Запахи детства
Часть I. Запахи детства
Глава 1. Огурец в носу
Мне тогда было 4 года, я в саду перед нашим домом. Возле меня умудренные жизнью родители. Мама в растерянности судорожно пытается оказать мне первую медицинскую помощь, заталкивает огурчик, если его можно так назвать, еще глубже в носик, который настолько маленький, а извлекаемый объект еще меньше, раз он уместился в точечке-ноздре. Мамин палец закрывает мой нос полностью, у нее испуг не меньше моего, я часто моргаю, хлопают длинные черные реснички, почти не дышу, меня как будто сковало, это колючее существо никак не хочет вылезать наружу! Отец, как всегда спокойный, берет инициативу в свои руки: закрывает одну ноздрю, просит сморкнуть посильнее. После нескольких неудачных попыток пришло освобождение. Позже я услышала страшную историю соседки, как ее сынишка засунул в нос горошинку, и та успела прорасти, прежде чем они разобрались, отчего их сын так трудно дышит. Так прошло мое первое знакомство с миром растений, и я усвоила свой первый незабываемый урок о несовместимых предметах.
Глава 2. Запахи детства
Запахи для меня всегда имели очень важное значение, в них хранится безграничная и ценная информация, память происходящих событий, места, где эти события происходили, информация о самых интересных и самых страшных моментах твоей жизни.
Первая память и первая серьезная психологическая травма — детский сад для малышей. Запахи хлора от горшков, поджаренных макарон и сладкий запах отварного мяса из рук пышечки-дочки повара, ежедневно гуляющей с нами на прогулке с большим куском в руке. Ей разрешалось все: выбегать за забор, носиться по площадке везде, где она только пожелает, что было строго запрещено другим. Никто из воспитателей никогда не делал ей замечаний и не просил съесть то, что она держала в руках отдельно от всех.
А самое главное: ее свобода заключалась в том, что она могла видеть свою маму в любое время. Мясо перед обедом можно было перетерпеть, но — «Мама!». Без нее сжималось и рвалось на частички маленькое детское сердечко, это пережить было трудно, в носу чесалось, и на глаза снова наворачивались слезы, их показывать было нельзя никому, тебя начнут называть ревой-коровой. Но самое страшное было осознание того, что все это будет повторяться изо дня в день, нравится тебе это или нет. Тебя все равно приведут и сдадут против твоей воли туда, где распределение игрушек проходит по принципу: «Кто сильнее — у того и самая красивая кукла, лучшее место в игровом уголке возле домика». «Бери, что осталось и будь довольной или будь пошустрее, думай заранее, и тогда, возможно, тебе повезет». Сон в таком месте имеет другой смысл и другое значение. Все должны лежать два часа не шевелясь с закрытыми глазами, хоть тебе совсем не хочется спать. Если кто-то эти жесткие требования не выполнял, то воспитатели и нянечки грозились оставить таких детей до позднего вечера или не отдать родителям вовсе. Ах, да! Был еще угол — страшное, пахнувшее свежевыкрашенной побелкой место. Я там никогда не была в наказание, но не посетить такой уголок и не обследовать его было выше моих сил. Впечатления не для слабонервных, будто это была другая зона!
Тебя еще не забрали, а ты уже чувствуешь, что наступит утро и все повторится сначала. Я плакала тихо, не в голос, только глазами, крупные капли соскальзывали с ресничек сами, им не за что было зацепиться. Их было так много, что одна слезинка, подталкиваемая другой, образовывали единый горько-соленый ручеек. Я наблюдала за другими детьми и замечала, что некоторые ребята плачут, широко открыв рот, громко крича при этом, дрыгают ногами. Их уловки также не срабатывали, тем более их лица становились жутко некрасивыми. И мы оставались и оставались один на один с чужими нам людьми «Надо терпеть! Мамы должны идти на работу!» где также, наверное, были свои приятные и неприятные запахи.
Глава 3
Мои родители переехали жить на целину, когда мне было только два с половиной года: все когда-то начинают самостоятельную жизнь. Мама первая приняла такое непростое решение — сорваться с места оттуда, где ты чувствуешь себя в безопасности, где ты родился и вырос, где твои близкие. Она решилась на это из-за меня.
Дом, где жила ее мать Амина, был большой и просторный, но, поженившись, мои родители вынуждены были ютиться в маленьком домике родителей отца, где постоянно было густо накурено дедом, который часто заходился удушающим кашлем, в его легких застрял осколок еще со времен войны. Мама очень боялась за мое здоровье: с самого рождения я дышала табачным дымом, от чего плохо спала, часто нервничала и плакала. Несколько раз мама пыталась остаться в своем родном доме на ночь, но на следующий день с ней переставали разговаривать, этот бойкот мог продолжаться долго. Один отец понимал ее.
В доме отца, состоявшем из двух маленьких комнатушек, одна из которых была кухонька, жила сестра отца Антонина. Она не упускала момента зацепить чем-нибудь невестку — Альфию-татарку: ненароком сбросить аккуратно расставленные детские игрушки с полки или настроить против нее домочадцев. Молодожены спали на полу около или почти под кроватью родителей, откуда понизу простирался кислый запах от помойного ведра, в которое мочился дед по ночам. Сестра спала на диване, откуда за молодыми велось постоянное наблюдение.
