Обреченные жить (Продолжение)
Предыдущие публикации в альманахе
«Российский колокол» № 4, 2019 г. и № 1, 2020 г.
Дневник моего отца
В результате успешного наступления уже к полдню того же дня немцы были выбиты из двух деревень, понеся при этом значительные потери в людях, но и я в тот день не досчитался многих своих товарищей по службе.
Убитых, правда, был небольшой процент, например, из нашего отделения не более двух человек, но зато раненых масса, и во всем виноваты эти адские машины, эти проклятые минометы, посылающие на нашу сторону мины.
Не так страшны нам немецкие снаряды и сыплющиеся, как град, пули фашистских автоматчиков, как эта маленькая болванка металла (будь проклят тот человек, который ее изобрел; как бы я желал, чтобы действие ее он испытал на своей шкуре).
Как начнет, сволочь, сыпать в шахматном порядке, голову поднять невозможно, тогда один исход – держись за землю-мать.
А с каким отвратительным треском она разрывается, похоже на рев разъяренного льва. При разрыве какой-то ничтожной, в 800 граммов, мины на наши головы обрушиваются сотни осколков. Что же касается немецких снарядов, то они нам приносят меньше вреда, так как в иной раз процентов сорок из них не взрывается.
Часов около десяти утра, продолжая теснить немцев, мы перешли речку. Тут-то меня и настигла одна из многих частиц разорвавшейся неподалеку мины. Только я поднялся и собрался сделать несколько шагов, как мою левую руку отбросило куда-то назад, и одновременно я почувствовал, как будто кто-то ударил по руке раскаленной железной палкой. Боли в первый момент не чувствовал. Взглянув, увидел болтающиеся обрывки рукава шинели и льющуюся обильно кровь. Я удостоверился, что ранен, быстро тут же присев на землю, сбросив шинель и сняв рукава всех рубашек, я обнаружил на левом предплечье рану в десять сантиметров длины и четырех сантиметров ширины, глубиной около одного сантиметра.
«Кусочек вырвало порядочный, хватило бы суп сварить», – подумал я.
Но в то время мне было не до шуток, так как через несколько мгновений почувствовалась жгучая боль и кровь полилась еще сильней. Кое-как перевязав рану кстати оказавшимся бинтом, я отправился в тыл. Часов около двух дня прибыл в санчасть, пройдя по лесу около десяти километров, весь изнемогший, усталый и как волк голодный, так как перед всем этим более суток не ел. Тут меня обогрели, дали граммов двести хлеба, а через час отправили в Ораниенбаум.
Провалялся в Ораниенбауме три дня. 16 сентября я был направлен в Ленинград. В Ленинграде попал в сортировочный госпиталь на Обводном, 19, здесь пробыл одиннадцать дней. Время в эти дни проводил неплохо, каждый день была возможность гулять по городу. В то время в Ленинграде можно было найти и закусить и выпить. Бывало, соберется человека три-четыре таких же, как и я, могущих двигаться на собственных ногах, и подаемся мы в ближайшую пивную, так и проводим дни, а вечером развлекались с девушками… Там у меня была одна душка…
27 сентября 1941 года
Наконец-то меня отправили в госпиталь на Бородинской, 8/10. Тут меня раздели и, что называется, сняли волю, уж отсюда в город не уйдешь… Первое время было необычайно скучно, но скоро приспособился, стало ничего. Дни коротали с другом Женькой Веденским – хороший парень, москвич и к тому же охотник, так что темы для разговоров у нас были. Общее занятие больных в госпитале была игра в домино – забивали до потери сознания. По вечерам устраивались концерты и показывали кино.
Правда, часто проведению этих организованно-увеселительных зрелищ мешали воздушные налеты гитлеровцев. Случалось так, что, начиная с семи вечера до восьми утра, по восемь раз спускались в бомбоубежище. Немало металла сбрасывал немец в ту пору на Ленинград с воздуха, но на наше жилье не угадил ни один из фугасов, просто счастье… На наш дом было сброшено несколько десятков зажигательных бомб, которые не приносили никакого вреда, так как их сразу же тушили. А сколько разрушений! Иную штучку спустит такую, что и от пятиэтажного дома остается груда обломков… А Ленинград, – какой вид у него стал: посмотришь – сердце кровью обливается…
Мало того, еще из дальнобойной артиллерии обстреливают, тоже приносят немало горя мирным жителям города.
