Военная тайна Ветерана
Военная тайна Ветерана
Посвящается семидесятилетию Победы в Великой Отечественной войне!
Маленький внук ползал на коленях деда и, газуя губами, крутил руль воображаемой машины, выколотой у ветерана на руке. Изображение грузовика было очень четким, несмотря на морщинистые, когда-то очень сильные руки, и потому так нравилось внуку!
— Деда, а деда, расскажи про войну, — просил внук, зная, что ему, самому любимому, тот не откажет.
— Ну, про что тебе рассказать, внучок? — спросил дедушка.
— Про то, как мы победили, — сказал внучок Иван, названный так в честь деда Ивана Семеновича Мананникова.
Ветеран немного подумал и предложил внуку послушать рассказ об очень секретной военной тайне, которую знает только он и Президент нашей страны. Услышав такие таинственные слова деда, пятилетний Ваня, открыв от удивления рот, перестал ездить на воображаемой машине и сел слушать дедушку,
— Вот, значит, слушай, — начал Иван Семенович. — В сорок третьем меня призвали на войну, откуда с первых же дней я попал на передовую. Наша дивизия готовилась к наступлению, до которого оставались считанные дни, и мы, солдаты, просто от нечего делать разговаривали и делились новостями из дома друг с другом. Это очень отвлекало бойцов от грустных мыслей. У меня, внучок, этот бой был первым! Я был совсем желторотым юнцом, ничего не знающим о войне. И поэтому очень боялся, как я буду себя вести в наступлении, и не знал, что нужно делать, чтобы меня сразу же не убили. Первый раз все-таки! Тут, на мое счастье, ко мне подошел с разговором старшина.
— Что, страшно, сынок? -спросил он меня. — Да ты не бойся, если не будешь бояться, то смерть тебя сама испугается и стороной обойдет. Вот я, хлопчик, второй год воюю и хоть бы что: жив и здоров, только два раза ранило, потому что тайну одну знаю. И тебе по секрету покажу…
Произнеся эти слова, он достал из нагрудного кармана гимнастерки маленький узелок, в котором оказалась горсть самой обычной земли.
— Видишь: вот она меня, родная, хранит и оберегает, и если уж настигнет меня пуля вражья где-нибудь на чужбине, то умру я со своей родной землицей. Ты, когда первый раз в атаку побежишь, все сам увидишь, — сказал старшина и пошел дальше по своим делам. Потом, оглянувшись, добавил: — Ты самое главное не забудь сделать — «Ура!» громче всех кричать, тогда тебе вообще ничего страшно не будет.
То, что старшина уже столько воюет, вселило в меня уверенность и надежду.
Прошло несколько дней. На рассвете, в четыре часа утра, мы все проснулись от гула пролетающих над головой реактивных снарядов «Катюш», которые через некоторое время сменила тяжелая артиллерия. Из-за режима строжайшей секретности нас никто не посвящал в планы командования о начале наступления. Проснувшись, мы все соскочили и, взяв в руки винтовки, залегли на кромке окопа, ожидая приказа вступить в бой. Тянулись томительные для всех минуты ожидания и неизвестности своего будущего. Прошло около часа, и было слышно, как грохот от разрывов снарядов смещался вглубь территории противника. Бывалые и обстрелянные среди нас солдаты стали проверять оружие, прищелкивая к винтовкам штыки, зная, что с минуты на минуту прозвучит команда к наступлению.
— За Родину! Вперед! В атаку! — закричали офицеры взводов и, встав на край окопов, наблюдали за своими солдатами, которые, выпрыгивая бежали вперед, крича победное «Ура!» так громко, как никогда до этого, наверное, не кричали. До позиции фашистов было метров триста, мы все бежали, падали, спотыкаясь о края воронок, опять вставали и бежали вперед, подгоняемые каким-то неведомым мне чувством ярости и солдатской злости на врага. С каждой минутой боя во мне оставалось все меньше страха, и когда я увидел своего первого целившегося в меня фашиста, то, не задумываясь, выстрелил в него. Потом началась штыковая схватка, у всех нас кончились патроны в винтовках и не было времени их перезарядить. Фашисты были в лучшем положении: у них были автоматы, и они строчили в нас не переставая, боясь вступать в штыковой бой, убегая ко второй линии обороны.
