Гербарий
«Ну, сколько? Сколько можно меня учить жизни? До каких пор она будет вмешиваться в мою личную жизнь?!» — Алиса нервно ходила взад и вперед по своей небольшой комнате, размеры которой казались еще меньше от разложенных всюду книг. Большие и маленькие, высокие и низкие стопы книжных томов заполняли все свободное пространство на столах, на табуретах, на полу, под столом и на диване. У постороннего человека при первом взгляде на эту каморку вполне могло бы сложиться такое ощущение, что сюда переехал филиал какой-нибудь библиотеки и сейчас здесь происходит инвентаризация. Некоторые книги были раскрыты, и страницы их периодически покачивались от воздушной волны, создаваемой ходившей по комнате девушкой.
Она то и дело поднимала до локтей оттянутые рукава своего старого домашнего джемпера, тем самым оголяя свои руки, как это делают мальчишки перед дракой. Косичка почти совсем расплелась, еще едва удерживаемая резинкой, но пряди длинных волос уже навязчиво падали на лоб и лицо девушки. Но девушка почти не замечала этого неудобства, лишь иногда она резким движением руки откидывала непослушные локоны, либо просто раздувала их отрывистыми быстрыми выдохами вверх. На ее щеках проступил румянец, глаза искрились вспышками гнева и крайнего возбуждения.
Алиса была крайне раздражена и расстроена только что произошедшим разговором между ней и матерью. Казалось бы, и разговор начинался с обычных вещей — вопросов и ответов о жизни, о самочувствии, о подготовке к экзаменам. Но по мере развития беседы то ли вопросы, которые задавала мать своей дочери, стали напоминать допрос, то ли дочь, не желая отвечать на вопросы и пытаясь от них уйти, скрывая какие-то личные секреты, стала превращаться в упрямого партизана. В общем, душевного разговора не получилось — нашла коса на камень — один только лязг слышался. В воздухе повисла напряженность. Мать, стиснув губы и опустив глаза, развернулась и, не сказав ни слова, молча, вышла за дверь.
Алиса, оставленная в покое от ненужных и раздражающих ее вопросов и следующими за ними житейских наставлений, которыми любила делиться мать, дала волю эмоциям. Она едва сдерживалась, чтобы не крикнуть во весь голос, да так крикнуть, чтобы мать, находящаяся в другой комнате, услышала. Однако семейное воспитание и входящее в него железное правило — не повышать голос на родителей — не позволяли Алисе сделать это, поэтому весь крик ее уходил внутрь и внешне прорывался в виде резких движений и нервного хождения по комнате.
«Достала своими поучениями! — внутренним голосом кричала Алиса. — Не читай лежа — испортишь зрение; не открывай окно — простудишься; не ходи босиком — заболеешь; почему посуду за собой не убираешь? Почему постель до сих пор не застелила? Не болтай по телефону, а то отвлекаешься от подготовки к экзаменам. Как раз, она меня больше всех отвлекает от экзамена. Я в таком состоянии совсем ничего не запомню… Вот спасибо, мамочка! Проявила заботу! Мне скоро восемнадцать лет, и я сама знаю с кем мне дружить, а с кем нет! Видите ли, ей Денис не понравился — манеры у него плохие! Да откуда она знает о его манерах!? Видела его пару раз и считает, что все знает о нем? Кто сейчас не матерится?! Да почти все! Подумаешь, два раза сматерился, да и то случайно. С ним весело, он прикольный.
С этой Светкой тоже пристала — «зря ты с такой девочкой хорошей не дружишь». Эта хорошая девочка — настоящая зануда. Тоже мне, нашла подругу!» — Алиса от возбуждения стала вспоминать прошлые обиды, уже забытые, но воскресшие сейчас в памяти после неудобной беседы с матерью.
«Лучше бы она вообще не заходила сюда. Видите ли, каша остывает. Сколько раз я говорила ей, что не люблю всякие там каши — от них только полнеют, и вообще я есть не хочу. Сбила меня с мысли. Настрой потерян. Как я сейчас буду готовиться к экзамену?»
Алиса остановилась посреди комнаты и, глубоко вздохнув, убрала обеими руками распустившиеся волосы в хвостик. Она попыталась успокоиться и взять себя в руки, хотя в голове ее продолжался нервный диалог с самой собой. Она мысленно цитировала слова матери и также мысленно эмоционально спорила с ней. В очередной раз вздернув рукава до локтей, Алиса опустилась на пол и, не переставая ругаться и возмущаться, взяла в руки первую попавшуюся книгу.
«Вот поступлю в институт и уйду жить в общежитие, чтобы меня не доставали больше дома всякими мелочами и нравоучениями», — размышляла Алиса и машинально, без разбора перелистывала страницы попавшей ей в руки книги. Вдруг ее мысленное ворчание вмиг улетучилось, и девушка обратила внимание на черно-белую иллюстрацию на открытой наугад странице.