Так я и жил, рана мало-помалу заживала, а время шло своим чередом… Наступил праздник ХХIV годовщины Октября, но какой же может быть праздник в условиях Ленинграда?.. Проводили его скучно, без банкетов… Нам, раненым бойцам, были вручены праздничные подарки. Я, например, получил несколько пачек папирос, карандашей, бумаги и шерстяной шарф, впоследствии его у меня украли. В то время хлеба получали 400 граммов и более или менее сносный приварок, в условиях госпиталя этого хватало.
Что касается обслуживающего персонала госпиталя, то надо сказать, что лично я недостатка внимания со стороны сестер ко мне не ощущал… Большинство из них молодые девушки, так что я завел там с некоторыми из них интрижки. Под конец все это надоело, так как в конечном-то счете все сводилось к одному…
К 20 ноября моя рана зажила совершенно, я готов был идти обратно воевать. 23 ноября прошел комиссию врачей и был признан годным к нестроевой службе, а это выходит, что я уже отвоевался… 24 ноября вместе с Женькой нас выписали из госпиталя в экипаж. С каким удовольствием, выйдя на улицу, я вдыхал морозный воздух после двухмесячного пребывания в четырех стенах, но приподнятое мое настроение по мере продвижения по улицам было подавлено мрачными видами города. Всюду я видел суровые бледные лица, разрушенные дома, застывшие на месте трамваи…. Уже нет того оживления, которое существовало раньше в Ленинграде. Да и неудивительно: тяжелы условия, в каких живет сейчас город. Рабочий получает 250 граммов подмешанного хлеба в день, а служащие и иждивенцы – 125 граммов – ясно, что плясать не будешь… Ко всему этому надо прибавить постоянную опасность бомбежки и обстрела…
В экипаже нашего брата матроса видимо-невидимо: одни приходят, другие уходят, так все время – и никакого порядка…
Хлеба получаем 300 граммов на день, а на камбузе утром чай, в обед: первое – водичка и второе – полторы ложки водички и вечером суп – водичка… Благо то, что делать нечего, только и знаем, что валяемся на досках…
Здесь мы с Женькой расстались, его зачислили в лыжный батальон. Часто налетают немецкие самолеты. В ночь на 5 декабря я спокойно спал, вдруг слышу грохот, звон, крик, все смешалось в один сплошной гвалт. Оказывается, самолет сбросил бомбу, которая угодила метрах в тридцати от экипажа… Стекла слетели до единого, но никто не пострадал…
Вскоре меня как нестроевого зачислили в саперно-техническую роту КБФ, зарегистрировали в серое, и 7 декабря я уже находился на месте. Народ собрался никудышный, большинство старики по 30–40 лет, трудно с ними будет жить…
Неделя с 7 по 14 декабря прошла в организации работ, к основной работе еще не приступали.
Не знаю, как буду работать, здоровье совсем стало никудышное, да и в животе пусто, нет такой минуты, чтобы не хотелось есть…
В настоящий момент одна заветная мечта – досыта поесть, так бы и съел с килограмм черняжки, но нет и ста граммов…
И даже не верится, что ты был когда-то сыт, не хотел есть… Иногда удается «спикировать» кусочек жмыха, съедаем с удовольствием.
14 декабря 1941 года
Сегодня воскресенье, не работаем, слоняемся из угла в угол, мечтаем о сытном обеде, но напрасно…
Из родных краев уже пять месяцев не имею никаких известий и не знаю, живы ли мать и отец и как они живут…
Как бы хотелось мне их увидеть сейчас… Ладно, ждем скорого конца войны, тогда увижусь…
17 декабря 1941 года
Жизнь идет пока что по-старому, на дворе стоят трескучие морозы, иногда доходят до 30 градусов, на ногах сапоги, к тому же плохие, ноги мерзнут ужасно, к тому же в животе пусто…
Как живут ленинградцы? Вот уже месяц, как хлеба дают 250 и 125 (иждивенцам) граммов на день. Страшен стал Ленинград, возросла смертность среди населения. Часты случаи, когда обессиленный человек падает на ходу посреди улицы.