И тут я заметил нашего старшину, который бежал впереди всех нас, у него также кончались патроны, и он колол врага винтовкой направо и налево, раскидывая их вокруг. Высокий и крепкий, старшина уже очень устал, и я побежал к нему помочь отбиться от наседавших на него немцев, но не успел. Один из фашистов направил на старшину автомат и выпустил в него целую очередь. Старшина немного согнулся от боли, но все же оставался на ногах, коля штыком врага. Увидев такое, немцы что-то залопотали на своем, и один из них начал стрелять в старшину из пистолета, после каждого выстрела тот все сильнее и сильнее склонялся к земле, но все равно продолжал воевать, убивая фашистов одного за другим.
Оказалось, что не только я видел этот подвиг старшины, но и многие другие мои товарищи. Немцы не понимали, как практически уже несколько раз убитый советский солдат может еще столько времени воевать и сражаться с врагом. Закричав от ужаса и перестав оказывать сопротивление, фашисты подняли руки, сдаваясь подоспевшим на помощь старшине нашим воинам.
Вокруг погибшего героя мы насчитали двенадцать мертвых немцев и столько же ранений в его груди. За этот подвиг старшину, которого звали Василием, наградили посмертно орденом Красного Знамени, и долго еще потом все, кто видел его геройский бой, рассказывали о нем своим сослуживцам и писали домой семьям. А фашисты, наоборот, стали еще больше бояться наших атак, трусливо убегая и причитая на ходу, что советские солдаты заколдованные…
— А что, деда, наши солдаты действительно заколдованные? — спросил внук.
— Это, внучок, наша земля солдату силу дает, а у врага забирает, потому что не мы с войной на чужую землю приходим, а враг к нам идет на свою погибель.
— А Президент откуда это знает?- спросил деда Ваня.
— Как откуда? Ведь он же человек военный и ему положено знать, что каждый наш солдат десятерых иностранных стоит и даже убитый воюет, защищая свою Родину, нагоняя страх и ужас на врага.
С этими словами он положил засыпающего внука на диван. В эту ночь маленькому Ване снилась война, и он был очень гордым от мысли, что теперь знает самую главную тайну своего дедушки-ветерана и самого Президента. А его дед, Иван Семенович, достав свой парадный китель, чистил и поправлял на нем медали и ордена, с грустью вспоминая своих боевых товарищей, не доживших до славного юбилея — семидесятилетия Великой Победы!
Иван, солдат Победы. Освенцим
Миллионам зверски замученных в лагерях смерти и выжившим жертвам фашизма во Второй мировой войне посвящается
Семьдесят лет назад, 27 января 1945 года, Красная Армия освободила Освенцим, остановив конвейер смерти в одном из крупнейших фашистских лагерей уничтожения. Этих лагерей было много, разбросанных по всей Европе: Треблинка и Майданек, Дахау и Бухенвальд, Собибор, Заксенхаузен, Равенсбрюк, Саласпилс… Их названия навсегда останутся в памяти военных и послевоенных поколений. Погибшие там узники заплатили жизнями за просчеты тех политиков, которые пытались «умиротворять фашизм», откупаясь интересами других государств и народов, подталкивая Гитлера на новые агрессии и захваты все больших территорий, поощряя германский империализм в «походе на Восток».
Предметом профессиональной гордости администрации Освенцима и других лагерей смерти было превращение их в прибыльные предприятия — помимо использования багажа и личных вещей, утилизации подлежали и останки жертв: зубные коронки из драгоценных металлов, женские волосы, использовавшиеся для набивки матрасов и производства бортовки, кости, перемалывавшиеся в костяную муку, из которой на германских химических предприятиях изготовляли суперфосфат, и многое другое. Ощутимую выгоду от лагерей получало и арийское население Третьего рейха, среди которого распределялись одежда, обувь и другие личные вещи (в том числе детские игрушки) жертв Освенцима, а также «германская наука» (в Освенциме были построены специальные больницы, лаборатории и другие учреждения, где в распоряжение немецких профессоров и докторов, ставивших чудовищные «медицинские эксперименты», поступал неограниченный человеческий материал, в том числе и дети!
