Труба
Рассказ
Посвящаю любимому дяде Ване и деревне Чистуха
Печная труба кудряво дымила в небо: чёрный дым вылетал из неё будто вверх ногами, крутя кульбиты. За этим, точно решалась судьба Папы Римского, внимательно наблюдали четверо мужчин. Мужики стояли цепочкой вдоль тропинки, и в лучах июльского солнца их лица горели здоровьем и сытостью – предвкушением хорошей русской баньки и холодного пива.
– Добротная труба. Глаз радуется, – сказал бригадир Иван, человек опытный, знающий себе цену. После института он пять лет проработал инженером в конструкторском бюро на заводе «Электроприбор», но в девяностых пришлось переквалифицироваться в каменщика на стройке.
Месяц назад Ивана повысили до бригадира и поручили важный объект. Бригаду выдали не ахти, и работа, мягко говоря, шла со скрипом – не было общего порыва: каждый отвечал только за себя. Бригадир решил, что для синергии нужен тимбилдинг: если по-простому, то общая пьянка, если ещё проще, то «выкушать культурно водочки и поговорить по душам». Коллеги с энтузиазмом поддержали идею Ивана. Ехать решили к штукатуру Юре, которого все называли «Штукатюр».
– Это точно. Труба изюмительная, – ответил Юра через букву «ю», к которой питал дурацкую слабость. Ивану даже казалось, что эта буква – вообще единственное, к чему парень относится глубоко и серьёзно.
Юра был самым молодым в бригаде: тридцать два года. Обычный пацан с окраины Владимира. Он, как и многие его сверстники, не хотел взрослеть и продолжал угорать с друзьями: девочки, тачки и пиво. Недавно Юре в наследство досталась «фазенда» в деревне Зелени, где, как утверждал новоиспеченный хозяин, есть все условия для эффективного тимбилдинга: сельская атмосфера, продуктовый магазин и новая банька.
– А чего траву не косишь? – строго спросил Иван. – Баня у тебя – шик, а вокруг, разве что лопухи не растут.
Новенькую баню, кроме узкой тропинки, окружала даже не трава, а густая луговая травища, какая бывает только в середине июля.
– Мы с батей тут только по выходным бываем, –беззаботно ответил Юра, не заметив интонации бригадира, – Пока откисаем, пока то-сё, пока погода южная. Уборкой и прочей благоустройкой позже займёмся. Может, осенью.
Иван недовольно покачал головой. Он считал себя деревенским человеком, и осуждал потребительское, «уикендно–фазендное» отношение к деревне. Иван считал, что если уж имеешь дом, а тем паче – эксплуатируешь его, то будь любезен за ним ухаживать. А то взяли моду: банька, алкоголь и шашлычок, а на участок плевать – кротам и репейнику на растерзание.
– Мда, – бригадир огляделся.
Вокруг запустение: ни грядок, ни теплиц, ни куриц. Только шесть соток бурьяна, старая яблоня, подпёртая палкой, и два строения: кирпичный дом, да банька с иголочки. Иван сердито цыкнул. Не нравилось ему в Юре его дешёвое… даже не хвастовство, а фанфаронство: иногда необъяснимое – просто бессмысленное. А ещё – расхлябанность. А больше всего – несерьёзное отношение к жизни, какое-то детское.
Например, была у Юры девушка. Как забеременела, так он её бросил, мол, не готов пока к детям. И ничего, живёт себе припеваючи. С другой девчонкой закрутил. Ивана это возмущало как человека, но Иван-бригадир отделял личное от работы. А работал штукатур хорошо, если не считать последнего случая. На той неделе Юра зачем-то «изобрёл велосипед», причём изобрёл его так, что пришлось потом переделывать за ним целую комнату.
А ведь сроки горят. Иван даже подумывал уволить Юру, но сдержался и решил дать ему последний шанс: пускай ещё поработает месяцок, а там посмотрим. Если косячить не будет, то оставим, а вот если напортачит, то без лишних сантиментов – гудбай, всего хорошего. Иван не держался за Штукатюра, но и несправедливым быть не хотел, ведь Юра не был каким-то особенно плохим или чересчур аморальным человеком. Он был таким же, как все – как большинство из нас – со своими тараканами и скелетами. Иван-бригадир признавал за Юрой его штукатурные таланты, но Иван-личность никогда бы не пошёл с Юрой в разведку. Не того калибра это был человек.
