Котёнок
Котёнок
Михаил Хватов безо всякой натяжки мог считать себя состоявшимся человеком. Вдобавок вполне достойно представляющим ряды тех, чья фамилия в силу неких, по-видимому, астральных обстоятельств имела право считаться говорящей: саблист Кровопусков, бухгалтер Полушка, визажист Рылов… К тридцати семи годам занимать пост генерального директора крупного столичного рекламного агентства со всеми вытекающими отсюда последствиями — шутка ли! Да и внешностью нашего героя, как говорится, бог не обидел. Высокий представительный брюнет с глазами, цвет которых мать-природа в период зачатия, похоже, одолжила для него по знакомству не у кого-нибудь, а у самого вешнего неба! Особенно если учесть, что у родителей они ничем таким «небесным» не отличались.
Смеем предположить: после подобной аттестации у любознательного читателя, а вернее, читательницы — не может не возникнуть вопрос о «спутнице жизни» столь незаурядного человека. Обескуражим — Михаил, как и многие современные «яппи», успешно холостяковал. Да не где-нибудь, а в своей стопятидесятиметровой квартире на Тверской, не обременив себя узами Гименея ни разу! Хотя от невест, особенно в последние годы, годы его самого высокого профессионального взлёта, отбою, разумеется, не было. Надо сказать, что статус неженатого человека его не тяготил хотя бы потому, что сердце уже было беззаветно отдано на вечное пользование особе женского рода по имени «Работа».
Естественно, как у любого молодого, видного и одинокого мужчины, у него были партнёрши, и не одна. Причём в любовных делах Михаил по праву слыл как рыцарем, так и эстетом. Поскольку женщин, приходивших к нему, он не только раздевал, но и одевал, если это можно считать одеждой, по своему вкусу. И — в соответствии с фантазией «креативного» человека. С этой целью держа на каждый случай в специальном гардеробе пеньюары, трусики, чулки, пояса и пр. из ассортимента магазина женского нижнего белья. Да, и, разумеется, всегда — цветы, шампанское, фрукты вкупе с морем неисчерпаемой, также полной творческой фантазии, ласки… Морем, кое к утру, когда выполнившему свой мужской долг рыцарю надобно было собираться на работу, испарялось до размеров небольшого озерца. Как бы намекая тем самым очередной незадачливой особе, что ей следует поискать безмятежную гавань в другой акватории.
Семья… В последнее время к нему частенько стали приходить, в основном ближе к ночи, когда он брал «тайм-аут» и отдыхал от пылких объятий очередной претендентки на его руку, сердце и солидный банковский счёт, незваные воспоминания о годах детства и юности. О безмятежных годах, проведённых в тихом российском городке… Отчего-то перед глазами, точно мираж, возникал отчий дом, скромный, деревянный, но с неизменной любовью и заботой родителей, с теплом родного очага… В нём всегда можно было укрыться не только от непогоды, но и от житейских неурядиц, обрести желанные участие и поддержку… Вспоминалась любящая, но, к сожаленью, рано ушедшая бабушка по материнской линии… Она так и не разрешила дочери иметь ещё одного ребёнка, дабы, не дай бог, не обошли вниманием её любимца… Вспоминались те крайне редкие, короткие, по причине его всегдашней загруженности и наличия харизмы трудоголика, приезды на малую Родину. К доживающим свой век, честно отработавшим на производстве и отправленным на «заслуженный отдых» пенсионерам-родителям. К неисправимым добрякам, без меры гордым успехами единственного сына и втайне переживающим за неустроенность его личной жизни…
«По-видимому, усталость сказывается», — думал в такие минуты Хватов. И неизменно старался отогнать подобные не конструктивные и расхолаживающие мысли.- «Чёрт, надо бы на днях позвонить им, сами-то стесняются, чудаки.- Да, и деньжат перевести — не забыть…», — убаюкивал Михаил сам себя благочестивыми раздумьями. Но как всегда наступало утро, а с ним — воцарялась до винтика отлаженная, привычная атмосфера того формата, где разным там душещипательным воспоминаниям элементарно не было места. Заодно и всякой остальной лирической чепухе.
В то, как две капли воды похожее на предыдущее, утро Михаил, очень ценивший сбалансированность и отлаженность схемы своего существования как в пространстве, так и во времени, позавтракав и выпив всегдашнюю чашку кофе со сливками, собирался спуститься вниз, к ожидавшей его каждое утро в соответствии с занимаемой должностью служебной машине. Открыл дверь и увидел перед собой неизвестно откуда взявшегося серого котёнка, явно полного желания, чтобы на него обратил внимание хозяин именно этой крупногабаритной квартиры. Первая мысль Михаила — закрыть перед носом незваного гостя дверь и уехать на работу. Следует довести до сведения читателя: наш герой в целом относился к животному миру положительно, хотя и своеобразно. Ему, к примеру, нравилось наблюдать повадки домашних любимцев своих друзей. Он с удовольствием гладил их, порой играл, вспоминая собак и кошек, всегда живших в родительском доме. Но заводить самому — боже упаси! За ними надо ухаживать, они требуют постоянного внимания, а у него и без них дел невпроворот. Исключение составляли аквариумные рыбки. Не «возникали», украшали интерьер, а заодно одним своим видом прекрасно успокаивали нервную систему, плавая в огромном двухсотлитровом аквариуме. Немаловажно, — под основательным контролем и опекой приходящей домработницы Розы. Правда, она недавно укатила на месяц к мужу и детям куда-то в Тьмутаракань.