***
Теплушка в составе поезда тряслась на стареньких, давно без ремонта, рельсах. Находившиеся в ней солдаты с уставшими лицами от этой, казалось бы, бесконечной войны, смотрели на пролетавшие мимо незнакомые пейзажи, и каждый думал о доме, который они оставили по велению сердца, уйдя на фронт защищать свою Родину. Война подходила к концу, и каждый из них мечтал только об одном: выжить в этом аду и вернуться домой, к своим семьям.
Один из солдат, которого звали Иваном, рассматривал пожелтевшую карточку жены с двумя детьми. Украдкой посмотрев по сторонам и убедившись, что за ним никто не наблюдает, поцеловал каждое лицо на фотографии, особенно долго задержал свои губы на детях — двух девочках, старшей из которых исполнилось десять лет, а младшей — семь. Последнее письмо, которое Иван получил от семьи, было написано женой уже давно. Прошел почти год, как от них не было писем, и он мучился от этой неизвестности за судьбу своих близких.
Другие его сослуживцы занимались кто чем: штопали старенькие гимнастерки, чинили сапоги или просто отдыхали на нарах, грубо сколоченных из того, что первое подвернулось под руку. Поезд догонял драпавшего на запад врага, который бежал так, что только пятки сверкали. Неожиданно состав стал замедлять ход и спустя десять минут остановился. Выпрыгнув из теплушки на улицу, бойцы, разминая затекшие от долгого сидения ноги, с любопытством оглядывались по сторонам.
— Завод, наверное, какой-то, — сказал Ивану его сослуживец Саша, вместе с которым они воевали бок о бок второй год. И, получив в последнем бою одну на двоих тяжелую контузию от разорвавшегося рядом снаряда, пролечившись в госпитале два месяца, также вдвоем попали в отделение пехоты воевать дальше.
— Да не похоже на завод, — ответил другу Иван.
— Ты смотри, Ваня, сколько труб. Наверно, здесь фашисты сталь варили, — и с этими словами Саша, закурив, стал разглядывать дальше окружающий пейзаж.
Раздалась команда строиться, и, спешно побросав самокрутки на землю, около трехсот солдат и офицеров выстроились вдоль поезда.
— У кого нет противогазов, раздать из моего запаса! — приказал взводным командир эшелона.
С удивлением крутя в руках полученный новенький противогаз, Иван не знал, что с ним делать, и смотрел, как другие надевают это слоноподобное устройство себе на голову; затем натянул его на себя. Когда он сквозь запотевшие от дыхания стекла увидел своего друга Александра, ему вдруг стало смешно от его вида, и он рассмеялся. В ответ засмеялся и Саша. Неизвестно, сколько бы еще продолжалось веселье двух товарищей, если бы не прозвучавшая команда:
— В колонну по трое стройся! Шагом марш!
И колонна солдат в противогазах двинулась в сторону высоких труб, похожих на заводские. Никто не знал, что ждет их впереди и зачем всех заставили надеть противогазы. Некоторые смельчаки, убедившись, что их никто не видит, открутили трубку противогаза от гильзы защитного фильтра, но буквально через десять минут судорожно начали прикручивать их обратно. В противогазы без защиты попал такой смрад, от которого можно было задохнуться.
Земля под ногами, покрытая, как снегом, толстым слоем пепла, вдруг неожиданно превратилась в ров шириной примерно метров пять, который по самые края был наполнен человеческими телами. В основном женщинами и детьми. Привыкшие и обстрелянные бойцы от увиденного просто оцепенели. Тела маленьких детей и их матерей вперемешку лежали, ничем не прикрытые, и это было так страшно, что никакой ад не мог сравниться с этой вершиной нечеловеческого зверства!
Многих солдат начало рвать и они, срывая противогазы с лица, обезумев от увиденного, бежали от этого страшного места обратно к поезду, не слушая команды офицеров. И только автоматная очередь в воздух привела часть из них в чувство.
