Реликвии души
Встреча
Усевшись в мягкое кресло междугородного автобуса, она вспомнила холодный вагон поезда, которым накануне добиралась сюда, и теперь ожидала других ощущений от предстоящей дороги. И рядом кресло пустовало – ещё одно удобство. Она сняла шубу, шапку и аккуратно сложила на свободное кресло – не надо кутаться, и облегченно вздохнула. Поправляя прическу, белый шарф на плечах, она бегло взглянула на пассажиров и на мгновение задержала свой взгляд на мужчине, сидевшем справа через проход. Когда автобус тронулся, она, как бы невзначай, опять обернулась и рассмотрела его.
На вид – не больше сорока. Одет аккуратно и даже со вкусом. Красивое лицо, в котором угадывалось какое-то благородство или что-то такое, чему она так и не сумела подобрать точного слова. Ещё в его облике была отрешённость, точно он сидел не в автобусе среди пассажиров, а в каком-то уединенном месте. К тому же, на его руке не было кольца, и кресло рядом с ним оставалось свободным.
Она почувствовала неловкость и отвернулась. Но скоро ей вновь захотелось смотреть на него. Этот внезапный интерес к незнакомцу удивлял её и в то же время волновал какой-то новизной в её жизни.
Она урывками поглядывала на него, но до конца так и не понимала себя: хочет быть замеченной, или ей всё равно? Конечно, не всё равно! Её сердце волнами переполнялось необъяснимым волнением и радостью, но не той лёгкой, кокетливой радостью, а той, от которой хотелось неслышно поплакать. Казалось, её сердце переживало близость чего-то сокровенного и печального. А вдруг это Судьба бросила ей ещё один шанс… И она приняла его мгновенно, наивно и отчаянно, ничего не загадывая наперед.
«С ума можно сойти! Что со мной происходит…» – старалась успокоить себя женщина…
Близился вечер, в автобусе зажгли свет. А мужчина так и сидел не отрываясь от чтения, пока не почувствовал на себе чей-то взгляд. Он отложил книгу и повернулся в ту сторону, откуда, казалось, исходит взгляд, и подумал: «Должно быть показалось». И вновь вернулся к чтению.
Но читать не хотелось. Повернув голову к окну, он стал рассматривать унылый зимний пейзаж. Вдруг, в отражении стекла, на фоне проплывающих снежных холмов, он увидел смутные черты женского лица. Боясь спугнуть отражение, он замер и не оборачивался до тех пор, пока отражение не растворилось среди снега.
И как же раньше он не заметил?! Через проход, сидела молодая красивая женщина с белым шарфом на плечах. Да, это она! Это её лицо он видел сейчас в отражении стекла. Значит, не показалось. Значит, под её взглядом валилась книга из рук.
Теперь его взгляд метался от окна к ней и обратно, с надеждой что-то исправить. Околдованный её отражением, он ждал его в окне, так ждал, что уже видел, как снежные холмы превращаются в белый шарф на её плечах, а вечернее небо в тучах рисует черты её лица. Взглядом, ласкающим образ на стекле, он безмолвно просил: «Обернись! Обернись!.. »
А затем снова и снова ругал себя за нерешительность. И скоро глаза их встретились. Он увидел светлые, лучистые глаза на красивом подвижном лице. Она устремила их на него и с её губ слетала улыбка. Они с минуту, глубоко, смотрели друг на друга: «Мы будем говорить? Ведь всё и так понятно…».
Нет, она будет говорить! Говорить тем необычным языком любви, когда застенчивая боязнь касаться словом своих чувств приводит к тому, что взгляд начинает шептать, говорить. В её глазах читалось всё: неудачный брак, поклонники, работа, позволявшая ей чувствовать себя комфортно в жизни, но не было детей и близкой души… «Ну что же вы молчите?» – в который раз её взгляд обращался к нему.
А он сидел у окна и не выказывал никакого желания встать, подойти или предложить ей сесть на соседнее кресло. И потому тысячи разнообразных мыслей проносились у неё в голове, но отказываться от своего чувства к нему она не могла и не хотела. Всякий раз, когда он встречался с ней глазами, она улыбалась и всем своим видом показывала, что безмерно рада ему…
«Боже! Мы почти рядом! Рядом те глаза, которые полны любви к нему. Но как встать? И что будет, если она сядет рядом? Нельзя, нельзя…» – рвал он себе сердце.