– Хороший у тебя участок и от города близко. Только уж запущенный очень. Давно вы тут обосновались? – спросил маляр Глеб Сидорович, которого все называли просто «Сидорыч». Он был самым старшим в бригаде: шестьдесят пять лет.
– Четыре поколения, – ответил Юра даже с какой-то гордостью и добавил, – а вообще – как дедушка умер полгода назад. Пока то сё, в общем, первым делом решили баньку построить. И вот, получается, две недели назад её закончили. Только раз в ней и парились пока. Батя температуру больше семидесяти не поднимал. Ну ничего! Сегодня протопим на полную катюшку! – на лице Штукатюра появилась возбужденная улыбка.
Ему не терпелось продемонстрировать друзьям свою чудо-баню: упарить их вусмерть и забить вениками до полного изнеможения.
– Славненько, – произнёс оконщик Витя. Он был неразговорчивым человеком, за что и ценился в коллективе.
Мужики зашли в баню. Внутри она выглядела также респектабельно, как и снаружи: стол из массива дерева, два кожаных дивана и в углу позолоченный образок Николы Чудотворца, украшенный серебряной цепочкой и высохшей веткой вербы.
– Хорошо устроился, – Сидорыч аж присвистнул, – На какие шиши?
– Папаша помог. Батюк у меня – любитель отдыха.
– Хороши хоромы.
– Славненько.
– А как же? Уют обязан быть в жизни, – ухмыльнулся Юра. – Один раз всё-таки живём. Нужно устраиваться.
Друзья расселись за стол. Штукатюр давил лыбу с выражением «чего изволите?»: копчёная рыбка, сушёное мясо, фисташки, а, может, оливки с анчоусом? Пивные баклажки обильно потели, будто бежали марафон. В предбаннике стоял жар, потому что изоляция парилки была никудышной. «Вот тебе и весь шик», – подумал Иван, но замечание Юре делать не стал. Веселиться, так веселиться – замечание можно сделать и завтра.
– Водку в холодильник отнеси! – распорядился бригадир, – а то чего она тёплая будет? Давиться ей потом, этим ядом этиловым.
– Обе бутылки отнюсти? – спросил Юра.
– Одну оставь, – ответил Иван, – мы сейчас её на ход ноги оформим. А? Тимбилдинг, мать его!
– Славненько, – Витя рассмеялся, и остальные мужики последовали его примеру. Тимбилдинг уже работал.
Штукатюр побежал в дом, убирать вторую бутылку водки в холодильник. Когда он вернулся, Иван уже разлил каждому по стопке. Мужики выпили и захрустели квашеной капустой, купленной в супермаркете. В бане, за столом, казалось, что эта капуста – настоящая, неприрученная, что она выросла тут же – за стеной на грядке. Иван разжевал ягодку клюквы и счастливо поморщился: какая же кислятина. Зато как в детстве!
– Ню? Идёмте? – в сильном возбуждении крикнул Юра и раскрыл дверь в парную.
Друзей окутал сухой невидимый пар, который прилипал испариной к телу. Разгорячённая туманность манила бригаду внутрь. Штукатюр раздал каждому по войлочной шапке со смешной надписью. Себе – «Царь бани», Ивану – «Настоящий полковник», Сидорычу – «100% мужик», а Вите – «Розовый вХламинго». Мужики зашли в парилку и расселись на лавках. Минут пять они грелись, но потом не выдержали и началось…
– Юлы–палы! Как же хорошо! Ой, как же хорошо! – вопил Юра под ударами веника.
– Святая правда! – подтверждал Сидорыч.
– Славненько! – визировал Витя.
Иван получал удовольствие молча, но спустя сорок минут не выдержал.
– Сильно жарит, – сказал он и тяжело выдохнул, подумав, что это не парилка, а самая настоящая душилка.
Последние десять минут мужики больше молчали и что-то усиленно думали. Разговор у них получался каким-то копеечным, скудным. Всех, кроме оконщика, придавил печной жар.
– Славненько, – произнёс разомлевший и пористый, как шоколад, Витя. Он был полностью сосредоточен на очищении тела – на раскрытии своих пор. Его кожа дышала, кровь бегала, а нервы бездельничали. Витя чувствовал себя невесомым – в пропаренном русско-банном дзене.
