Жучка — участница перестройки
Жучка — участница перестройки
— Ну, что за собака! Надоедница! Ну, чего тебе надо? Пить, что ли, хочешь? — я ворчала, потому что лай Жучки, требовательный и звонкий, как может лаять только собака-лайка, отвлекал меня от работы.
Жучка сидела возле ванной. «Ну конечно, пить хочет», — подумала я и протянула руку, чтобы открыть дверь ванной комнаты. Жучка, глядя на меня, боком впятилась в кухню и снова внятно и громко тявкнула.
— Ты чего, дурища, уже и пить не хочешь? Чего тебе надо? — я замахнулась на неё попавшим под руку полотенцем.
Жучка юркнула под стол и выглянула оттуда с обиженным видом, будто хотела сказать: «Сама-то…» И тут я услышала какое-то подозрительное пощелкивание и испуганно оглянулась — на плите жарился пустой чайник, издавая треск обгоревшей эмали. «Да что же это я! Поставила чайник на плиту и забыла! Чуть пожара не случилось!»
— Жуча! Какая же ты умница! — я гладила её голову и уши, прижимала к себе её благородную морду, если так можно сказать о небольшой дворняжке с некоторой примесью охотничьей лайки. Круглые, огромные выразительные глаза её светились гордостью. Она то и дело поднимала уши, которые я приглаживала, она прислушивалась, она ждала заветных двух слов. И я поняла её.
— Подружка моя! — в самое ухо собаки прошептала я. Она взвизгнула, высоко подпрыгнула, припала на передние лапы и перевернулась на спину. Жучка была в восторге!
Она появилась в нашем доме в далеком восемьдесят седьмом, в самом начале перестройки. Было начало марта, канун Женского праздника. Мы ждали гостей из села Варегово. Брат моего мужа с женой, тогда еще молодые, интеллигентные люди, веселые и остроумные, любители розыгрышей, шумно ввалились в наш дом.
Приветствия, поцелуи, объятья, и посреди всей этой неразберихи подходит ко мне племянница Анечка и говорит:
— Мы вам подарок привезли, — лезет рукой под пальто и вынимает из подмышки маленькое, черненькое, волосатое нечто.
— Что это? — спрашиваю я в замешательстве.
— Лайка чистых кровей. Родословную дома на столе забыли, — с серьезным видом пытается сбыть щенка брат мужа.
— Пожалуйста, возьмите собачку! — Анечка, умница и отличница, просительно смотрит на меня. Ну, как не уважить милого ребенка!
— Ну что ж, подарочек, пойдем в ванную, вареговских блох смывать.
Мне показался тогда этот щенок таким неприглядным: тупая мордочка, маленькие кругленькие глазки, сам пузатый и неуклюжий.
— Как назовешь подаренную нами собаку? — допытывался гость.
— Как можно назвать деревенскую дворняжку? Жучкой.
— Хорошее имя, — одобрил бывший хозяин. — Располагайся, Жучка. По моей прикидке, здесь тебе должно быть неплохо.
— Да уж лучше, чем у нас под крыльцом, — сказала жалостливая Анечка.
— Так она у вас дворовая?! — воскликнула я.
— Она охотничья, — возразил брат мужа.
Нас не обманули, Жучка была, действительно, охотница. Когда гастроном, что находился под нами на первом этаже, поставили на ремонт, в квартире появились мыши. Они скреблись по ночам и обгрызали оставленные на ночь куски хлеба.
С появлением мышей в нашей квартире Жучка потеряла покой. Она не хотела спать на своём месте, а оставалась на ночь на кухне. Она выжидала серых переселенцев и устраивала такой истошный визг, когда замечала их появление, что нам приходилось вскакивать с кровати и среди ночи отодвигать кухонные столы и ящики. Собака выцарапывала мышей из щелей и углов и расправлялась с ними. Жучка успокоилась только тогда, когда все мыши были выловлены и ночные шорохи перестали быть подозрительными.
А Жучка подрастала. У неё завился хвост колечком, острые ушки встали торчком, а лапы стали стройными, как у манекенщицы. Тупая прежде мордочка вытянулась, и вся она превратилась в изящную, кокетливую сучку. Не раз приходилось слышать на улице: «Смотрите, какая красивая маленькая овчарочка идет!» От этих слов Жучка млела и, вильнув хвостом, с гордостью посматривала на нас, своих хозяев. Подводила её только небольшая рыжина на кончике морды.
