терпимо. Однажды долго гуляли: по улице Революции, потом – по Интернациональной. Она очень длинная, через весь город, с запада на восток. Нашли столовую. Совершенно пустую. С наслаждением поели. Вот это подарок! Просто каждый день туда невозможно было ходить: слишком далеко от моря и от их дома.
Маша не нашла «куриного бога», и думала, что теперь удачи не будет. И желание не сбудется. Но… разве не шла она всегда до конца? Подобрала простую овальную гальку, очень гладкую, светло-серую, которой было полно. И ножницами стала делать в ней дырку. Она занималась этим упорно, каждый день, когда отдыхала.
Отец смотрел на нее и улыбался. Качал головой.
Маша все время думала о том, что сказал отец. Что он хочет уйти. Она решила, но… Все равно чувствовала, что от нее ничего не зависит. Что ее словно несет мощной волной. Это рок. Он накроет ее. Она не нашла «куриного бога». Она сделает его сама! Она будет барахтаться и бороться! Если сможет.
Маше понравился мальчик. Он тоже, как и она, приехал отдыхать «дикарем». Жил в соседней половине дома. Она часто стояла у калитки, смотрела на него. Он тоже на нее смотрел. Но никаких шагов, чтобы заговорить с ним, она не делала. Его светлые волосы выгорели до совершеннейшей белизны, а голубые глаза сияли на загорелой коже.
Однажды они возвращались на Хлебную, он шел с мамой им навстречу. Заглянул Маше в глаза глубоко и серьезно. Только почему он с тяжелой сумкой?.. Уже вечером она вдруг поняла, что он уехал, это был последний взгляд. Кто знает, из какого города или местечка огромного Советского Союза он был?
Отец ее как-то спросил, кем она хочет стать, когда закончит школу. Маша подумала и ответила, что не знает. Но она хочет быть как Прометей. Помогать людям. Светить. Отдать им свой огонь. А так, вообще, она не знает пока.
«И быть бессмертной», – подмигнул отец.
Она рассмеялась: «И висеть на скале, ага».
Вспоминала свою любимую детскую книжку про Персея и Горгону Медузу. Тогда, маленькой, она не воспринимала этот миф как сказку. Слишком в нем все было правдиво и серьезно. А какие иллюстрации! Она верила, что Персей был, и он был вот таким: красивым юношей с крылышками на сандалиях. Горгона Медуза тоже была: со змеями вместо волос. Персей был хитер, он смотрел в зеркало, когда рубил ей голову. Поэтому ужасной Горгоне не удалось обратить его в камень, как всех других людей. Когда они жили рядом с горами, Маша часто смотрела на большие валуны и думала: уж не этот ли холм – Горгоны Медузы? А эти камни – умерщвленные ею люди? Но уже лет в шесть она поняла: сказка. А вдруг нет?
Отец говорил ей, что вся наша современная культура и наука, история, живопись, ваяние, музыка, литература, философия – все-все, что мы зовем цивилизацией, – берет свое начало в Древней Греции. Вот уж действительно – дар богов! Еще говорил о том, что лучшим философом был Эпикур. Только у нас его сейчас иначе трактуют. Как учителя наслаждения. А он был мудрец, который учил не бояться богов, боли и смерти. Сам был болен. Учил жить незаметно, не бросаясь другим в глаза, не выпячивая свое «я». И наслаждаться малым. Находить это малое во всем. Он был аскет: пил воду, подкрашенную для очистки вином, и ел хлеб. Изредка – сыр. Считал, что счастье – это не обжорство и праздность, не удаль, не сила. Это отсутствие боли и страдания. Боль отпустила – это счастье. Увы, Александр Сергеевич Пушкин употреблял наименование «эпикурейцы» совсем в ином значении:
Вот время: добрые ленивцы,
Эпикурейцы-мудрецы,
Вы, равнодушные счастливцы…
Так и пошло.
Билеты на экскурсию в Керчь и Феодосию купить не удалось. Сказали: только на конец августа. В это время они уже будут дома… Это стало сильным разочарованием для Маши. Но отец и не думал унывать. Сказал, что теперь у них есть мечта. Правда?
Вместо круиза в Керчь каждый вечер катались на теплоходиках в открытое море – воздухом дышать. Час или полчаса. Маша надевала кофточку, ветер был теплый, но сильный. Кричали чайки, играла музыка, невозможно было разговаривать: все заглушал шум мотора и плеск волн, сквозь которые грохотала популярная мелодия. «Ах, белый теплоход, бегущая вода, Уносишь ты меня, скажи, куда?» Хотелось мечтать, бездумно, в высокое небо.
Как же сладко было засыпать после прогулки в море и по вечерней Евпатории…
Дырку в самодельном «курином боге» она просверлила. Повесила его на веревочке на шею. Далось ей это трудно, но она смогла.
Древнегреческие мифы дочитала. Надо еще осилить «Одиссею» Гомера. Она у отца в серии «Библиотека мировой литературы».