– А всё-таки хорошо! – громыхнул вдруг Сидорыч и ударил ладонями по голым ляжкам, – По себе сужу, мужики! Как паришься в бане, так о всех проблемах забываешь. Как будто нет несчастий и не было никогда, а значит – счастливый ты на все сто процентов. Послушайте! – маляр хохотнул. – У меня внучка так делает. Закроет глаза руками и думает, что её никто не видит. Счастлиииивая… Думает, самая-самая хитрая. Вот и мы такие же дети, хоть и мужики уже взрослые. Умирать скоро, а мы в бане запираемся. Хотя чего…? Хорошо ведь это!
– Конечно, хорошо! – уверенно ответил Иван. – Что ж нам теперь – не побыть счастливыми? За этим и приходим в баню.
Все согласно закивали.
– Может, водички ещё плюхнуть? – спросил Юра с утвердительной интонацией. – Парку поддать?
Ему не терпелось выжать из парилки всё, на что та была способна. Штукатюр подскочил с лавки и, схватив ковшик, набрал в него воды.
– Пшшшшш! – зашипели раскалённые камни, и мокрый обжигающий пар заполнил комнату два на два метра. Температура внутри поднялась до почти ста градусов. Мужики совсем отяжелели. Первым не выдержал Иван.
– Всё, хватит! А то вредно! – он грузно поднялся с лавки. – Пора бы освежиться, а то перегреемся так. Инфаркт ещё хватит.
– Добро, – согласился Сидорыч и первым направился к выходу.
Последним из парилки вышел хозяин бани. Он помешал кочергой головёшки и настроил тягу заслонкой, чтобы зря не расходовать жар. Юра довольно улыбнулся, увидев, развалившихся на диванах Сидорыча, Ивана и Витю. Троица пребывала в состоянии полнейшего расслабона – на грани счастливой невесомости: после парилки им казалось, что они вроде ангелов парят в небесах. Их уставшие рабочие тела вдруг превратились в пушинки.
Юра включил музыку – хиты девяностых: Кая Метова, Влада Сташевского и Агату Кристи. Настроение праздника наполнило предбанник. Штукатюр начал притоптывать ногой, Сидорыч улыбнулся и заелозил тазом по дивану, а Витя с интервалом в минуту повторял «славненько» и посмеивался, что означало знак восклицания. Иван разлил водку: в каждую стопку, что называется, с горкой. Бутылка кончилась. Иван оставил её на столе.
– Господа строители, предлагаю выпить за нас! – сказал бригадир и помедлил: какая–то банальщина лезла в рот. – За нашу сплочённую работу! За наши будущие успехи!
Мужики выпили: поморщились и захрустели маринованными огурцами. Потом разлили по стаканам пиво и начали громко спорить о политике. Иван не соглашался с Юрой по поводу российских иностранных дел: бригадир требовал от руководства быть жёстче, требовал «чебурахнуть по сателлитам США», а Штукатюр, как водится, был за всё хорошее против всего плохого – за мир во всём мире. Сидорыч всецело поддержал бригадира и радикально заявил, что нужно возвращать СССР, а порядок нужно наводить ежовыми рукавицами. Витя не брал ничью сторону – просто сидел и делал внимательный вид: когда нужно, смеялся. Пиво лилось рекой: выпили три баклажки за полчаса. Бригада захмелела. Юра решительно поднялся с лавки и выкинул руку вперёд.
– Айда в парюлку! Там теперь отличный жар. Я заслоночку прикрыл. Пивка на каменку брызнем. Аромат будет высший сорт!
– Я больше не пойду, – категорически отказался Сидорыч и, оправдываясь, добавил, – каким–то уставшим себя чувствую. Шестьдесят пять мне уже. Возраст, понимаешь.
– И, правда, хватит, Юра, – поддержал Иван и улыбнулся, чтобы смягчить отказ. – И так чуть не уморил нас в этой парилке. Голова от этого жара, как ватная. Мудрено ли, до ста градусов довёл. Я тебе рак, что ли? Ты меня сварить хочешь?
Сидорыч и Витя хохотнули.