Она так взволновала его, что сердцу в груди не хватало воздуха, света. Он на миг повернулся к отражению света на стекле, и, как в зеркале, увидел своё отражение, которое в замешательстве твердило: «Ты посмотри на себя! Ты всё забыл?!»
Он ничего не забыл. И помнит даже юность, когда подростком он, едва войдя в вагон трамвая, тут же влюблялся в какую-нибудь кокетку на сиденье напротив. Любовь длилась долго: иногда полчаса – с того момента, как он встречался глазами с очередной симпатичной попутчицей, и до того мига, как она, стрельнув глазками в последний раз, выпархивала на своей остановке… Другие счастливые встречи стёрлись чёрным следом тормозов его машины, когда занесло в сущий ад… Где погибли жена и дочь.
С тех пор прошло десять лет. И многое им пережито было за эти годы, кажущиеся такими долгими, когда он внимательно думал о них, перебирал в памяти всё то непонятное, непостижимое ни умом, ни сердцем, что называется прошлым. Он смотрел на снежные холмы вдоль дороги и думал: «Пусть же под снегом останутся все мои печали, туман прошлого и дороги… Ему надо жить. Пока он живёт, живёт память о них, живут вещи, игрушки…»
И всё же он чего-то ждал, потому что в его груди не вмещалось всё, что волновало больную душу. Он верил: есть ещё душа, которой он откроется. И вот они встретились. Он это чувствовал по какому-то тайному влечению к ней. Она здесь, рядом, вдруг явилась, такой же прекрасной, какой представлялась ему в снах. Но что было просто и легко во сне, здесь, наяву, все недоступно и пугает. Что может он сказать ей, если не решается встать…
Некоторые пассажиры стали одеваться и готовиться к выходу. Она пришла в себя и вспомнила о своей остановке. Ещё оставалась надежда: может, это поднимет его с места? Однако, как она ни надеялась, он не двигался в её сторону. Он, молча, сидел и смотрел на неё, как бы прощаясь.
Она остановилась перед ним в проходе, дрожа от радости и ожидания, не без страха. Придерживаясь руками за соседнее с ним кресло, она стояла совсем рядом, стройная и высокая, с белым шарфом на плечах…
«Скоро и она сольётся со снегом, где все его печали…» – пронеслось у него в голове. И чтоб сберечь улыбку на её лице, он взял её за руку и произнес:
– Простите…
– Но за что? Хотя… – промолвила она, освобождая свою руку.
– А как вас звать? – продолжил он.
– Зачем это теперь? И мне пора, – улыбнувшись, ответила она и направилась к выходу.
Он больше ничего не сказал. Только глядел ей вслед, со стыдом и с тоской несказанной.
Выходя из автобуса, она на миг задержалась в дверях, и ещё раз взглянула на него, как бы спрашивая: «Мне остаться?» А затем исчезла.
А он ещё не раз оборачивался на то место, где она сидела, и думал: «Да, как прелестна была! Волшебно прекрасна! Но, боже мой, что же было бы дальше, если бы я сблизился с ней? Какой вздор!»
Он закрыл глаза, чтобы забыться и не думать об этой встрече, но его сердце устремилось вслед за нею. Ему хотелось догнать её, снова увидеть её лицо, глаза… Но эта решимость пришла к нему, когда она ушла… Когда ничего уже не исправить. Она исчезла навсегда, и, теперь уже без сомнений, унесла с собой все надежды, всю радость стремлений одинокой, уставшей души человека, который только сейчас заметил у своих протезных ног упавшую недочитанную книгу…
Реликвии души
В старых снимках есть что-то магическое, завораживающее. Я не раз сравнивал черно-белую фотографию прошлого с современным цветным снимком и всегда ощущал магическое воздействие старой фотографии. Может, со временем, и сегодняшние снимки обретут это свойство? Пройдет пятьдесят – сто лет и они также будут воздействовать на наших внуков и правнуков? Но мне трудно представить, что цифровые фотографии когда-нибудь станут реликвиями, да ещё в таком количестве, какое есть сейчас в каждой семье – их уже не сотни, а тысячи! Может, и само значение реликвии, со временем, потеряет смысл? Не буду гадать о будущем, а лучше загляну в прошлое через семейные реликвии. Это, прежде всего, старые фотографии родных, которые давно уже в ином мире, а я смотрю на них – живых, красивых, застывших в самые лучшие моменты их земной жизни. Это и есть истинная ценность старых фотографий!