А в стране вовсю бушевала перестройка. Наступали суровые времена шоковой терапии. Разговоры знакомых сводились к одному: как выжить? В воздухе витало: шок, шок, шок! Однажды я взяла частника, чтобы доехать в Брагино по каким-то делам. Разговорчивый водитель рассказал мне много интересного о том, как выживают его знакомые. Мне запало в память, как один из них ранней весной покупает куриц. Всеядные птицы не брезгуют ничем, а несутся всё лето на радость хозяевам. На зиму же кур превращают в мясо и закладывают в морозильник. Я сразу «заболела» этой идеей.
Во дворе нашего дома в центре города сохранились старые кирпичные сараи. Чудо гражданского градостроительства начала двадцатого века, построенные самим архитектором Саренко, как часть усадьбы купца Мазаева. Сараи были сложены из красного кирпича завода Пастухова, имели подвалы в рост человека и вентиляционную систему из деревянных труб, а также чердаки под кровельным железом. Один из таких шикарных сараев достался нашей семье, когда в далеком восемнадцатом году расселяли городскую бедноту в купеческие хоромы и обедневшему и болящему «золотых дел мастеру» Николаю Николаевичу Петрову, деду моего мужа, дали ордер на залу купца Мазаева, в бельэтаже. А конный сарай был отдан впридачу к жилью как дровяной.
Мне нужно было уговорить мужа развести кур в том самом сарае. Для убедительности я напомнила ему, как в войну и в первые годы после войны, когда царил голод, наши родители заводили огороды в городских дворах и, само собой, разводили всякую живность. Ностальгические чувства взяли верх, и муж согласился со мной, припомнив, как выживали наши семьи в далеком-далеком детстве, и тогда это не противоречило законам городского общежития.
В общем, сарай был заселен пятнадцатью курами и одним петухом, отданным нам впридачу при покупке куриц. Но ведь и во двор пришли перемены. Началась точечная застройка. Появился строительный кран, кучи песка, кирпича, штабеля строительных панелей. Выгуливать на стройке кур было проблематично. Они забивались между плитами и никак не хотели оттуда вылезать. И тут Жучка проявила свои организаторские способности. Она лежала, вытянувшись, на земле, и по её телу пробегала судорога от волнения. Она ждала команды, когда на законных основаниях она может ввязаться в операцию по извлечению кур из бетонных плит. И вот кто-нибудь из нас, считая, что куры достаточно нагулялись, произносил: «Жуча, давай!»
Жучка с каким-то варварским подвыванием шеметом срывалась с места и бралась за дело. Она вынюхивала кур под плитами, визжала, лаяла, охала, выцарапывала их из-под плит, и куры сдавались. Они с отчаянным воплем выскакивали из убежища и неслись к сараю, растопырив крылья и предпринимая попытки улететь от преследовавшей их собаки. К чести Жучки, надо сказать, что куриц она не пыталась ни укусить, ни поймать, как это она делала с мышами. Она гнала пернатых к вольеру, подталкивая их носом, и когда чувствовала, что может пересечь границу куриного обиталища, резко тормозила передними лапами и, убедившись, что курица на месте, поворачивала назад и вновь бежала на стройку. Таким образом она загоняла в вольер всех, и я не припомню случая, чтобы эта пастушка хоть раз ошиблась в подсчете своего стада.
Перестройка продолжалась, шок от «терапии» не проходил, задача выживания стояла так же остро. Однажды к сыну приехал его армейский друг с Кавказа и привез партию яблок. В общем, пришлось торговать яблоками. Я вынесла стол, друг с Кавказа сгрузил ящики на тротуар, и новая для меня работа началась. Торговала я несколько дней. Жучка не отходила от меня. Она облюбовала пустой ящик под столом и устроилась в нём с равнодушным видом. Но равнодушие её было только видимостью. Она явно хитрила, притворяясь меховой шкуркой. Её не замечали. Красивая собака, привыкшая к комплиментам, плохо переносила невнимание снующих мимо людей. Её творческая натура не находила выхода.
Как-то наступил момент, когда мне нужно было уйти, и я не знала, как поступить с товаром. Я накрыла ящики холстами, попросила Жучку посидеть на месте и побежала через дорогу. Жучка вытянула шею, поставила уши и стала вылезать из ящика. Уже на середине дороги, на белой разделительной полосе, я обернулась, и это она поняла как знак — идти за хозяйкой. Со всех ног она бросилась за мной через дорогу.