Итак, Михаил Хватов, решивший на прощанье погладить котёнка и ретироваться, вдруг увидел устремлённый на него взгляд, который заставил внести коррективы в первоначальный план. Это был пытливый и в то же время ироничный взгляд. Скорее похожий на человечий, чем на кошачий. Невероятно, но который как бы говорил: «Эх, ты, тютя! Это не ты мне нужен, а я тебе. Смотри, не пожалей потом». «Чертовщина какая-то», — суеверно подумал Михаил, вспомнив на полном серьёзе бессмертное произведение своего знаменитого тёзки. Да, да, чьи герои, кто знает, может быть, не случайно в своё время жили фактически по соседству… Но не ушёл, впервые за много лет презрев незыблемость служебного графика. Вместо этого позвонил водителю и сказал, дескать, возникли непредвиденные обстоятельства. И что он позднее доберётся до офиса самостоятельно, как раз к ежедневному совещанию.
— Что же мне с тобой делать, бедолага? — обратился генеральный директор к четвероногому найдёнышу, когда тот очутился в квартире. В её глубинах, к слову, мог затеряться не то чтобы котёнок, а, например, целый слон. — Голодный небось?
С провиантом у Михаила Хватова дела, в общем и целом, обстояли не худо. Потому как Роза перед отъездом забила продуктами холодильник с учётом его преференций. Правда, без учёта ещё одного едока. И вот его-то гастрономические пристрастия занимали сейчас новоиспечённого благодетеля больше, чем собственные. Вспомнив, что кошки любят молоко, он налил в блюдце до краёв белой жидкости. Впрочем, в недостаточном количестве для незваного гостя, начавшего подавать свой, уже не лишённый требовательных ноток, голос. Однако времени не было, надо было ехать на работу.
— Ладно, приятель, ты оставайся, потерпи до вечера, рыбками полюбуйся. Глядишь, там чего-нибудь придумаем, — виновато обратился Михаил к новому знакомцу. — Извини, брат…
В агентстве, сравнительно молодом, но весьма перспективном, были несколько удивлены неожиданной задержкой патрона: подобного доселе не случалось. А вокруг набирала обороты каждодневная производственная чехарда — звонки, подписи, встречи, переговоры… На время Хватов благополучно забыл, что живёт он уже не один, что поселившийся в его доме четвероногий пришелец так и не был накормлен. Вспомнил об этом, когда самому подошло время вкусить даров Дионисия. А проще — пообедать. «Позвоню-ка я Татьяне, она ж кошатница известная. Приглашу разделить трапезу и к тому же посоветуюсь насчёт зверя», — обрадованный своей находчивостью, подумал Михаил.
Надо сказать, вышеупомянутая Татьяна фантастически нравилась нашему герою: и внешне, и своим абсолютно неженским, в чём-то похожим на его собственный, умом. Не могли не импонировать отсутствие в ней пресловутого жеманного «бабства», манера держаться, да и не в последнюю очередь полная раскрепощённость в сексе. Они время от времени встречались у него на Тверской вот уже около года, но, удивительно, ни разу не были вовлечены во взаимную ссору. Быть может, тому способствовали профессиональные навыки Татьяны: кандидат психологических наук, выпускница психфака МГУ, она работала директором по персоналу в одной российско-голландской компании. Одновременно писала докторскую по психологии межличностных отношений, будучи в разводе вот уже несколько лет. Правда, без детей и живя с матерью в двухкомнатной квартире на юго-западе столицы. Короче, чем не невеста? Да и разница в возрасте неплохая, десять лет. Но Татьяна не делала никаких движений в данном направлении. Михаилу же, вечно погружённому в работу, об этом просто не думалось. Тем более что сладившиеся отношения — встречи раз в одну-две недели — обоих вполне устраивали. Он позвонил в надежде, что она сможет выкроить время для совместной трапезы. В результате вскоре к одному из центральных новомодных ресторанчиков, где им уже не один раз случалось обедать вдвоём, подкатил автомобиль вишневого цвета. А из него с жизнерадостной улыбкой именно выпорхнула, по-другому не скажешь, подобно легкокрылой бабочке, «та самая Татьяна» — на редкость привлекательная женщина в строгом деловом костюме.
— Привет, Хватов, рада тебя видеть! Хотя, честно говоря, удивлена. Вроде недавно встречались. У тебя всё в порядке? — все это Татьяна с лучезарной улыбкой и чмокнув его в щёку, проговаривала уже на ходу. По пути к уютному столику, дразнящему аппетит безупречной сервировкой.
— Как всегда классно выглядишь, Танюша, — сделал от души комплимент, искренне любуясь ей, Михаил. — Знаешь, тут сегодня… — после чего рассказал всё как есть пригубившей бокал с соком Татьяне. Особо напирая на то, что он-де человек в содержании кошек, а тем паче котят, неискушённый. И стало быть, нуждается в совете и помощи.
Надо ли сомневаться, что его визави выслушала всё не только с повышенным вниманием, но с нескрываемым удовольствием? Однако буквально огорошив кругом тех забот и обязанностей, которые отныне ложились на плечи благородного спасителя беззащитного существа. Вместе с тем в ответ на растерянность «спасителя» пообещала выкроить время, дабы помочь на первых порах по уходу за невесть откуда взявшимся четвероногим.