Четыре месяца город находится окруженным почти со всех сторон, но ни голодом, ни обстрелами, ни бомбежками нельзя заставить капитулировать Ленинград, тем более сейчас, когда на всех участках фронта наши части имеют значительные успехи.
Продолжается ежедневный обстрел города. Вчера сажал по нашему району. Минут двадцать пять бил без перерыва, были значительные жертвы. Чует немец свою гибель, поэтому и старается хоть чем-нибудь насолить нам…
23 декабря 1941 года
Паршивое настроение с самого утра, какая-то невыразимая тоска и грусть. Вся жизнь осточертела, иногда пропадает всякий интерес к жизни. Правда, в последнее время обстановка несколько изменилась, наши войска на всех фронтах ведут успешное наступление, есть надежда на некоторые изменения в жизни…
После двухнедельного перерыва, в воскресенье, была воздушная тревога, которая продолжалась неделю, но вреда большого немцы нам не нанесли. Сейчас второй день спокойно, да и не удивительно, ведь ему, то есть немцу, теперь и без нас много дел есть, но обстрел города продолжается ежедневно. На дворе третий день стоит тепло, даже немного тает снег. Все это так кстати для моей одежды…
25 декабря 1941 года
Похоже, что Ленинград пережил самое страшное. Черные дни остались позади. Сегодня всеобщая радость: населению города прибавили хлеба. Сейчас рабочий получает 350 граммов, служащий 250 граммов, иждивенцам 200 граммов.
Город начинает оживать. Думаю, что это только начало, через месяц заживем как прежде…
Немцы продолжают отступать, неся большие потери. Настроение в городе приподнятое. Нам пока о прибавке хлеба ничего не слышно, но есть надежда, что с первого января 1942 года будем получать 500 граммов хлеба, терпеливо ждем…
28 декабря 1941 года
Воскресенье, на улице – морозец крепкий.
Мы по-прежнему существуем: водичка и триста граммов отвратительного намешанного хлеба.
День: с девяти часов утра до шести вечера работаем, а вечером скучаем около топящейся печки, травим о прошлом и о будущем, но в основном все разговоры сводятся на жратву.
Вчера ходил в город, немного выпил, за пол-литра портвейна заплатил 53 рубля и пьян не был, но все же чувствовал себя неплохо – было тепло… Завернул на рынок на Сенной площади, наблюдая следующее: 100 граммов хлеба стоит 25 рублей, папиросы «Беломорканал» – 15–20 рублей, «Звезда» – 10–13 рублей. За 500 граммов хлеба меняют пол-литра водки.
Ребята ходили вчера на Ржевку и рассказывают ужасные вещи: около кладбища навалены сотни трупов. Лежат, сложенные как дрова в костры, совершенно голые, не успевают закапывать… Большая смертность в городе, умирают десятками тысяч в день…
2 января 1942 года
Наступил новый, 1942 год… Что-то он принесет?!
У нас была проведена встреча Нового года. Хотели сделать торжественное заседание, после чего должна была быть художественная часть, но, ввиду отсутствия электричества и света, сорвалось. В 23.00 неожиданно дали свет, состоялось кино, картина – американская: «Первая любовь», но до конца я ее не посмотрел, заступил на вахту.
Был дан новогодний ужин: суп рисовый без мяса, кружка компота, 100 граммов хлеба и булочка граммов 30–40 веса – все это по теперешнему времени великая роскошь…
Все наши надежды рухнули, ждали первое января, как Христос – лета, думали, прибавят харчей, но к великому огорчению все осталось по-старому: 300 граммов хлеба и прочее… Теперь уж и надежду потеряли, все только обещают.
9 января 1942 года
Живем все еще по-старому, съедаем 300 граммов хлеба в день плюс роскошный обед из двух блюд: на первое суп из ржаной муки без мяса и на второе каша из ржаной муки. Ужин – тоже ржаной суп, в общем, кругом мука. Ждем улучшения, но пока что приходится мириться с тем, что имеем… В результате я уже еле волочу ноги, несмотря на мой двадцать один год. Многие из моих сожителей уже до того ослабли, что не подымаются с постели. Долго ли еще будет так продолжаться, не знаю…
Ленинград держится стойко, несмотря ни на какие лишения и переживания.
От родных по-прежнему не имею ничего, живы ли они – хотя бы это знать.
