Обреченные жить (продолжение 3)
Отец
В противоположность моей матери, отец мне казался высоким, худым, сурово-молчаливым человеком. Он редко улыбался, и слова, которые он, произнося, ронял в воздух, обретали нужную форму и всегда были весомы.
Родом он был из поморской семьи, а семья была из того поселения староверов, которое во времена раскола ушло с Валдая на северо-запад, в сторону Белого моря, где и поселилось с двух его сторон: со стороны Архангельска (район Северной Двины) и Кандалакши (выход к Северному морскому пути)… В Белом море, в районе Кандалакши, есть даже остров Сидорова.
Дед мой, Сидоров Александр Прокопьевич, в двенадцать лет оставшийся круглым сиротой, хватил лиха, как говорится, «по самое горлышко»… Но не сломался, выжил и уже к шестнадцати годам сумел выправиться и подняться в финансовом отношении, работая на лесосплаве. Работа эта была сезонная, до ледостава, который в этих суровых местах начинался уже в конце октября. Проработав таким образом несколько сезонов, он сумел поставить в деревне Коросозеро дом, купил охотничье снаряжение и лодку, стал заниматься охотой и рыбным промыслом.
Это сейчас, в XXI столетии, в наших лесах не стало дикого зверя… Да и откуда этому зверю взяться в наших лесах, где и деревья-то, если, конечно, захочешь, можно пересчитать по пальцам… В то же время, конца XIX столетия, в наших лесах всего было много. Тогда еще лес не был обижен человеком и одаривал его щедро.
В 1891 году, когда моему деду исполнилось двадцать пять лет, он уже крепко стоял на своих ногах. Охотник он оказался умелый и буквально за несколько лет охотничьего промысла сумел сколотить основательное хозяйство. В этом хозяйстве было три коровы, две лошади и некоторая другая живность, как-то: овцы, куры. Был приобретен сельскохозяйственный инвентарь, и в течение трех лет он собирал неплохие урожаи ржи и овса.
В 1896 году, когда моему деду исполнилось тридцать лет, он женился. В жены он взял сероокую северную красавицу по имени Мавра Никитична Горева. Сосватал он ее в Воренже – соседней деревне, находившейся в двадцати пяти верстах от Коросозера. Свадьбу сыграли, по старообрядческим обычаям, с размахом, и он скромно зажил с молодой женой, оказавшейся хорошей и рачительной хозяйкой.
До 1920 года Господь никак не давал моему деду сыновей, рождались одни девки, да и из тех девок, которые рождались, зажились только две – Анастасия и Наталья, остальные скончались при рождении…
Наконец-то Господь сжалился над ним, и 18 марта 1920 года жена подарила ему сына, которого при крещении нарекли Григорием. Как вы понимаете, я описываю появление на свет моего отца.
До пятнадцати лет мой отец жил с родителями в деревне Коросозеро, недалеко от Белого моря. Занимался разнообразной сельскохозяйственной работой, зарабатывая трудодни в колхозе и помогая выживать родителям в это трудное для колхозников время… Кроме этого, сезонно вместе с отцом бил зверя и занимался рыбным промыслом. Это была ощутимая помощь родителям. Тем более что, кроме него и двух старших сестер, в 1921 году родилась сестра Алевтина, в 1931 году – брат Анатолий, а в 1936 году родился младший брат Арсений. Семья была по-крестьянски большая, состоящая из шести человек детей и двух взрослых.
В 1935 году, когда моему отцу исполнилось пятнадцать лет, колхоз направил его на шестимесячные курсы счетоводов в районный центр, которым являлся город Беломорск. Успешно окончив курсы, мой отец вернулся в родной колхоз, где до 1937 года работал счетоводом. В 1937году он был отправлен на учебу в Петрозаводскую бухгалтерскую школу, по окончании которой, в июне 1939 года, вернулся по распределению в финансовый отдел сельскохозяйственного Беломорского управления колхозами.
В сентябре 1939 года был призван на срочную службу на Балтийский флот.