— Ладно, разберёмся, — напоследок покровительственно сказала она. И заодно порекомендовала для начала купить корм для котят, не забыв лоток и наполнитель для туалета.
После взаимно приятного обеда они разошлись по своим делам, но договорились созвониться, как только Михаил вернётся домой. Уйдя с работы пораньше, чем опять в немалой степени озадачил трудовой коллектив, генеральный директор заехал в специализированный магазин. Где прикупил с десяток пакетиков кошачьего корма, к рекламе которого он в своё время имел непосредственное отношение. А впридачу приспособление для отправления физиологических потребностей — это ещё предстояло выяснить — кота или кошки.
В прихожей квартиры, которую он открыл, господствовал некий специфический запах, смутно напомнивший владельцу роскошных апартаментов, что сегодня он с туалетными принадлежностями явно запоздал. Вдобавок Михаил чуть не вляпался в то, что грудилось на полу, страшно разозлился, готовый тотчас же турнуть нечистоплотного квартиранта. Но… квартирант опять посмотрел таким любящим взглядом, а потом так трогательно потёрся о ноги и замурлыкал, что гнев был в предельно сжатый срок сменён на милость.
Проголодавшись, они вместе поужинали — Михаил и кот (обследование диагностировало наличие мужских половых признаков): каждый своим, но, немаловажно, — довольные друг другом. Вскоре позвонила Татьяна. Проинструктировала по части наполнителя, лотка и прочего и, узнав про половую принадлежность котёнка, спросила со смехом:
— Ну что, счастливый папаша, как сынка-то величать собираешься? Колись!
Как? Над этим Михаил до времени не задумывался. Вихрем промелькнувшие в голове Васьки, Дымки́, Пушки́ и т.п. казались чересчур тривиальными. Для: а) кота солидного и творческого человека и б) кота, так основательно и умело устраивающего свою жизнь. А покуда ещё аноним тем временем свернулся у ног хозяина, рассыпаясь в благодарственных кошачьих руладах. «Достойно, достойно себя ведёт шельмец, не утомляет, — удовлетворённо и с теплом подумал Хватов. — Сынок, говоришь? Значит, быть ему Михалычем!». О чём бодро и отрапортовал в трубку Татьяне. Не забыв в галантной манере прибавить, что Михаилу и Михалычу было бы весьма приятно видеть глубокоуважаемую Татьяну Константиновну у себя дома завтра вечерком на чашку чая и блюдце молока. На том и порешили прежде чем пойти спать. Михаил и Михалыч: один на своей широченной кровати, за глаза именуемой секс-полигоном, другой — рядом с ним, под боком. Так началась новая для обоих жизнь.
Стоит ли сомневаться в том, что проживание бок о бок с домашним животным типа кота и без него — это, как говорят в Одессе, «две большие разницы»? Появляется дополнительная ответственность, а с нею куча забот, отнимающих определённое количество времени и сил. А вообще, кто, зачем и почему заводит в городских условиях, например, кошек, именно кошек, а не собак? Не мышей же ловить! И соответствует ли психологический профиль потенциального хозяина подобному выбору? Попробуем разобраться в этом вопросе. Жизнь, а именно она является основой разного рода обобщений, а не наоборот, показывает, что те, кто по какой-то причине не может одарить своими чувствами других, быть великодушным, отдавая, а не беря, заводят именно кошку. Чаще всего — это интровертивные по складу личности, так называемые «люди в себе». Вдобавок — нередко в себе неуверенные. Люди чувствительные, самокопающиеся, вечно что-то доказывающие. Те, для кого их собственные, зачастую негромко выраженные эмоции по отношению к тому, кто слабее, есть своего рода «спасательный круг». Призванный помочь в относительном согласии со своим внутренним миром, со своим «эго» дрейфовать в бурном море жизненных катаклизмов.
Предвидим вопрос вдумчивого читателя: а при чём здесь наш герой, удачливый топ-менеджер Михаил Владимирович Хватов? А вот при чём. Это был «гадкий утёнок» в детстве. Паренёк, презираемый сверстниками, хилый, вечно болеющий. И одновременно — что-то всегда рисующий или запоем читающий вместо того, чтобы в весёлой компании однокашников играть во дворе в футбол. Сотворив из себя «прекрасного лебедя», он смог доказать и себе, и всему миру, что он не хуже, а возможно, во много раз лучше других! Однако где-то в глубочайших глубинах души продолжал жить тот, тщательно скрываемый, не свободный от комплексов, одинокий мечтатель из Старой Руссы, между прочим, прототипа города Скотопригоньевска «Братьев Карамазовых»…
Нет, с появлением Михалыча Михаил не охладел к своей основной избраннице: он, как и прежде, с удовольствием отдавался ей. Но уже в отведённое время, в рамках подписанного им самим циркуляра. А после — спешил домой, где его с нетерпением ждали обретённый «сынок» и Татьяна, фактически переселившаяся к нему. Беззаветно помогая по части содержания и воспитания взрослеющего на глазах, кота Странно, но его взгляд на вчерашнюю «страстную любовницу» стал претерпевать кардинальные изменения. Она, всегда казавшаяся ему воплощением женского рационализма, поглощённого идеей самоудовлетворения и самоутверждения, при ближайшем рассмотрении оказалась очень хрупкой, ранимой и в свои относительно юные года много пережившей женщиной. Но одновременно — по-матерински заботливой и понимающей.