– Не хотите, как хотите, – с ноткой обиды ответил Штукатюр. – Для вас же стараюсь! Думал, попаримся по–настоящему. У меня там печка дорогая. Из Германии заказывал. Немецкое качество.
Что–то плаксивое появилось в голосе Юры. Ивану стало одновременно и жалко его, и неприятно от того, что Штукатюр упомянул немецкое качество – от того, как он это сказал: как-то идолопоклоннически. Ивана укололо, что немецкое качество считалось каким-то особенным, априори лучше русского. Взыграл в бригадире патриотизм.
– А в моём детстве бани были самые обычные, – язвительно заметил он и горячо добавил. – Мы печи свои сами строили. За один день. Из кирпича. И печи эти были ничем не хуже немецких. Даже лучше!
Выпалив это, Иван смягчился и даже улыбнулся.
– Но, как говорится, есть нюанс!
– Славненько, – тихо рассмеялся Витя, по всей видимости, вспомнив анекдот про Чапаева, Петьку и нюанс.
– Рассказать? – уточнил бригадир, очень желая рассказать, – Пресмешная история!
Сидорыч тяжело вздохнул и отхлебнул пива из стакана.
– Давай-давай, камандюр! – Штукатюр захлопал в ладоши. Он любил слушать всякие забавные истории из жизни. Он даже музыку сделал потише.
Иван помолчал секунд десять, перебирая в пьяной голове детские воспоминания – очень яркие, будто вчера всё это было: деревня, отец и кислые яблоки.
– Так вот. Дело было так, – начал бригадир. – Было мне тогда двенадцать лет, и поехали мы в деревню Чистуха печь строить. Я, мать, отец, дядя и сын его Мишка, – Иван прыснул от смеха, – печники хреновы!
Мужики заулыбались. Каждый глотнул пива.
– Так вот. Дело было так, – повторил Иван, – Не там я начал. Отца моего звали Павел, а мать – Марией. Оба они были из деревни Чистуха. Это, если в сторону Боголюбова ехать и потом на Лаптево свернуть. Значит, у отца был брат Фёдор. После смерти родителей у них дом на двоих остался. Участок тоже пополам поделили. Баньку использовали совместно. Всё по-мирному, по-семейному. Правда, жили мы тогда уже во Владимире, но в Чистуху на каждые выходные приезжали. Если праздник какой, обязательно в Чистуху. Тогда у нас всё по–настоящему было. Не то, что сейчас.
Иван обвёл рукой вокруг себя, мол, я не вру, посмотрите сами: резные подоконники, дорогая мебель и прочная дубовая дверь с блестящим замком.
– Раньше, Юра, бани выглядели не так. У тебя тут – сказка, жильё городского жителя. А тогда, в семидесятых, в деревнях жили совсем по-другому. Я уж точно знаю. Будь уверен. Мы тогда ещё не стали городскими, но и деревенскими уже не были. Вот и болтались между этими двумя состояниями, как… кое-что в проруби.
Иван грустно посмотрел куда-то вдаль: в груди сдавило, легко закружилась голова. Бригадир списал недомогание на пьяную ностальгию и давление – всё-таки уже не мальчик. Остальные притихли. Их глаза подёрнулись туманом: не потухли, но заряда в них стало меньше. Бригадир и это списал – теперь на алкоголь и расслабляющий эффект русской баньки. Иван продолжил.
– И вот сгорел однажды родительский дом. Отец предложил дяде сложиться. Дом новый поставить. А дядя говорит – нету сейчас денег. Бедно он жил. Охранником в колхозе работал. Руками ничего не умел делать. Дядя Фёдор обмен тогда предложил. Отцу моему – участок, где дом стоял. Дяде – баня. Но при условии! Отец должен помочь. Сделать пристройку к бане, а главное – выстроить печь. Отец согласился. Он всё умел делать, но только хреново, – Иван выдержал паузу, – кроме меня.
Мужики рассмеялись – вернее, сделали такую попытку. Смех получился у них каким–то заторможенным, вялым. Иван подумал, что плохо пошутил, и замолчал. Он посмотрел на Юру, который по-идиотски улыбался и почему-то сидел на полу, подложив под себя диванную подушку. Взгляд бригадира перетёк на Витю. Тот, откинувшись на спинку дивана, лениво пил из баклажки пиво. Оконщик был максимально расслаблен, даже, пожалуй, ослаблен. Сбоку от него расположился маляр. Сидорыч скрестил на столе руки и положил на них голову. Казалось, что он смотрит из последних сил. Его глаза покраснели, а веки постепенно сводились, как мосты в Ленинграде. Бригадир добродушно ухмыльнулся: разморило ветерана – пускай отдохнёт. Дело житейское.