Дневник моего отца
«Некоторые впечатления личной жизни»
Начат в 1941 году, Кронштадт (Балтийский флот)
Сидоров Григорий Александрович. Дата рождения: 18.03.1920.
«Давно зародилась у меня идея запечатлевать свои чувства и переживания посредством карандаша на бумаге, но осуществить ее, или, вернее, написать первую строчку собрался только в конце 1941 года, т. е. в то время, когда над всей нашей прекрасной родиной нависла кровавая угроза русскому народу со стороны запада, со стороны фашистской Германии.
Возьму своей темой хотя бы последние два-три года.
1939 год прошел без особых происшествий. Я был в это время одним из многих смертных, но только в условиях гражданских. Жизнь протекала незаметно и весело, целый день работа – или в стенах канцелярии, или еще лучше, где-нибудь на колхозных полях.
В августе месяце вышел в отпуск на месяц. Проводил его в деревне у отца.
Как прекрасно было это время… Теперь я мечтаю хотя бы об одном таком дне в моей жизни сейчас.
Бывало, с утра берешь ружьишко и собаку и идешь бродить по лесам, которые тянутся у нас сплошь на сотни километров. А в лесной чаще какая дичь только и не водится. Побродишь так-эдак до обеда, глядишь, что-нибудь вроде глухаря или тетерева болтается под ремешком. Случалось встречать и покрупнее зверя.
Какое удовольствие, когда услышишь злобный, отрывистый лай Норки, и уже для меня понятно, в чём дело. К вечеру с добычей, а бывало, конечно, что и без добычи, возвращался домой усталый, но довольный. А дома все двадцать три удовольствия – и закуска, и выпивка, и отдых!
Вечерком пойдешь побродить где-нибудь часиков до четырех-пяти утра… Хотя и маленькая деревушка, но и она была не лишена прекрасной половины человеческого общества, правда, качества далеко не блестящего, но все юноши в девятнадцать лет (а мне тогда было именно столько) бывают не слишком-то разборчивы…
Вот так я проводил время в отпуске и, надо сказать, неплохо отдохнул. По возвращении в город опять принялся за писание бумаг и прочие вещи, связанные с моей канцелярской работенкой. По вечерам посещал кино, танцы, хотя в них и не принимал участия, да и вообще я никогда не отличался особым пристрастием ухаживать за девушками. Имел, как и все молодые люди, свой круг друзей, а с ними частенько бывали вместе за чаркой водки, коньяка и т. п. Многих из них в эту осень провожал в армию.
Был у меня в это время задушевный друг Виталий Тихонов – агроном по профессии. С ним чаще всего мы проводили время. Помню, с ним же мы проводили и праздник 7–8 ноября у отца в деревне. Провели превосходно. Запасы были у отца хорошие, да и я не оплошал, и праздник вышел на славу. Оба остались довольны.
Так 1939 год и прошел обычно своим чередом, наступил 1940 год.
Время это было тоже не совсем благополучное, это было время трехмесячной войны с белофиннами, но я не был непосредственным участником ее и особых впечатлений поэтому не имел. В начале июня съездил в дом отдыха под Москву, станция Щербинка. Вот там я хорошо провел 11 дней. До этого я в Москве не был, и надо думать, какие впечатления произвела на меня столица. Особенно восхищен был каналом Москва – Волга, метро и прочими вещами, которых, кроме Москвы, нигде не найдешь. Там, конечно, я оставил и большую часть своих скудных сбережений.
Возвратившись из Москвы, я принялся было за обыденные свои обязанности, но тут случилось неизбежное в жизни мужчины: мне вручили повестку военкомата о явке на призывной пункт. Призывной комиссией я был зачислен во флот. В военкомате нам сообщили, что отправка в часть через четыре дня.