Однажды моя терпеливая мама не выдержала и после приглашения другой отцовской сестры, Розы, переехала с нами в Казахстан в зерносовхоз Львовский, рядом с городом Алма-Ата. Там нужны были хорошие комбайнеры, мой отец был лучшим. Это замечалось по размерам его зарплат. Достаток и изобилие были во всем: в еде, одежде. С маминых слов, это были самые счастливые годы жизни.
Если ты не был на целине, то не сможешь понять, как она выглядит и пахнет. Мы могли бродить с мамой часами по степи среди изобилия цветов, напоминающих бархатный дорогой ковер. Всюду торчали огромные головки желтых, красных, белых источающих ароматы тюльпанов. Шапки маков, приятно режущие своей яркостью и чистотой цвета. Мы утопали в этом роскошном богатстве среди жужжания насекомых и хлопанья крылышек крупных и мелких бабочек. Это был наш мир: он и все, что нас окружало, принадлежал только нам. Мы пребывали в сказке.
«Какая же все таки красивая у меня мама!» — думала я. Она в белом платье в горошек радостно кружилась, гладила рукой цветы и была похожа на сказочный персонаж. Стройная женщина с длиннющими черными волосами — это была копна блестящих по пояс волос, и улыбка, добрая и открытая, как ее душа. Мы напевали детские и не совсем детские песни, чаще это были песни современных исполнителей, как правило, о любви. Нам это нравилось, нам было хорошо. Не было ничего и никого лишнего, там были только мы вдвоем. По возвращении домой наше ведро заполнялось большим букетом, который впоследствии был разделен на множество маленьких, расставленных во всех комнатах нашего дома. Сказка продолжалась.
Сразу же по приезде на место нам был выделен небольшой, но уютный дом с приусадебным участком, который мы полюбили. Так же быстро моим родителям нашлась работа. Много молодежи в то время переехало жить на целину. Мама устроилась кондитером в столовую, а папа был специалист по тракторам разного вида и категорий.
Мой отец был сильным во всем. Это был человек крепкий телом, духом и выдержкой. Высокий стройный мужчина, обладатель военной выправки и строгой дисциплины. Все эти его внешние и внутренние качества скреплялись и держались на двух его главных чертах характера: взвешенность мыслей и спокойствие. Не помню, чтоб он ныл, жаловался на судьбу. Работая на комбайне, уходил рано и приходил тогда, когда мы уже готовились ко сну. Отец всегда перевыполнял план по уборке зерновых. Мама часто рассказывала мне, как он неоднократно в одиночку насаживал слетевшую гусеницу с бульдозера, когда пересаживался на другую технику с комбайна на гусеничный трактор. Для этого нужно было иметь определенную сноровку и невероятное терпение.
Как и все влюбленные и заботливые родители, он просто обожал свою дочурку. Я была с ним везде: на рыбалке, на крыше, в комбайне. Он приносил мне целую груду цветных фланелевых тряпочек для моих кукол. У меня кружилась голова от такого изобилия. Комбайнерам часто выдавали ветошь для вытирания рук от солярки и бензина. Его руки, я помню, всегда были чистыми, как руки хирурга, он никогда не пачкал рукава рубах, был аккуратен и бережлив к маминому труду. Еще одна детская радость: на зависть мальчишкам у меня была целая коллекция железных шариков из подшипников. Их можно было складывать в баночку и смотреть, как они перекатываются по ее дну, можно было раскатывать по полу, после собирать, пересчитывая несколько раз, их можно было делить на группы по размерам, вдруг, неожиданно перемешав, запустить в них руки, чувствовать их металлический блеск и холод.
А еще мой папка приносил мне с поля «Заюшкин хлеб», и даже если тебе не хочется кушать, такое нельзя было оставлять — Заюшка мог на меня обидеться. Хлеб от самого зайчика был необычайно волшебным. А как от него пахло полем, травой, свежестью! Мне тогда было невдомек, что подарки от Заюшки готовились на нашей кухне мамиными руками отцу на обед в поле. Заюшка никогда не забывал обо мне…
Глава 4. Слезы сурка
От жилого поселка до зернохранилища вела длинная широкая, покрытая толстым слоем бархатной пыли, дорога. Мы часто бывали там, где кипела настоящая жизнь. В моем детском воображении рисовались золотые сыпучие барханы зерна, они походили на пирамиды, выстроенные с помощью тяжелой техники. Крупные, переспелые зерна нередко скатывались с самой вершины величественных строений. Я старалась, насколько это было возможно, глубже запустить ладошки в огромную кучу. Там внутри было прохладно, от зерна исходил терпкий аромат поля, сухих растений и запах будущего хлеба. Я сделала шаг в гору и — утопила сандаль. Он исчез так быстро, что я только успела вскрикнуть. Три пары рук искали пропажу. Гора как будто проглотила обувь. «Ну, вот вы и познакомились!» — сказал папин друг, с которым мы приехали. У этого человека была легковая машина и его считали очень богатым.
Не знаю, лично мне казалось, что он такой же, как все, в папином комбайне было куда интереснее. Мы как будто на корабле среди морских просторов плавно, словно по волнам, двигались вперед. Огромные лопасти бережно срезали длинные колосья, во все стороны отпугивая насекомых. Кузнечики были самые шустрые: они в два прыжка оказывались на безопасном расстоянии. Рядом с нами шла грузовая машина, мы наполняли ее соломой, с другой стороны следовал «КамАЗ». Он вез главную ценность — зерно. Все три машины работали, как по команде. Водители изредка перебрасывались взглядами, жестикулируя, когда заданное направление меняло свой курс. Ширины моих рук не хватало, чтоб обхватить руль, я могла только подержаться за него, пальцы тоже были коротковаты. Я залезала к отцу на колени, и мне казалось, что именно я капитан этого огромного корабля и именно я управляю им. «Завидуйте, мальчишки!»…
Подходил к концу рабочий день, мама успела настряпать булочек. «На целый полк!» — как сказала сама. Я сидела в машине в одном сандалике, но настроение от этого не понизилось, а даже наоборот. Я взахлеб пересказывала маме то, что пережила за день. Отец и его друг улыбались, они называли меня настоящим комбайнером.