С ней хотелось и моглось быть предельно откровенным и искренним. До этого они при встречах, подобно павлину и паве, хвастливо распускали друг перед другом «хвосты». Вечные рассказы в стремлении быть на равных, преимущественно о своих победах в борьбе за место под солнцем… Светские новости, пучины гламура… И готовность на исходе дня слиться, как две амёбы… Ради того, чтобы, разбежавшись в разные стороны, через определённое время снова встретиться в строгом соответствии с графиком. Чем не отношения! К слову, Михаил со всеми своими пассиями старался выстраивать, пусть в разных вариациях, но именно такую отстранённую вертикаль, исходя из презумпции хищности и алчности очередной претендентки. Возможно, он перестраховывался, и не такими уж коварными были и они тоже, но о подобных мелочах в сложившейся ситуации не стоило и говорить.
Странно, однако, Михаил начал ощущать вкус к размеренной жизни в окружении и Михалыча, и Татьяны. Неизвестно как, но умудрявшейся, несмотря на постоянный цейтнот, выкраивать время, чтобы свозить котёнка к ветеринару, поиграть с ним, приготовить еду, очистить и помыть лоток. Вдобавок прибраться в огромной квартире. Особенно нравились нашему герою их совместные домашние трапезы. Где в качестве повара кандидат психологических наук никогда не ударяла в грязь лицом, хотя, по её словам, всё домашнее хозяйство лежало на плечах её пятидесятилетней мамы — научного работника.
А как Татьяна умела слушать! С нею вместе Хватов будто бы снова проживал свою жизнь, вспоминая какие-то, казавшиеся до этого забытыми напрочь, эпизоды из прошлого. Провинциальная школа, затем — столичный институт… Друзья и недруги… Извечные боль потерь и радость обретений… Растерянность перед лицом неизвестного и торжество побед над самим собой… В мире, сотканном из вопиющих противоречий… Он делился с ней своими планами, сомнениями, успехами. Она же, взяв Михалыча на руки и гладя его, казалось, впитывала каждое слово. Порой с неподдельным участием вставляя, всегда к месту, своё…
— Роза-то твоя скоро появится? — спросила как бы между прочим Татьяна в один из вечеров.
Они втроём лежали на кровати перед телевизором, а неутомимый кот-мурлыка попеременно взбирался на грудь то Михаила, то Татьяны, демонстрируя своё полное удовлетворение жизнью. — Сегодня какое? — ответил Хватов вопросом на вопрос.
— Двенадцатое мая, дорогой.
— Она уезжала на месяц, примерно в этих числах. Так… Значит, где-то на днях должна. А что?
— Да так… Теперь тебе, Хватов, полегче будет, да и мне надо с работой навёрстывать: расслабилась я что-то с вами, ребята. Труба зовёт! А уж у тебя, наверное, дел накопилось… Пора возвращаться на круги своя, господин большой начальник! — и она чмокнула сначала Михаила, потом Михалыча.
Новость эта из уст вдруг как будто другой Татьяны абсолютно не вдохновила привыкшего, чтобы всё было на своих местах, генерального директора. Да и при чём здесь «полегче»? Роза Розой, она домработница, а Татьяна… «Стоп-ка, а Татьяна-то кто? — вдруг подумалось Михаилу. — Домлюбовница? М-да…» И Михаил поспешил перевести разговор на другую тему…
Через три дня домработница Роза, татарка лет сорока пяти, вновь приступила к работе. Женщина добросовестная, ответственная, но, к несчастью, не любящая кошек. Она не стала качать права по поводу неожиданно свалившейся на неё не предусмотренной договором обязанности, дорожа местом и отношением хозяина. Вместе с тем сердечной заботой четырёхмесячного кота Михалыча, привыкшего к ласке и сильно отличавшегося от её подопечных — рыбок, она тоже не окружила. Упрямо выполняя свои обязанности как-то не так, чем снискала большую нелюбовь злопамятного котёнка. Он в пику стал озорничать, гадить не в лоток, а в её обувь. Шутка сказать — даже несколько раз кусал и царапал нерадивую домработницу! Узнав об этом, Михаил предложил Розе почитать Татьянину книгу о кошках. Прочла ли её Роза, нет, но вскоре в отношениях конфликтующих установился стабильный нейтралитет.
Нечто похожее на нейтралитет с некоторых пор сложилось и у Татьяны с Михаилом. Да, они продолжали поддерживать отношения, иногда перезваниваться. Но встречи любого рода по инициативе Татьяны, ссылавшейся на катастрофическую занятость даже по выходным, прекратились. Погружённый как и прежде в любимую работу, Михаил старался не отвлекаться на разные там излишние сентиментальности. И даже попытался, вспомнив, что он как-никак «плейбой», в отместку встретиться с одной из своих многочисленных подруг. Вот только ничего путного из этой встречи не вышло, что, похоже, весьма удивило и разочаровало избранницу. Как и все, она знала Хватова исключительно как «полового Илью Муромца». А «богатырю» нужна была Татьяна. Только. Нужна рядом с собой всегда, в любое время дня и ночи. Нужна как тепло в доме, как небо над головой, как аромат наступающего лета… Как Михалыч… Словом, он влюбился… и растерялся, не зная, что предпринять.