— Вы что как бараны себя ведете? — кричал им командир поезда. — Надо всех, кого можно, нормально похоронить! Мы же все-таки люди, — уже уговаривая, без приказа, просил он солдат.
Бойцы постарше, выпив по сто грамм и надев противогазы, пошли выполнять просьбу командира. Всех, кто был морально послабей, поставили копать недалеко от первого рва второй, такой же, чтобы можно было по-человечески в братской могиле под двухметровым слоем земли похоронить убитых. Поэтому часть тел зверски замученных людей солдаты на носилках переносили во второй ров из переполненного первого. От увиденного бойцы, прошедшие огонь и лихолетье войны, плакали, вспоминая оставленные дома семьи, невольно всматриваясь в лица детей и женщин, с ужасом представляя, что могут увидеть среди них родные, знакомые черты. Так продолжалось около двух часов.
Когда до конца рва оставалось несколько метров, Иван заметил на одних носилках что-то знакомое, и его мозг разорвало, словно пулей. Не веря своим глазам, он побежал за носилками. Догнав и увидев в них свою жену, Ваня бросился на землю, воя от горя как безумный. Вот почему жена не писала — она была в лагере, а теперь ее убили.
Казалось, весь мир и небо будто тяжелым молотом рухнули на голову солдата. «Зачем жить, зачем, если их всех убили?! — думал он. — Всех? А где же тогда дочки?». Думая так, Ваня стал бегать между носилками, вглядываясь во все эти мертвые детские лица. Его никто не трогал, поняв, что лучше сейчас этого не делать, иначе будет еще хуже. Жену Ивана положили отдельно на краю рва, и он, уставший и обессиленный от бесполезных поисков детей, опустился рядом с ней на землю и стал гладить до боли знакомое и родное лицо. Потом снял с себя гимнастерку и прикрыл ею худенькое изможденное тело жены, словно стесняясь ее наготы перед своими товарищами, которые, все понимая, старались и сами не смотреть в его сторону.
Вдруг неожиданно одно из тел зашевелилось и подняло голову — это оказался мальчик, примерно десяти-одиннадцати лет. Оглядевшись вокруг и увидев солдат, опять упал, притворившись мертвым, только знакомая русская речь и крепкие руки воинов помогли ему подняться и удержаться на худеньких ножках. Выпив воды из солдатской фляжки и съев кусок хлеба, мальчик ожил на глазах. После чего его осмотрел врач поезда и велел ему лежать и кушать совсем помаленьку, иначе просто можно умереть.
Иван, прижав к себе безжизненную голову жены, качался из стороны в сторону. Рядом стоял друг Саша, и его сердце разрывалось от горя друга. Он не знал, как ему можно помочь и как найти его детей в такой массе человеческих тел. Одно только его успокаивало: теперь товарищ знает, где погибла его семья, а время все лечит. Вдруг в его голове возникла мысль: надо у спасенного мальчишки хоть что-нибудь узнать, — и он побежал к поезду. Мальчика определили как раз в их теплушку, и, обрадовавшись такой удаче, Александр стал потихоньку расспрашивать его о жизни в лагере и как он сюда попал. Он сам не знал, о чем ребенок мог ему рассказать, но какое-то шестое чувство говорило ему, что он поступает правильно.
Так он узнал от Миши, так звали мальчика, что его маму, с которой он был в лагере, сожгли в печи, как и тысячи других узников лагеря. Заключенных из последнего барака, выстроив вдоль рва, расстреливали партиями из пулемета, приводя на место казни все новые и новые жертвы. Потом мальчик, услышав рев самолетов, увидел, как налетевшие истребители расстреливали на ходу бегущих кто куда гитлеровцев. Миша в это время спрыгнул в ров и притворился мертвым, спрятавшись между другими телами.
— А еще кто-нибудь из заключенных лагеря остался в живых? — спросил мальчика Александр.