По дороге нам то там, то тут встречались столбики — суслики и сурки. Их было так много, что мы перестали удивляться. Мы видели такие картины не раз, но за животными всегда было интересно наблюдать. Мужчины сделали остановку, чтобы перекурить, и тут неожиданно рядом с машиной оказался сурок. Он был такой толстый и неповоротливый, что вмиг очутился в руках папиного друга. Мы тоже вышли посмотреть на это чудо природы. Глаз у нашего пленника не было видно вообще, я засомневалась: «Может, он больной, и у него их просто никогда не было?»
Сурок жалобно запищал, скорее даже заплакал. И тут я услышала слова, которые никак не ожидала услышать от такого «хорошего» и «доброго» человека: «А давайте заберем его на колбасу!». Мы с мамой одновременно показали этому фантазеру сдвинутые брови, чем еще сильнее рассмешили его. «Дело худо!» — подумала я, у меня даже задрожали губы, я заплакала, мне было так страшно за несчастное животное. Я представила себе, как в их норке сидят голодные детишки и ждут свою маму или папу: я не знала, кто это был. Мы плакали оба — я и сурок. Пришла пора не на шутку испугаться взрослым, затея с колбасой провалилась, сурка отпустили, а я все еще продолжала плакать — так сильно меня потрясло это событие. «Глупые шутки взрослых не всегда понятны детям», — произнес отец. Остаток пути мы ехали молча, на душе было скверно. Что такое потерянный сандаль в сравнении с чьей-то свободой. «Вот так характер! — сказал отец. — Ей только пять, а она уже умеет защищать других!»
Глава 5
По выходным мы отправлялись на центральный базар, где можно было выбрать самый полосатый, самый сахарный, самый крупный, необычайно большого размера арбуз. Такое лакомство можно было не жевать, его пористые кусочки растворялись во рту, измазывая лицо, руки, вытирать которые не было времени, да и ни к чему; каждая новая долька повторяла свои действия точь-в-точь, уши оказывались на уровне ее высоких краев, в которые полностью погружалось лицо. «Какой странный продукт — арбуз!» — заметила я как-то, его формы не исчезали, они появлялись у всех, кто его кушал, — раздутые, округлившиеся на некоторое время животы.
Мамин живот был непривычно большим и без арбуза, как позже оказалось, она вот-вот должна была родить, а наша семья — стать еще больше. Мама родила мне братишку, мы назвали его Александром. Это был маленький, толстый, вредный мальчишка, который уже через год научился толкаться локтями, если ему не нравился собеседник. Этот капризуля требовал к себе слишком много внимания, он залезал во все самые потаенные и опасные места. Однажды засунул шпильку в розетку, его ударило током и не на шутку опалило палец. В общем, он рано познакомился с электричеством и колюще-режущими и предметами и, как я заметила, знал, что может собой представлять утюг. Видимо, это были давние «приятели». Он только и делал, что постоянно чем-то стучал, резал все, что попадет под руки — например, новые зальные занавески, только что развешанные мамой. Ломал, колол и разбирал на части мои игрушки. «Странные эти мальчишки, что-то с ними не так», — думала я, но, несмотря ни на что, я любила его, это был член нашей семьи, хоть совершенно не серьезный.
Мы пришли в гости к тете Вале, соседке справа. Она работала кассиром, раздавала зарплату комбайнерам. Нас, детей, оставили в комнате одних на полу играть. Ее сыну тоже был годик, как и моему Сашке. Нам всучили открытую банку с зеленым горошком и дали ложку мне, как взрослой, чтобы я кормила младших. Рядом с нами на полу лежала какая-то черная сумка. Мамы о чем-то оживленно беседовали на кухне, видимо, достаточно долго: за это время можно было провернуть целую банковскую операцию. Когда они зашли нас проверить, перед ними открылась живописная картина: по всему полу вокруг нас были разложены аккуратными пачками денежные купюры, а мой Сашка был похож на хомяка — он не мог пережевать горох, а сынишка тети Вали жадно наблюдал за нами, ждал своей порции. Мне было шесть, а значит, я его старшая сестра и должна о нем заботиться, что я и старалась делать. После того, как меня попросили угощать честно, мне стало очень стыдно и я усвоила правило взрослых: относиться ко всем малышам одинаково. И еще одно правило, которое нельзя было нарушать: «Никогда не бери ничего со стола без спроса!» — этот закон высекла у меня в голове, как по камню, мать папы, моя бабушка, когда я взяла из вазочки на кухне одну кукурузную палочку. Я запомнила эти правила на всю жизнь и никогда больше не нарушала их.