14 января 1942 года
Мороз на дворе около 30–35 градусов стоит уже целую неделю. У нас ни дров, ни электрического света, ни керосина, ничего нет. Холодище ужасный… В кубрике тоже холодно. Вечера проводим, несмотря на то что живем в 1942 году и в Ленинграде, с лучиной. Ко всему этому еще надо присовокупить пустоту в желудке, и получается полная картина.
В общем, эту жизнь в Ленинграде, вот именно в эти тяжелые, ужасные месяцы, я должен буду помнить долго. Трудно будет скоро забыть все то, что видел и что сам пережил за это время…
Сейчас дело идет на улучшение, но блокада все еще остается непрорванной, а следовательно, и мы продолжаем жить так, как и раньше, так как наша судьба полностью зависит от успехов на фронте, где ценой крови приходится брать каждый квадратный метр.
Терпеливо ждем, обещают на днях улучшить наше существование…
17 января 1942 года
Девятый час вечера, сижу скучаю. Скучаю потому, что, ввиду отсутствия света, нечем заняться.
Да, положение такое, что ни света, ни дров, ни воды. Уже целый месяц не были в бане, грязью обросли изрядно, но воды нет даже лицо умыть.
В городе творится кошмар, по улицам валяются мертвецы, и никто на это не обращает внимания. Что будет весной, если положение города не изменится? А на сегодняшний день оно ужасно!
На рынке царит неслыханная спекуляция: пачка папирос «Звезда» стоит 15 рублей, коробок спичек – 10 рублей, 100 граммов хлеба – 50 рублей, и то редко найдешь что-либо за деньги: все обмен товара на товар, так как деньги совсем потеряли ценность.
23 января 1942 года
Вчера был у нас двойной праздник.
Во-первых, отмечали восемнадцатую годовщину со дня смерти В. И. Ленина. По этому случаю состоялось торжественное собрание личного состава, хотя и в темноте, так как электрического света все еще нет.
Во-вторых, со вчерашнего дня нам прибавили по 100 граммов хлеба, то есть теперь мы стали получать 400 граммов на день.
Обед и ужин остается пока прежним, но уже зародилась надежда на улучшение, видимо, это дело ближайших дней.
Действительно, какая радость – 100 граммов хлеба!
Ведь больше двух месяцев получали 300 граммов хлеба и 140 граммов крупы без всяких жиров, да и то какой это был хлеб, он на 50 % состоял из разных примесей… В мирное время хорошая собака не съела бы его, но зато с каким удовольствием уничтожали его мы…
Населению вроде тоже прибавили, но сколько точно, не знаю. В общем, героический город начинает оживать. Великое испытание перенес он за эти страшные пять месяцев…
1 февраля 1942 года
Давно не писал, времени абсолютно нет.
Наступил февраль, морозы сменились более мягкой погодой: идет снежок. Это очень хорошо по нашей одежде и кормежке.
Пока что едим 400 граммов хлеба и воду. Ежедневно ждем лучшего… На фронтах – значительные успехи, немец отступает.
6 февраля 1942 года
Питер все еще живет по-старому, кольцо блокады пока что охватывает город-герой почти что со всех сторон.
Что сейчас творится в городе? Трудно несколькими словами охарактеризовать настоящую жизнь города Ленина. Впоследствии об этом, вероятно, будут написаны целые страницы и даже книги, и, вероятно, не жившие в это время здесь люди, читая описания этих исторических переживаний трудящихся города Ленина, не все будут верить в их действительность. А действительность эта ужасная: люди проявляют максимум героизма, находясь в течение полугода в кольце вражеской блокады, несмотря на то что потеряна живая связь с внешним миром. Снабжение города весьма ограничено, люди падают от усталости и голода, и все же город продолжает сопротивляться. Даже более того, за последнее время врагу нанесено значительное поражение. Критическое положение сейчас в городе: население города умирает десятками тысяч в день… Выйди в любой час дня на улицу – и ты всюду увидишь похоронное шествие. Нередко можно увидеть, как людей везут на возу, как дрова.
10 февраля 1942 года
Утро.
Чувствую себя сравнительно хорошо, так как только что позавтракал. Съел примерно 100–150 граммов хлеба и выпил кружку холодного кипятку.
Со мной творится что-то неладное, начинаю слабеть, лицо начинает опухать. Боюсь, как бы не свалиться, как это уже случилось с десятками других.
