Я против повторения ежовщины!
Как это ни кажется странным, современное российское общество, пережившее переход от коммунистической деспотии Сталина к демократии, снова стремится к возврату государственной системы торговли, деспотического устройства государства с запретом частной собственности.
Будучи преподавателем физики с тридцатилетним стажем в качестве доцента, научным сотрудником астрономических обсерваторий с десятилетним стажем, кандидатом физико-математических наук, автором шести томов серии книг «Реквием ХХ века», автор считает вправе высказать очень запоздалое, но до сих пор актуальное обвинение состояния советского общества в тридцатые годы – в период ежовщины. Тем более что общественного осуждения этого явления никогда открыто и правдиво не звучало в бывшем советском государстве. Подробно изучив материалы более ста архивно-следственных дел периода ежовщины, я полностью убедился в том, что эти документы ясно свидетельствуют о страшных преступлениях организаторов и исполнителей того периода: массовые расстрелы по спискам, поступающим из руководящих инстанций в Москве (особые совещания и др.). Как правило, протоколы допросов составлялись следователями заранее (см. текст серии книг «Реквием ХХ века»). Происходила массовая фальсификация всего судебного процесса: применялись пытки, избиения, чудовищные издевательства над человеческой личностью с целью получения от заключенных подписи под фиктивными протоколами допросов. Заключенные содержались совершенно в не пригодных для жизни условиях. Происходила массовая гибель заключенных от пеллагры. Между учреждениями НКВД проводились своеобразные «соцсоревнования» по численности расстрельных арестов. При этом числа арестованных заранее планировались столичным руководством и оттуда же давались предварительные количества «плановых» арестов, независимо от наличия или отсутствия каких-либо преступлений.
Особенно такие правила проявились после принятия закона от 1 декабря 1934 года в связи с убийством С. М. Кирова, когда расстрелы следовали сразу же после заседания суда. Это преступление явилось тем же провокационным предлогом для развертывания ежовщины, террора против своего народа, что и в Германии, когда провокационный поджог Рейхстага послужил А. Гитлеру поводом для развертывания репрессий против всех инакомыслящих.
Один из замученных в исправительно-трудовом лагере, выходец из многодетной семьи, учитель по образованию Игнатий Гончаренко написал родственникам требуемые от него правила поведения, необходимые для выполнения всякого советского человека во время ежовщины. Правила должны были неукоснительно соблюдаться:
– нужно жить с уверенностью, что тебя всегда и везде подкарауливают, подслушивают, каждый твой шаг, каждое слово могут быть известны «там»;
– избегать уединений, разговоров полушепотом на улице, на базаре, в магазине, в театре;
– избегать встреч с разговорами о впечатлениях о чем-либо;
– избегать каких-либо недоразумений с дворником;
– соблюдать осторожность всегда и во всем;
– никому не следует доверять;
– нигде не проявлять ни малейшей иронии, критики, никаких разговоров из чужих слов;
– никогда нигде ни от кого не слушать контрреволюционных разговоров, потому что, услышав, обязан донести, тем более что провокация начинается там, где можно меньше всего ожидать; никто не застрахован от обысков и арестов;
– всегда содержать квартиру в таком виде, что хоть сейчас делайте обыск!
– остерегаться моего брата Петра; при первой же его попытке петь Лазаря отводить его от квартиры;
– не держать в квартире никаких писем, заметок. Все это – к черту;
– устранить из ящиков иконы и образки;
– выбросить неведомо зачем лежащий в сундуке старый портрет Т. Шевченко;
– выкинуть из альбома карточки институтского начальства;
– не держать в кабинете огня, чтобы никто из соседей не мог донести, что там собираются для тайных разговоров.
Получившая срок студентка физико-математического факультета ОГУ Шмуклеровская С. Т. получила срок из-за найденного у нее при обыске стихотворения (ее судьба после приговора осталась неизвестной) под названием «600». Автор неизвестен. Приведем одно четверостишье из этого прекрасного стихотворения:
Я вижу новый мир великого страданья,
Измученных людей и траурных забот.
И вот во мне растут слова негодованья:
Сегодня в эту ночь расстреляно шестьсот!
Из ряда дел вспоминается еще одно – учителя русского языка Поликарпа Львовича Петрова. Из материалов его архивно-следственного дела следует, что на расстрел этого ни в чем не повинного человека каким-то образом повели в тяжелейшем состоянии здоровья (не исключено, что на носилках) – с третьей стадией туберкулеза, с вырезанной частью желудка и еще со множеством заболеваний. Во время допросов от него, как и от многих других арестованных, требовали подписать протокол, составленный следователем заранее, в следующем виде: «Наша контрреволюционная организация проводила большую вербовочную и агитационную работу, отрабатывая студенческую массу, и расставляла на важнейших местах свои кадры (здесь можно отметить, что использованные выше местоимения «наш», «наша» часто использовались в «саморазоблачительных» документах). При этом работники НКВД – следователи, одесские изверги В. Ф. Калюжный, Шнайдер и многие другие, как правило, применявшие для получения нужного показания «физические методы», объясняли свои действия так: «Арестованные – это уже враги народа».
Инвалид Первой мировой войны с ампутированной ногой, бывший директор ПедИна, героически выдержавший в течение нескольких лет буквально все издевательства над человеком во время пребывания в застенках НКВД, А. О. Луненок рассказывал уже потом, при реабилитации невинно осужденных: «Арестовавший меня следователь Фадеев подвергал меня систематическому жестокому физическому избиению, истязаниям, грубому издевательству, применяя длительную «стойку», клетку, в которой нельзя было разогнуться и прочее, и заставлял подписывать ложные протоколы, составлявшиеся им самим без моего личного участия».