Жизнь продолжалась. Мы готовились к встрече Нового года. Мои родители пригласили соседей слева от нашего дома. С вечера папа установил на маленьком табурете елку, за ночь она расправила свои пушистые веточки «Она красавица, зачем ей еще какие-то игрушки?» — крутилось в голове. Запахи зимнего леса и хвои заполнили весь дом. Праздник уже наступил. Он чувствовался во всем: в звоне хрустальной посуды, переставляемой нежными мамиными руками, в расписных узорах на наших окнах, в спокойных беседах о свежих новостях в газете мужчин, в переливах гирлянд и перемигивающихся с нами лампочках, в коробке с игрушками, во фруктах на праздничном столе, в уюте и чистоте зала, в работающем телевизоре, транслирующем интересные новогодние программы — любимые мультфильмы и передачу «В гостях у сказки». Все ждали какого-то чуда, волшебства.
Мы с соседской девочкой и ее мамой развешивали игрушки. Увлекательное и ответственное задание нам поручили. Нужно было создать что-то необычное, сделать елку еще красивее. «Нельзя сделать красивее то, что и так красиво!» — рассуждала я. Сами по себе игрушки тоже представляли для меня немалый интерес, но это были всего лишь игрушки, сделанные кем-то, а елка — она была живая, волшебная гостья из леса. Мы старались равномерно распределить целую коробку закупленных вновь и из прошлогодних запасов аккуратно сбереженных стеклянных и пластмассовых предметов, таких, как светло-зеленый огурец или розовая морковь. Я не понимала: «Почему именно овощи стали новогодними украшениями?». С длинными блестящими сосульками было все понятно, их нам удалось определить по местам с общего согласия. Хрупкая парочка — Дед Мороз и Снегурочка — заняли самое почетное центральное место, наверное, такое же главное, как у звезды на макушке. Своей работой мы остались довольны.
Все силы были брошены на оформление праздничного стола: он, казалось, вот-вот развалится под давлением груза. Когда все было готово и все угомонились, вместо боя новогодних курантов мы услышали мощный взрыв, на улице в считанные минуты все в округе стало как днем, небо озарила яркая вспышка. «Бомба! Ядерная атака!» — заорал сосед, женщины закричали, мы всей гурьбой высыпались во двор. Из-за высоченных сугробов, что достигали в Казахстане до крыш домов, показалось зарево. Было невероятно страшно! Мы, сжатые в охапку родителями, вбежали в дом к единственному источнику информации — телевизору. «Может быть, он нам что-нибудь прояснит?». И услышали торжественный голос диктора: «Внимание! Внимание! Со станции Байконур был произведен запуск космической ракеты. Ура, дорогие товарищи!».
Дальше все услышали бой курантов. Все оцепенели. В таком оцепенении мы пребывали еще несколько минут. Тут дверь с грохотом растворилась, и по полу покатился горох во все начищенные уголки дома «Счастья вам!» — кричали не в меру поддатые ряженые. Их было пятеро. Шумные, веселые, они пели какие-то нелепые частушки про всех и про все, суть которых я не очень-то поняла. Их наряды вызвали у нас бурю восторгов: молодая дерзкая цыганочка в яркой шали из крупных узоров роз с длинными кистями на концах. О количестве юбок, нанизанных на ее тонкую талию, можно было только догадываться. Она шуршала ими о пол, приплясывая и приседая в бешеном кружении. Ее напарник с черным париком на голове тоже находился в образе, говорил с нами на ломаном русско-цыганском языке и часто при этом жестикулировал руками. Национальность трех других было трудно определить по нарядам, они были собраны из всего, что нашлось: старый потрепанный тулуп, пропахший сараем, и кепка с мятым искусственным цветком сбоку, валенки достались от прапрадеда трехсотлетней давности. Этот артист был с гармошкой, он непрерывно рвал меха и звонко присвистывал, молодая парочка рядом исполняла частушки. После такого представления обстановка в доме быстро разрядилась, сильно запьяненное состояние непрошеных гостей не позволило им испугаться так сильно, как нам. Они выскочили на улицу и направились к следующему дому. «Пьяным море по колено», — рассмеялся убегающим вслед отец. Нежданные гости оставили за собой мокрые следы и игрушки в руках детей, попутно цыган успел выпросить у папы сигаретку. Ряженые исчезли так же неожиданно, как и появились, не забыв оставить нам свое веселое новогоднее настроение.
Глава 6. Ведерко с орешками
Утром мы получили телеграмму, папа куда-то быстро засобирался: «Нужно съездить на родину», — сказал мне он. Мама молча собрала чемодан из самых необходимых вещей: пары рубашек, носков и нижнего белья, в чемодан положили зубную пасту и щетку. В пакет собрали немного еды, чтобы перекусить в поезде. Он взял на дорогу денег, крепко нас всех обнял и уехал на станцию. В доме сразу опустело и стало непривычно тихо, даже Сашка вел себя не как обычно, он мирно катал свой игрушечный КамАЗик по паласу и никого не беспокоил. Я села за стол вырезать одежки для своих бумажных кукол. Это было моим любимым занятием. Кукол было две — Оля и Катя. У Оли короткая стрижка из светлых волос, у Кати были тёмные волосы. Мои картонные девочки любили модничать и часто менять наряды, которые я сама аккуратно вырезала им. Платьица, туфельки, шапочки, носочки, гольфики, юбочки, плащи, пальто и даже предметы личной гигиены: все, что вырезалось, в полном наборе было достаточно, чтобы игра стала интересной.
Так проходили дни, нас водили в детский сад, после дорога домой, они были похожи один на другой точь-в-точь, и, как две капли воды, повторяли друг друга. В совхозе расположились целыми ротами солдаты, весной их всегда бывало много, шла подготовка к уборочной, ремонтировали технику, строили новые дома для приезжих, красили вывески и фасады магазинов. Маму мучили вздохи и комплименты со всех сторон, присвистывали вслед солдаты, теряли голову, влюблялись в нее. Мама говорила: «Вот нахалы, даже не обращают внимания на детей».