Никто не знал — тонкий, мечтательный от рожденья Михаил в юные годы влюблялся не один раз. Он мог влюбиться даже в части тела, в очертание ноги, чулок своей избранницы. Но одновременно застенчивый, болезненный и недостаточно развитый физически, постоянно комплексовал по этому поводу. Сторонясь женщин и направляя своё нереализованное либидо в русло творческих исканий. Таким он и приехал один в Москву — поступать в Суриковское училище. Домашний мальчик, с золотой медалью окончивший школу. «Он в детстве был ребёнком хилым, но в то же время очень милым», — смело можно было сказать про напоминавшего вешалку сутуловатого синеглазого паренька из провинции, готового отдать всего себя предмету своих воздыханий. Но, увы, девушки, знакомясь с ним, в итоге предпочитали других. Мужественных, сильных, сдержанных, а не так похожего на них самих мальчика-романтика. Романтик же стал посещать тренажёрный зал, качаться, наращивать бицепсы, чтоб в итоге показать всем им… А попутно получил диплом MBA, стажируясь в США, в Беркли. После того как с друзьями создал одно из первых в России рекламных агентств, постепенно становясь тем самым Михаилом Владимировичем Хватовым. Высоким профессионалом, чей заслуженный авторитет в мире рекламного бизнеса был непререкаем.
И вот сейчас он снова, как в годы юности, испытывал муки любви и неуверенности в себе, страшась быть отвергнутым. Пусть и не видя для этого веских причин. Но — такова любовь. Любовь… Она боится всего и всех до тех пор, пока не получит желанного подтверждения в виде такой же любви в ответ. Как всегда в почти забытые минуты слабости и неуверенности в себе, безумно захотелось пообщаться с близкими.
— Как ты, Мишенька? — услышал он в трубке взволнованный и радостный голос матери, Валентины Ивановны. — Давно не звонил, мы уж с отцом волноваться стали. Наверное, работы много? Ты уж побереги себя, родной, пожалуйста. За деньги — большое спасибо. Только что-то очень много, нам и меньших вполне хватит, мы ж две пенсии как-никак получаем. А в Москве-то жизнь дорогущая… — Мать на радостях говорила без умолку, что традиционно слегка раздражало Михаила. Но сейчас ему до слёз были приятны бесхитростные, простые слова и чувства самого родного на свете человека.
— Ну что ты, мам, не выдумывайте там с отцом. Лучше давайте сами берегите себя, покупайте всё необходимое. Как отец, у него ведь давление было? С лекарствами всё в порядке? Привет ему большой от меня и пожелания здоровья. Слушай, мам, а что если я вдруг женюсь? — переходя с покровительственного тона на заговорщицкий, пытливо спросил он мать.
— Ой, Мишенька, да разве «вдруг» женятся? — резонно заметила она. — А вообще тебе уж пора, сынок, и мы были бы только рады. Одному-то, поди, несладко… А там, глядишь, и внучат понянчили бы, силы-то ещё пока есть. А девушка чем занимается? Тоже в бизнесе? А сколько лет, зовут как? — огорошенная мать засыпала его таким количеством вопросов, что ему ничего не оставалось, как сослаться на усталость в преддверии тяжёлого дня и смущённо пробормотать:
— Ну, это я так, на всякий случай. Звоните, не стесняйтесь. Целую вас обоих.
Он пошёл спать с твёрдым намерением объясниться с Татьяной и сделать ей предложение. Михалыч, словно почувствовав это, как-то особенно нежно мурлыкал возле его щеки.
— Одобряешь, брат… — не то вопросительно, не то утвердительно произнёс Михаил засыпая. — Соскучился по Танюшке… Я тоже…
На следующее утро Михаил особенно тщательно брился, одеколонился и одевался на работу. Нервничал. Чуть-чуть не наступил на котёнка, разлил кофе, долго не мог застегнуть пуговицы на манжетах парадной рубашки… Ну а как иначе? Через какие-то шесть-семь часов он намеревался объясниться с Татьяной. И начать, если ему не откажут, новую жизнь. Не ведая в неожиданной наивности своей, что он её уже начал. Когда позволил когда-то чужой, а сегодня такой необходимой женщине поселиться в своём сердце, как когда-то Михалыч поселился в его холостяцкой квартире.
«Только бы смогла прийти, только бы согласилась…» — пульсировало в висках. Он не помнил, как доехал до работы, как проводил очередное совещание, отвечал на звонки… А сам с нетерпением ждал возможности сказать то, к чему вся его предыдущая жизнь, возможно, была всего лишь предисловием. Почувствовала ли Татьяна по голосу те бури, которые бушевали в душе Хватова или нет? Бог весть. Но согласилась пообедать с ним, согласилась, как обычно, без жеманства, в свойственной ей полушутливой манере. Попутно предупредила про, к сожаленью, аврал на работе, про нехватку времени и про что-то ещё, ну никак не доходившее сегодня до сознания Михаила.