Я всё же решил повидать, возможно, в последний раз, отца и мать. Но четыре дня и четыре ночи – это всего только 96 часов, большую долю из них я потратил на путь, а у отца провел только один единственный день. Проводы справили неплохо. Настал момент отъезда, провожать вышла вся деревня, конечно, не обошлось без обычных при таких случаях воплей. Бедная мать, что тогда с ней было, как ей жалко было со мной распрощаться, но роковой час настал, надо покоряться судьбе, и мы расстались. Я был в то время настолько наивный мальчик, что не задумывался о пяти годах предстоящей службы, меня пленила красивая морская форма. Наконец, распрощавшись со всеми, я во весь опор поскакал по направлению к Беломорску, так как за одни сутки мне надо было проскакать 130 километров. Как спал, не знаю, помню только одно, что всю дорогу я был пьян. Как бы то ни было, но к 10 часам утра я был уже в военкомате.
Вечером того же дня я в числе тридцати таких же, как и я, юношей был направлен в Ленинград, во флотский экипаж.
В Беломорске осталось души две-три из женского сословия, которые питали ко мне кой-какие интимные чувства… Теперь, конечно, я, пожалуй, забыл их в лицо, но тогда было немного иначе…
По прибытии в экипаж я был не сломлен духом, мое детское воображение представляло себе радужный прием, но здесь я встретил полный хаос и неразбериху, которая мне запомнилась на всю жизнь. Здесь я увидел массу народа, запертого в стенах экипажа без всякого присмотра. Пробыв таким образом шесть дней в экипаже, я с трудом прошел все необходимые комиссии и был зачислен в школу связи УО КБФ. На другой же день мы прибыли в Кронштадт.
Началась новая для меня жизнь. С каким интересом я рассматривал легендарный город в первый раз, когда нас вели по его улицам. Я с первого же дня службы понял, что всё, что было со мной до июня 1940 года, приходится бросать и забывать, и необходимо перестраивать себя, ломать свой характер и всё прочее…
На первых порах доставалось крепко: в шесть подъем, в одиннадцать отбой и целый день на ногах. Каждый, кому не лень, на тебя кричит… Какой-то старшина, с которым я месяц назад не считал нужным говорить, поставит по всем статьям устава, и попробуй скажи слово против. В общем, в первые два месяца, период строевой подготовки, летом, когда народ гуляет, у меня матросская парусиновая роба была каждый день мокрая от пота. А как чертовски я уставал, не было ни одного члена моего организма, который бы не болел от усталости. А какое впечатление сложилось у меня, когда мне дали вымыть пол первый раз в жизни… Потом, прослужив с год, посуду мыть считал за великое удовольствие, но в это время мне было только досадно и обидно… К тому же дело не клеилось… Часто не спал по ночам и всё думал о прошлом, вспоминал все вольности, всех друзей и похождения с ними. Сейчас я действительно понял, что значит слово «трудно».
Потом началась учеба в классах, тут стало физически полегче. Так прошло время до октября. По временам было скучновато, так как на берег нас, молодых, не пускали, да и дисциплина в школе была дай боже.
В октябре получил неприятное известие из дому: по глупой случайности отцу дали три года тюремного заключения. Какое горе! Бедная больная мать осталась с Толькой и Арсей без средств существования на первый день. Я был беспомощен что-либо сделать, оказать какую-нибудь материальную помощь.
Бедняга отец! Ему на старости лет пришлось одеть серый халат… (От автора: Сидоров Александр Прокопьевич был комиссаром партизанского отряда в годы белой интервенции на Беломорье).
Арест отца отразился и на мне, начались расследования и запросы по этому поводу… В результате в январе месяце меня перевели учиться по другой специальности. Да, здорово я переживал в это время эту неприятную историю. Когда всё это улеглось немного, служба опять пошла своим чередом со всеми ее деталями. Весной окончил школу и получил специальность штатного электрика флота. Оставили учиться еще на пять месяцев, на младшего командира, но окончить их так и не удалось, помешала война. В начале августа меня списали в Ленинград в ОВ СМК (от автора: Общевойсковая специальная морская команда).