При заблаговременно составлявшихся ложных протоколах допросов НКВД часто использовал сведения, передаваемые собственной агентурой. Агенты становились как бы ложными соучастниками в делах предполагаемых «врагов народа», и в дальнейшем их показания использовались в досье НКВД. Именно так произошло при аресте отца великого музыканта Святослава Рихтера – Теофила Рихтера, при котором использовался агент НКВД, он же швейцар и курьер немецкого консульства в Одессе Оскар Юндт. В целях маскировки агент был даже арестован.
Во время осуждения якобы украинских националистов длительное время действовал как бы соучастник этих «организаций» – агент НКВД Мартиан Гржибовский.
Особо следует отметить расстрелы по национальному признаку. Так, в материалах открытого архива Одесской области имеются примеры дел групп евреев, арестованных перед Второй мировой войной (Великой Отечественной войной) за якобы принадлежность к сионизму и троцкизму. Эти люди приговаривались по «высшей категории» (расстрелу), хотя скорей всего слова «сионизм» и «троцкизм» были вообще неизвестны большинству арестованных (см. 5-ю часть серии книг «Реквием ХХ века»).
Следует отметить, что во время ежовщины были договоренности между НКВД и гестапо о совместных репрессиях против еврейства. Это были первые пробы в скором времени разразившегося в Европе Холокоста. Перед началом мировой войны описанные действия происходили при сотрудничестве руководства СССР и Германии.
Действия НКВД по уничтожению во время ежовщины кадровых советских офицеров привели к огромным потерям в армии СССР и фактическому военному проигрышу начала войны. Расстрелы поляков, отдельных групп греков в этот период обычно происходили по заранее составленным спискам. Репрессиям подвергались и иные национальности.
Существовал как бы негласный обмен опытом по совершаемым злодеяниям между немецким гестапо и осуществлявшими массовые расстрелы ни в чем не повинных людей работниками НКВД в период перед началом и в самом начале Второй мировой войны, когда Советский Союз некоторое время выступал в союзе с гитлеровской Германией при разделе Польши, снабжая немцев всем достоянием советского государства, включая продовольствие и вооружение.
Факт крайней заинтересованности московского руководства в проведении массовых расстрелов и повсеместном разжигании ежовщины «на местах» следует из проведения многочисленных выездных сессий военной коллегии Верховного Суда Союза ССР, в частности, под председательством диввоенюриста А. М. Орлова. Состав людей, подготовленных для расстрела «врагов народа», заранее одобрялся в Москве помощником прокурора СССР М. Ю. Рагинским. Такие сессии Верховного Суда Союза ССР с применением закона от 1 декабря 1934 года с немедленным приведением в исполнение в зале суда приговоров о расстрелах стимулировали быстрое развитие ежовщины, ее торжество в советском государстве, что, в моральном отношении, соответственно, порождало деградацию и фактическое перевоспитание советского человека в духе воинствующего, грабительского варварского атеизма, дикой ненависти ко всем и всему святому, светлому, праведному, просто разумному. В конце концов ежовщина оставила на соучаствующей с ней народной массе особый генетический отпечаток на все последующие поколения в виде так называемых «совков». Такая наследственность в известной мере проявляется и поныне.
Характерно, что опиравшийся на труды классиков марксизма-ленинизма «великий вождь и учитель» товарищ Сталин заключил, что по мере продвижения советского общества к коммунизму классовая борьба будет не утихать, а наоборот, все более разрастаться. Таким образом, товарищ Сталин дал теоретическое, как бы научное обоснование беспощадной ежовщине, всевозможным расстрелам по спискам по решению «особых совещаний» и пр. Даже после замены осенью 1939 года руководства НКВД, когда некоторые следователи и убийцы были осуждены, во время войны они были оправданы, переквалифицированы в работников заградотрядов и вскоре освобождены от ответственности за преступления. Так, одесский главарь НКВД Калюжный В. Ф. был приговорен к расстрелу, а впоследствии оправдан. В заградотрядах бывшие следователи продолжали расстреливать людей, в частности тех, кто якобы недостаточно громко выкрикивал требуемые лозунги во время атак на фронте. Такие факты следуют из их собственных воспоминаний.
Таким образом, остается самый актуальный вопрос, до сих пор не решенный и требующий разрешения: кто все-таки ответит и ответит ли вообще за все то, что произошло – потерю жизней миллионов ни в чем не повинных людей, превращение огромного числа людей в «совков», потерянные миллионы жизней на строительстве утопического коммунистического общества? Будет ли достаточно авторитетно и достойно морально хотя бы когда-либо осуждение преступлений, с которым согласились бы народы бывшего Советского Союза? Наконец, будет ли хотя бы это моральное признанное осуждение убийств миллионов ни в чем не повинных людей?
Для фактического обоснования сказанного прошу ознакомиться с серией из пяти книг с эпилогом и иллюстрациями «Реквием ХХ века» (издательство «Астропринт»).
Одесса 2000–2019 гг.
Об авторе:
После окончания Одесского государственного университета (ОГУ) им. И. И. Мечникова десять лет был научным работником в астрономических обсерваториях. После защиты кандидатской диссертации на тему «Спектры метеоров» тридцать лет преподавал физику в вузах в качестве доцента. Печатался во многих газетах и журналах, в основном по научно-популярной и общественной тематике. После выхода на пенсию работал в архивах Одессы над серией книг объемом более пяти тысяч печатных страниц «Реквием ХХ века». Книги (пять частей с эпилогом) находятся на бесплатном скачивании в Академии образования в Сан-Франциско. Произошло больше тысячи скачиваний третьей, четвертой, пятой частей, активно скачивается эпилог, а также были переизданы тома 1–4 с дополнениями и изменениями.
