Покос
Удивительное было время моего детства. Как только наступает время покоса, отец берёт лошадь в совхозе. Запрягает её в телегу, и мы всей семьёй начинаем собираться на покос. В то время каждому работнику совхоза выделяли делянку для заготовки сена.
Отец ставил в телегу корчагу кваса, да, именно корчагу холодного кваса, до сих пор ощущаю его вкус. Можно на покосе кипятить воду на костре, в старом дедовском чайнике, но чай никогда не заменит прохладу кваса.
На покосе у нас был шалаш. Ночи во время покоса тёплые, короткие. Отец всегда брал с собой старый тулуп. Он обычно накрывал нас, всех четырех ребятишек, этим тулупом. О тулупе ходили легенды, тулуп во время гражданской войны не раз спасал от холода моего деда. Под ним всегда спалось легко, нежарко.
На покос выезжали всей семьей. Ребятишки, отец с матерью, да иногда и бабушка, мать моей матери. Ехали как цыгане, полная телега, да ещё с собой везли литовки, грабли, вилы, корчагу кваса и припасы.
Я часто говорил отцу:
– Зачем бабушку с собой берем, и так места мало?
– Не твоё дело. Не суй нос, куда не надо, – отвечал отец.
Мы все знали, что не только мы боялись строгости бабушки: даже отец, прошедший войну и отсидевший в лагере, будучи выпивши и устраивая с матерью скандал, при виде бабушки, как ребенок, быстро успокаивался и засыпал.
Мать тоже иной раз была недовольна, так как на покосе всем начинала руководить бабушка. Поэтому мать старалась убедить отца:
– Иван, может, ещё деда с собой возьмем?
Однажды мать, смотря в сторону такой оравы на телеге, с насмешкой сказала:
– Отец, корову с собой возьмем, ребятам молоко будет.
Отец посмотрел на мать, подумал и проговорил:
– Правильно, привяжем Марту (так звали нашу корову) к телеге, пусть будет с нами.
Мать перепугалась:
– Что?
– Взять корову, говорю, надо, пусть пасется, нагуливает молоко в поле. Молока давать будет больше.
На покосе жили подолгу, неделю, полторы, а если дожди, то и того больше. Домовничать оставалась в деревне бабушка, если не ехала с нами.
Мне было жаль эту добрую старушку: она была сухая, высокая и строгая. Для меня не очень-то сладки были эти поездки, отрывающие от тренировок. Правда, я любил жить на покосе, но покос был для меня большой заботой. Приходилось заниматься заготовкой дров для костра, чистить картошку, мыть посуду.
Отец с матерью, сестрой и братом вставали рано, пока лежит роса, чтобы косить было удобно, а на меня оставляли ещё младшего брата. Как только вставало солнце, они приходили к шалашу, я их должен был накормить. Они ложились отдыхать, а мне надо было перемыть всю посуду. А вечером отец литовку подаст и скажет:
– Обкашивай траву возле шалаша, пока роса.
Или:
– Собери дров в ближайшем колке для костра.
А к чему дрова? Ночи тёплые.
Есть сено, тулуп, одеяло. Накроешься – и никакого костра не надо.
Не спится в шалаше. Выйдешь из него, присядешь у берёзки – хорошо!
Воздух чистый, прозрачный, ароматный – лесной. Осиновый лесок дремлет. Ляжешь на траву, а над головой в небе звёздочки редкие, далекие, так ласково светят, вон одна сорвалась и полетела к земле. Луна выплывает величаво. Обольёт всё голубовато- мглистым светом. Над поляной повиснет туман. Запах свежего сена дурманит. Где-то далеко кричит сыч. А то птички зашумят, встревоженные хищным зверьком.
Один раз в такую лунную ночь видел, как тихонько через поляну шёл волк. Осторожно, с опаской. Ну разве можно уснуть? Всю ночь вот так бы лежал! Да вот только комары покоя не дают, будто горстями кто их в лицо бросает. На щеках волдыри, на лбу шишка. Закроешься одеялом, так и тут от них спасу нет, и под одеяло забираются и поют:
– Дру-у-у-уг! Ку-у-ум!
И вот вертишься, вертишься и думаешь уже не о красоте природы, а об этих комарах. Посмотришь на отца, а он спит хоть бы что. Утром с улыбкой посмотрит на меня, да ещё посмеиваться начнет:
– Комары, наверное, твои друзья, вон как изукрасили!
Отца ничем не удивишь, человек он упрямый. Ему от комаров тоже иногда сна не было.
Один раз ему тоже досталось. Как это было.
Скошенная трава высохла, и отец пошёл её сгребать. День был сухой, жаркий. Отец работал в одной майке и трико. Загребал сено, слышу, кричит:
– Петя, иди сюда!
Я подошёл. Он показал мне на осину и говорит:
– Вон гнездо осиное. Смотри?
Посмотрел – с осинки свисает серый комочек. Возле него вьются осы. Я отскочил. Знал, что жалят.
– Чего ты боишься? Не надо их бояться! Надо взять, может у них мед есть.
Он смело подошёл к гнезду, схватил его, завернул в майку. В это время осы зажужжали. Одна ужалила отца в губу, другая в лоб. Отец бросил майку вместе с гнездом и побежал по покосу что есть сил. Осы – за ним. Вот так он сделал несколько кругов, а они жалили его в руки и голову. Отец махал руками, дрыгал ногами, Несколько ос ужалили и меня.
После этого случая я не мог смотреть на отца без смеха, вспоминая, как он бегал по покосу, размахивая руками и ногами. Искусали они его до неузнаваемости. Одни усы остались торчать, под глазами синяки. Глаза заплыли, остались только щелки. Я сказал:
– Вот и тебя изукрасили.
– Ладно, не бурчи, – недовольно сказал он.
Мать тоже подшучивала:
– Куда с Петром мед дели? Хоть бы чаю с ним попить.
Отец молчал. Покос подходил к концу. Оставался один день.
Вот и последний вечер. В колках стоит тишина. Птицы примолкли, как бы прощаясь с нами. Только кое-где слышалось позвякивание литовки. Последняя ночь. В шалаше пахнет травой, теплом и уютом. Вокруг тишина, даже комаров не стало. Тишина убаюкала меня, проснулся от того что кто-то рядом. Открыл глаза: надо мной стояла корова, мирно жуя жвачку. Она как бы тоже прощалась с мирной жизнью сенокоса. Глаза вновь закрылись.
Проснулся, когда солнце уже поднялось. Пришёл отец, сказав пора собираться. Вот и закончилось очередное лето. Мой последний сенокос. Я уходил в армию. Много лет прослужил в армии, да и отца, матери и бабушки не стало. Когда отслужил, вернулся домой, совхоза уже не было, как и деревни и братьев. Всё кануло в прошлое. Но сенокос, детство до сих пор вспоминаю как самое лучшее время моей жизни.