— Когда меня повели на расстрел, первые два барака уже расстреляли, а в нашем больше половины людей осталось…
Быстро сообразив, что Мишу нашли недалеко от жены Ивана и он может знать ее и детей, солдат подхватил мальчика на руки и со всех ног побежал к Ивану. Вслед ему неслись гневные крики фельдшера.
— Знаешь эту женщину? — показывая рукой на жену Ивана, спросил он у Миши, держа его легкое как пушинка тело на руках.
— Да, конечно, знаю, она с двумя детьми в бараке была. Но, когда ее на расстрел повели, детей с ней не было. И до этого я их не видел, наверное, под нары спрятались.
— Слышишь, Иван?! — тряся друга за плечо, сказал ему Саша. — Беги, узнавай, где оставшиеся пленники! Дети твои тоже здесь были, мне сейчас пацан об этом рассказал!
Словно очнувшись от сна, Ваня со всех ног побежал к командиру узнать, куда дели оставшихся в живых заключенных.
— На предыдущем поезде в город отправили, — ответил на его вопрос командир.
— Там могут быть мои дети… Вдруг живы?.. — сказал ему Иван, и в его сердце зажглась надежда на чудо.
Похоронив жену и выпив за упокой ее души, Иван сидел на пороге теплушки медленно тянувшегося поезда, проклиная его за медлительность. Его сердце и мысли давно убежали вперед, он думал только о возможной встрече с детьми — этого ему хотелось больше всего на свете.
Через десять часов поезд, дергаясь и лязгая сцепками, вползал, весь в клубах пара, в городок с находившимися в нем пленниками. Стоянка была около трех часов, и этого времени должно было хватить для поиска детей, если они живы. Не чувствуя ног под собой, Ваня бросился к домам, где находились на постое заключенные из лагеря смерти. Неизвестно, сколько бы ему пришлось так бегать по квартирам в поисках своих детей, но тут ему помогла какая-то неведомая сила.
Бывшим узникам была уже известна его история, командир эшелона по телеграфу на станцию сообщил, и те предупредили узников. Выбежавшего из вагона Ивана встретили сотни детских и женских глаз, которые видели в нем своего мужа и отца. Всматриваясь в эти глаза со стоящим в них ужасом от страшного горя, солдат искал глаза своих детей, и тут в воздухе зазвучал пронзительный детский крик:
— Папа! Папка, родненький, ты нас нашел! — две девочки, держась за руки, помогая одна другой, качаясь от слабости, кинулись к отцу. Иван стал обнимать дочек, целуя и прижимая к себе, исколов обеих до щекотки небритой недельной щетиной…
Командир эшелона смотрел на это вселенское счастье — нашедших друг друга детей и отца, перенесших такие нечеловеческие страдания, и у него на глаза наворачивались слезы. Пожилой на вид солдат, которому не было еще сорока, сидел, обхватив двумя руками прижавшихся к нему девочек в старых дырявых обносках, и по его небритым щекам катились слезы от горя и счастья одновременно. И казалось, это единение трех родных сердец не могла разорвать никакая сила в мире!
— Все, Иван, давай домой собирайся, отвоевался! — сказал командир и пошел к себе в штабной вагон выправлять солдату отпуск на родину и просьбу к врачам комиссовать того по состоянию здоровья.
Долго потом еще смотрели солдаты, выглядывая из всех вагонов, прощаясь с товарищем, стоявшим на перроне в окружении двух тонюсеньких, как хворостинки, дочек и махавшим уходящему вслед поезду…
Яблоко
Пролог
Мне ужасно хочется собрать все рассказы, которые написаны про нечеловеческие зверства фашистов, и опубликовать книгу под названием «Будьте вы прокляты!!!». И отправить ее ныне живущим фашиствующим тварям!
***
Между лагерными бараками шел высокий молодой эсэсовец. В правой руке он держал снятую с головы фуражку со зловеще блестевшим на солнце черепом с костями, наполненную до краев яблоками. Откусывая по несколько кусков, он бросал огрызки на землю в сторону бараков. Заключенные, в основном женщины и дети, наблюдали через щели между досок за немцем, глотали голодную слюну. Никто из них не осмеливался поднять остатки яблок с земли, опасаясь, что их застрелят.