Татьяна смотрелась прекрасно: высокая, стройная, как всегда безупречно одетая, с тем минимумом косметики, который, оттеняя достоинства женского лица, не превращает его в мольберт визажиста-экспериментатора. А главное — спокойная и уверенная в себе. Чего сегодня абсолютно нельзя было сказать о её кавалере. Она заметила это сразу:
— Что случилось, Хватов, что-нибудь с Михалычем? На работе, с родителями? — с искренним участием спросила она. — Что-то ты сегодня не лучшим образом выглядишь, дорогой… Могу помочь?
— Да тут, видишь, какое дело… — промямлил Михаил. — Даже не знаю, как начать. Скажи, Танечка, как ты к нам с Михалычем относишься? Нет, я знаю, ты всегда рада помочь как друг… я о другом… Ну, ты понимаешь? — он никак не мог решиться выдавить из себя то главное, ради чего он сегодня пришёл на эту встречу.
— Не совсем, правда… А что до отношения — вы оба мне дороги, ребята, и, честно говоря, я скучаю…
И тут Михаил, набрав воздуху, выпалил нечто официальное:
— Татьяна Константиновна, вы бы не хотели стать моей законной супругой и матерью Михалыча? — последнее он добавил для подстраховки. — Ну, а если без официоза — плохо мне без тебя, Танюша, влюбился я, понимаешь, на старости лет…
— Ну, до старости вам ещё далеко, глубокоуважаемый Михаил Владимирович. Этакому-то мачо, — Татьяна говорила абсолютно спокойным и ровным голосом, без тени волнения и смущения. Михаилу даже показалось, что она словно бы знала, чем закончится их сегодняшняя встреча. — Я тронута, правда, не знаю, что говорить, спасибо, наверное, Миш. А подумать до завтра можно? С мамой посоветоваться? Да и тебе не мешало бы с родителями. Хорошо?
На прощанье Татьяна как-то особенно нежно поцеловала Михаила — не в щёку, как обычно на людях, а в губы, тем самым будто бы давая надежду…
Через два дня Михаил Хватов ехал знакомиться с будущей тёщей, «добро» которой на бракосочетание было получено. И, следовательно, все предварительные формальности соблюдены. Они договорились встретиться с Татьяной у подъезда дома, где жила Тамара Александровна, её мама. Это был тихий «спальный» район неподалёку от метро «Университет». С забытым отпечатком интеллигентности на всём — на зелени, которая буквально буйствовала здесь и там, на лицах людей, сидящих на лавочках или гуляющих со своими питомцами. И даже на мордах самих питомцев, с достоинством обнюхивающих здешние кусты.
В ожидании невесты Михаил припарковал свой «БМВ» на свободное место у восьмиэтажного сталинского дома, благо оно оказалось вакантным. Но тут позвонила Татьяна, пожаловавшись на мегапробку и настоятельно попросила подняться одному к маме и подождать её там. Что и сделал Михаил, прихватив с собой из машины огромный букет роз и бутылку шампанского. Дверь квартиры на седьмом этаже открыла маленького роста худенькая темноволосая женщина с добродушным лицом и такими же, как у дочери, карими пытливыми и чуть насмешливыми глазами. В квартире, помимо шкафов с книгами и стен, увешанных семейными фотографиями и репродукциями, господствовали буквально патриархальные уют, чистота и порядок. Для приличия будущий зять немного прошёлся по ней, казавшейся ореховой скорлупкой Дюймовочки по сравнению с его четырёхкомнатной «берлогой». Которая, что поделаешь, так и не обрела своей собственной харизмы. Попутно, к своему удовольствию, заметив на письменном столе явно не вчера сделанную фотографию не кого-нибудь, а самого М.В. Хватова в резной рамке. «Вот, значит, как», — с нежностью подумал он.
— Не хотите ли чаю, Михаил Владимирович? Свежезаваренного? Есть домашнее варенье. Что скажете? — гостеприимно выспрашивала Михаила Тамара Александровна. — Не откажетесь? Тогда сейчас почаёвничаем.
Неожиданно и осторожно в комнату вошла кошка серого цвета с немного отвисшим животом, намекающим на следы недавней беременности и на диво всем своим обликом чем-то страшно знакомая Михаилу. Он знал, что Татьяна обожает кошек, но она никогда не рассказывала ему про эту. А «эта» с любопытством посмотрела на него почему-то взглядом его Михалыча. Да и вообще — перед ним была увеличенная копия его, Михаила, кота!
— Познакомьтесь, это наша Мусенька, вот знаете, мужчин побаивается, не привыкла ещё, — с улыбкой сказала хозяйка, подавая чай. — Она у нас не так давно была мамой, пятерых родила. Четверых — соседям в доме раздали, а одного, котика, своего самого любимого, Танечка оставила, у нас жил. Потом кому-то отвезла. Я спрашивала, говорит, он в полном порядке…
— В полном, в полном, точно, — пробормотал ошарашенный, вдруг всё понявший Михаил… Он не услышал звонка в дверь, не знал, что сейчас говорить и почти машинально отвечал милейшей Тамаре Александровне. Но что он знал сейчас точно, так это то, что до безумия любит её дочь, самого тонкого и умного на свете человека. Кто наперекор всему подарил им обоим в прагматичный и циничный век добрую историю со счастливым концом…
***
Н. Щепкину
По снегу, по белому снегу,
В искристом сиянии дня
Бездумно доверимся бегу
Гнедого красавца-коня.