– Так вот, значит, – продолжил Иван. – Отец выдал указания брату. Глину замочить и найти кирпичи. Не как сейчас прессованные делают, а настоящие, обожжённые. Фёдор из колхоза их стащил. Стену, что ли, разобрал. Неважно. Отец кирпичами остался очень доволен. Сказал, что для печи – самое то. Долго будет стоять. Почти вечно. И, кстати, стоит до сих пор. Работает. Греет!
Иван поднял указательный палец вверх, показывая, кто тут номер один – чьё качество круче.
– И вот, значит. Поехали мы в Чистуху печь строить. В субботу. В июле это было. В эти же числа, что и сейчас. Пекло тогда – будь здоров. Встали мы рано, в пять утра. Попили воды, поели хлеба и сели на автобус. Час тряслись до станции «Второво». От неё ещё пешком семь километров. В Чистухе были в восемь. Мужики сразу работать стали. Фёдор подавал кирпичи, а Павел, отец мой, клал их… как нужно. Глина хорошей получилась. Отец песка в неё добавил. На одну глину – два-три песка. Помню, отец нахваливал: добрая глина, как раз печная.
Штукатюр по инерции улыбнулся. Ему почему-то было приятно слушать про добрую глину. Витя через силу глотнул пива, будто сделал это для того, чтобы доказать себе и окружающим свою адекватность. У него ухало в ушах и рябило в глазах, но он бодрился, упрямился, не сомневаясь, что всё это последствия русской баньки. Нужно просто перетерпеть их, и всё будет славненько. Сидорыч спал.
– А мы с Мишкой стали матери моей помогать, – Иван улыбнулся, вспомнив лицо мамы. – Она за водой нас послала. Сказала, сорок вёдер натаскать. До колодца полкилометра. Вот мы и валандались туда-сюда, а печка всё вверх шла. Мужики как кони работали.
Пауза.
– Вот с кого нашей бригаде пример брать нужно.
Опять пауза. Иван насторожился. Он отчётливо услышал какой-то гул, но так и не смог понять, откуда тот брался: из его головы или из мира за пределами бани. Иван продолжил.
– Потом обед наступил. Ровно в двенадцать ноль-ноль. Ни раньше ни позже. В деревне у нас так заведено было.
– Славненько, – произнёс Витя и встряхнулся, разгоняя дурман, который овладевал им всё больше. Баклажка безвольно болталась в его руках, словно они были на шарнирах.
– Обед был хорошим, – зачем-то добавил Иван и замолчал.
Память никак не хотела воскрешать то, что они ели тогда – в середине июля семьдесят пятого года. Будто сознание перекрыло заслонкой. «Что же это я, из ума что ли совсем выжил?» – подумал бригадир. Ему вдруг стало принципиально важно вспомнить, что же было тогда на обед. Иван стал размышлять вслух.
– Ну что в деревне едят? Что выросло на грядке, то и едят. Огурцы свежие. Хлеб. Помидоры. Яблоки. Картошка. Мать щи варила. Точно, щи были!
Иван по привычке сглотнул слюну, но аппетита совсем не было – даже напротив. Мучила ужасная сухость во рту. Иван глотнул пива из стакана и продолжил рассказ.
– Кроме еды ещё бутылка водки была. Понятно, Фёдор ставил. Ему же печь делают. Поели. Выпили мужики по двести пятьдесят. Покурили и ровно через час пошли дальше строить. Самое пекло началось. Они без кепок. Только и видно: кирпич, глина, кирпич, глина. А я смотрю… У отца лицо само как кирпич стало. Румянец кирпичный прямо. Но движения ловкие. Туда-сюда, туда-сюда. Мы смотрели-смотрели на всё это с Мишкой, да и разморило нас под яблоней…
Иван вдруг остро почувствовал себя, как тогда под яблоней – таким же варёным. Ужасно хотелось спать.
– А? Ю? – спросил Юра. Он встал со своей подушки и стал наливать пиво в стакан.