Однажды нам выстроили живой коридор. Солдаты встали в длинный ряд, а мы продолжали идти под их пристальным вниманием, другой дороги до дома просто не существовало. Я слышала все, что они говорили о нас: «Мы только полюбуемся», «Откуда такие красавицы?», «Кому, интересно, достанется маленькая?», «Какие у нее длинные ресницы!», «Какие у нее черные глаза, интересно, она их мыла?»… Мне хотелось крикнуть: «Да мыла я их, мыла!» и очень хотелось пнуть кого-нибудь в коленку, заступиться за нас с мамой, особенно за нее, но эти огромные кирзовые сапоги доходили мне чуть ли не до носа. Я не расплакалась, а только разозлилась. Я насупила брови — и тут же: «Ой, как красиво она сердится!». «Подождите, вот приедет папка, он точно сможет достать до коленки», — бубнила я себе под нос весь остаток пути.
«Коля!» — услышала я в субботу утром, мы готовились завтракать. «Папочка! Ты приехал!» — закричала от счастья я. Я выпалила ему все, что мы пережили без него, а он прижал меня к себе и сказал: «Вот я покажу им Кузькину мать!». Я не знала, как она, эта мать, выглядит, наверно, очень страшная, если этой женщиной можно напугать целую роту солдат, и уж, наверное, это будет куда серьезнее, чем пнуть по коленке.
Мы расположились в зале на диване, папа сел напротив нас, он то и дело поднимался с места для того, чтобы обнять то одного, то другого. Он выглядел страшно уставшим, его глаза, обычно веселые, не излучали света, они были красные, мне казалось, он даже дрожал. Он передал мне ведерко, детское пластмассовое ведерко, вокруг которого были изображены мультипликационные герои Волк и Заяц из белой вырезанной тонким слоем пластмассы. Ведерко было до краев наполнено грецкими орешками и конфетами в цветных обертках, таких конфет в наших магазинах не продавали. «Это тебе от бабы Фени», — сказал папа и замолчал. Его вид был настолько подавленным, что это передалось нам всем, кроме Сашки. Конечно, он глупый, ему все равно.
«Бабушки больше нет, — тихо сказал папа. — Она умерла». Я не понимала, что значит слово «умерла». Ушла, уехала… «Не приедет никогда» — мне было непонятно. Отец с трудом сдерживал слезы, его руки беспомощно перебирали фотокарточки. На снимках в деревянном ящике (как я позже узнала, этот ящик называется гроб) лежала бабушка (я не помню ее совсем), вокруг красного гроба стояли грустные люди в черном, без шапок. Всех ближе, склонив низко голову, стоял мой отец. И самое парализующее зрелище, что очень сильно меня испугало, — это была яма, вырытая так глубоко, что стало просто жутко представить, что именно в эту яму помещают тех, кто умер! Как страшно!
Я смотрела на это красивое ведерко и не видела в нем угощений, для меня оно было как память о бабушке, которую я почти не знала, но я видела, как много она значила для моего отца — его мать. Я так и не съела оттуда ни одного орешка, такое грустное оно было…
Глава 7. Весна
С приходом весны разливалась в берегах река Ишим. Солнышко пригревало так сильно, что процесс вскрывания реки ото льда на целине протекал очень быстро. Любимым занятием отца была рыбалка. Не знаю, что у него получалось делать лучше — быть комбайнером или быть рыболовом, и то и то он делал умеючи, со знанием, с любовью.
С вечера готовились рыболовные снасти, варилась подкормка из круп, начищались до кристальной чистоты блесны. У меня была своя рыба — на колесиках, размером с меня саму, если ее поднять; на ее голове сидела в пупырышках лягушка. Отец часто брал нас всех на рыбалку, а я катила за собой свой «улов». Такую вот необычную процессию по направлению к реке можно было увидеть со стороны. Соседи по-доброму смеялись нам вслед и говорили: «Николай, зачем тебе удочки, посмотри, какого сазана поймала твоя дочка!»
Пока отец рыбачил, мы наслаждались природой. Мне нравилось наблюдать за тем, как бежит вода, как нахлестываются маленькие и большие волны, как пахнет влажностью, как смешно поют лягушки, перекрикивая друг друга.
Первая пойманная рыбина была небольшой, и папа выбросил ее на берег, чтобы мы понаблюдали за ней. Глупыш Сашка успел вцепиться в нее зубами и прогрызть своими мелкими острыми зубками рыбе голову. «Ну не сырую же!.. Выплюнь! Что у тебя во рту? — требовала мама, вытирая его губы, которые были в песке и свежей крови. — Ты кто у нас — кот?»
Нам с трудом удалось оттащить его от бедной рыбешки. Такой реакции мы от него не ожидали. Отец просто расхохотался, глядя на нас: «Ну вы там даете! Даже готовить не надо?» Мне стало стыдно за Сашку, он напомнил мне дикаря из племени папуасов, которые я видела пот телевизору.
Отец ходил на рыбалку утром, днем, когда не работал, и вечером. Мама не знала, куда ее деть. Рыбу жарили, тушили, коптили, раздавали родным и соседям. Это были здоровенные лещи, зубастые щуки, тяжелые, заплывшие жиром сазаны и сомы. Чаще всего вес рыбин достигал от пяти до десяти и больше килограммов, мы взвешивали рыбу просто из интереса, было очень любопытно, кого из местных рыбаков папка обошел в соревнованиях.