Он мчит нас всё дальше и дальше,
Вокруг — тишина и покой,
Туда, где нет злобы и фальши
И месяц красивый такой.
Нам сладостно уединенье
И мысль, что мы в мире — одни.
За дверью метели круженье
Напомнит минувшие дни.
Шальные февральские встречи
И пылкие ночи без сна…
И будут гореть рядом свечи
С открытой бутылкой вина.
Утром
Дышат свежестью синие дали,
В доме сонном горит огонёк.
Вставши засветло, жмёт на педали,
Торопясь по делам, паренёк.
Небеса над холодной рекою
Алым цветом раскрасил рассвет:
То ли с радостью, то ли с тоскою
Глядя ночи ушедшей вослед.
Поле, лес и туман над оврагом,
Обнимаясь с остатками тьмы,
Где на цыпочках, вкрадчивым шагом
Бродит тень запоздалой зимы…
Грусть
Грусть у леса в глазах,
На запястьях — притихшего пруда
Золочёным браслетом
Пожелтевшей за лето листвы.
В подступивших слезах
Ощущеньем ушедшего чуда,
В серебристых висках
Поседевшей слегка головы.
В едком дыме костров,
Синеве потускневшего неба,
В отголосках раскатов
Молодых и напористых гроз.
Груде спиленных дров,
Пряном запахе свежего хлеба
И в раздумьях смущённых
Листопадом стыдливых берёз…
Один
Сам в ответе за свои деянья,
Не прельстившись славою мирской,
И в грехе, и в муках покаянья,
Ты — возненавидишь род людской!
Распластавшись разумом над бездной, —
Самозваный трубадур весны.
Уязвлённый логикой железной,
Утомлённый бременем вины.
Соблазнишь девчонку-недотрогу,
Сердцем понимая: ни к чему!
И один отправишься в дорогу.
Позабыв, как трудно одному.
Элегия
Снова хмурая осень,
Косые дожди сентября.
Горьким привкусом слёз,
Гулким эхом пустых обещаний…
Это попросту — было,
Это, может быть, было не зря,
Донимая уныло
Листопадом обид и прощаний.
Отчужденья мосты
Строить, чтобы победно сжигать,
Если мечутся с трепетом
Ненасытные, жадные губы.
Если больше не надо
Ни лукавить, ни радостно лгать,
Лгать, как лгут, насмехаясь
Над поверженным, медные трубы.
Розоватый рассвет
В незашторенном тёмном окне.
Снова хмурая осень,
Облетающих листьев ненастье…
И слова — про любовь
На исписанной мелом стене.
И по-прежнему нужное,
Запоздалое, горькое счастье.
***
И безмятежность уходящих дней,
И благодушья показная ложность.
Всё так. Но в детской хрупкости теней
Порой видна какая-то тревожность.
И вновь мне кто-то шепчет: «Подожди,
Не доверяй другому ни судьбы, ни сердца».
Стеною льют холодные дожди,
Да старого серванта зябнет дверца…
***
Тишина. Покой. Лесные дали.
У ручья поляна. Ни души…
Ты хоронишь право на печали
В вечно целомудренной глуши.
Не стесняясь широты улыбки,
Что-то напевая про себя,
Ты хоронишь право на ошибки
В скорбный час, ни капли не скорбя.
Ты хоронишь годы напряженья,
Деспотизм бездушной суеты.
Горькие минуты униженья
С миром навсегда хоронишь ты.
Тайну сберегут лесные дали.
Снова на поляне ни души…
Дабы упокоились печали
В кем-то потревоженной тиши.
Река времени
Прибоем гул толпы
Спешит издалека.
Безмолвие хранят
Минувшего скрижали.
И линии судьбы,
И времени река,
И судьбы, что, грустя,
За временем бежали.
Очнётся и скользнёт,
Стекая ручейком
По мокрому стеклу,
Людское раздраженье.
И кто-нибудь уйдёт,
Затравленно, тайком,
Не пережив толпы
Глумливого вторженья…
Городской романс
Булгаковские улочки Москвы…
Пыхтят себе, за веком поспевая.
Им ли не помнить грешной головы
На рельсах злополучного трамвая?
Легко судить — но есть ли в том вина:
Покорно жить, томясь судьбой своею?
Не понесёт седая старина
Букет цветов к подножью Мавзолея.
И мы, не в силах в руки взять свои
Ворчливые душевные увечья,
Взгрустнём о том, как пели соловьи
В дни нашей юности в садах Замоскворечья!
Тем, кто помнит…
В. Аннушкину
Проложим флибустьерским кораблям
Надёжный курс, романтики седые!
Те, кто сыграл с судьбою по «нулям»
В свои года давно не молодые…
Извилин мозга ценящие мощь,
Воспитанные славными делами,
Мы будем вспоминать «Июльский дождь»,
«Атлантов» с мускулистыми телами…
Все вместе — петь «Канаду» за столом,
Помянем, скрыв слезу, друзей покойных.
Мы, кто готов хоть завтра, напролом,
Пойти по-молодому беспокойно!
В душе храня и БАМ, и целину,
Свершений радость, поражений горе,
Делить по-русски «на троих» вину
И грусть о кораблях, ушедших в море…
Поэтам-провидцам
Есть какая-то тайна
В напоре рвущихся строк!