Сейчас смотрю на фотографию, где запечатлена моя мама – улыбается жизни, и в волосах гребёнка, без которой я не представляю мамы. Эта обыкновенная полукруглая гребенка в волосах представлялась мне лучшей прической у мамы, и олицетворяла тепло, красоту, уют. А сейчас, когда мамы нет, я смотрю на гребенку, как на «нимб», оставленный мне на память. Эта гребёнка хранится у моей дочери – передал ей, как бесценную реликвию. У таких вещей другая ценность – это почувствуешь сразу, едва прикоснёшься к ним. Да что говорить о вещах, если даже само место, где стояла мамина кровать, стало каким-то «заповедным». Со смертью человека происходит своеобразный «переучёт» его вещам, после которого всем вещам даётся другая ценность – что-то выбрасывается или раздаётся случайным людям; что-то продаётся и попадает в чужие руки; что-то становится бесценной реликвией – нетленной вещью мира усопших. И не секрет, что во все века люди становятся свидетелями чудес вокруг реликвий – всё это говорит о том, что вещи не теряют своих настоящих хозяев даже в разделённых мирах.
Но есть ещё одна ценность после ухода близких людей – это сны, в которых они приходят к нам. По разному можно относиться к таким «встречам» во сне: одних они пугают, другим дают силы жить, третьим о чём-то напоминают. А для тех, кто панически боится встречаться во сне с усопшими, моя мама сказала бы: «Не мёртвых надо бояться, а живых».
Я же к своим снам отношусь доброжелательно. Сны для меня, как тайная моя жизнь в тонком мире, куда нет доступа случайным людям.
Давно уже нет моих родителей, я пережил уже нескольких самых близких друзей. О, мёртвые друзья, как вы бессмертны, как способны вы оживать снова и снова, принося счастье и боль! Усопших друзей и родных я ощущаю гораздо живее, чем знакомых, с которыми расстался вчера, или даже сегодня. Знакомые всплывают, как бледные тени, а умершие ощущаются изнутри. А если я встречаю их во сне, то «беседую» с ними, как с живыми. Я думаю, что эти «беседы» имеют какой-то смысл. И для кого эти сны имеют большую ценность, никто не знает, то ли для живых, то ли для мертвых? Порой, мне кажется, они что-то берут от меня. А что я получаю от них? Сказать, ничего. Это будет неправдой. Но и объяснить, что именно, крайне сложно. В моей памяти навсегда осталась одна встреча во сне с моей бабушкой, которая ушла в мир иной, когда мне было семь лет. А сейчас я сам уже дедушка, но от возраста не потерял способность удивляться, как во сне, так и наяву. Может, поэтому мне и запомнился тот сон? Хотя, уже лет двадцать прошло, но помню во всех подробностях.
Стою я на невысоком склоне заросшим ковылем. Ковыль раскинулся передо мной, как море, и я иду сквозь его волны. Они бегут, лоснятся, переливаются, сами радуясь своей буйности, и бегут, бегут. И тени облаков бегут по ним, бегу и я. Сбежав со склона, вижу чьи-то следы, которые ведут меня куда-то. Навстречу идёт бабушка: «Ну, что внучек? Соскучился?.. Решил проведать меня?» – слышу ласковый голос, и вижу её красивой-красивой! «Не утруждай своих ножек, голубчик! Ведь я недалеко, и всегда присматриваю за тобой, особенно, когда у тебя что-нибудь не ладится. Достаточно того, что ты помнишь меня и посматриваешь на мою фотографию. А ещё, я очень рада, что ты не боишься ступать на мои следы. Это добрый знак для живых, а прежде всего, для мёртвых. Да ты и сам хорошо знаешь, что мёртвых нет на белом свете.»
Затем, мы помянули всех родных и разошлись.
Теперь, если мне снится бабушка, я думаю, не может ли это означать её сон, в котором ей снюсь я? В любом случае, после того сна, я стал ещё больше и дальше ходить по следам тех, кто приходит оттуда свидеться со мной. И моя жизнь стала намного полнее и интереснее. А главное, теперь я знаю, что не буду одинок и на Том свете! Поэтому призываю людей, как можно чаще вспоминать усопших, чтобы они с большим настроением встречали нас и помогали нам переносить все тяготы земной жизни. Уж они-то точно знают больше о земной жизни.