Возле одного барака сидели женщина с ребенком и старуха лет шестидесяти. Они не успели спрятаться и теперь так же, как и другие, наблюдали за аппетитно уплетавшим яблоки немцем. Заметив женщин, эсэсовец остановился и бросил два надкушенных яблока недалеко от них. С минуту постояв и не дождавшись от них никаких действий, он двинулся дальше. Одно из яблок настолько близко упало к матери с ребенком, что она решила потихоньку достать его. Посадив дочку рядом со старухой, она поползла к яблоку. Схватив его, решила посмотреть, что делает эсэсовец — и в эту минуту ее голову взорвала страшная боль!
— Свинья! — по-немецки сказал он, засовывая обратно в кобуру пистолет.
Девочка, которой было всего пять лет и которая только что сидела на руках своей матери, с ужасом увидела, как ее маму убил выстрелом в голову высокий эсэсовец в черных хромовых сапогах. Ребенок оцепенел. В детской головке промелькнула только одна мысль: «Мамы больше нет!». Ее мамы больше никогда не будет! И от этого недетского горя девочке хотелось закричать на весь мир, но она боялась это сделать. Затравленная и забитая, она только сильней вжалась в стенку барака, возле которого сидела, и беззвучно завыла от безысходной беды.
Так плакать ее научила жизнь в лагере: никому из немцев не показывать своих чувств, не издавать ни звука, даже когда тебе больно. Быть невидимой и неслышимой, только так можно было выжить в этом аду. Но слезы ребенка не могли быть невидимыми и стекали по худенькому, истощенному от голода личику, каплями падая на пыльную землю…
— Да, дитятко, — сказала сидевшая рядом старуха и видевшая, как убили мать ребенка. — Пропадешь ты без мамки…
Ангелы
В одном сиротском приюте жила маленькая девочка, которую звали Оля, ей было всего пять лет. Она очень плохо помнила свою маму, которая исчезла из ее жизни два года назад.
Единственное, что хорошо она помнила, — это страшную боль, когда пьяная мать, качаясь, вылила на ее детское личико кружку кипятка, перепутав его с теплой водой. После этого она около года вообще никого не видела, пролежав с забинтованным лицом, брошенная пьяницей-матерью, в детской больнице. Только добрые тети, которые приходили к своим детям, зная об ее ужасной истории, подкармливали сиротку иногда принесенными сладостями.
Но вот прошел год, и Олю выписали, поместив в приют. Лицо ее было ужасно: один глаз вообще не видел, все лицо было в сплошных красных рубцах. Из детей с ней никто не хотел играть и общаться, а только обзывали и обижали, причиняя девочке и без того невыносимые страдания.
Сиротка часто плакала по ночам, уткнувшись в подушку, чтобы никто не услышал, и мечтала, что когда-нибудь, придет мама и заберет ее отсюда. И представляла, как мама гладит ее по головке и поет колыбельную песенку, как та тетя из рекламы в телевизоре, которая с такой нежностью и любовью гладила по головке свою дочку и пела…
И вот однажды Оля сидела, забившись в самый дальний угол приютского двора, спрятавшись от всех своих обидчиков. И тут к ней, прихрамывая, мяукая, подбежал маленький котенок, который был, как и сама девочка, с одним глазом, и почти без шкуры на голове. Его так же, как и малышку, кто-то обварил кипятком, и он был такой маленький и несчастный, что Оля приняла его в свое маленькое детское сердечко как родное существо. Она прижала его к своей груди, и он успокоился. Потом девочка, оглядевшись, нашла рядом коробку и сделала из нее домик для котенка.
Весь остаток осени Оля приходила к своему другу, которого назвала Ангелом, принося ему недоеденную котлетку или немного молока. Котенок окреп, но выходить из своего укрытия боялся, и только когда девочка приходила, он радовался, прыгая ей на руки. И было так трогательно смотреть на это счастье двух калек! Но счастье, как мы знаем, долгим не бывает.