«А это здесь откуда? Ничего не понимаю?» — Алиса, словно вернувшись в сознание, закрыла книгу и взглянула на обложку.
«Марк Твен. Рассказы, — удивленно прочитала она. — Тьфу ты, вместо фонетики Марк Твен откуда-то взялся?» Алиса раздраженно бросила книгу в сторону. Книга упала на ребро и открылась. Из нее что-то выпало.
Подобно тому, как маленькие дети резко перестают плакать, когда их внимание переключается на что-то интересное, так и Алиса, позабыв о том, что она возмущена и расстроена, с интересом подняла с пола выпавший из книги предмет.
Этим предметом оказался маленький засушенный букетик, состоящий из цветков, травинок и нераскрывшихся бутонов, перевязанных красной ниточкой.
Алиса внимательно рассмотрела букетик и осторожно поднесла его к носу, пытаясь уловить запах давно увядших цветов. За давностью лет, проведенных долгое время между страницами книги, цветы, превратившиеся в гербарий, естественно не источали запахов. Но нечто другим повеяло от них. От них повеяло сентябрьским вечером, таким, какие бывают на исходе осени, когда уже чувствуется приближение зимы, а солнце еще сопротивляется, несмотря на утренние зорьки, наполненные запахами спелой рябины, смешанной с изморосью. Вечер, хотя и был тихим, но от него веяло какой-то легкой морозной свежестью, такой, какая случается поздней осенью. Приближающаяся ночь обещала заморозки.
Отец, одетый в куртку, возвращался со своей маленькой четырехлетней дочерью из детского сада. Девочка медленно, но уверенно шла по узкому бордюру тротуара, а отец держал ее за руку и сетовал на прохладную погоду и что не взял для дочери перчаток.
— Алисонька! У тебя ручки не замерзли? — обеспокоенно спрашивал отец.
Девочка улыбчиво отрицала опасения своего папы и продолжала шагать по бордюру.
— Папа! А цветочкам тоже холодно? — спрашивала девочка.
— Каким цветочкам? — поинтересовался отец.
— Вот этим, — девочка указала на скромные стебельки с мелкими цветками, пробивавшимися между тротуарными плитками вдоль бордюра.
— Им тоже, как и нам бывает и жарко, и тепло, и холодно, доченька, — отвечал отец. — А этой ночью цветочкам, наверное, будет очень холодно.
Выслушав ответ своего папы, девочка вдруг остановилась, спрыгнула с бордюра и, присев на корточки перед цветками, произнесла:
— Надо цветочки домой забрать, чтобы они ночью не замерзли. У нас дома тепло.
Девочка сорвала несколько цветков вперемешку с травинками и обычным тротуарным растительным сором. Отец, проникшийся заботами дочери, помог ей дополнить букетик несколькими желтыми и синими цветками. Получился маленький, но симпатичный букетик из тротуарных цветов.
— А давай эти цветочки подарим маме? — спросила девочка отца и, не дожидаясь ответа, добавила: — Цветочкам будет у нас хорошо, и маме будет хорошо — она обрадуется.
Отец одобрительно кивнул головой, и девочка довольная зашагала домой.
А дома счастливая мама после чтения перед сном книги Марка Твена, когда дочка спала, уткнувшись щекой в подушку, в качестве закладки для недочитанной главы, бережно положила букетик между страниц.
Еще несколько вечеров мамин букетик исполнял роль закладки, до тех пор, пока интерес дочки не переключился на другую книжку, более соответствующую ее возрасту. А Том Сойер и Гекльбери Финн на долгие годы стали хранителями маминого букетика, спасенных от осеннего холода цветов.
Алиса сидела на полу посреди своей комнаты в окружении книг, а на раскрытой ладони ее лежал маленький засохший букетик. Она смотрела на него сквозь проступившие из глаз слезы, и сердце ее сжималось при воспоминаниях о своем детстве: о том прохладном, но счастливом дне; о том, как папа помогал ей спасать цветы от холода; о том, как она любила маму…
Поднеся к губам букетик, Алиса нежно поцеловала его и вышла из комнаты. Мать сидела на кухне и смотрела в окно, а перед ней на столе стояла тарелка с остывшей кашей.
Алиса тихо подошла к матери и осторожно обняла ее.
— Что ты, дочка? — прошептала мать.
— Я люблю тебя, мама.
— Я тебя тоже.
25 сентября 2013г.
Нижний Тагил
Об авторе:
Евгений Ставцев родился в Орле в 1972 году. Работает в должности директора историко-технического музея «Дом Черепановых» в Нижнем Тагиле Свердловской области. Историк, публицист. Автор более 20 научных, научно-популярных статей и очерков по истории, этнографии и краеведению. В начале трудовой деятельности работал школьным учителем, художником, тележурналистом.
Женат. Воспитывает двоих детей.