Стены, стены…
Вот уже две недели маюсь на полу и засыпаю при свете настольной лампы. Маюсь от волнения и одиночества, огромного одиночества, которое заполнило всю пустоту продажной квартиры. Моя кровать вместе с остальной мебелью перевезена в старый деревенский дом, который стоит на земле предков. Дом, вероятно, волнуется сейчас не меньше, чем я. Ведь моя семья уже там. Надеюсь, родные разбудят деревянные стены. Их сон длился так долго – ещё с того дня, как мы забрали в город больную маму. И вот спустя десять лет я сам выбираюсь туда, в родное гнёздышко. Мне осталось лишь найти подходящего покупателя для квартиры, поэтому я до сих пор здесь. Ожидая очередной звонок из агентства по недвижимости, невольно оглядываюсь на голые стены, перебираю в памяти пережитое. И вот уже стены превращаются в экран.
Я догадываюсь, чем это вызвано: возле этих стен происходили самые важные семейные события. У одной – я ласкал свою жену, у другой – засыпала моя дочь, у третьей стены я часто лежал больной, у стены умерла моя мама. Умерла тихо, спокойно, повернувшись к стене. Неподвижность стены – неподвижность покойной, и комната стала «покоями».
Но для живых нет покоя даже за стенами. Сколько раз я прижимался к стене от страха! К чему прикидываться, будто не было этих ночей, когда я садился на постели, охваченный страхом смерти, цепляясь только за то, что сидеть – уже значит жить: мертвые не сидят. Такое случалось, когда мне делалось плохо от безысходности и страха за будущее. Наверное, и сейчас я сижу с таким ужасным лицом, что меня чураются не только стены, потолок, занавески на окнах, но даже моя тень прижалась к стене и не желает со мною знаться.
Конечно, можно сказать себе: «Ничего страшного». Но что толку? Про эти-то стены я и думаю всё время. Как только умерла мама, и начался этот кошмар со стенами – обступили и давят со всех сторон. И я очень устал от всего этого, можно даже сказать, изнемог. Только от мыслей не убежать.
Может, за окном что-то отвлечет меня от тяжелых «бетонных» мыслей?
Но отдернув занавеску, я увидел ослепшее окно во тьму – и окно стало «черным квадратом» в стене. Осталась дверь. Но и в ней два замка и железная цепь от страха. Скорее продать квартиру и страх в придачу!
А пока я снова прислоняюсь спиной к стене и переживаю странное ощущение: эта квартира никогда не была моей, а от стен тянет холодком и какой-то чужеродной прочностью.
С каждым днём я всё меньше узнаю свою квартиру. «Продажная, продажная», – вертится в голове. Да-да, именно продажная – я даже заметил, как она желает угодить каждому покупателю: полы не скрипят, а бывало, скрипели от шагов маленькой дочки; потолок, с которого не раз сыпалась штукатурка, выглядит ровным и чистым; стены словно шлифованные, без трещин и вмятин.
«Кино» с этих стен тоже стирается. Теперь всё чаще вспоминаю деревенский дом, где родился, где есть другая – бревенчатая – стена. Она всегда была тёплой от печки. Там по сей день стоит мой детский диванчик.
А сейчас я ночую на жестком полу и хорошо понимаю «продажность» городской квартиры. Любая квартира в городе, рано или поздно, продаётся первому встречному; нередко как раз тому, кто с нетерпением ждёт того часа, когда ты оставишь этот мир и вместе с ним жилплощадь, а он преспокойно займет её. При этом ни одна стена не перекосится, потолок не обвалится и пол не провалится под ногами даже самого подлого человека.
Вот и выходит, что в городе нет по-настоящему преданного дома. Может, по этой причине я и перебираюсь в деревню? Там есть, где отдышаться, собраться с духом. И какая-то огромная мощь чудится мне на родине, какая-то животворная сила, которой надо коснуться, чтобы она проломила «стену» в моём сознании. И пусть перебираюсь в старый деревенский дом, который давно потерял свою стоимость, и который в лучшем случае купили бы на слом. Но смотришь на старый дом, и он вдруг, в какой-то миг, останавливает ход времени, точно время провалилось в вечность и утянуло твое сознание за собой… И тут чудо! Свежесть и ясность во всём, что окружает тебя! Нет привычного времени, нет привычного порядка, где всё подчинено стенам и потолку, дверям и окнам. Всё в безграничном пространстве! И старые деревянные стены не портят горизонта, как городские высотки, и, главное, не промерзают.