Мальчишки выследили, куда ходит девочка, и, найдя ее котенка, увидев, какой он уродливый, стали закидывать его камнями, крича про него всякие гадости. Оля как будто почувствовала, что с ее другом случилась беда, и прибежала, даже не одевшись. Кинулась к котенку, который под градом камней превратился уже в кровавый, свернувшийся в клубочек, комок. И, несмотря на то, что ей тоже досталось несколько камней, подхватила его на руки и побежала куда глаза глядят. Она не помнила, сколько времени и куда бежала, но когда Оля остановилась и огляделась по сторонам, поняла, что заблудилась, — вокруг был незнакомый лес.
Тут девочка вспомнила про котенка, которого прижимала к груди, и стала его осматривать. Встать на ноги он уже не мог: мальчишки перебили ему камнями позвоночник. И сам котенок, чувствуя, что умирает, стал лизать малышке руки, как бы прощаясь с ней и благодаря ее за ту любовь в его короткой жизни на этой земле, которую Оля ему подарила. Для него она была не страшной девочкой-калекой, а самой доброй и красивой принцессой, которая по-настоящему его любила. Оля с нежностью прижала котенка к себе и запела ему колыбельную песенку, как та мама из телевизора, не заметив, как сама заснула, то ли от звука своей колыбельной, то ли от вечернего осеннего холода.
На следующий день, когда их нашли, все женщины приюта рыдали навзрыд, увидев Олю. Говорят, у смерти страшное лицо, но тут случилось все наоборот: от холода мертвое лицо девочки превратилось в ангельское, на котором застыли несколько слезинок. Так вместе их и похоронили, двух ангелочков-мучеников, которые не нужны были никому здесь на земле, но обрели друг друга на том свете.
Саласпилс концлагерь Куртенгоф
Пролог
Посвящается детям, насильно разлученным с родителями, угнанным далеко от родных мест, упрятанным за колючую проволоку. Они тысячами гибли от голода и болезней, от нечеловеческих медицинских экспериментов и принудительного донорства. Только в Саласпилсе у детей выкачано 3500 литров крови. За каждой каплей крови — детская трагедия, только одному из десяти детей удалось выжить в этом аду.
Уважаемые читатели, я написал этот рассказ под впечатлением прочитанного в Википедии к 11 апреля, Международному дню освобождения узников фашистских концлагерей. Когда я читал про этот детский лагерь смерти, у меня от ужаса шевелились волосы на голове. Прожив почти пятьдесят лет, я не знал, что фашисты дошли во Вторую мировую войну до такого скотства.
И как после всего этого в Риге могут проходить парады их пособников, так называемых освободителей Латвии, добровольно проходивших службу в Латышском легионе Waffen-SS, часть из которых стала лагерными охранниками? Эти старики, марширующие по узким улицам Риги, вскидывают руку в фашистском приветствии, а на груди у них поблескивают кресты, часть из которых дана за убийство невинных детей, стариков и женщин.
*****
Было промозглое осеннее холодное утро, когда в бараке скрипнула дверь и на пороге возник здоровый бугай-эсэсовец. В руках у него был небольшой комок тряпок, в котором находилась маленькая, на вид не больше трех лет, девочка.
— Вот живучая тварь! — сказал он по-немецки. — Все после первой сдачи крови окочуриваются, а эта еще в барак обратно у доктора Майзнера попросилась! — И он с брезгливостью бросил ребенка прямо на земляной пол. У малышки не было сил не только плакать, но даже пошевелиться.
Прошло немного времени, и ребенок начал приходить в себя. Рядом с ним лежали совершенно обессиленные дети постарше, которым было по семь и больше лет. У них уже по несколько раз брали кровь с небольшими перерывами, многие после этого уже не возвращались в барак смерти. Их тельца иногда еще живыми выбрасывали в яму, мимо которой недавно ее пронес эсэсовец и в которую девочка должна была попасть. И только живучий организм ребенка, понравившийся доктору Майзнеру, спас его от неминуемой гибели.
В этом бараке смерти среди изможденных детей был и ее старший восьмилетний брат, у которого уже трижды брали кровь и от этого мальчик уже не мог ходить.