Незадолго до расставания дядя Ваня и тетя Тамара сказали: «Приезжайте на следующий год. Мы за вами этот домик оставим. Не ищите другое место, нечего вам „через Саки на Мойнаки“[2] кружить. Вам же понравилось? Вы только письмецо черкните весной: какой месяц за вами будет. И конвертик с обратным адресом и маркой вложите. Мы ответ в почтовый ящик кинем: мол, заметано, приезжайте».
Прошло тридцать три года. Маша приехала в вечный город – в Рим. Спустя год после смерти отца. Экскурсовод показывала Пантеон. С 609-го года от Рождества Христова это церковь Святой Марии и Мучеников. Но до этого шестьсот лет он был храмом всех римских богов, наследников греческих. Маша не ожидала того, что произошло всего через несколько шагов… В куполе огромное круглое отверстие – почти девять метров. Это единственный источник света в храме. Свет необычен. Косо падает вдоль стен и ниш. Дождь редко долетает до пола. Теплый поднимающийся воздух создает невидимую подушку. Она не знала, почему… Но, едва переступила порог, дрожь прошла от макушки до пят, до кончиков пальцев, по спине. Слезы неудержимыми ручьями хлынули из глаз. Неожиданно для себя она мысленно сказала ушедшему отцу: «Папа, видишь, где я иду?!» Экскурсовод что-то говорила о могиле Рафаэля здесь… Маша смотрела вверх, в купол, откуда лился свет, но не свет даже… сила. Дрожала. Внутри, всем телом, до пят. Оказывается, здесь еще в дохристианские времена молили за умерших. Более двух тысяч лет молитв в открытом храме… Уходить не хотела, не могла. Хотелось упасть на эти плиты. И рыдать в голос, одной, в наполненной пустоте этой силы. Столб света соединяет небо и мраморный пол. И все, что внутри. Ее тоже. Раньше по кругу, в нишах, стояли статуи богов. Чудилось, что они еще здесь. Неважно, что ниши пусты. Боги в них, незримые. Просто люди их не видят. Никогда не думала, что можно вот так – одним шагом – соединиться с небом. Особенно, когда этого не ждешь.
Вышла. Удивительны запахи этого города: в них смешивается кофе, цветение мандариновых деревьев, благоухание роз, пыль, парфюм, острота эвкалипта и еще что-то неуловимое… Запах южного города. Вспомнила Евпаторию.
Тогда перед отъездом они пошли на рынок.
Самодельный «куриный бог» болтался на ее шее.
Отец купил красивую ажурную корзинку. Их плели местные умельцы. Она кружевом прутьев сужалась к верху, создавая образ пузатой греческой пелики. Потом он купил нежные, сладкие, ароматные персики. Сложили в корзинку. Сказал, что они – для мамы.
Маша посмотрела ему в глаза и поняла: все будет хорошо, по-прежнему. Он останется с ней и с мамой. Рок не отнимет ее счастье.
Отец ей улыбнулся и погладил по голове, что случалось нечасто.
Лето будет длиться вечно.
Она сидела в плацкартном вагоне с корзинкой на коленках. С персиками для «Деметры». Край сиденья упирался в голые ноги в юбочке, которая стала еще короче. Наверное, Маша выросла за этот месяц. Ноги были шоколадного оттенка, обветренные и сильные.
Отец сказал: «Ну, чего ты на руках держишь? Давай поставим внутрь, под сиденье. Ничего с ними не будет».
Они так и не увидели Пантикапей. Это осталось с ними – в какой-то иной, воображаемой реальности, там, где их ждала добрая Деметра с корзиной персиков.
[1] Эдуард Шюре. Великие посвященные: очерк эзотеризма религий /пер. с франц. Е. Писаревой. М., 1914.
[2] «Через Саки на Мойнаки» – истинно евпаторийская поговорка. Два озера, два района в разных концах города.
Об авторе:
Кинодраматург, член Союза писателей России, кандидат в члены Интернационального Союза писателей. Работала
в соавторстве над телесериалом «Любовь слепа» продюсерской студии «2V» по романам Е. Вильмонт.
Роман Татьяны Трубниковой «Танец и Слово» – о любви Изадоры Данкан (Айседоры Дункан) и Сергея Есенина – удостоен литературной премии им. М. Пришвина, заслужил множество положительных отзывов критиков и читателей и даже был переиздан издательством «РИПОЛ-классик».
Татьяна Трубникова – победитель конкурса «Лучшие поэты и писатели России», обладательница медали им. С. А. Есенина в литературной премии «Золотая осень».
Автор сборников рассказов «Знаки перемен», «Во имя прави» (Интернациональный Союз писателей, 2019).
Интервью с Татьяной Трубниковой были опубликованы издательством «Подмосковье», журналом «Горизонты культуры», альманахом «Литературное Подмосковье» и другими изданиями.