Наконец-то за семь месяцев получил письмо из родных мест, написанное сестрой Наташей 26.11.1941 года, то есть три месяца назад. Я бесконечно рад, узнал, что живы. Скоро ли все это кончится, скоро ли Ленинград сумеет вдохнуть полной грудью?
12 февраля 1942 года
Жизнь начинает веселить.
Вчера обрадовали, прибавили еще 200 граммов хлеба, сейчас получаем уже 600 граммов в день. Но одновременно срезали масло, сахар, крупу, а это значит, что будет еще больше водички… Но ничего, с этим уже жить можно, все лучше, чем 300 граммов хлеба.
25 февраля 1942 года
Так ничего и не записал, нет времени.
3 марта 1942 года
Жизнь скучная, тяжелая… Работы хватает, в животе пусто. Несмотря на то что получаю 600 граммов хлеба, чувствую себя крайне плохо, слабость неимоверная, опухоль так и не проходит. Мало того что лицо, так еще ноги опухли, еле хожу.
Вчера, впервые за три месяца, по-настоящему помылся в бане. Какая благодать!..
Стало теплей, идет снег… Ленинград постепенно оживает… Начинают работать водопровод, бани, электричество, скоро обещают пустить в ход трамваи, да и население вроде повеселело, снабжение населения продуктами наладилось, сейчас уже получают все положенное. Но город находится еще в блокаде…
Да, дела… Что может перенести человек, трудно было бы поверить, если бы не перенес и не пережил всего этого сам…
Результат шестимесячной блокады: исхудал на 15 килограммов, превратился в полумертвеца.
Эх, настанет ли то время, когда я буду сыт?.. Эта мысль проносится сейчас у каждого живущего здесь.
До чего дошло: деньги потеряли цену, пачка папирос стоит 60–70 рублей, да и то купить можно только случайно, а так исключительно товарообмен, пачка папирос на 200 граммов хлеба.
От родных нет никаких вестей. Что с ними стало с 26 ноября прошлого года, ничего не известно…
20 марта 1942 года
Все и вся жизнь по-старому: Ленинград все еще в блокаде, а отсюда и все последствия в жизни города…
Удивительно, на дворе март, но морозы стоят январские: от 25 до 30 градусов. До сих пор не было за всю зиму ни одной оттепели.
Ждем крутую весну, тогда зараз отогреемся…
18 марта «праздновал» свой день рождения, исполнилось 22 года от роду, а вчера встретил друзей первых дней службы во флоте, не виделись около года, удивляются моему внешнему виду, говорят, что здорово постарел. Конечно, неудивительно, за этот год пришлось пережить немало…
И действительно, я теперь уже похож на дряхлого старика, еле волочу ноги… Где же сила, молодость? Съела проклятая война, жизнь в условиях Ленинграда.
11 апреля 1942 года
Жизнь протекает в прежнем стиле, разница только в том, что наконец природа встала на нашу сторону: весна вступает в свои права. За последние 4–5 дней мы просто ожили: на дворе тепло, солнце, кругом вода.
Скоро славный город опять превратится в «божеский» вид, станет хоть чуть-чуть похож на прежний, довоенный Ленинград…
Сейчас все силы города мобилизованы на уборку нечистот, которых за зиму накопилось изрядно.
В остальном же жизнь, как и раньше: едим 600 граммов хлеба и хлебаем водичку с надеждой на лучшее в будущем…
Вместе с наступлением тепла жизнь города заметно ожила, но зато и опасность со стороны врага увеличилась.
Уже 4 апреля фрицы сделали попытку налета, вероятно, с целью уничтожить корабли, стоящие на Неве.
В налете участвовало до 200 самолетов, но в город прорвалось значительно меньше, но натворили они дел немало…
Наши зенитчики поработали крепко: 13 самолетов немцы не досчитали только от огня зениток, да ястребки сбили пять.
Всего было сбито 18 пикировщиков. Это, вероятно, была одна из предсмертных агоний Гитлера.
16 апреля 1942 года
Весна вступила в свои права…
Наконец дождались долгожданного тепла. Вчера, 15.04.1942 года, произошло величайшее событие: после полугодового перерыва по городу пошли трамваи. Сколько радости у населения Героя-города!