И кто-нибудь не случайно
Гнетущую боль превозмог.
И кто-нибудь не заметил
В стихах, в лабиринте дня,
Как на вопрос ответил,
Стилетом разящий меня.
И где-то, гораздо ближе,
Чем в силах представить я,
Не в Лондоне, не в Париже
Вершится судьба моя.
Вновь чьи-то вскипают строки,
Таранят слова листы…
Бунтующие кровотоки,
Тоскующие мечты!
***
Горечь глотком из фляги,
Алым шатром — закат.
Вечность, как лист бумаги,
Взятой не напрокат.
Вихрь пустых сомнений,
Прочих эмоций — ноль.
Где ж ты, вчерашний гений,
Пленник незримых воль?
Кайся, пока не слышат:
Куполом Храма — в высь!
Дождик стучит по крыше,
Мелкий авантюрист.
Лучше б ему потише —
Грусть по щеке стекла…
Мается в тёмной нише
Хрупкая гладь стекла.
Романтик
Волны грозный предъявят иск
Кораблю, если ход усталый.
Мореплаванье — это риск,
Я вот тоже рисковый малый.
Весь в мечтах о солёных морях,
Путешествиях и свободе,
Гордо брошенных якорях
В кругосветном дальнем походе.
Мне с рутиной не по пути:
Я — романтик! И не случайно
Тороплюсь на край света уйти,
Неизведанным брежу отчаянно.
Мне бы плыть упрямо и плыть
За пределы инфляции роста…
Жаль, на суше концы обрубить
Не всегда бывает так просто.
Пасхальное
Легенд пророческие знаки
Легли на древние холсты.
Молитвы иноков Ларнаки,
Иерусалимские посты…
Удача, дланью провиденья,
Немая проповедь веков —
Бытописание паденья
И мудрецов, и дураков…
Что ж сущее? Погод причуды,
Сакральность ветхого холста…
И — нескончаемое чудо
В тебе воскресшего Христа!
Мысль
Пустого леса потускневший глянец,
Примятая пожухлая трава.
И на деревьев царственный багрянец
Надменная взирает синева.
Пернатые, скукожившись, бедуют,
Не жалуют дождливые деньки
И без зазрения совести лютуют
Ершистой рябью стынущей реки…
Вот только мысль не ведает покою,
Мысль не подвластна бремени разлук.
И жизни, что с глумливою тоскою
Вершит порочный, но привычный круг.
Мысль, славящая птичью разливанность,
С которой не сравнится пошлый «хит».
И сердца молодую обуянность,
Чей оберег — священный малахит.
Я приду…
Дню Рождения иконы Старорусской Божьей Матери
Смилуйся, Святая Матерь Божья,
Огонька надежды не гаси!
По заклятой грязи бездорожья
И приду к вратам своей Руси.
Протяни мне длани щедрых звонниц,
Чтоб с молитвой пал пред ними ниц.
Чтобы лавры, льстивый хор поклонниц —
Всё отдал за стоголосье птиц.
Шум лесов, не в современном вкусе,
Трудный хлеб, рассудку вопреки…
Чтоб в любви признавшись Старой Руссе,
Мирно жить у Полести-реки!
1 октября
Неоконченная война
Для меня — орудийные залпы
Ещё не затихли.
Злые демоны боли
Не сложили безжалостных рук…
Тенью танки ползут
По земле, по-весеннему рыхлой,
По земле, что вершит
И вершит вечной памяти круг.
Мы — устали от слёз,
Эшелонов, коротких прощаний,
Притупилась к врагу
Непомерная общая злость.
А погибшим — нет дела
До потока пустых обещаний:
Их на Праздник Победы
Впопыхах раздавать повелось.
Нет конца у войны,
Гулким эхом слышна канонада,
Над вздремнувшей равниной
Красным маревом тлеет закат…
Нет конца у войны, нет конца,
Есть священное — «Надо!»,
Упокоился чтоб
Прах её безымянных солдат.
***
Фотинье
Не разделю ханжей предубежденья,
Напиток страсти осушив до дна!
Явилась мне тропою наважденья
Царица грёз, на целый мир одна.
Желаннее глотка воды в пустыне,
Околдовав и в омут мук маня…
И шар земной вращается отныне
С каким-то новым смыслом для меня.
12 января 2016 г.
***
Раззвездится к ночи
Океан бесконечного неба,
Строит козни январь,
Холода, день-деньской холода…
Мнится — код бытия —
Высшей Волей ниспосланный ребус,
На разгадку его
Грешной жизни уходят года.
Знать, дыхание зимы
На свои созывает игрища.
Вот бы скинуть с десяток
Сединой огорчивших годов.
А истопленной бани,
Душистого пара жарища,
Не затянет с ответом
Самомнению злых холодов…
Январь 2016 г., Чапаевка
Об авторе:
Александр Мамонтов, родился в Москве в 1950 г. Доктор филологических наук, профессор, действительный член Российской академии естественных наук (РАЕН), почётный работник высшего профессионального образования РФ. Член СП России, Международного союза литераторов и журналистов (АPIA), председатель Ревизионной комиссии Интернационального Союза писателей. Автор 6 книг стихов и прозы. Имеет ряд правительственных, общественных и литературных наград, в том числе звание лауреата премии «Золотое перо Московии» и Московской литературной премии им. А.П. Чехова.