Однажды к нам прибежал чей-то котенок, он залез к нам на веранду, забрался на стол и обкусал рыбе голову. Мы приготовили ее для тети Кати, она нужна была ей к ее дню рождения на праздничный стол, рыбина была большой. Она потеряла весь внешний вид, была попросту испорчена. Мама у нас известная чистюля: ничего сомнительного или немытого нам никогда не давала. Она очень сильно рассердилась и запустила в сторону стола шлепку, сама того не ожидая, попала котенку в нос. Мама хотела только спугнуть его. Во дворе лежали огромные бревна для строительства будущего сарая, котенок от страха залез под них и жалобно мяукал, из его маленького носика проступила капля крови. Может, это была кровь рыбья, мы не знали. Мама, ругая себя за малодушие, отнесла и положила рыбину к бревнам. Я так расстроилась, что не могла в ту ночь заснуть, слезы все катились и катились на подушку, так жалко мне было котенка. Мы сами сделали больно себе и этому беззащитному существу. Эту историю мы вспоминали с ужасом, заново переживая и плача. Мы караулили котенка, пока он не вылез из-под бревен и пока мы не убедились, что с ним все в порядке. Нашей рыбы он не захотел, наверное, сильно обиделся на нас. Все правильно — мы это заслужили. «Не хочешь сделать больно себе — не делай больно другим!» — печально подытожила мама.
Глава 8
В доме через дорогу жила моя подружка Маринка, мне нравилось играть с этой доброй девочкой. Марина часто прибегала за мной и кричала мне из-за калитки: «Свата, пойдем на юлицу!». «Я не Свата, я Света» — говорила ей я, но ничего не менялось, а я и не думала за это на нее обижаться. Маринина мама была приезжей из Болгарии, наверное, они там все так разговаривают, раз ей трудно выучить, как правильно должно звучать мое имя.
Когда мы были вместе, наши родители были спокойны за нас. Место наших игр было известно всем давным-давно: это либо веранда, либо ее двор. Мама Марины работала местным врачом, к ним часто обращались за помощью люди, и мы были не исключением. Маринка не знала, какая она счастливая, вернее не догадывалась: у нее был самый настоящий стеклянный шприц в железной коробочке. Этим шприцом мы перелечили всех наших кукол по несколько раз. Наше лекарство, вводимое в попку кукле, тут же вытекало наружу через отверстия на месте кукольных ног. Ноги кукол соединялись резинкой внутри их самих и неплотно прижимались к туловищу, поэтому любые передозировки были исключены. Я думала, что когда вырасту, обязательно стану врачом, так нравилось мне это занятие. А еще у меня был целый набор врачебных инструментов, но он был игрушечный и не шел ни в какое сравнение с настоящим инструментом Марины.
Досыта наигравшись, мы попрощались, я пошла по направлению к дому и увидела, что наша собака (у нас к тому времени вырос пес огромных размеров) приступила к обеду. Рекс жадно грыз сахарную кость, от нее шел приятный аромат свежесваренного супа. Лохматая голова Рекса дергалась при каждой его удачной попытке оторвать кусочек мяса от кости, мама всегда хорошо кормила его. Мне так сильно захотелось погладить нашего надежного охранника по голове, я подошла к нему и даже не успела запустить руку в его густущую шерсть, как он схватил меня за грудь. Я отлетела в сторону и закричала. От жжения кожи на груди и от пережитого испуга я застыла на месте. Больше он меня не тронул. Тут на крыльцо выбежали родители, меня осмотрела мама Марины, ранку обработали, она была легкой — небольшие повреждения кожи. Меня слегка трясло, я испугалась за Рекса: теперь ему достанется. Вечером из охотничьего ружья отец пристрелил его. Он увел его на берег Ишима, привязал к кустам и произвел щелчок, там же возле речки схоронил. Как ни уговаривали его оставить собаку, отец был непреклонен и не изменил своего решения: «Хорошая собака никогда не укусит хозяина! — говорил он. — Укусила один раз, укусит и второй и третий!» — убеждал нас отец. «Что же я натворила! Прости меня, Рекс! Если это возможно!»
Глава 9. Очень приятные гости
«Светлячок, у меня для тебя сюрприз! — весело щелкнув меня по носу, сказала мама, пританцовывая по комнате. — Живо вставай, заправляй постель, беги умываться. Мы идем на базар, нам нужны продукты!»
«Очень интересно, что так заставило маму пуститься в пляс в такую рань?» — думала про себя, а сама уже застелила кровать и направилась к умывальнику. Сегодня мы нарядились, как на праздник. Мама та еще модница: это мастерство ей передалось по наследству от ее матери Амины. Кремовый брючный костюм из кримплена и босоножки на высокой платформе очень изящно смотрелись на ней. Ко всему прочему, ее образ дополняли ее роскошные длинные волосы, которые она успела завить с вечера, крупные блестящие локоны рассыпались по маминым плечам. «Вот почему тебя ревнует папа, я бы тоже ревновала, я и сейчас это делаю», — сказала я маме, глядя ей в глаза. В ответ на это она принялась так сильно меня тискать и целовать во все места, что я завизжала от щекотки, которой очень боялась.