В период войны в школе тоже доставалось изрядно: вкалывали по двенадцать часов в день, таскали ящики по 90 килограммов на себе, но духом не падали, да и жратва тогда была хорошая, да и силы у нас было больше… В Ленинграде была не жизнь, а малина: ешь, пей по горло, работы почти никакой, жалко, мало пришлось так пожить. Скоро наступил конец этому блаженству. В конце августа нас, моряков, сформировали в Особый морской батальон, предназначенный для отправки на фронт. В первых числах сентября я был уже на фронте. Защищал город Ленина. Здесь я увидел полный хаос и неразбериху…
Я был изумлен: неужели так можно воевать? – Не было надлежащего порядка и организованности: посмотришь, бродит солдат, откуда и куда, неизвестно, и таких десятки… Вместо того чтобы быть на боевом рубеже, он бродит неделями по тылам, питаясь кое-как, пока шальная пуля или мина не прекратит его позорное существование… Сама фронтовая жизнь меня особо не устрашила, война есть война, кто-то должен умирать… Лежишь, бывало, в обороне, вырытом собственноручно окопчике, а кругом снаряды, мины, сплошной грохот, да еще своя артиллерия бьет… Думаешь: вот-вот по тебе вкатит… Случалось, что дерево, под которым лежишь, метр над головой, ломалось пополам, а во время скудного обеда не раз осколок мины ударял в котелок с супом, а меня всё миновало, да и вообще, пока были в обороне, жертв было мало – единицы. Запомнился мне первый встреченный мной убитый: он лежал на спине, в серой грязной шинели, руки со скрюченными пальцами были подняты вверх, левая рука по локоть оторвана, в груди зияющая дыра. Мне, конечно, было не весьма приятно любоваться таким зрелищем, и я постарался быстрей пройти мимо. Ну, а потом это стало так обычно, что даже когда товарища, соседа слева или справа убивает, не удивляешься, думаешь, что для того, мол, солдаты и родились, чтобы когда-нибудь умереть…
13 сентября наш батальон получил приказ наступать и выбить немцев из ряда деревень, расположенных около шоссе. В 4 часа 30 минут утра начали продвижение вперед. Артиллерия предварительно сделала подготовку, а затем настал черед действовать нам… Нас должны были поддерживать танки и самолеты, но ничто это своевременно использовано не было, а самолетов и совсем не видали… В результате вышел «винегрет»… Танки, вместо 4 часов 30 минут, пошли в 7 часов и понесли поражение… Что касается нас, матросов, то надо сказать, что мы долг свой и приказ командования выполнили до конца, правда, чувствовалась некоторая разрозненность, не было твердого общего боевого руководства операциями, но ребята дрались храбро, шли вперед без страха, с твердой решимостью умереть за независимость Родины, за лучшую жизнь».
Об авторе:
Александр Григорьевич Сидоров родился 14 апреля 1949 года в Петрозаводске Карельской АССР в семье служащих.
В 1970 году окончил Петрозаводское медицинское училище и до 1976 года работал фельдшером. В 1981–1983 годах находился на военной службе в составе ограниченного контингента советских войск в Демократической Республике Афганистан. В 1987 году окончил Петрозаводский государственный университет и до 1994 года работал старшим школьным инспектором в Кондопожском гороно.
Стихи начал писать с 14 лет. В 1963 году был членом ЛИТО при газете «Комсомолец» (г. Петрозаводск). Печатался также в «Литературной газете», в журнале «Юность», в «Антологии русских поэтов в Австралии», в журнале «Австралиада» в Австралии. С 1994 года проживает в Австралии.
Член ЛИТО г. Фрязино (Россия), «Жемчужное слово» (Австралия), сотрудничал с журналом «Жемчужина» (Австралия).
Член СП РФ (с сентября 2014 года).
В течение нескольких лет сотрудничал с международным сайтом «Литературная Губерния» – город Самара. Автор книг (на русском языке): «Стихотворное переложение Иоанна Богослова» – «Апокалипсис» (Австралия), «Истина Иешуа» (Австралия). Автор четырёх книг, изданных новокузнецким издательством СП РФ: сборник стихов «Колокол моей жизни»; «Библейские мотивы»; «В. Г. Белинский», «Литературные портреты» (январь 2017 г.)