Теперь бы только разрешился вопрос с питанием, и, я думаю, жизнь бы наладилась…
Самочувствие плохое, неизвестно с чего начал пухнуть, а ноги в коленях совсем не работают…
23 апреля 1942 года
Взялся за перо, а что написать, не знаю, никаких острых впечатлений, настолько однообразна, скучна жизнь…
Правда, для человека нового в Ленинграде в данный момент нашлось бы много интересного, ну а мы ко всему этому так привыкли, что считаем все это нормальным, обыденным. Взять хотя бы артобстрелы. С теплом и фрицы ожили, частенько посылают сюда свои смертоносные гостинцы. Сволочи! Сколько мирных ленинградцев погибло от этих артобстрелов. Правда, за это они получают достойное возмездие. Вчера ночью наша артиллерия, установленная в городе, и корабли на Неве, начиная с 12 ночи до 6 утра, вели такой огонь, какой я видел и слышал только будучи на фронте, да и то в момент артподготовки перед нашим наступлением.
Сколько сот снарядов было выпущено – сказать трудно… Одно только могу сказать, что, вероятно, всем, и «фрицам», и «гансам», хватило, сыты были…
Вот уже начиная с 17 апреля 1942 года я валяюсь в этом так называемом «изоляторе» санчасти: приключение с ногой.
Совсем запаршивел. Никогда на теле не бывало прыщика, а тут вдруг на левой ноге ни с того ни с сего – фурункул. Ногу так разнесло, что и наступить было нельзя. Сейчас дело идет на поправку…
Между прочим, 17 апреля получил от сестренки Али письмо, как-никак за последний год первое.
Бедняжка тоже находится в блокаде, но я думаю, что она все же в лучших условиях, так как не в Ленинграде.
Ох, как бы я желал из него выехать. Насколько он меня раньше привлекал, манил к себе, этот город-красавец, настолько же мне сейчас противна жизнь в нем.
24 апреля 1942 года
Прекрасный весенний вечер: солнечный и теплый. Когда-то, очевидно в другой, прожитой ранее жизни, было нечто подобное, и тогда казалось, что вся жизнь улыбалась только мне, а сердце мое так и рвалось из груди…
Но в эту суровую годину было не до этого, не до улыбок…
Сегодня денек выдался на славу – оставил глубокие впечатления: фашистские «асы» после двадцатидневного перерыва налетели опять на Ленинград. Была объявлена воздушная тревога. Все это произошло во втором часу дня. Представьте себе картину: на дворе весна и солнце, я только что расположился «аппетитно» пообедать, как вдруг залаяла сирена, загрохотали зенитки, засвистели бомбы и загрохотали оглушительные взрывы. Приятный концерт, не правда ли? Здорово, сволочи, напакостили опять!
Черт его знает, произойдет большое счастье в моей жизни, если я останусь жив, учитывая то, что впереди еще будет много подобного…
Об авторе:
Родился 14 апреля 1949 года в Петрозаводске Карельской АССР в семье служащих. В 1970 году окончил Петрозаводское медицинское училище и до 1976 года работал фельдшером. С 1981 по 1983 год находился на военной службе в составе ограниченного контингента советских войск в ДРА. В 1987 году окончил Петрозаводский государственный университет и до 1994 года работал старшим школьным инспектором в Кондопожском гороно. Стихи начал писать с четырнадцати лет. В 1963 году был членом ЛИТО при газете «Комсомолец» (г. Петрозаводск). Печатался также в «Литературной газете», в журнале «Юность», в «Антологии русских поэтов в Австралии», в журнале «Австралиада» в Австралии. С 1994 года проживает в Сиднее, Австралия.
Член ЛИТО города Фрязино (Россия), «Жемчужное слово» (Австралия), сотрудничал с журналом «Жемчужина» (Австралия, гл. редактор журнала Т. Н. Малеевская). Член СПРФ (с сентября 2014 года). В течение нескольких лет сотрудничал с международным сайтом «Литературная Губерния» – город Самара.
Автор книг (на русском языке): «Стихотворное переложение Иоанна Богослова – Апокалипсис» (Австралия), «Истина Иешуа» (Австралия). Автор четырех книг, изданных новокузнецким издательством «СП РФ»: сборник стихов «Колокол моей жизни», «Библейские мотивы», «В. Г. Белинский» – год издания 2016. В январе 2017 года была издана книга «Литературные портреты».