Мне досталось наглаженное, светлое, ситцевое платьице с пышным коротким подолом в складку, на нем были узоры в мелкий красный цветочек, на ноги напросились туфельки красного цвета. Уже напоследок мы взглянули на себя в зеркало и, оставшись довольными своим видом, вышли из дома. По широкой улице идти было приятно, всюду нас встречали знакомые, многие из них восхищались нашими нарядами. Казалось, что все люди в тот день улыбались нам в ответ, они выглядели счастливыми. Наш населенный пункт был небольшой, все хорошо знали друг друга.
На ярмарочной площади шла оживленная торговля, отовсюду доносились разговоры покупателей и продавцов. Кто-то торговался за покупку, кто-то не брал сдачу, рынок кипел, как вода в котле. Никто не спешил. Казалось, что люди просто пришли прогуляться, получая при этом удовольствие. Чего здесь только не было, прилавки ломились от предлагаемой продукции. Рыбными рядами нас удивить было нельзя, мы с мамой знали о рыбе все, ну или почти все. Мимо мясных лавок мы не прошли. Там ровными рядами расположились колбасы разных размеров, видов и цветов. Всех больше было колбас, сделанных из сайгачьего мяса. «Бедняги сайгаки! За что вас так не любят люди? Может, все дело в их горбатом носе?» Мама говорила мне как-то, что мясо сайгаков очень нежное и вкусное. Она купила один такой, скрученный рогаликом, увесистый экспонат. Мы двинулись дальше.
Кто-то разглядывал продукты, а кто-то откровенно заглядывался на нас. Мама все время меня спрашивала: «У меня все нормально с внешним видом? Я нигде не испачкалась? Почему они так смотрят?». «Просто ты красивая, вот и смотрят!» — успокаивала я ее. «Нет, красавица у нас с папой — ты!». «Нет, ты!». «Нет, ты!». «Нет, ты!» — мы могли спорить долго, продолжая протискиваться меж кучных рядов. Овощей на наших грядках нам и без того всегда хватало, мы с удовольствием возились в своем саду, но полюбоваться ровненькой чистенькой морковью мы все таки успели. Нашу сумку пополнили: любимый мамин сыр с дырочками, творожок домашнего приготовления, всякие сладости к индийскому чаю, который продавался в маленьких бумажных пачках.
Главной нашей целью были ряды с фруктами, мы искали виноград «Кардинал», ароматные грозди этого винограда состояли из множества длинных виноградин черного и коричневого цвета. Самая маленькая виноградинка была длинной с мои пальчики, от чего этот сорт получил другое название — «Дамские пальчики». «Никогда ничего я не ела вкуснее!» — как казалось мне в детстве.
Сумка серьезно потяжелела. Рядом лежали кульки с другими ягодами. К примеру, красная, белая и черная смородина были редкостью, завезенной к нам из других мест. Я смотрела на пакетик с красной смородиной и думала: «Когда вырасту, обязательно куплю себе целый килограмм и с удовольствием съем его весь». Я никогда не выклянчивала у мамы ничего, мне было стыдно, хотя, наблюдая за другими детьми, я видела, как они успешно добивались того, что хотели. Я была другой, и я это знала.
Возвращаясь домой, мы разделили ношу, не могла же я идти пустая, когда маме было так тяжело нести сумку. Мне достался пакет с виноградом. На крылечке стоял отец, на руках он держал Сашу, тот уже что-то грыз, сладость неизвестного мне происхождения. «В наших краях такое не продают? Это и есть сюрприз?» — спросила я маму. «Видимо, да!» — ответила она мне, повеселев. «Где вы пропадаете? Я уже хотел идти вас искать. Гости уже приехали!». Я думала, что мама сейчас задохнется от счастья. Она почти бросила сумки на пороге и пулей залетела в дом.
«Альфия! — доносилось из дома. — А где наша Светочка?». Я тихонько, на цыпочках вошла в зал. Там стояли, обнявшись, люди, точно такие же, как мама, так они были похожи, только чуть-чуть моложе ее. «Дочка, знакомься, это мои родные — сестренка Нурия и братишка Равиль», — так представила она гостей. Я не могла оторвать взгляда, было очень непривычно видеть кого-то, кто тоже близок и дорог для мамы. «Можно просто Аня», — сказала мамина сестренка. На вид это были парень и девушка, похожие как две капли воды друг на друга, мне казалось, что передо мной близнецы, их темные волосы вились и достигали плеч, их одежда вызвала у всех нас большой интерес, так здесь, в совхозе, никто не одевался.
«Ковбои с Дикого Запада!» — рассмотрев их, подвел итог отец. Он у нас не очень-то модничал, предпочитал настоящую мужскую одежду. Дядя Равиль и Аня были одеты в одном ансамбле, мне кажется, что они договорились, они напоминали мне артистов, приехавших из-за рубежа, которых можно было увидеть по телевизору, или знаменитую музыкальную группу. В коричневых замшевых жилетках с ровно-нарезанной бахромой по краям, надетых поверх светло-коричневых водолазок, различалась только форма одежды снизу, а стиль оставался тот же. У Равиля коричневые замшевые брюки-клеш, а у Ани — короткая коричневая замшевая юбочка с пробитым узором по краю, этот узор состоял из мелких отверстий. На ее маленьких ножках были деревянные босоножки-сабо.
«Вот здорово! Надо бы с ними пройтись по улице! Пусть нас увидят соседские ребята!». С их приездом будто изменился мой мир, я как будто сразу повзрослела, так сильно они мне понравились. Аня и Равиль звали нас обратно на родину. Думаю, что именно тогда мама загорелась желанием вернуться в свой родной дом. Прошло четыре с половиной года, как мы жили вдали от своих родных.