— Брат, братик, — позвала его девочка почти неслышно, еле шевеля запекшими от жажды губами. — Я не умерла, слышишь, братик… — опять позвала она его.
— Да, сестренка, слышу, — мальчик, потихоньку собравшись с последними силами, подполз к ней и попытался передвинуть сестру ближе к нарам, девочка уже тоже немного оправилась и стала ему помогать. Так, совместными усилиями, они оказались рядом на деревянных, сколоченных из досок нарах, что было намного лучше, чем лежать на сырой земле.
— Что, моя маленькая, больно было, когда у тебя брали кровь? — спросил брат у сестренки.
— Совсем не больно, — ответила малышка. — Только я чуть не уснула, и в голове у меня стало темно, а потом я вспомнила нашу маму и проснулась!
Они еще некоторое время лежали, обнявшись, вместе, согревая друг друга своими обескровленными телами. А над ними летала невидимая душа их матери, которой уже не было на этом свете. Но она пыталась, как могла, защитить своих кровиночек. Но что могла сделать безмолвная душа матери? Только отчаянно биться в беззвучном крике над еще живыми телами своих детей…
Об авторе:
Творческий псевдоним — Иван Рассказов. Окончил Московскую Академию труда. Женат, воспитывает пятерых детей. Параллельно занимается общественной деятельностью, благотворительностью. Неоднократно избирался депутатом городской Думы. Инвалид труда. Член президиума Иркутской Региональной организации Всероссийского общества инвалидов.
За время своей работы на предприятиях и за активную общественную деятельность поощрен орденами и медалями, а также более чем ста грамотами и благодарственными письмами. За рассказ «Саласпилс концлагерь Кунтергоф» стал финалистом на премии «Народный писатель 2013 г.». За рассказ «Ангелы» получил огромное количество благодарностей и отзывов, в том числе от руководителя Фонда социальных инициатив Светланы Медведевой. Номинант более 17 литературных премий.
Издавался в Российских сборниках прозы том №9, «Писатель года 2013» том №5, «Писатель года 2014» том №8, «Российские писатели» том №5, «Наследие» том №7, в альманахе «Георгиевская лента», посвященном 70-летию нашей Победы в ВОВ; в изданиях Московской организации Союза писателей — журнале «Российский колокол», в альманахе «Российский колокол» Интернационального Союза писателей «От сердца к сердцу». В русско-шведском сборнике, русско-японском сборнике «Мацуо-Басе», итальянско-российском сборнике. В приложении «Российской газеты» — журнале «Регион», региональных журналах «Любимый край», местных — газета «Ленский шахтер», «Пилигрим», журнал «Бодайбинская панорама», «Бодайбо — Золотая столица Сибири»; в книге, посвященной столетнему юбилею города, «Город на Витиме». Изданы книги из серии «Таежные повести»: первая — «Таежные приключения», вторая — «Тайна Шаман-камня», третья — «Избранное», четвертая — «Стихи и проза Ивана Рассказова». Издан аудиодиск с произведениями на студии Интернационального Союза писателей. Работал внештатным корреспондентом газет, писал стихи и рассказы. Во время Майдана на Украине бился при помощи пера с фашиствующими писателями Украины на Антимайдановском издательском сайте Олеси Бузины с публикациями «Не пейте, хлопцы, из Евроболота, не то козлятами станете!» (№№1, 2, 3) и другими.
Награжден: в Московском Центральном Доме литераторов — дипломом «За вклад в развитие современной русской литературы и сохранение русского языка», оргкомитетом премий «Народный поэт и народный писатель» (г. Москва, 2013 г.), международной медалью имени Адама Мицкевича, учрежденной Фестивалем славянской поэзии в Варшаве Организации Объединенных Наций по вопросам образования, науки и культуры (ЮНЕСКО) и Интернациональным Союзом писателей.
Особое внимание в своем творчестве уделяет судьбам детей, сирот-инвалидов. Пытается своими рассказами привлечь как можно больше внимания к их очень тяжелым жизненным проблемам, разбудить в сознании людей такое сейчас модное слово «толерантность» по отношению к тем, кто нуждается в заботе и защите.