– Что? – очнулся Иван, – Ах, да! Мы, как проснулись, видим… Значит это… Отцы трубу уже делают. Мы с Мишкой стали в карты играть. Сначала – в козла, потом – в дурака. Под вечер слышу, отец ругается. Фёдор только одну бутылку водки взял, а время уже семь. Магазин в Чистухе закрылся. Побежал Фёдор в Палашкино. Это два километра… Там магазин до восьми работал.
Иван перевёл дыхание.
– Как Фёдор вернулся, ужинать сели. Мужики вдарили ещё по двести пятьдесят. Мы-то думали, что всё – конец рабочего дня. Но нет… Отец это… Встал и говорит: доделать нужно, мол, немного осталось. А сам вдрабадан. Стоит, качается. Фёдор такой же. Но делать нечего – для него же стараются. Нехотя пошёл… Закончили в полной темноте.
– Ювелиры, – сказал Юра, еле ворочая языком. Он опять сел на свою подушку.
Витя уснул, откинувшись на спинку дивана. Баклажка выпала из его рук, но на это никто не обратил внимания.
– Проснулись, значит… С утра. Пошли проверять печку… Зажгли… Эту. Как её? Газету… Не тянет… Дым весь обратно, – Иван проморгался и тряхнул головой. Сознание мутилось, накрывала темнота. – Отец говорит… Это… Не просохла ещё глина… Скопились… Эти… Водяные пары… Дым не пропускают… Вернулись через два часа… То же самое… Не тянет… Отец… Это… Отец говорит… Галка в трубу залетела. Отец полез… Наверх… Видит… Это… Труба-то того… Замурована. Последняя кладка… Сплошняком. Отец… нахмурился, а потом…, – бригадир сделал паузу, – Отец… Рукой махнул … И крикнул… «Дурканул я… За пузырём беги… Федя, Юра… Я плачу!»
В голове Ивана всё путалось: крутились карусели и нарастал вертолётный гул. Бригадир одновременно не чувствовал тела и чувствовал, что теряет сознание. Он ощущал себя бетонным столбом: стоит только накрениться, и падение неизбежно, а после… он разлетится на сотни мелких частей, как хрупкая ваза. Перед глазами Ивана плясали осколки этой вазы, но вдруг они вместе собрались и превратились в ту самую последнюю кладку, которая замуровала печную трубу – перекрыла её. Из бригадира вырвался скорбный звук.
– Ох!
Иван облизал губы. Труба, которая в его рассказе, была символом жизни, вдруг обернулась для него сейчас – для всей его бригады – символом смерти: тихой, безжалостной, почти безболезненной, необязательной и какой–то нелепой.
– Заслонка, – еле слышно произнёс Иван. – Боже мой… Угарный газ.
В висках бригадира начало пульсировать: «Заслонка, заслонка, заслонка». Эх, и дурак всё-таки этот Юрка, заслонку закрыл, замуровал трубу, а в печке дрова, небось, ещё не прогорели. Угарный газ – молчаливый убийца. Угорели мы! Угорели! Какая банальщина! Какая банальная деревенская смерть! Ивану стало обидно до слёз, что он – деревенский человек – пропустил такой промах неопытного банщика. Эх, Юрка, Юрка!
– Заслонка, – прошептал бригадир. Он уже не мог сказать громче, тем более не мог подняться с лавки.
Несмотря на своё расплывающееся сознание, Иван кристально чётко понял, что у него двигательный паралич: ты пока видишь и чувствуешь, но уже обездвижен. Шансов на выживание нет.
– Заслонка.
Вдруг с пола поднялся Штукатюр, чтобы налить себе ещё пива. Он двигался на автопилоте. Взгляд – толстое стекло, но всё-таки – ещё в тонусе. Силой воли Иван разогнал туман перед глазами и заставил организм собраться. Это был последний шанс бригадира на спасение: не только себя, но и всей его бригады. Иначе – тихая смерть.
– Выйди! Выйди! – зашептал Иван изо всех душевных сил, что у него были, – Выйди… Выйди…
Но Юра не понимал. Он смотрел на бригадира невидящим взглядом и тупо кивал. Нужно было сказать ему что–то более действенное. «Иначе – тихая смерть», – теперь эта фраза долбила Ивану виски.