Всю ночь мы болтали обо всем, что накопилось за время долгой разлуки. С ними было легко, я все время брала своих гостей за руки и спрашивала: «Вы точно настоящие? Никуда не пропадете?». Аня смеялась надо мной, гладила по голове и, перецеловав мне щеки, говорила: «Мы точно настоящие! И мы не исчезнем!». Дядя Равиль привез мне в подарок огромную куклу в голубом платье, эта кукла была чуть ниже меня. А нашему Саньке достался железный самолетик, раскрашенный в бело-голубой цвет. Два счастливых дня перевернули нашу жизнь, после их отъезда мы всерьез задумали вернуться в родные края, в Татарстан.
Глава 10. Прощай, Казахстан!
Равномерный стук колес отъезжающего от перрона поезда одновременно и успокаивал, и обострял все чувства. По мокрому от слез лицу было понятно, что день выдался не из легких. Мама пыталась улыбаться, но все, что она делала сейчас, выглядело искусственно и не приносило мне ни малейшей радости. В вагоне было очень душно, я задыхалась то ли от слез, душивших меня внутри, невидимых окружающим, то ли от знойного воздуха, поступающего через узенькие форточки вагона.
Кто скажет, где моя родина? Родилась в Казани, младенчество — в деревне Карповка Пестречинского района, а мое незабываемое детство прошло в Казахстане, на целине. «Родина там, где ты родился, или родина — то место, которое трудно забыть?» — задала такой вопрос я родителям перед отъездом, который они не ожидали услышать. В поезде к маминым пышным пирожкам, разложенным на столике, я не проявила ни малейшего интереса. Я смотрела и смотрела в окно на убегающие дороги и дома, на провожающих, машущих вслед людей. Я старалась запомнить все то, что меня окружало когда-то.
Еще только вчера вечером мы сидели на нашей кухне и готовились к отъезду, мамины руки ласково и нежно тискали пышное тесто, оно получилось пористое и, казалось, дышало, мама прихлопывала его и приговаривала: «Какая нежность! Какое оно мягонькое!» — словно перед ней лежал маленький грудной ребенок. Мама обожала свою профессию кондитера. По своей натуре она была очень активным и шустрым человеком, успевала выполнять по три-четыре, а то и пять дел одновременно, настряпала нам в дорогу целый таз пирожков, а для угощения соседок испекла два больших пирога.
Утром, перед самым отъездом, за забором появилась Маринкина голова: «Свата, Свата!». Мы, переглянувшись с мамой, улыбнулись — Марина так и не научилась произносить мое имя, теперь, наверное, ей это умение не пригодится. Я выбежала к ней навстречу, завела в свою теперь уже бывшую комнату и посадила перед собой. «Почему ты уезжаешь? А ты можешь остаться со мной, ты можешь жить с нами?» — заглядывая мне в глаза, спрашивала она. Марина подошла к маме и задала ей тот же вопрос: «Тетя Аля, а можно ваша дочка будет жить у нас?». «Тогда мы без нее будем плакать, — ответила сочувственно мама. — Нам Светлана тоже очень нужна!». Я оставила своей любимой подружке набор для врача, набор кукольной посуды, маленькую куклу-цыганочку, с которой даже боялась играть, так берегла ее. Как оказалось, я берегла ее для Марины, теперь эта игрушка принадлежала ей.
Мы расставались долго, расходились и сходились, будто что-то забыли друг другу сказать напоследок. Только нашим мамам удалось развести нас. Мне было грустно и обидно, что так может случиться: ты делаешь то, что тебе не хочется делать, пересиливать себя. Нашим родителям тоже было нелегко расставаться, за этот период мы все — взрослые и дети — сильно привыкли друг к другу.
Накануне отец с помощниками погрузили мебель в большой вагон-контейнер. Отец часто говорил: «Один переезд двум пожарам равен!». Он был бережлив и аккуратен во всем и переживал, что мебель после переезда станет непригодной. Сейчас мы находились в почти пустом доме. Неделю назад в спальне родителей неожиданно ночью провалилась под пол передняя спинка кровати: в подполе разросся грибок, который разъел древесину. На том месте уже лежали свежеструганные доски, только их не успели покрасить. «Не страшно, покрасят новые жильцы!» — сказал отец. Там, где мы жили, была очень высокая влажность, мы часто наблюдали такую картину, как на отколотых стенах старых домов ползают противные мокрицы, я их сильно боялась, больше, чем собак, а этих я теперь всегда обходила стороной. В поселке за последний год появилось много людей, заболевших туберкулезом, их численность росла. Эти и другие причины помогли нам укрепиться в своем решении вернуться к своим.
«Прощай, Маринка! Прощай, Казахстан! Прощай, детство! Я буду вас помнить!»
Об авторе:
Светлана Сурчакова. Окончила Казанский педагогический университет. Имеет почетную грамоту РФ за педагогические инновации. Медаль Януша Корчака за авторскую работу «Пчеловодство». Автор разработки «Case-method-problem» — деловая игра «Как открыть свое производство» для учащихся школ и университетов. Лауреат всероссийского конкурса «Педагогических инноваций». Победитель республиканского конкурса «Книга года-2012», грамота министра культуры РТ, а также победитель муниципальных конкурсов «Радуга талантов» в номинации «Проза». Имеет золотой диплом «Российского колокола» (2014 год).