— Ты что! — закричала я на неё. — А кто будет яблоки сторожить?!
Собака, опустив хвост и прижав к затылку уши, потащилась назад через дорогу и залегла под стол в свой ящик. Я убежала. А когда возвратилась, то увидела, как она громким лаем отчитывала какого-то забулдыгу, который протянул было руку к яблоку и оторопело смотрел на внезапно невесть откуда появившуюся собаку. С этого момента она почувствовала себя очень важной. Теперь частенько Жучка выпрыгивала из-под стола, облаивая непорядочных любителей дармовщинки, подвыпивших мужичков с шаркающей походкой и капризных и озорных детей. Собачье самолюбие её было удовлетворено, она комфортно чувствовала себя на ответственном посту наведения общественного порядка возле торговой точки.
Ежедневное хождение на работу приучило Жучку считаться с большим городским движением. Она научилась самостоятельно переходить дорогу и грамотно пользоваться белой разделительной полосой, пережидая на ней поток машин. Этому её никто не учил. Да и вообще, мы никогда не пытались дрессировать свою собаку, даже не водили её в ошейнике и на поводке. Рожденная свободной, она жила свободно.
Со временем нашей семье выделили помещение под первый частный магазин в городе. Сперва мы работали спокойно, но с развитием капиталистических отношений начались неприятности. И одним из таких неприятных, тревожных и опасных моментов был рост бандитизма под стыдливым иностранным названием «рэкет».
Помню, как в мой маленький кабинетик размером полтора на полтора метра ввалился один из таких деятелей. Он, наклонившись над моей головой и намотав на свой огромный кулак халат на моей груди, прорычал:
— Кто твоя «крыша»?! Кто твоя «крыша»?!
Я растерялась.
Но не растерялась моя Жучка. Она, вылетев из-под стола и напрягая весь звон своего собачьего голоса, так рявкнула на моего обидчика, что он, не на шутку испугавшись, отпустил мой халат и попятился к выходу. Жучка неистово ругалась, гоня его к дверям магазина, как заблудшую дворовую курицу.
Я растерянно смотрела вслед убегающему рэкетиру, размазывая слезы по щекам.
Жуча возвратилась в магазинчик, виляя хвостом и высоко держа свою красивую мордочку. Она лизнула мою руку и юркнула под стол в картонную коробку.
Не один раз она выручала меня в разных жизненных ситуациях, предугадывая поведение людей.
Сейчас это старая и мудрая псина. Она хорошо понимает человеческую речь и реагирует на слова мгновенно.
С ней можно поговорить. Она кладет свою голову мне на колени и внимательно слушает то, что я говорю. Я выкладываю ей всё, что наболело. Я знаю, что в ответ я не услышу ни колкостей, ни насмешек. Она может лизнуть руку и заглянуть в глаза, как бы говоря: «Опять шок? Шок — это по-нашему! Ничего! Прорвемся! Вау!»
Ирина Алексеевна Грицук родилась 7 июня 1939 года в г. Ярославле в семье главного машиниста сцены драмтеатра Алексея Константиновича Галицкого.
В 1962 году вышла замуж за Иосифа Грицука, а в 1967 году закончила исторический факультет Ярославского пединститута.
Начинала трудовую деятельность проводником вагонов на Северной железной дороге, закончив Саратовскую школу торгово-кулинарного ученичества, получила специальность мастера-кондитера, работала кондитером в ресторане станции Ярославль-главный.
Учась в институте на вечернем отделении, перешла на завод «Свободный труд» инспектором, потом старшим инспектором по работе с подростками. Затем была избрана заместителем секретаря, секретарём комсомольской организации завода «Свободный труд», членом парткома.
Затем был Ярославский шинный завод, где работала в должности бригадира участка балансировки шин, Ярославский речной порт — в должности помощника начальника грузового участка, Ярославский завод дизельной аппаратуры — в должности мастера, начальника участка.
С 1984 года пенсионерка.
В 1991 году открыла первый в городе Ярославле частный продовольственный магазин, первый предприниматель города Ярославля.
В 1998 году начала серьезно заниматься историческими исследованиями и писать исторические книги — романы, повести.