– Юра! – произнёс бригадир настолько громко, насколько смог. Он специально назвал штукатура по имени, ведь так легче всего привлечь внимание человека, а, значит, и пробить брешь в его угарном тумане.
– А? Ю? – очнулся Юра. Громкости Ивана хватило, чтоб вывести коллегу из оцепенения.
– Беги… Холодильник… Водка.., – это были последние три слова, которые смог произнести бригадир. Рот отказал. Двигались теперь только зрачки.
– Водка? – переспросил Юра и уголки его рта чуть приподнялись, – Ага. Люкс. Я бы тоже выпил. Холодненькой.
Штукатюр развернулся и медленно подошёл к двери: дубовой и очень надёжной. Юра толкнул её плечом, но дверь не поддалась, потому что была закрыта на замок. Он ярко сверкал, как блесна в мутной воде, которая застилала глаза бригадиру. Юра непонимающе обернулся и посмотрел на Ивана, как бы спрашивая – что делать дальше? Но бригадир уже ничем не мог помочь, не мог ответить, разве что… Он перевёл взгляд на пустую бутылку водки, которая так и стояла на столе. Юра тоже взглянул на неё.
– Водка. Люкс, – произнёс Штукатюр не своим голосом: каким-то глухим и негибким.
Но эти два слова придали Юре новый импульс. Он как бы немного опомнился и потянулся к замку… Раздались два щелчка. Юра надавил на дверь руками, и в предбанник ворвался прохладный, свежий воздух.
– Ааааа, – вырвался жалобный крик из Юры.
Только он сделал шаг за пределы бани, как почти мгновенно упал в обморок ничком. Чистый воздух отправил его в нокаут.
Прошло минут десять, может, двадцать. Бог его знает. Юра наконец оклемался: голова страшно болела, стучало в висках и почти не было сил. Юре казалось, что в его руках и ногах – нет костей, а вместо языка – мокрая тряпка.
– Юпонский бог, – Юра перевернулся на спину и, увидев звёзды, даже удивился, что раньше не замечал, насколько они красивые.
Но боль быстро вернула штукатура на грешную землю. Юра схватился руками за голову и дико завыл. Черепушка просто раскалывалась на две части. Вдруг Штукатюр замер, вспомнив о друзьях, – что с ними, где они? Превозмогая себя, Юра поднялся и зашёл в баню. Там уже проветрилось. Иван, Витя и Сидорыч – все трое были в отключке. Юра аж присел от панической атаки – что делать? Он стал орать, причиняя своей голове чудовищную боль, но друзья не подавали признаков жизни. Юра не выдержал и замолчал, уставившись на макушку Ивана, где виднелась небольшая лысина – как свет в конце тоннеля.
– Господи помоги, – прошептал Юра и посмотрел на образок Николы Чудотворца. – Господи помоги.
Усилием воли, какой раньше никак нельзя было от него ожидать, Юра совладал со страшными, несуразными мыслями, которые зароились в его больной голове. Он совладал с ними в самый критический момент: дружеский долг перевесил панику. Юра бросился к Ивану и стал хлестать того по щекам. Бригадир замычал. Штукатюр взвалил его на плечо и потащил к выходу, а дальше действовал по старшинству: сначала выволок Сидорыча, а потом – и оконщика Витю.
Вскоре оклемался Иван и срочно попросил нашатырного спирта. Нюхал его, как токсикоман, минут пять, объясняя это тем, что нашатырный спирт разгоняет кровь в голове. Витя и Сидорыч тоже подверглись лечению волшебным нашатырём, и тоже успешно. Затем Иван приказал всем пить крепкий сладкий чай – минимум по три стакана. Скорую решили не вызывать.
– Второй раз родился, – сказал Сидорыч и хотел что-то добавить, но внутренне махнул рукой, мол, что ни говори, всё равно точнее не скажешь.
Стояла уже глубокая ночь. На небе светила круглая жёлтая луна, а над баней горел тусклый фонарь. В него отчаянно билась ночная бабочка.
– Это точно. Отделались лёгким испугом. Спасла нас русская водка! – ответил Иван и ухмыльнулся: «Вот где русская сила – нам даже алкоголь помогает».
Мужики сидели в траве под яблоней и дышали, не в силах надышаться обычным прозаическим воздухом. Ни в дом, ни в тем более баню никто не хотел возвращаться: мужиков пугало замкнутое пространство. Их лица в свете фонаря и луны казались пергаментными.
– И как ты только вспомнил об ней, об этой заслонке? – удивился Сидорыч и улыбнулся, – Привет передавай деду, который замыкает провода у тебя в голове.
Где-то залаяла охрипшая собака.
– Да уж, – протянул Иван, сам не понимая, как так вышло.
Бригадир был всё ещё растерян. Он был, конечно, рад, что остался жив, но одновременно с этим был и подавлен тем, что мог быть уже мёртвым. Он был на волосок от гибели. Иван тяжело вздохнул, но приказал быть себе оптимистом.
– Может, выпьем ту бутылку, которая нас спасла? – спросил он. – Раз уж такое дело…
– Надо! – веско поддержал Сидорыч. – Дело хорошее.
Юра пошёл в дом. Принёс банку огурцов, четыре стопки и бутылку ледяной водки с белой этикеткой, на которой серебряными, почти бесцветными буквами было написано «Люкс». Иван разлил по пятьдесят.
– Первый тост за безопасность! За трубу! – сказал бригадир. – Как ни крути, а труба – главнейшая часть бани, главный элемент безопасности. Трубы – это жизнь! Вот заткни человеку пищевод или задний проход, разве сможет человек тогда жить? Взорвётся от газа и собственных отходов. Ну, за открытые трубы и долгую жизнь!
Мужики выпили и захрустели огурцами. Бригадир посмотрел на штукатура. Тот сидел, насупившись. Лицо серьёзное – без даже намёка на липкое, хвастливое выражение. Было заметно, что Юра терзается внутри, мучится, накручивает себя. Оно и понятно: мог загубить не только себя, но ещё и трёх человек.
Четыре смерти! Юра вдруг ощутил на себе всю тяжесть последствий, которые могут нести его поступки. Штукатюр задал себе простой вопрос – а что было бы, если… Не в силах ответить, он резко оборвал себя на «если» и сжал кулаки. Юра страдал и вместе с этим менялся в лучшую сторону. Иван это прекрасно видел. Он приветствовал это. Он разлил ещё по пятьдесят грамм.
– Значит так! Теперь я хочу выпить за нашего Юру Штукатюра! Во-первых, он спас нас от смерти! Спас нашу бригаду! Это похвально и достойно тоста, но это не главное. Во-вторых, я считаю, что главное тут совершенно другое. Мы – я имею в виду себя, Витю и Сидорыча – только выжили, а Юрка наш переродился. За Юру!
– Спасибо, Иван! Я переродился. Я заслонку открыл! – Юра не отвёл глаз, выдержав взгляд бригадира. – Я обязательно выкошу траву. Я буду хорошо работать. И… нужно поднимать ребёнка!
– Вот это правильно! – поддержал Сидорыч. – Дело хорошее. Молодец!
Мужики выпили. В бутылке осталось сто грамм. Иван разлил их по стопкам.
– Последний тост я поднимаю за нас! За нашу бригаду! – бригадир сделал паузу, чтобы лучше сформулировать мысль. – Знаете, мужики, я, вот, что подумал. Хорошо, что всё так произошло. Ведь не угорели мы, зато сплотились. Теперь-то мы точно настоящая бригада. Тимбилдинг удался!
– Это железно, – улыбнулся Сидорыч. – Твоя правда.
– Изюмительно, – хохотнул Юра.
Мужики чокнулись, выпили и, не сговариваясь, все, как один, посмотрели на печную трубу. Из неё шёл белый кудрявый дымок: спокойный и ласковый.
– Славненько, – произнёс Витя и захрустел огурцом.
Сентябрь 2022, Реутов
Об авторе:
Родился в 1986 году в городе Владимире. Окончил МГТУ имени Н. Э. Баумана. После института работает по профессии. Сейчас – начальник отдела технической документации. В марте 2022 года вышла первая книга – роман «ОК».
Кроме литературной деятельности, активный участник панк-движения России (и в целом всего экс-СССР пространства, где говорят на русском языке). Создатель самого популярного панк-паблика ВК: vk.com/interesting_punk. С создатель панк-квиза vk.com/punkuum, сооснователь букинга: vk.com/playitloudbooking.
